Текст книги "Эта безумная Вселенная (сборник)"
Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 87 страниц)
– Сразу же, как только закончишь игру, – ответил надзиратель.
Тейлор решил, что ослышался.
– Игру? Я что-то не понимаю. О какой еще игре ты говоришь?
– По нашим законам осужденному дается право сыграть последний раз в жизни в какую-нибудь игру. Мы подбираем ему в противники хорошего, опытного игрока. Когда игра заканчивается, осужденного уводят и казнят.
– Казнят, если выиграет, и казнят, если проиграет?
– Исход игры не имеет значения. Осужденный должен быть казнен. Поэтому выиграет он или проиграет – его все равно казнят.
– По-моему, это полнейшее безумие, – нахмурился Тейлор.
– Для чужеземца – возможно, – ответил надзиратель. – Но, думаю, даже ты согласишься, что осужденному на смерть нужно дать немножко уверенности… я бы даже сказал – привилегию побороться за свою жизнь.
– Борьба-то бессмысленная, если от ее исхода ничего не зависит.
– С одной стороны, да. Но приговоренному дорога каждая минута отсрочки.
Надзиратель потер руки, предвкушая зрелище.
– Скажу тебе: нет ничего более волнующего и захватывающего, чем смотреть, как обреченный на смерть ведет игру против опытного игрока.
– Неужели?
– Можешь мне верить. Вся штука в том, что приговоренный к смерти играет в особом состоянии. Его разум полон мыслей о неминуемом прощании с жизнью, а его противник ничего подобного не испытывает. Это одна особенность. Другая: осужденный изо всех сил стремится сделать так, чтобы не дать своему противнику ни выиграть, ни проиграть. Все свое умение, все способности он прилагает к тому, чтобы игра длилась как можно дольше. И при этом он ни на минуту не забывает о неизбежном конце.
– На вас это действует как скипидар, впрыснутый в задницу, – сказал Тейлор.
Прежде чем причмокнуть губами, надзиратель их облизал.
– Многие из виденных мною преступников играли в холодном поту, и отчаяние делало их изобретательными. Но рано или поздно их ход все равно оказывался последним. Я не раз видел, как осужденные теряли сознание и падали со стула. Их приходилось волоком тащить к столбу, обмякших, будто пустой мешок. И только у столба, когда на шею уже была накинута петля и палач готовился первый раз повернуть палку, к ним возвращалось сознание. Но зрелище было испорчено.
– Похоже, не стоит особо и дергаться, – заключил Тейлор. – Никакому игроку все равно не продержаться долго.
– Обычно все кончается быстро, но я видел и исключения. Среди осужденных попадались крепкие и опытные игроки, способные отодвинуть казнь на четыре-пять дней. Был один парень – профессиональный игрок в шизик. Естественно, он выбрал эту игру и умудрился продержаться шестнадцать дней. Я даже пожалел, когда игра прекратилась: он так здорово играл. А как сильно опечалились телезрители!
– Значит, у вас эти игры показывают по телевидению?
– Конечно. Более захватывающих передач ты не найдешь. Все сидят как приклеенные и смотрят.
– M-да, – Тейлор снова немного задумался. – А если бы такому телегерою удалось продолжать игру в течение года или больше, ему бы позволили играть?
– Обязательно. Я же говорил: осужденного нельзя казнить до тех пор, пока игра не закончится. Тебе это, верно, покажется глупостью, но таков наш закон. Скажу тебе больше: закон требует, чтобы в продолжение всей игры осужденного хорошо кормили. Если он захочет, то может пировать как король. Но все равно, они редко едят много.
– Разве впроголодь играть лучше?
– Нет, конечно, но осужденные так нервничают, что их желудки отказываются воспринимать пишу. Как-то одного из приговоренных вывернуло прямо посреди игры. Тут я сразу понял, что парню не дожить до следующего дня.
– Хорошая у тебя работа. Сколько развлечений в служебное время, – усмехнулся Тейлор.
– Да уж, на работу не жалуюсь, – согласился тюремщик. – Но бывает такое – глаза бы не глядели. Попадаются скверные игроки. Эти на меня лишь тоску нагоняют. И от телезрителей потом одни жалобы. Только начнут игру и успеют сделать несколько ходов – как все уже кончено. Словно им не терпится, чтобы их задушили. Нет, мы любим настоящее зрелище, когда приговоренный борется до последнего.
– Ну и положеньице у меня, – протянул Тейлор. – Ведь я не знаю гомбарских игр, а у вас не знают наших.
– Это не беда. Любой игре можно быстро научиться. К тому же тебе предоставляется право выбрать игру. Разумеется, не такую, чтобы с тебя сняли кандалы и выпустили играть на улицу. Выбирать придется из настольных игр, поскольку играть ты будешь в закрытом и охраняемом помещении. Хочешь добрый совет?
– Хочу.
– Вечером сюда явится чиновник, узнать, какую игру ты выбрал. Ему нужно будет найти тебе стоящего противника. Не проси, чтобы тебя научили играть в нашу игру. Будь ты умницей из умниц, у твоего противника все равно останется преимущество: ему-то игра хорошо знакома, а у тебя – никакого опыта. Выбери одну из ваших настольных игр. Тогда преимущество будет за тобой.
– Спасибо за предложение. Но что толку в преимуществах? Вот если бы проигрыш означал смерть, а выигрыш – жизнь.
– Я уже говорил: исход игры не имеет значения.
– В чем тогда преимущество выбора?
– Ты выбираешь, умереть ли тебе этим утром либо умереть завтра или даже послезавтра.
Надзиратель поднялся со скамьи, закрыл дверь и сказал уже через прутья решетки:
– Я все равно принесу тебе книжку с описанием наших игр. У тебя вполне хватит времени прочитать ее до прихода чиновника.
– Очень любезно с твоей стороны, – сказал ему Тейлор, – Но, думаю, мне она ничего не даст.
Оставшись один, Уэйн Тейлор растянулся на скамье и задумался. Мысли были отнюдь не из приятных. Профессия космического разведчика отличалась повышенным риском, и никто не знал этого лучше самих космических разведчиков. Теоретически каждый из них охотно соглашался на эти опасности, руководствуясь древней как мир мудростью: беды всегда случаются с кем-то, но не со мной. А на практике… Тейлор засунул указательный палец за воротник рубашки, немного сдавливающий ему шею.
Когда он спускался, продираясь сквозь пелену облаков, и два военных самолета гомбарцев вели по нему прицельный огонь, он успел нажать кнопку «D» и подать сигнал тревоги. Бортовой передатчик тут же послал в эфир короткое, но емкое сообщение с координатами планеты, идентифицирующее ее как враждебную территорию.
Ранее, находясь за несколько тысяч миль от Гомбара, Тейлор сообщил о намерении совершить вынужденную посадку и передал координаты планеты. Следовательно, второе сообщение подтверждало первое и показывало, что его жизни может угрожать опасность. По подсчетам Тейлора, со времени нажатия кнопки «D» и до момента посадки сигнал тревоги успел повториться не менее сорока раз.
Едва опустившись на поверхность планеты, Тейлор включил часовой механизм взрывного устройства и спешно покинул корабль. Самолеты гомбарцев жужжали где-то рядом. В момент взрыва один из них как раз пролетал на бреющем полете над кораблем. Самолет разнесло на кусочки. Второй самолет сразу же набрал высоту и стал кружить, выслеживая Тейлора. Вскоре он понял, что его угораздило сесть в военной зоне, где было полно болванов в форме, жаждущих крови. И все же Тейлору удалось шесть часов подряд играть с ними в кошки-мышки и пройти не менее двадцати миль. Зато потом взбешенные вояки отыгрались на нем и руками, и ногами.
Он не знал, сумела хотя бы одна из приемных станций землян услышать поданный им сигнал тревоги. Хотелось бы думать, что да, поскольку такие сообщения передавались по спец-каналу, который прослушивался круглосуточно. Тейлор ни на секунду не сомневался в том, что свои обязательно придут ему на выручку. Вот только каким образом?
Был и второй вопрос, беспокоивший его: когда? Не оказалась бы помощь запоздалой. Этот сектор патрулировал «Мак-лин» – самый крупный и грозный боевой звездолет землян. Если сейчас он выполнял штатное патрулирование и, по счастью, находился в ближайшей к Гомбару точке, тогда на путь сюда (при максимальной скорости) ему понадобится не менее десяти месяцев. Но если «Маклин» вернулся на базу и его временно заменяет какой-нибудь устаревший и тихоходный корабль, срок может растянуться до двух лет.
Два года. Это безумно долго. Десять месяцев – и то слишком долго. Ему вряд ли удастся продержаться десять недель. Да что там недель, даже десять дней казались весьма проблематичными. Время, неумолимое время. Человеку его не растянуть, а кораблю не сжать.
Вернувшийся надзиратель пропихнул между решетками двери обещанную книгу.
– Вот, держи. Ты уже достаточно знаешь наш язык и поймешь, что в ней написано.
– Спасибо, – сухо поблагодарил его Тейлор.
Он снова лег и быстро одолел принесенную книгу. Некоторые страницы он пролистывал, едва прочитав начальные строчки: там описывались слишком короткие и примитивные игры, годные разве что для детей. Тейлор не удивился, встретив описание гомбарских разновидностей игр, широко известных на Земле. Например, гомбарцы тоже играли в карты, но вместо четырех мастей у них было десять, а число карт в колоде насчитывало восемьдесят.
Так и ализик, о котором он слышал от надзирателя, оказался более громоздкой и усложненной версией земных шахмат. Доска состояла из четырехсот клеток, и у каждого игрока было по сорока фигур. Неудивительно, что какой-то ушлый гомбарец сумел растянуть эту игру на шестнадцать дней. Похоже, ализик был самой длинной игрой из описываемых в книжке. Может, выбрать эту игру? Но выдержат ли власти (не говоря уже о телезрителях) его черепаший темп, когда он по десять часов будет обдумывать каждый ход? Сомнительно. Впрочем, даже такое ухищрение не помешает его опытному противнику тратить на ответный ход считанные секунды.
Нет, ему нужна игра, сами условия которой вынуждали бы его противника играть медленно и где никакие ухищрения последнего не могли бы ускорить ход игры. Но именно игра, а не видимость игры, иначе и последний дурак моментально разгадает его замысел. Причем такая игра, которую противнику ни за что не удастся закончить ни с победой, ни с поражением.
Однако подобной игры не существовало ни на трех планетах Гомбара, ни на сотне планет, населенных землянами, ни в миллионах других миров Вселенной. Ее не могло быть по одной простой причине: появись такая игра, в нее никто не стал бы играть. Что землянам, что другим разумным расам нужны результаты. Едва ли сыщутся чокнутые, согласные дни напролет терпеливо корпеть над доской или еще чем-нибудь, зная, что это никогда не кончится. А кому из зрителей понравится эта тягомотина?
Неужели таких чокнутых нет и никогда не было?
Никогда?
Тейлору вдруг вспомнились строчки, вычитанные когда-то. Название книги давно стерлось из памяти, а они остались: «Последний ход будет означать исполнение Божьего Замысла. И в этот день, в этот час, в это самое мгновение с громом разверзнется бездна и поглотит Вселенную».
Тейлор вскочил на ноги и, словно тигр, заметался по тесной камере. Глаза его оставались холодными и бесстрастными.
У чиновника были необъятное брюхо, маленькие поросячьи глазки и приклеенная елейная улыбка. Манерами своими он походил на распорядителя циркового манежа, готовящегося объявить какой-нибудь коронный номер.
– A-а, – протянул он, заметив у Тейлора книжку. – Изучаешь наши игры?
– Да.
– Надеюсь, ни одна из них тебе не подошла.
– Ты надеешься? – удивился Тейлор, не чувствуя ни малейшей необходимости говорить гомбарцу «вы». – А почему?
– Зрителям давно хочется увидеть что-нибудь новенькое, какую-нибудь игру, совершенно неизвестную у нас. Новая, оригинальная игра была бы настоящим удовольствием для всех. Разумеется, при условии, – поспешил добавить чиновник, – что она проста для понимания и что твой выигрыш не будет слишком быстрым.
– Ну что ж, – сказал Тейлор, – признаюсь, я и сам предпочел бы играть в привычную мне игру.
– Просто великолепно! – расцвел толстый чиновник. – Значит, ты хочешь сыграть в земную игру?
– Да, хочу.
– Правда, мы вынуждены внести ограничения в твой выбор.
– Какие именно? – поинтересовался Тейлор.
– Один преступник, осужденный за убийство, выбрал такую игру, кто быстрее поймает солнечный луч и запихнет в бутылку. Конечно, мы не позволили ему эту бессмыслицу. Ты должен выбрать игру, в которую действительно можно играть.
– Понимаю.
– Далее, ты не имеешь права выбирать игру, требующую сложных и дорогостоящих приспособлений, которые нам пришлось бы долго изготавливать. Все необходимые приспособления должны быть недорогими и простыми, чтобы мы смогли сделать их как можно быстрее.
– И это все ограничения?
– Почти. Ты еще должен собственноручно, аккуратным почерком, написать правила игры. Пиши коротко и ясно, никаких двусмысленных толкований. Учти, что с самого начала игры и ты, и твой партнер будете обязаны строго соблюдать эти правила. Любые их изменения в процессе игры запрещены.
– А кто одобрит мой выбор, когда я все это объясню и напишу?
– Я сам.
– Прекрасно. Тогда смотри, какую игру я хочу предложить.
Попросив у чиновника ручку и бумагу, Тейлор нарисовал необходимые для игры приспособления и написал ее условия. Когда он закончил, гомбарец сложил листки и убрал к себе в карман.
– Странная игра, однако на удивление простая, – высказал свое мнение чиновник. – Ты и впрямь считаешь, что сможешь продержаться целый день?
– Надеюсь.
– И даже два дня?
– Если повезет.
– Везение тебе определенно понадобится!
Чиновник призадумался, потом неуверенно покачал головой.
– Жаль, конечно, что у вас нет игры, подобной нашему ализику, только посложнее. Зрители были бы очень довольны, да и ты смог бы подольше продлить себе жизнь. Представляешь, как радовался бы наш народ, если бы ты побил существующие рекорды и заработал самую длинную отсрочку от казни?
– А им-то чего радоваться?
– Надо понимать чувства наших зрителей. Им кажется: если ты – из другой расы, то покажешь им что-то сверхнеобычное.
– Думаю, я не обману их ожиданий.
– Я тоже на это надеюсь, – сказал чиновник.
В его голосе Тейлор все же уловил какое-то недовольство.
– В конце концов, это твоя жизнь, и тебе бороться за то, чтобы хоть ненадолго ее продлить.
– Я это знаю, и, если конец будет скорым, я никого не стану винить, кроме себя.
– Ты прав. Игра начнется завтра в полдень. Остальное будет зависеть от тебя.
Чиновник протопал к двери и покинул камеру. Его тяжелые шаги по тюремному коридору становились все тише, затем и вовсе смолкли. Через несколько минут появился надзиратель.
– Как называется игра, которую ты выбрал?
– Абракадабра.
– Ну и ну! Я что-то про такую не слыхал.
– Это земная игра.
– Тогда это просто здорово. – Надзиратель радостно потер руки. – Чиновник согласился?
– Согласился.
– Теперь, парень, держи ухо востро, чтобы тебя не удушили раньше времени. Самое главное – не попадись в ловушку.
– В какую еще ловушку? – спросил Тейлор.
– Твой противник будет пытаться как можно быстрее выиграть. Он знает: для этого его и посадили с тобой играть. Но едва только он почувствует, что не может тебя победить, он сразу же начнет стремиться к проигрышу. И ты ни за что не угадаешь, в какой момент он переменил тактику. Многие попадались в эту ловушку, а когда соображали, что к чему, было уже поздно. Игра кончалась, и жизнь – тоже.
– Но ведь мой противник должен соблюдать правила.
– Естественно. Вы оба должны их соблюдать, иначе это уже будет не игра, а подделка.
– Тогда все в порядке.
Откуда-то извне донесся пронзительный крик, напоминающий истошное кошачье мяуканье. Тейлор представил себе рысь, наскочившую на кактус. Затем послышались шарканье ног, глухой удар. Что-то куда-то поволокли. Скрипнула далекая дверь и тут же с шумом захлопнулась.
– Что у вас там? – спросил Тейлор.
– Должно быть, Лагартин отыграл свое.
– Кто он такой?
– Лагартин-то? А, политический преступник. Наемный убийца, – Тюремщик взглянул на часы, – Лагартин избрал рамсид – карточную игру. Продержался всего четыре часа. Хватит с него. Мне эту мразь ни капельки не жалко.
– И теперь палач закручивает веревку на его шее?
– Конечно, – Надзиратель посмотрел на Тейлора. – Что, пробрало?
Тейлор пожал плечами и усмехнулся, хотя ему было не до смеха.
Тейлор ожидал, что игра будет происходить в его камере, но ошибся. Состязание с осужденным на смерть преступником из далекой звездной системы, решившим играть в свою игру, гомбарцы сочли слишком важным событием. Тейлора привели в большое помещение со столом и тремя стульями. Вдоль стены располагалось еще шесть стульев. На каждом из них восседало по вооруженному мордовороту в форме. «Сногсшибательная и волочильная команда», – подумал Тейлор, вспомнив вчерашние звуки. Его «эскорт», готовый приступить к своим обязанностям, как только игра закончится.
В другом конце помещения стоял большой черный шкаф с двумя окошками, за которыми поблескивали линзы. Внутри шкафа что-то пощелкивало и слышались приглушенные голоса.
«Телекамера», – сразу понял Тейлор.
Отодвинув один из стульев, он сел и безучастно обвел глазами охрану. Напротив него уселся гомбарец с узким лицом и крысиными глазками-бусинками. «Крысоглаз», – тут же мысленно окрестил его Тейлор. Оставшийся стул занял уже знакомый Тейлору толстый гомбарский чиновник. Некоторое время противники разглядывали друг друга: землянин – с холодной уверенностью, а гомбарец – с нескрываемой издевкой.
На столе стояла доска с вделанными в нее тремя длинными деревянными штырями. На левом штыре была нанизана пирамида, состоящая из шестидесяти четырех дисков, Как и полагалось пирамиде, самый большой диск находился у ее основания, а самый маленький – наверху. В раннем детстве у Тейлора была такая же пирамида, только с меньшим числом дисков.
Чувствовалось, что толстому чиновнику (Тейлор про себя называл его Брюхоносцем) не терпелось объявить начало игры. Но сперва он должен был еще раз напомнить игрокам ее правила.
– Вы будете играть в земную игру под названием абракадабра. Перемещая диски с левого штыря на два других, вы должны заново собрать на одном из них всю пирамиду. В процессе перемещения диски должны сохранять прежний порядок, то есть любой верхний диск должен быть меньше находящегося под ним. Игрок, завершивший полное построение пирамиды на одном из штырей, считается победителем. Условия игры вам понятны?
– Да, – сказал Тейлор.
Крысоглаз в ответ лишь хмыкнул.
– В этой игре есть три правила, которые вы обязаны строго соблюдать, – продолжал Брюхоносец. – Свои ходы вы делаете попеременно. За один раз вы можете переместить только один диск. Нельзя нанизывать перемещаемый диск поверх диска меньшего диаметра. Вам понятны эти правила?
– Да, – сказал Тейлор.
Крысоглаз вновь ответил хмыканьем.
Брюхоносец извлек из кармана белый шарик и, не глядя, бросил на стол. Шарик пару раз подпрыгнул, закружился и покатился на сторону Крысоглаза.
– Тебе начинать, – сказал ему чиновник.
Крысоглаз уверенным движением снял верхний диск пирамиды и переместил его на правый штырь.
«Никудышный ход», – подумал Тейлор, сохраняя на лице полнейшее равнодушие. Сам он взял с пирамиды следующий диск и насадил на центральный штырь.
Ухмыляясь (непонятно только, по какому поводу), Крысоглаз перенес самый маленький диск с правого штыря на центральный. Тейлор поспешно снял с пирамиды очередной диск и насадил на опустевший правый штырь.
Где-то через час Крысоглаз сообразил, что в игре используются не два, а все три штыря. Ухмылка сползла с его лица, сменившись нарастающим раздражением. Еще бы: шел час за часом, но конца игре не было видно. Наоборот, ситуация на доске все более усложнялась.
Время двигалось к полуночи, а игроки, как безумные, продолжали без какого бы то ни было успеха перемещать диски. Крысоглаз теперь с ненавистью взирал на левый штырь, особенно когда ему приходилось возвращать туда очередной диск. Наконец Брюхоносец, сохраняя на лице все ту же приклеенную улыбку, объявил, что игра прерывается до завтрашнего утра.
Следующий день был долгим и утомительным: игра продолжалась с утра до вечера, не считая двух коротких перерывов на еду. Игроки не давали друг другу времени для раздумий. Со стороны могло показаться, будто каждый из них стремится поскорее закончить игру; так что телезрители вряд ли скучали и жаловались на вялость состязания. Крысоглаз допустил четыре ошибки, попытавшись нанизать свой диск поверх диска меньшего диаметра. Брюхоносец, выступавший в роли судьи, сразу же указывал ему на нарушение правил.
За вторым днем прошел третий, потом четвертый, пятый, шестой. Самонадеянность давно оставила Крысоглаза; теперь он играл со смешанным чувством глубокого отчаяния и угрюмой подозрительности. Тейлор вполне понимал его состояние: все диски, снимаемые им с левого штыря, с завидной регулярностью туда возвращались. Если отбросить владевшие Крысоглазом чувства, этот гомбарец был далеко не глуп. Он прекрасно понимал, что какой-то прогресс в их игре все-таки есть. Крысоглаза бесила черепашья скорость и масса времени, уходившая на исправление каждого непродуманного хода. Что еще хуже, даже такая скорость с каждым днем становилась все меньше. Теперь Крысоглаз уже не видел возможности ни проиграть, ни тем более выиграть.
К четырнадцатому дню Крысоглаз превратился в живой автомат, устало и без какого-либо интереса перемещавший диски. Он был похож на раба, обреченного выполнять ужасающе монотонную повинность. Играющий Тейлор напоминал бронзового Будду, что тоже не могло не злить Крысоглаза.
Шестнадцатый день таил в себе опасность, хотя Тейлор и не знал об этом. Едва войдя в помещение, где они играли, он сразу же ощутил непривычное волнение гомбарцев. Все смотрели на него с особым интересом, словно чего-то ждали. Крысоглаз был мрачнее всех туч Гомбара. Брюхоносец важничал сильнее прежнего. Даже на тупых лицах охранников отражались признаки зачаточной умственной деятельности. Число присутствующих пополнилось за счет четверых свободных от дежурства надзирателей. Из черного ящика с телевизионной аппаратурой доносились беспрестанные щелчки и прорывались какие-то восклицания.
Не обращая внимания на происходящее вокруг, Тейлор занял свое место. Игра возобновилась. Паршиво, конечно, тратить жизнь на перетаскивание дисков со штыря на штырь, но столб, петля и палка были еще паршивее. Он знал, что иного выхода у него нет. И Тейлор продолжал играть, перемещая диски. Его бледно-серые глаза все так же следили за противником.
Ближе к вечеру Крысоглаз вдруг вскочил с места, подбежал к стене и со всей силой ударил по ней кулаком. Одновременно он выкрикнул что-то об удивительном сходстве землян с дерьмом. Разрядившись, Крысоглаз вернулся к столу и сделал очередной ход. Из черного ящика послышалось громкое верещание. Брюхоносец слегка пожурил соплеменника, хотя и заявил, что понимает его патриотические чувства. Под конец Крысоглаз совсем скис. Его лицо скорчилось в плаксивой гримасе, как у капризного ребенка, которого мамочка забыла поцеловать.
Поздним вечером Брюхоносец остановил игру, подошел к телекамере и торжественно объявил:
– Завтра – в семнадцатый день со времени начала игры – вас ждет ее продолжение.
Тейлор так и не понял, почему Брюхоносец сделал особый упор на словах «семнадцатый день».
Утром надзиратель принес завтрак позднее обычного.
– Что-то ты сегодня не торопишься, – заметил Тейлор, принимая от него еду. – Меня вот-вот поведут играть.
– Мне сказали, что раньше второй половины дня ты им не понадобишься.
– Как так? С чем это связано?
– Вчера ты побил рекорд, – сообщил надзиратель, всеми силами стараясь не показывать своего восхищения. – У нас еще никому не удавалось продержаться до семнадцатого дня.
– Ты хочешь сказать, что в награду власти подарили мне это утро? Очень любезно с их стороны.
– Этого я не знаю, – сказал тюремщик. – На моей памяти не было случая, чтобы прервали игру.
– А ты не думаешь, что ее вообще прекратят? – спросил Тейлор, чувствуя, как ему сдавливает шею.
– Нет, такого они не сделают. – Должно быть, надзиратель мысленно представил себе подобное кощунство, поскольку его передернуло от ужаса. – Только еще нам не хватает проклятия предков! Осужденные сами должны выбирать время своей казни.
– Почему?
– Потому что так было всегда, от начала времен.
Надзиратель отправился разносить завтраки другим заключенным, оставив Тейлора жевать и пережевывать смысл объяснения. «Потому что так было всегда». Неплохая причина, а для него – даже очень хорошая. В этом гомбарцы практически были схожи с землянами. Тейлору вспомнились нелепые, лишенные всякой логики земные обычаи, сохраняемые до сих пор. Опять-таки – «потому что так было всегда».
Слова надзирателя немного успокоили его, но вскоре тревога вернулась. Свободное время не радовало, а все больше и больше настораживало. После шестнадцати дней беспрерывного перемещения дисков со штыря на штырь Тейлор продолжал заниматься этим даже во сне… Нет, что-то здесь не так. Перерыв в игре казался Тейлору предвестником зловещих событий.
Вновь и вновь он возвращался к свербящему его подозрению, что гомбарские власти лихорадочно ищут способ прекратить игру, не нарушив своих законов. Как только они найдут такой способ (если, конечно, найдут), они тут же расправятся с пленником. Игру объявят законченной, а его поволокут к столбу, где палач постарается побыстрее и потуже затянуть у него на шее веревочный «галстук».
Плавая в своих мрачных мыслях, Тейлор не заметил, как прошло время. Явившиеся в камеру охранники повели его в знакомое помещение. Игра возобновилась, словно и не было никакого перерыва. Однако длилась она всего полчаса. Потом из черного ящика дважды раздался какой-то сигнал, и Брюхоносец сразу же остановил игру. Тейлор вернулся в камеру, не зная, что и думать.
Поздним вечером за ним снова пришли. Тейлор чувствовал себя совершенно измотанным. Внезапно начинающиеся и столь же внезапно кончающиеся сеансы утомляли и били по нервам куда сильнее, чем рутинная игра на протяжении целого дня. Раньше, выходя из камеры, он был уверен, что идет играть с Крысоглазом в абракадабру. Теперь выход из камеры вполне мог оказаться последними шагами в его жизни.
В помещении Тейлору сразу бросились в глаза произошедшие перемены. Игровая доска с ее штырями и дисками по-прежнему находилась в центре стола, однако Крысоглаза за столом не было. Не было и вооруженных охранников. За столом сидели Брюхоносец, Паламин и еще один коротконогий, крепко сбитый гомбарец. Лицо последнего не вязалось с его внешностью. Этот гомбарец показался Тейлору несколько не от мира сего.
Брюхоносец был хмур и озабочен, словно ему продали пакет акций несуществующего нефтяного месторождения. Паламин выглядел не лучше. Он пофыркивал, как беспокойная лошадь. Третий был и здесь и не здесь. Казалось, он одновременно созерцает нечто, находящееся на другом краю галактики.
– Садись, – отрывисто приказал Паламин.
Тейлор сел.
– Давай, Марникот, скажи ему.
Коротышка прервал созерцание, спешно вернулся с небес на Гомбар и педантичным голосом обратился к Тейлору:
– Я редко смотрю телевидение. Оно годится лишь для толпы, которая не знает, куда девать время.
– Ближе к делу, – потребовал Паламин.
– Но услышав, что ты вот-вот побьешь давнишний рекорд, я вчера вечером смотрел вашу игру, – невозмутимо продолжал Марникот.
Он слегка махнул рукой, словно желая показать, что способен сразу проникнуть в суть любого явления.
– Я тут же понял: количество ходов, минимально необходимых для окончания этой игры, выражается числом два в степени шестьдесят четыре минус один.
Марникот вновь скрылся в неведомых далях, но быстро вернулся и приглушенно добавил:
– Это огромное число.
– Огромное! – повторил Паламин и фыркнул так, что закачались штыри на доске.
– А теперь предположим, – продолжал Марникот, – что вы оба станете перемещать диски с максимально возможной скоростью и будете делать это круглосуточно, не прерываясь на еду и сон… Сколько, по-твоему, понадобится времени, чтобы закончить игру?
– Почти шесть миллиардов земных веков, – ответил Тейлор таким тоном, будто речь шла о будущей неделе.
– Мне неизвестны ваши меры времени. Зато я знаю, что не только ты, но и тысяча поколений твоих последователей не увидят конца этой игры. Верно?
– Верно, – согласился Тейлор.
– Однако ты утверждаешь, что предложил играть в известную на Земле игру.
– Утверждаю.
Марникот беспомощно развел руками, всем своим видом показывая, что больше ему нечего сказать.
Инициатива перешла к зловеще нахмурившемуся Паламину.
– Игра только тогда считается игрой, если в нее действительно играют. Рискнешь ли ты утверждать, что на Земле играют в эту так называемую игру?
– Рискну.
– И кто в нее играет?
– Жрецы одного из храмов в Бенаресе. [2]2
Бенарес (современное название Варанаси) – город с более чем миллионным населением, раскинувшийся на берегу Ганга (штат Уттар-Прадеш). Один из древнейших городов мира, почитаемый как святыня. Известен своими многочисленными храмами. – Прим. перев.
[Закрыть]
– И как давно они играют? – спросил Паламин.
– Около двух тысяч лет.
– Поколение за поколением?
– Именно так.
– Это что же, каждый игрок играет до конца жизни без всякой надежды увидеть результат?
– Да.
– Тогда зачем они играют? – запыхтел Паламин.
– Игра является частью их религиозных верований. Они верят, что когда последний диск займет свое место наверху пирамиды, Вселенная перестанет существовать.
– Они что, сумасшедшие?
– Они не безумнее гомбарцев, которые играют в свой ализик примерно столько же времени и ради пустяковых целей.
– Наш ализик состоит из отдельных партий, а не из одной нескончаемой игры. Подобное действие, которому конца не видно, даже при самом смелом воображении нельзя назвать игрой.
– Абракадабра не является нескончаемой. Она имеет вполне очевидный конец. Что ты скажешь? – обратился Тейлор к Марникоту, считавшемуся у гомбарцев непререкаемым авторитетом.
– Да, эта игра имеет конец, хотя он и бесконечно удален от нас, – провозгласил Марникот, не смея отрицать очевидный факт.
– Ага! – визгливо воскликнул Паламин. – Думаешь, ты очень умен?
– До сих пор не жаловался, – ответил Тейлор, хотя его одолевали сомнения по поводу своих умственных способностей.
– Но мы умнее, – ринулся в атаку Паламин. – Ты приготовил нам свою западню, не думая, что попадешь в нашу. Твоя игра имеет конец, и Марникот это подтверждает. Значит, она будет продолжаться до своего естественного конца. Ты будешь играть дальше: дни, недели, месяцы, годы, пока не умрешь от старости и хронического отчаяния. Ты начнешь сходить с ума от одного вида этих дисков и станешь умолять нас о смерти. Но не жди от нас такого милосердия. Ты выбрал эту игру и будешь играть в нее до конца.
Паламин торжествующе махнул рукой.
– Увести его! – громко крикнул он, чтобы услышали охранники.
Тейлор вернулся к себе камеру.
Надзиратель, принесший ему ужин, сказал:
– Я узнал, что с завтрашнего утра игра полностью возобновляется. Не понимаю, зачем сегодня понадобилось ее прерывать.
