Текст книги "Эта безумная Вселенная (сборник)"
Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 87 страниц)
– А мне не все равно! – взревел Молит. – С твоим проклятым мешком не побеседуешь, если ты сдохнешь. Он мне не компания. Да и по ночам он не сможет дежурить со мной по очереди. Кто будет охранять меня, когда я сплю?
– Хороший собака, – сказал Малыш Ку, взглянув на Фини.
– Собаки мне недостаточно. – Молит говорил жестко и властно. Он толкнул Малыша Ку в грудь и, совершенно не соображая, какую городит чушь, заявил: – Если ты из-за этого умрешь, я убью тебя! Теперь я хозяин всего, что осталось от нашей экспедиции, и я запрещаю тебе затруднять меня своей смертью, понял?
– Моя пока не умирать, – пообещал Малыш Ку и десять дней честно держал слою.
Первым знаком того, что он собирается нарушить свое обещание, было его падение: он рухнул как подкошенный, головой вперед, судорожно поскреб ногтями землю, потом заставил себя подняться на ноги и, спотыкаясь, побрел дальше. Пройдя так ярдов десять, он нагнал поджидавшего его Молита и на этот раз запретил себе упасть. Со стороны это выглядело очень странно.
Он стоял перед Молитом, раскачиваясь, как травинка на ветру, и лицо у него было цвета старой слоновой кости. Его колени медленно сгибались, так медленно, словно что-то тянуло их вниз, преодолевая его отчаянное сопротивление.
Таким вот образом, мало-помалу уступая, он все-таки опустился на колени, извиняющимся тоном пробормотал:
– Моя больше не может. – И упал на руки подхватившего его Молита.
Быстро сняв с него пояс с пистолетом и зарядами и вещевой мешок, Молит положил его на заросший мхом пригорок, а Фини бегал вокруг них, взволнованно скуля. Когда Молит нагнулся над Малышом Ку и попытался привести его в чувство, голубое солнце плеснуло жаром в просвет между листьями и опалило ему шею.
– Не вздумай смыться, слышишь? – Молит настойчиво встряхнул его. – Не смей уйти, как все остальные. Я не стану рыть для тебя могилу. Не надейся! – Он схватил лопату и зашвырнул ее в джунгли. На лбу его пульсировала вздувшаяся вена. – Видишь, я выбросил эту штуку, будь она трижды проклята. Ею никто больше не выроет ни одной могилы. Никогда, никогда, никогда! Ни для тебя, ни для меня. – Он похлопал по щекам цвета слоновой кости. – А ты проснись, ладно? Ну, давай, просыпайся!
И Малыш Ку послушно проснулся, повернулся на бок, и его вырвало. Когда рвота прекратилась, Молит подхватил его под мышки и насильно поставил на ноги, поддерживая, чтобы тот не упал.
– Теперь порядок?
– Много-много больная.
Малыш Ку повис у него на руках.
– Тогда чуток посидим.
Опустив его обратно на пригорок, Молит присел рядом и положил голову Малыша Ку себе на колени. Фини тревожно залаял – ярдах в сорока от них в зарослях мелькнули огромные кольца змееподобного существа. Молит схватил пистолет и послал в ту сторону очередь из пяти выстрелов. Свитое в кольцо чудовище быстро заскользило назад. Молит снова занялся Малышом Ку, проклиная собственное бессилие и взывая к лежащей у него на коленях голове:
– Ну, перебори себя, малыш. Нам еще идти да идти, но мы это осилим, если будем держаться друг друга. Мы уже прошли с тобой много-много миль. Ты же не сдашься сейчас, правда? Говорю тебе, возьми себя в руки!
Солнце скрылось за горизонтом, жалобно заскулил Фини; сгустилась тьма, пока ее немного не рассеял слабый тусклый свет появившихся на небе трех лун. А Молит все сидел, держа на руках Малыша Ку, и время от времени обращался к нему с какими-то словами, но уши того оставались глухи. Молиту показалось, что громадное голубое солнце разметало и спутало его мысли, и он потерял над ними власть.
У него возникло ощущение, будто он ограждает своими руками от неведомой опасности не только Малыша Ку, но и всех остальных, кто некогда брел с ним по этим чужим тропам: Саймса и Пейтона, Сэмми и Кесслера, обоих Михаличей. Да и тех, с кем он жил и общался в те давние времена, когда еще существовал большой серебристый цилиндр, называвшийся «Стар Куин».
И еще ему казалось, будто он слышит голос, который звучал сейчас намного громче и настойчивей, чем прежде. Но хоть убей, он не мог разобрать, какие слова пытался сказать ему этот голос.
Он просидел так до самого рассвета, одежда его стала влажной от росы, веки вспухли и покраснели. Малыш Ку был еще жив, но без сознания и ни на что не реагировал. Он был в состоянии полного оцепенения, как после приема большой дозы наркотика.
Это напомнило Молиту, что, если верить слухам, такие как Малыш Ку, подвержены наркомании. А вдруг у Малыша Ку имелся тщательно запрятанный запас опиума – либо в его мешке, либо при нем, в одежде? Молит обыскал все, и, надо сказать, очень тщательно. И не нашел никакого опиума. Сколько-то дней назад он точно так же обыскал Сэмми. И не нашел никаких бриллиантов. Ни у одного не оказалось тех вещей, которые, по сложившимся о них представлениям, эти люди должны были всегда иметь при себе.
Он пришел к выводу, что жизнь в некотором смысле – это огромная ложь, черт ее дери. А правда – тоже в каком-то смысле – открывается со смертью. Среди вещей Малыша Ку не оказалось ничего заслуживающего внимания, кроме выцветшей потрескавшейся фотографии, на которой была запечатлена деревушка с домиками под покосившимися крышами, а на заднем плане виднелись какие-то горы. Только и всего. И ничего больше. Его рай, его царство небесное на земле.
– Я привезу тебя туда, – поклялся Молит. – Даже если на это уйдет десять лет.
Надев пояс с зарядами и пристегнув к нему пистолет, он набил до отказа один из мешков, закрепил ремни так, что теперь, когда он продел в них руки, мешок висел у него на груди, а не за спиной. Часть содержимого походной аптечки он рассовал по карманам, а что не поместилось, оставил на пригорке. Воткнул мачете заостренным концом в землю, чтобы можно было взяться за рукоятку не нагибаясь, взвалил на спину Малыша Ку, сжав в своей волосатой лапе оба его тощих запястья, другой рукой выдернул из земли мачете и пустился в путь.
Когда они двинулись дальше, Фини очень оживился: он прыжками понесся вперед, то и дело к чему-то принюхиваясь и часто оглядываясь, чтобы убедиться, следует ли за ним Молит. Полчаса ходьбы, пять минут отдыха; полчаса ходьбы, пять минут отдыха. Еще хорошо, что судьба наградила его таким сильным телом, одновременно распорядившись, чтобы Малыш Ку был маленьким, ссохшимся – кожа да кости – подобием человека.
И вот, тащась по тропе, Молит начал разговаривать вслух. Иногда с Малышом Ку, безмолвное тело которого было перекинуто через его широкое плечо. Иногда – с Фини, удивительно терпимо воспринимавшим любое его чудачество как самое что ни на есть обычное явление. А бывало, что он, ни к кому не обращаясь, выкрикивал гневные фразы, порожденные жаром голубого солнца и чужой атмосферой. Его тело пока функционировало, а разум уже помутился, но сам он об этом не подозревал.
Во время восьмой остановки Малыш Ку издал горлом тихий прерывистый хрип, впервые со вчерашнего дня открыл свои черные глаза и прошептал:
– Моя много извиняйся.
И с присущим ему спокойствием тихо ускользнул туда, куда уходят Малыши Ку. А Молит не заметил, что его уже нет. Он поднял его тело и понес дальше сквозь зеленый ад, потом опустил его на землю, снова поднял, снова понес: одна изнуряющая миля за другой, один час пекла за другим. Молит иногда разговаривал с ним, и почти всегда Малыш Ку отвечал ему, любезно и без запинки.
– Мы все ближе к цели, малыш. Хорошо продвигаемся вперед. Сегодня прошли пятьдесят миль. Что ты на это скажешь?
– Чудесно, – ободряюще отвечало мертвое лицо.
– А может, завтра мы пройдем сто. Под этим голубым солнцем. Оно все хочет меня сжечь, но я ему не дамся. Вонзается мне прямо в мозг и требует: «Падай, ну, падай же, будь ты проклят!» – но я не упаду, слышишь? Ты имеешь дело с Биллом Молитом. А я плюю на голубое солнце. – И он плевал для вящей убедительности, а Малыш Ку лежал, замерев от восхищения. – На следующей неделе в среду мы дойдем до купола. Они там организуют для Сэмми новые ноги. А через месяц во вторник будем уже лететь к Земле. – Он торжествующе фыркал. – И к Рождеству мы дома, а?
– Разумеется! – с положенным восторгом отвечал Малыш Ку.
– А Фини угостим говяжьими костями, – добавлял Молит, обращаясь к собаке. – Как ты на это смотришь?
– Сгораю от нетерпения, – отвечал Фини и со всех ног бежал вперед.
Как же хорошо иметь настоящих друзей там, где без них было бы ужасающе одиноко.
Слышать, как они с тобой разговаривают – они и тот голос, который все звал, звал…
В среду он свернул на восток. Компас лежал там, где он обронил его два дня назад, – под необычайной красоты орхидеей, которая издавала зловоние. Он не отличал востока от запада, севера от юга, но его могучее тело продолжало идти, точно взбесившийся механизм, который упрямо не желает остановиться. И все это время Фини бежал впереди него на расстоянии прыжка; днем помогал обходить замаскированные ямы-ловушки, по ночам – стерег его.
Его обожженное лицо стало кирпично-красным и было изборождено глубокими морщинами, черными от пыли и пота. Нечесаная свалявшаяся борода клочьями свисала на грудь. Глаза его были налиты кровью, зрачки расширены, но тело продолжало шагать вперед с бездумным упорством робота.
Время от времени он втыкал мачете в землю, выхватывал пистолет и стрелял, кое-как прицелившись, примерно в том направлении, где появлялись какие-то животные, которые напали бы на него, стреляй пистолет бесшумно. Но они убегали от громкого треска пальбы, не перенося этих звуков. Раза два он стрелял в драконов, которые существовали только в его больном воображении. Останавливаясь передохнуть, он всякий раз беседовал с Малышом Ку и Фини, и они на его блестящие остроты неизменно отвечали наизабавнейшими шутками.
Как это ни странно, он никогда не забывал покормить собаку. Иногда он так увлекался разговором со своими двумя собеседниками, что пренебрегал необходимостью поесть самому, но не было случая, чтобы он не вскрыл пакета с пищевым концентратом для Фини.
Когда Молит вышел к крайнему отрогу горной цепи, он оказался на возвышенности. Джунгли поредели и постепенно уступили место голым скалам, и пришло время, когда он уже тащился там, где не было ни тропы, ни деревьев, и ничто больше не защищало его от жгучих лучей висевшего в небе огненного шара.
«Выше, еще выше», – настойчиво твердило то, что заменило ему разум. Он взбирался по пологим склонам, оступившись, скользил вниз, хватаясь за предательские выступы скал, чтобы удержаться, но продолжал ковылять дальше. «Попробуй-ка выбраться из ущелья, старик сказал, “Стар Куин” уходит в небо, кто говорит, что Билл Молит в числе погибших? Выше, выше!»
Миля, ярд, дюйм или сколько там – вверх. Потом отдых и беседа. Еще миля, ярд или дюйм вверх. Дыхание его стало затрудненным, прерывистым. Зрение почему-то не фокусировалось, и бывало, что поверхность, по которой он шел, то неожиданно вздымалась перед его глазами, то становилась совершенно плоской, и он спотыкался, застигнутый врасплох.
Две костлявые руки с нечеловеческой силой оттягивали книзу его левое плечо, и что-то темное, издавая назойливые звуки, вертелось у его спотыкающихся ног, обутых в грубые башмаки.
Звуки теперь слышались со всех сторон: они неслись с высоты небес, они пробивались из глубин его существа, разрушая незыблемую тишину этого мира, которая теперь сменилась адской какофонией.
О, этот лай и визг непонятного создания, что металось перед его глазами, это пульсирующее «уйоум-уйоум», которое доносилось с какой-то неведомой точки вблизи огнедышащего, как раскаленная печь, солнца. И голос, сейчас уже гремевший в его душе подобно грому, так что ему наконец удалось разобрать слова.
«Придите ко мне все труждающиеся и обремененные…»
Плевать он хотел на этот голос. Он и прежде никогда к нему не прислушивался. Может, он существует, может, нет. Но голос произнес одно слово, которое заинтересовало его. Одноединственное слово.
«Все», – сказал голос.
Он никого не отметил особо.
Никому не отдал предпочтения.
Он сказал: «Все».
«Точно!» – мысленно согласился Молит и рухнул головой вперед, как сраженный ударом бык, вытянувшись среди раскаленных скал, и маленькое коричневое существо, скуля, принялось лизать его лицо, а голубое солнце продолжало выжигать почву чужой планеты.
«Уйоум-уйоум» покинул свое место возле солнца, снизился и выбросил тонкую нить, на конце которой висело нечто, похожее на толстого черного паука. Паук коснулся поверхности планеты, разделился пополам и стал двумя людьми, одетыми в тускло-коричневого цвета униформу. В их ноздри были вставлены миниатюрные фильтры.
Бешено крутя обрубком хвоста, Фини прыгнул на первого из них с явным намерением слизнуть с его лица кожу. Жертва взяла Фини на руки, потрепала за уши и ласково шлепнула по спине.
Второй наклонился над телами, потом пошел назад к нити и заговорил в болтавшийся на ее конце аппаратик:
– Честь и хвала твоему зрению, Эл. Ты ведь был прав. Их действительно двое – один парень тащил на себе другого. – Молчание, затем: – Им неоткуда здесь взяться, кроме как с той спасательной космошлюпки. Жаль, что они не остались в ней, ведь мы засекли ее, когда она опускалась на поверхность планеты.
– Однако же на ее поиски у нас ушло десять дней, – донесся сверху голос пилота. – За такой срок у них лопнуло бы терпение, и они все равно ушли бы в джунгли. – Немного подумав, он заговорил снова: – Я по коротковолновику свяжусь с куполом – пусть они пришлют патруль, чтобы прочесать весь путь отсюда до космошлюпки. Если выжил кто-нибудь еще, то наверняка прячется в зарослях именно по этому маршруту.
– Что значит «кто-нибудь еще?» Эти двое мертвей мертвых. Жива только собака.
– Все-таки не мешает проверить.
– Дело твое.
Отойдя от аппарата, говоривший вернулся к своему напарнику.
– Этот громила скончался совсем недавно, – сказал тот. – Просто диву даешься, как ему удалось сюда добраться. Мы опоздали всего на несколько минут. А другой умер дней пять назад.
– Какого же черта он тащил на себе труп?
– Откуда мне знать? Может, он был его лучшим другом.
– Кто? Этот недомерок-китаеза? Не будь идиотом!
Никогда в жизни ничто не заставило его услышать тот голос.
«Все», – говорит он.
Игра на выживание
Его вели под клацанье ножных кандалов и дребезжание цепей, стягивающих запястья. Скованные лодыжки заставляли его нелепо семенить, что лишь забавляло охранников. Они понукали пленника двигаться быстрее, чем он мог. Кто-то из конвоиров указал ему на стул, стоящий возле длинного стола. Другой конвоир пихнул его с такой силой, что он с размаху рухнул на сиденье.
Дрогнувшая черная шевелюра да сморщенный от боли лоб – это все, что увидели захватившие его в плен. Потом он поднял свои светло-серые глаза и обвел взглядом стол. Глаза его были настолько бледными, что зрачки казались ледяными. Взгляд его глаз не был ни дружественным, ни враждебным; в нем не читалось ни покорности, ни злобы. Глаза оставались бесстрастными и совершенно холодными.
По другую сторону стола восседало семеро гомбарцев, и каждый глядел на пленника по-разному. Он без труда прочитал владевшие ими чувства: торжество, отвращение, удовлетворение, скука, любопытство, ликование и презрение. Расу, захватившую его в плен, можно было бы назвать человекообразной, но в том же смысле, в какой горилл именуют человекообразными обезьянами. На этом сходство гомбарцев и землян кончалось.
– Начнем, – сказал сидевший в середине гомбарец. Каждый третий из произносимых им слогов приходился на странный хрюкающий звук. – Тебя зовут Уэйн Тейлор?
Пленник молчал.
– Ты явился с планеты, называемой Землей?
Ответа не было.
– Давай не будем понапрасну тратить время, Паламин, – предложил гомбарец, что сидел слева. – Если он не хочет говорить добровольно, мы его заставим.
– Ты прав, Экстер.
Сунув руку под стол, Паламин извлек молоток. Боек молотка имел грушевидную форму; широкий его конец был сплюснут.
– Тебе понравится, если мы сейчас начнем ломать тебе пальцы и суставы?
– Нет, – признался Уэйн Тейлор.
– Весьма разумный ответ, – одобрил Паламин.
Он положил молоток на середину стола, так чтобы орудие пытки было видно пленнику целиком.
– Мы потратили немало времени на обучение тебя нашему языку. К этому дню даже ребенок смог бы в достаточной мере овладеть нашим языком, чтобы понимать вопросы и отвечать на них.
Паламин свирепо поглядел на Тейлора.
– Ты долго дурачил нас, симулируя необычайную тупость и медлительность в обучении. Но больше тебе не удастся нас обманывать. Теперь ты выложишь нам все.
– Добровольно или принудительно, но ты обязательно заговоришь, – добавил Экстер, облизывая тонкие губы.
– Верно, – согласился Паламин. – Начнем еще раз и посмотрим, сумеем ли мы обойтись без излишних жестокостей. Итак, тебя зовут Уэйн Тейлор и ты прилетел с планеты Земля?
– Я же сообщил об этом, еще когда меня брали в плен.
– Знаю. Но в то время ты плохо говорил на нашем языке, а нам надо, чтобы все наши вопросы были тебе понятны до последнего слова. Зачем ты совершил посадку на Гомбаре?
– Я уже двадцать раз объяснял вашему преподавателю, что это была вынужденная посадка. Мой корабль получил повреждения.
– В таком случае почему ты взорвал свой корабль? Почему не пошел с нами на открытый контакт и не попросил у нас помощи в ремонте?
– Любой земной корабль, совершивший посадку на враждебной планете, должен быть уничтожен его экипажем.
– Враждебной? – Паламин попытался изобразить на лице неподдельное удивление, но его лицо было слишком грубым инструментом. – Вы, земляне, ничего не знаете о нас. Так кто вам дал право считать нас враждебными?
– По прибытии сюда я оказался не в дружеских объятиях, а под обстрелом, – ответил Тейлор. – Вы охотились за мной целых двадцать миль, пока не схватили.
– Наши солдаты выполняли свой долг, – патетически заявил
Паламин.
– Не окажись они самыми вшивыми стрелками по эту сторону Лебедя, вам сейчас было бы некого допрашивать.
– Что такое Лебедь?
– Созвездие. [1]1
Лебедь – большое красивое созвездие, состоящее из 16 звезд, самая яркая из которых – звезда Денеб. На карте звездного неба это созвездие располагается в северо-восточной части. – Прим. перев.
[Закрыть]
– Кто ты такой, чтобы судить о наших солдатах?
– Землянин, – ответил Тейлор, словно этих слов было более чем достаточно.
– Мне это ничего не говорит, – с нескрываемым презрением бросил Экстер.
– Ничего, скажет.
Паламин продолжил допрос:
– Если бы власти Земли пожелали установить с нами дружественные отношения, они должны были бы послать к нам большой корабль с официальными представителями на борту. Что, разве не так?
– Я так не думаю.
– Это почему?
– Мы не рискуем большими кораблями и официальными представителями, не зная, как их встретят.
– А откуда вообще вам это знать?
– От космических разведчиков.
– Ага! – Паламин уставился на него с гордостью пигмея, поймавшего в западню слона. – Значит, ты все-таки признаешь, что являешься шпионом?
– Я являюсь шпионом только в отношении враждебных рас.
– Ошибаешься! – прорычал тип с квадратной челюстью, сидевший справа. – Здесь определения даем мы. Кем мы тебя назовем, тем ты и будешь.
– Это ваше право, – согласился Тейлор.
– И мы намерены им воспользоваться.
– Ты обязательно им воспользуешься, дорогой Боркор, – поспешил успокоить его Паламин. Он вновь повернулся к пленнику: – Какова численность твоей расы?
– Около двенадцати миллиардов.
– Он лжет! – воскликнул Боркор, хищно поглядывая на молоток.
– Одной планете не выдержать такой массы землян, – заметил Экстер.
– Мы населяем не одну, а более сотни планет, – сказал Тейлор.
– Опять вранье! – стоял на своем Боркор.
Махнув ему, чтобы успокоился, Паламин спросил:
– А сколько у вас космических кораблей?
– Вынужден вас огорчить: рядовых космических разведчиков не снабжают данными о численности нашего космического флота, – равнодушным тоном ответил Тейлор. – Поэтому я не имею ни малейшего представления.
– Какое-то представление ты все-таки должен иметь.
– Если вам нужны предположения, то ценность моих предположений невысока.
– Выкладывай их, а мы решим.
– Один миллион.
– Чепуха! – заявил Паламин. – Полный абсурд.
– Ладно. Одна тысяча. Любое число, которое покажется вам правдоподобным.
– Это никуда нас не приведет, – пожаловался Боркор.
– А чего вы ожидали? – удивился соплеменникам Паламин. – Если бы мы послали шпиона на Землю, неужели мы снабдили бы его сверхсекретными сведениями, чтобы он выложил их, попав в плен? Или мы сообщили бы ему ровно столько, сколько необходимо для выполнения задания? Идеальный шпион – это сметливый невежда, способный все выведать, но не знающий ничего, что можно было бы выдать.
– Прежде всего идеальный шпион ни за что не попал бы в плен, – язвительно заметил Экстер.
– Благодарю за эти добрые слова, – вмешался Тейлор. – Если бы я прилетел к вам как шпион, вы бы не увидели ни моего корабля, ни тем более меня.
– Лучше скажи, куда ты направлялся перед тем, как сесть на Гомбаре? – спросил Паламин.
– К звездной системе, расположенной за вами.
– А наша звездная система, стало быть, тебя не интересовала?
– Нет.
– Почему?
– Я летел туда, куда мне приказали.
– Ты плохо сочинил свою историю. Она неубедительна. – Паламин откинулся на спинку стула и язвительно поглядел на пленника. – Трудно поверить, чтобы космический разведчик оставил без внимания одну звездную систему ради другой, которая находится гораздо дальше.
– Я направлялся к системе из двух звезд, вокруг которых обращается не менее сорока планет, – сказал Тейлор. – В вашей звездной системе только три планеты. Естественно, что пославшие меня сочли ее малоинтересной.
– И нас – население этих трех планет – тоже?
– Откуда нам было знать о вас? До меня здесь никого из землян не было.
– Зато теперь твои соплеменники узнают о нашем существовании, – произнес Экстер, сумев придать своим словам угрожающий оттенок.
– О нас знает он один, – поправил Экстера Паламин. – Остальные его соплеменники не знают. И чем дольше они не узнают, тем лучше для нас. Когда чужая раса начинает совать свою морду в нашу звездную систему, нам требуется время, чтобы собраться с силами.
Все семеро одобрительно забормотали и захрюкали.
– Это соответствует вашему уровню мышления, – сказал им Тейлор.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы считаете вполне нормальным, что встреча двух рас должна привести к столкновению и перерасти в войну.
– Только законченные идиоты предполагают нечто другое и позволяют застичь себя врасплох, – возразил ему Паламин.
Тейлор вздохнул.
– К настоящему моменту мы сумели поселиться на сотне планет без единого сражения. Как нам это удалось? А очень просто: мы не остаемся там, где нас не хотят видеть.
– Невообразимое зрелище, – язвительно проговорил Паламин. – Стоит кому-то на какой-то планете сказать вам: «Пошли прочь», и вы покорно убираетесь прочь. Подобное противоречит инстинкту.
– Вашему инстинкту, – сказал Тейлор. – Мы не видим смысла в том, чтобы понапрасну тратить время и средства на войну, когда и то и другое можно направить на исследования и разработку исследованного.
– И что же, в вашем космическом флоте нет военных кораблей?
– Разумеется, есть.
– Много?
– Столько, сколько нам требуется.
– Полюбуйтесь: раса миролюбцев, вооруженных до зубов, – обращаясь к соплеменникам, сказал Паламин. Он понимающе ухмыльнулся.
– Лжецы всегда отличаются непоследовательностью, – с видом мудреца провозгласил Экстер. Он задержал свой тяжелый взгляд на пленнике. – Если вы такие миролюбивые, зачем вам тогда военные корабли?
– У нас нет гарантий, что во всех уголках космоса разделяют принцип, на котором строится наша политика: «Живи и давай жить другим».
– Поясни.
– Мы никому не угрожаем и не мешаем жить. Но где-то у кого-то может возникнуть желание угрожать и мешать нам.
– И тогда вы начинаете с ними войну?
– Нет. Войну начинает угрожающая нам сторона. А нам приходится эту войну заканчивать.
– Сплошные уловки, – презрительно поморщился Экстер, обращаясь к Паламину и остальным. – Тактика, очевидная для всех, кроме законченных идиотов. Они расселились на сотне планет, если, конечно, это достоверное число, чему лично я не верю! На большинстве из них земляне не встречали противостояния, поскольку противостоять было некому. На обитаемых планетах местное население оказывалось слабым и отсталым. Там понимали, что борьба с пришельцами окончится для них крахом, и потому покорялись судьбе. Но на любой планете, жители которой сильны и полны решимости дать отпор – например, на такой планете, как наш Гомбар, – земляне стремились быстро подавить сопротивление под предлогом того, что это угрожает их безопасности. Они заявляли, что им, видите ли, угрожают. Вот их моральные доводы в оправдание войны.
Паламин взглянул на Тейлора.
– Что ты на это скажешь?
Выразительно пожав плечами, Тейлор ответил:
– Там, откуда я родом, политический цинизм давным-давно вышел из употребления. Мне все равно не убедить вас, поскольку в своем развитии вы отстали от нас не меньше чем на десять тысяч земных лет.
– Мы так и будем сидеть и сносить оскорбления от этого пленника в цепях? – сердито набросился на Паламина Экстер. – Вынесем наше решение о его казни и разойдемся по домам. Я достаточно наслушался его пустых разглагольствований.
– Я тоже, – сказал один из гомбарцев. Судя по виду, он всегда поддерживал мнение сильного.
– Терпение, – возразил Паламин. Он обратился к Тейлору: – Ты утверждаешь, что тебя послали исследовать систему звезд, которые мы называем Халор и Риди?
– Если речь идет о ближайшей к вам системе, то да. Я летел в том направлении.
– А если, предположим, вместо этого тебе бы приказали обследовать систему Гомбара? Ты бы так и сделал?
– Я подчиняюсь приказам.
– Значит, ты бы постарался, действуя тихо и незаметно, как можно больше разнюхать про нас?
– Не совсем так. Если бы ваша планета показалась мне дружественной, я бы не стал таиться.
– Он увиливает от ответа на твой вопрос, – крикнул все еще сердитый Экстер.
– А что бы ты сделал, если бы у тебя не было уверенности в том, как мы тебя встретим? – продолжал допытываться Паламин.
– То, что на моем месте сделал бы любой разведчик, – ответил Тейлор. – Я бы начал облет вашей планеты и летал над ней до тех пор, пока бы не пришел к однозначному выводу.
– И при этом старался бы не попасть к нам в плен?
– Конечно.
– А если бы тебе не понравилось, как мы тебя встретили, ты бы в докладе своему начальству назвал нас враждебной расой?
– Скорее всего, да.
– Это все, что нам требовалось, – подвел итог Паламин. – Твои признания наглядно свидетельствуют о том, что ты шпион. И не имеет значения, получил ли ты приказ сунуть свой любопытный нос в нашу звездную систему, или ты сделал это по собственной инициативе. В любом случае ты действовал как шпион.
Паламин обвел глазами шестерых соплеменников.
– Вы согласны?
– Согласны, – хором отозвались они.
– Для таких, как ты, существует лишь одна участь, – закончил Паламин. – Тебя отведут обратно в камеру, где ты будешь находиться вплоть до момента официальной казни.
Он махнул охранникам.
– Увести.
Из-под Тейлора выбили стул и пинком заставили встать. Охранники вновь пытались заставить его двигаться быстрее, чем было в его силах. Тейлор зацепился за свои кандалы и чуть не упал. Однако он все же сумел задержаться на пороге, обернуться и бросить взгляд на вершителей правосудия. Ничего не изменилось в его бледных глазах. Они по-прежнему оставались ледяными.
Когда пожилой надзиратель принес ему ужин, Тейлор спросил:
– А как у вас здесь казнят?
– А как казнят там, откуда ты прилетел? – вопросом ответил тюремщик.
– У нас не казнят.
– Не казнят?
Надзиратель даже заморгал от удивления. Поставив поднос на пол, он уселся на скамью рядом с Тейлором, оставив массивную зарешеченную дверь открытой. Рукоятка револьвера торчала из кобуры совсем близко от Тейлора – пленнику не составило бы труда до нее дотянуться.
– Тогда как же вы расправляетесь с опасными преступниками? – спросил надзиратель.
– Тех, кто поддается лечению, мы лечим, применяя любые действенные способы, вплоть до операций на мозге. Это жестоко, но справедливо. Неизлечимых мы отправляем на далекую планету, откуда им не сбежать и где они могут сражаться насмерть с подобными себе.
– Чудной у вас мир, если не врешь, – высказал свое мнение тюремщик.
Он как бы невзначай вытащил револьвер, направил на стену и нажал курок. Выстрела не последовало.
– Не заряжен, – сказал надзиратель.
Тейлор не ответил.
– Видишь, захватывать мое оружие бесполезно. И пытаться бежать отсюда бесполезно. Бронированные двери, куча замков, а дальше – охрана. Вот у нее револьверы заряжены до отказа.
– Прежде чем думать о побеге, надо избавиться от кандалов, – возразил Тейлор. – Ты бы согласился их снять за взятку?
– А что с тебя взять? У тебя нет ничего, кроме этой одежды.
Да и ее сожгут после твоей казни.
– Ладно, я пошутил. – Тейлор звякнул кандалами и поморщился. – Ты так и не рассказал мне, как я буду умирать.
– Очень просто: публичная казнь через удушение, – сообщил надзиратель. Он почему-то причмокнул губами. – У нас все казни происходят публично. Власти считают: недостаточно, чтобы правосудие свершилось. Народ должен видеть, как он вершится. У нас все это видят. Казни оказывают превосходное воспитательное действие. А зрелище какое!
Он снова причмокнул губами.
– Не сомневаюсь, – коротко ответил Тейлор.
– Тебя поставят на колени, спиной к столбу, и привяжут за руки и за ноги, – тоном университетского преподавателя продолжал надзиратель. – В столбе, на уровне твоей шеи, просверлено отверстие. Тебе на шею накинут веревочную петлю, концы веревки пропустят сквозь это отверстие и прикрепят с другой стороны к палке. Палач возьмется обеими руками за палку и начнет ее поворачивать, стягивая петлю. Он может делать это быстро или медленно – все зависит от его настроения.
– Наверное, когда палача охватывает вдохновение, он продлевает мучения жертвы, то ослабляя, то усиливая натяжение. Я угадал?
– Нет, такое у нас запрещено, – успокоил Тейлора тюремщик, не поняв издевки. – Способ, о которым ты говоришь, применяется лишь к особо упрямым преступникам, чтобы добиться от них признаний, но только не во время казни. Гомбарцы – справедливый и добросердечный народ, понимаешь?
– Ты меня здорово утешил, – сказал Тейлор.
– Не волнуйся, тебя умертвят быстро и умело. Я видел множество казней, и все они были исполнены профессионально. Когда палач вращает палку, тело казнимого вытягивается и напрягается так, что цепи врезаются ему в руки и ноги. Потом глаза вылезают из орбит, язык высовывается наружу, чернеет, и… все кончено. Палачи у нас искусные, свое дело знают. Так что можешь не беспокоиться.
– Как видишь, я и не волнуюсь, – сухо бросил ему Тейлор. – Я просто на седьмом небе от радости, поскольку мне нечего терять, кроме последнего вздоха. – Немного подумав, он спросил: – Осталось выяснить, когда я смогу доставить всем вам это удовольствие?
