Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 68 страниц)
– Был? – осторожно уточнил Брюс, прежде уверенный, что Эллиоты наслаждаются заслуженным отдыхом в Оверни, но Томми его, похоже, даже не услышал.
– Почему твой отец не стал моим крестным? – резко вопросил он, и в разоблачительной уверенности, которая сквозила через исказитель голоса, было что-то совершенно безумное.
Встрепенувшийся от обнаружения занятной игрушки Джокер просиял, кровожадно раздвигая губы, и Брюс мрачно предупредил его надменным поворотом головы.
– Не скажу, – нагло отвернулся он, скрывая свое безразличие к этому вопросу, мечтая только, что Джек хоть раз в жизни послушается его, и не будет злить способного пристрелить его человека.
Эллиот вызова не принял, остался на месте, то ли легко справляясь с желанием выплеснуть агрессию, то ли и вовсе его не испытывая.
– Мой отец был недостаточно богат, вот почему, – продолжил он шипеть, и динамик отразил ужасающую пародию на Бэтмена: даже Нэштон, как эталон жалкого чудака, не опорочил бы так сильно этот темный образ.
Джокер кисло скривился, обильно сплевывая кровь себе на грудь, и Брюс видел, что он транслирует, мог даже примерно воспроизвести злой и острый его эфир: “Ненавижу ограничения. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу”.
– Боже, Эллиот, – не выдержал он, мысленно украшая почти телепатический спор акцентами и характерными для Джека словечками, – мой отец был врачом. Он был атеистом, как и я. С чего бы ему крестить с кем-то детей? Какая чушь. Он выполнял все функции друга вашей семьи добровольно. И это было прекрасно, не так ли?
– Нет, не было! – зашипел Эллиот. – Но тебе не понять, верно? Счастливчик. Всегда выезжал на своей удаче. Все у тебя складывалось ладно и аккуратно… И тебе слишком сильно повезло получить все.
Брюс даже не сразу понял, что неверный друг имеет в виду. Он сам не то, чтобы не жаловался на свою судьбу, но смерть родителей (даже если подсознание шептало на разные голоса, что отправной точкой стало его трусливое желание выйти прочь от пугающего мелькания актерских лях и крыльев) им всегда относилась к разряду судьбоносных бед, в которых виновно несовершенство мира, исправить которое он почитал своим долгом.
– Бедня-ажка, – подал голос заскучавший Джокер, медово урча на южный манер. – Только ты был достоин быть плутократом, а деньгами распоряжались эти тупые идейные мужики, верно? Кто там был Уэйн, кардиохирург? Ужас, наверное, какой был добряк. Строил и воздвигал. Да я сам бы его вальнул, если бы это не сделала мафия! Брр, дружище, я тебя понимаю. Как бы мне хотелось взять все эти деньги! – он комично повел подбородком, словно жадная гусеница, не допущенная до капустного листа. – Взять и сжечь к херам. Ах, у меня прямо зубы сводит! Но ими распоряжается новый, последний Уэйн, верно? Как же так, ты достоин этого не меньше… Купишь себе блядей, мужик, лакированные супер-железки и три подбородка. Или будешь иметь детишек в их сладкие пирожки? Разрушать жизни? Давить других мужиков долларом? Какой там у тебя жизненный план, мм?
Вопреки ожиданиям, он не получил нового удара: промахнулся в своем словесном выпаде?
– Джокер, – пораженно просипел Брюс, из всего вербального бардака про материальные блага усвоивший только пару моментов. – Что там про пирожки?
Джокер захихикал, издевательски скромно сдвигая коленки.
– В жизни у меня не стояло на ребенка, – торжественно заявил он. – Ты говоришь это только потому, что я с самого захолустного Юга, мм? Экзотика на задворках штатов! Мы там все разъезжаем на белых фургонах и ловим мальков, используя в качестве наживки кулек с леденцами. Лучше в’сего клюют на бана-ановые, миста Уэйн, сэр. Поверьте моему…
– Заткнись. Заткнись, Джокер, пока у тебя еще есть зубы, чтобы их сводило. Я за парой ударов не постою, ты же знаешь, – властно оборвал новые фантазии Брюс, доводя Эллиота до исступления.
– Удары? Все закончится здесь! – прошипел тот, пиная ножку шутовского капкана, и надежно привязанное там зло громко клацнуло теми самыми зубами. – Я вижу, мистер Клоун, вы хотели знать, что стало последней каплей? Я расскажу.
– Лично мне похер! – комично испуганно прошептал Джокер, округляя глаза: главный злодей приступил к описанию свой тяжелой жизни – скучища.
– Всегда на втором месте, – провозгласил Томми, неторопливо раздвигая его колени, и его красные губы страдальчески задрожали. Черный палец скользнул по озолоченной бледными волосами мошонке, и Брюс скрипнул зубами так громко, что сам вздрогнул. – Но меня это не волновало. Я был смиренен. Поступал правильно. Благородно.
Ему никто не поверил, и он это понял, стремительно зеленея от зависти: какой-то особый изъян – он был достаточно умен, чтобы понять это – мешал ему чувствовать себя хоть немного успокоенно в обществе чемпионов.
– Я – хищник, – выдал он, выше задирая подбородок, и Джокер сочувственно улыбнулся ему. – И когда Брюс исполнил мою мечту, я просто сорвался. Вот тогда и правда не мог есть. Спать. Сука.
– Какую мечту, Томми? – раздраженно спросил Брюс, тревожно изучая его недостойную руку на клоунской промежности. – Каждый человек может сделать что-то для других, если ты про мое… специфическое хобби. Но ты просто не способен…
– Ты убил своих родителей, – перебил его враг, болезненно сжимая в пневматических пальцах приличный шмат чужого достоинства. – И получил все. Свободу. Но я тогда тебя простил…
Воцарилась тишина.
Невозмутимый даже в таких условиях Джокер пожал плечами, когда Брюс посмотрел на него слишком растерянно, и получил новый шлепок, в этот раз по бедру, но только снисходительно усмехнулся, активно работая предплечьем.
– Чего ты ржешь, ебаный ты квир? – с лету пришел в ярость захватчик, подскакивая на месте, как настигнутая котом мышь.
От его гнева Джокер залился еще громче.
– Квир? – отсмеявшись, надменно переспросил он. – Серьезно? Ты стоишь, мудила, наглухо обдолбанный, в чужом доме в костюме Бэтмена, который тебе велик, и за спиной у тебя плащ, который тебе здесь нужен только для маскарада – и ты меня-а называешь странным, мм? Что это, какая-то аппетитная синтетика, что тебя так заштормило? Это все Пингви, небось, разбодяжил неправильно…
Брюс приподнял брови, обнаруживая только с чужой подсказкой, чем были обусловлены эти загадочные эмоциональные раскачивания.
– Не притворяйся, что не понял меня, – злобно выплюнул теряющий самоконтроль враг, но быстро успокоился.
– Прости. Я не очень понятливый, – скорбно вздохнул Джокер, предвкушая эффектное мясо с собой в главной роли, что так приятно тешило его самолюбие каждым всплеском ненависти в серых геройских глазах, но интерес к нему уже угас.
– Шевели мозгами, Уэйн, – самодовольно продолжил Эллиот. – Мои условия? Вот, отлично. Выбирай: сдохнете оба, а я целехонький буду по тебе скучать и даже оплачу венок-другой на твою могилу. Делай, что я говорю, и я сохраню твоей подстилке жизнь. Может быть. Вот дал бы себя в первый вечер напоить, глядишь, и не было бы этой встречи… в узком кругу.
И правда, его положение выглядело беспроигрышным.
– И что же тебе на самом деле нужно, Эллиот? – отчеканил Брюс, взбешенный отсутствием конкретики. – Давай только без балагана про то, как ты там сильно хочешь “занять мое место”, здесь и без этого слишком много комедии. Что тогда? Что такое возвышенное можно требовать, избивая безоружного? Являя собой пример обыкновеннейшего подонка? Будто деньги не такая мелкая цель.
Кто бы знал, на что разменял себя чертов вездесущий клоун: он уже потратил все версии, даже если ни одна из них не была такой смелой, как вражьи – разрушающий во имя созидания Джокер? Ерунда.
– Деньги? – переспросил Эллиот. – Мне нужны твои деньги, – заторможенно, со странной вопросительной интонацией сказал он, будто пробуя слова языком.
– У меня есть миллиард золотом, – пошел с козыря Брюс, надеясь соблазнить его и скрутить ему шею, пока он будет считать прибыль. – Неучтенный. Нигде не зарегистрированный.
За дверью громко икнул Кайл, расхохотался Джокер.
– Ну конечно, – развеселился он, томный и прекрасный, раскладывая колени, словно пьяный сатир Барберини. – Конечно, куда богаче, чем всем стоит знать. Чем властям стоит знать. Наш пай-мальчик бывает плохишом, мм? Черт, Бэтти, это сколько в объеме? Пара твоих пещерок, мм?
– Клад нашел, – огрызнулся Брюс, находя, что с удовольствием полюбовался на попытки Джека сжечь пещеру золота. – В слитках двадцать четыре тонны в объеме далеко не пещера – очень компактно. Ты представлял себе завалы монет вперемешку с истуканами инков и царственными диадемами? И ты, вроде, злился на меня. Продолжай, главное – заткнись.
Только Эллиот смотрел все так же спокойно – возможно: губы мало говорили, для того, чтобы понять его, нужно было заглянуть в его закрытые маской глаза.
– И вот, почему мы обсуждаем это, Томми? Почему ты не мог просто попросить, если тебе что-то было нужно, – продолжил продавливать Брюс, не способный из-за встроенного благородства чуять ядовитые выгребные ямы чужих душ, готовые чуть что жадно набрасываться на то чистое, что они считают слабостями. – Если ты попал в беду, если тебе плохо, ты мог бы прийти ко мне. Прежде мы были…
Джокер опять застучал, поэтому получил новый пошлый шлепок.
– Хватит дрыгаться, шалашовка, – прорычал Хаш, теряя терпение, потому что стук не прекратился, и замахнулся, словно для пощечины. – Попал в беду? Ты издеваешься что-ли? Мир, в котором вы оба живы и активны, для меня хреновое место, хуже, чем любая беда. Уродливая картина, отвратное надругательство над моралью и справедливостью. Мы были – что, Брюси?
– Мы же были друзьями, Томми, – терпеливо продолжил Брюс, продолжая активные расчеты, хотя все это его так разъярило, что он все еще был готов крушить кости: иронично, учитывая, что прежде он впал бы в плохо контролируемое самокопание по этому поводу, а теперь для самоистязания такая незначительная причина, как. – Что же случилось?
Эллиот переступил с ноги на ногу, изображая нетерпение.
– Не поздновато для нытья? Ты предал меня, и с этого момента мы больше не были… друзьями, – уверенно объявил он, захлебываясь от удовольствия. – Такой отброс, как ты, мог только притворяться. Я сожалею о том, что пожимал твою руку. О том, что подставлял тебе плечо.
– Почему?
– Потому что ты ебаное желе, Уэйн. Студень.
– Иди сюда, и я тебе покажу, кто тут желе, Томми, – усмехнулся Брюс, только следом понимая, что снова поспешил.
Что с ним такое? Он стал слишком нервным, и даже Джокер, куда хуже держащий себя в руках, теперь был слишком спокоен, а ведь дело касалось его собственной жизни… Брюс узнал на практике, что все бессердечные ублюдки такие лишь до того, пока в безопасности – Джек и тут отличился…
Его самодовольство граничило со слабоумием.
Из того, что он уже настучал ему ножками стула, следовало, что Фокс косвенно предупрежден. Люциус был поразительно умен, куда больше многих – но быть уверенным в том, что предупреждение от Джокера кто-то адекватный может воспринять верно, было бы глупо.
Подождать немного? Но нет, Фокс не стал бы слушать такого, как чертов клоун…
Время шло безучетно, и выжить, похоже, мог бы кто-то – но один в лучшем случае. Не так уж плохо: хотя бы один.
– Ну так что, осознал? – удовлетворенно вздохнул Эллиот. – Можем теперь поговорить по душам, мы все таки столько лет знакомы. Так что, я…
– “Я тебя не боюсь, Бэтмен!”. – просуфлировал Джокер, снова обрывая злодея на полуслове.
Его самого перебили: кевларовая ладонь плотно пережала ему нос и рот.
– Я хочу знать, почему опасный преступник, сбежавший из заключения, все еще на свободе и знает каждый уголок в твоем доме, – сухо прогромыхал динамик фальшивки. – Почему ты сделал для него исключение?
– Это не твое дело, – хмуро сказал Брюс, не терпящий обсуждения Джокера ни в каком виде, тем более теперь.
– Доверяешь ему? – продолжил исследования враг, сам отвечая на свой вопрос. – Серьезно? Такому, как он? Да он на завтрак вместо хлопьев ест человеческие сердца, и скажи еще, что это не так.
Это было метафорически, но “так”.
– Томми… – начал Брюс, но тот уже завелся.
– Потому что он твой… друг, Брюси, – уверенно проговорил Эллиот, нащупывая его слабейшее место. – Ты всегда был таким. Жадным, но неуклюжим. Словно безрукий калека пытается загребать золото культями, но только перемазывает его своим гнильем. Так же, как и теперь: отвернешься, и все сгорит нахрен. Все потому, что у этого психа есть спички!
И это тоже было правдой. Кроме того, без Бэтмена пожарище скорее гарантировалось, чем было просто вероятно.
– Так что, Бри? Друг? Он твой друг? – бесновался Эллиот, вошедший во вкус. – Даже если мне насрать, что всему конец, Брюс. Даже если конец наступил уже давно, мне надо знать, почему…
– Да, – честно подтвердил Брюс, не желая ввязываться еще и в случайное предательство: совсем недавно он узнал цену словам, и лгать не имел ни сил, ни возможности.
Эллиот возбужденно дернулся, млея от достигнутой высоты.
– Но так и меня ты называешь другом! – вскричал он, довольный своей ролью судьи. – Спиши и мне пару преступлений. И тот нюанс, что я вас сейчас под орех разделаю, тоже деликатно… позабудь.
Брюс затих, пытаясь справиться с собой, но не выдержал и расхохотался – лихорадочно, надрывно: подсознание возмущенно прорвалось, требуя разрядки.
Эллиот отшатнулся, потрясенный, невольно убирая руку с чужого дыхания.
– Уважаю, Джо, – под неровный хохот героя сказал он Джокеру. – Ты прям вивисектор, так его перепахал. Ну что, Бри, отвечай, мне правда интересно. Или ты думаешь, что он лучше меня? Отличный парень, который просто выбирает слишком радикальные методы. Его можно и оправдать, да? А что? Бандиты и мафия, просто мусор. Полицейские и парочка… прокуроров, суть псы государства, в качестве отличительной особенности знаменитого хотя бы тем, что расхуячили парой гвардейских выстрелов цветы будущего, да так, что брызги до сих пор не отмыть. Пустая больница – наш милосердный злодей убедился, что ничего не угрожает его тонкому льду, по которому он намеревался прыгать за тобой, верно? И, как вишенка на торте, настоящая морализаторская байка о двух человеческих мирах, представленных двумя посудинами отбросов. А ты славный парень, да, Джокер? Но, я смотрю, геройство тебе не пошло на пользу? Ты осознаешь, что сделал ровно то же для моего милого Уэйна, что и он для подложенной под него трусливой шлюхи?
Этот обличающий монолог произвел неожиданный эффект – Джокер помрачнел и отвернулся, и Брюс и сам нахмурился, изучая его.
И он знал причину меткого попадания: злого практика подозревают в служении духовным ценностям. Не без повода? Совершенно необоснованно? Кроме того, он чуял его обиду, и нет, Джек не занимался самопожертвованием, когда шагнул в огонь, призванный сожрать героя – просто прагматично сделал, что хотел, ради своих целей – все как всегда, это не меняется…
Суть крылась в том, что это было уже не важно, и вовсе не потому, что он сам разменял себя на прекрасную незнакомку, стоило той заикнуться об услуге.
Некоторые вещи просто случались с теми, кто мнил себя неуязвимее, чем был: и он, и Джек совершили эту ошибку.
Несгораемость, репутация такая хреновая, что ее невозможно подмочить, вечная, преданно ждущая за углом опасность – природа, натура, призвание…
Он вдруг захотел, чтобы Джек теперь махал пистолетом перед обездвиженной жертвой – это вдруг показалось правильно…
Самопредательство, верно, но внутри у него кипел колдовской котел с такими забористыми в своей несовместимости ингредиентами, что мог только хохотать над собой.
– Может, ты просто хотел поиграть? – продолжил свои изыскания Эллиот. – Увидеть, как этот герой прыгает шавкой, не способной достать кота с дерева? Вот этим мы и отличаемся: ты невозможно мелок. Ты не смог бы получить все, я в тебя не верю, но ты мог бы хотя бы попытаться.
Джокер, вовсе не считающий, что поражение будет ему полезным, не ответил, хотя Брюс уже набросал для себя его реплику.
– Почему? – пьяно рычал Эллиот. – Почему, Джо-кер? Почему, Брюс Уэйн? Отвечайте, хоть один из вас. – потребовал он.
Не имеющий возможности промолчать Брюс устало скривился. Почему?
Под первым пластом контроля, плотно посадившего их обоих по своим местам хаоса и справедливости, ответа было не найти, хотя, надо полагать, в этом-то и была сама природа того занятного капкана, что собой представляло их с чертовым клоуном притяжение.
Под гнетом алчности тела бывало слишком вязко – словно в меду: не продохнуть от льющегося в горло сиропа, когда несуществующий клич открывает битву, гремя отовсюду… Все верно, виновен, как главный соискатель и враг, как верно ждущий товарищ, и как разобраться в этой мешанине?
И там, за громадами чести и долга, равных полноценному, жирному монстру одиночества, остается только самоизбранная верность: ты мне друг, ты мне брат, я так унижен, так одинок…
– Считай, что имеешь дело с мощным взрывным устройством, герой, так прекрати дергаться, – нетерпеливо позвал его Эллиот, вызывающе замирая у стола. – Все-таки меня поразило твое равнодушие, Брюси. Вот так изучаешь-изучаешь человека, его слабые места, а потом он кладет на все твои старания. Англичанин, который ходил за тобой, когда ты еще срался под себя… Неужели нельзя было хотя бы для приличия попереживать немного, он ведь помер, понимаешь? Ну да, верно, о чем это я, это вообще всего лишь слуга. Но неужели тебя не бесит? Ты прежде был таким властным…
Ему было невдомек, что всезнающий Джокер уже отстучал герою о благополучии дворецкого – неудивительно, охватить масштабы клоунской предусмотрительности бывало нелегко, особенно находясь в положении человека, которому удалось застать его врасплох.
– А что бесит тебя, Томми? – спокойно подбросил дров Брюс, почти теряя сознание от невозможности сломать парочку-другую костей: он видел розовость клоунских век, и понял вдруг, что сейчас их может подстеречь делирий – он давно догадывался, что этот неприятный гость приходил лишь тогда, когда Джек перебарщивал со стимуляторами, и даже научился отличать его приметы.
– Много чего, – полученный отклик громыхнул, искаженный, впитался в стены. – Например, то, как тяжело тебя иногда понять. Даже с таким дураком, как ты, пришлось повозиться, хотя должно было хватить того раза, когда я натравил на прессу и фараонов. Ловко получилось, да? Но ты меня удивляешь. Удивил тогда точно. Ты в родстве с самими Келли, с Ванмахенами, тебе принадлежит без шуток весь этот чертов город. Да просто твое имя, Бри. Мог тогда сделать всего один звонок, и даже не поднимать задок из кресла. Под это был расчет, все было схвачено… Мне бы не понадобилось производить столько неприятных телодвижений.
– По твоей логике я должен был позвонить в Эдинбург, – ядовито высказался Брюс. – На худой конец в Глазго: а что, неужели Шотландия не поможет бедному родственнику?
Плоская шутка немного утешила его.
Впрочем, он сразу же пожалел о своих казалось бы удачных упражнениях в сарказме – Джек получил новый болезненный удар: кевлар пощечины попал в уголок глаза, едва не повредив его.
– Но ты предпочел повести себя как овен, и хоть бы златорунный, но нет! – проигнорировал его Эллиот. – Тут появился наш сладкий Робин Гуд…
– Добрый Джон, – вставил Джокер с умным видом, и получил новый удар: пощечину – его зеленоволосая голова дернулась, рваный шрам пересек красный след от удара, вскоре обещающий агрессору сотню таких в вольном бэт-пересчете.
– Лучше бы я тогда дал бы отмашку убить тебя… – зашипел Эллиот раздраженно. – Уж больно ты мерзкий, человек-игральная карта. Но нельзя, мужик. Нельзя. Как мы с тобой будем тогда контролировать Уэйна, ты подумал? Эй, Брю-юси! Тебя совсем не беспокоит, что твоего союзника отрабатывают, как отбивную? Я же его уничтожу.
– Он крепкий, – равнодушно заявил Брюс, но тут у него в желудке полыхнуло, и он еле сдержался, чтобы не зарычать.
Разошлась вторая порция отравы. Он снова отравлен, он должен действовать теперь или никогда – кинуться на вооруженного человека и рискнуть мелкой клоунской душонкой, непрочно сидящей в его хрупком перед огнестрелом теле…
Глок теперь был направлен в подвздох Джека.
Это все меняло, это поразило его так, будто он снова был неумехой из начальной школы – но сокрушаться не было возможности, и он попытался сохранить лицо.
Он хотел развить мысль о своей вражде с Джокером – признав их дружбу вслух, теперь он всерьез жалел о том, что не был достаточно тверд, чтобы избавиться от него сразу – но горло перехватило, и он некоторое время не мог дышать.
– Больно, да? Должно быть нестерпимо, – поинтересовался Эллиот, внимательно изучая его.
Брюс кивнул, чувствуя, что вот-вот вырвет собственными внутренностями.
========== Глава 109. ==========
Бэтмена подкинуло над полом однозначным электрическим разрядом, какой прошибает любого гордеца в преддверии обнародования его главной слабости – потеря сознания или жалкое барахтанье в собственной рвоте равнялись исключению из действия, отказу от активной роли – эта перспектива так напугала его, что он почувствовал прилив адреналина, бодрея хоть немного, но до более приличного состояния.
За ним следили, это тоже было нельзя терпеть, так это было мерзко.
Он опустил голову, хотя обмануть врага не надеялся – до этого момента он не верил в капитальность чужого помешательства но, похоже, ничего, кроме происходящего, Тому не было нужно – и вдруг начал снова тонуть, отяжелевший, слипшийся в желеистый комок…
– Готов, что-ли? – комично всполошился Эллиот. – Вырубился! Как думаешь, сообщничек? Нужна реанимация нашему колоссу, а?
Но Джокер, вопреки своему словоохотливому характеру, отчего-то промолчал, кривляясь с закрытым ртом так, будто часто касался кончиком языка больного зуба.
– Ты там еще жив? – потешаясь, тревожился враг. – Бри? Эй? Не отвечает! Сейчас, – не смутившись заминкой, он наклонился, попутно неуклюже скинув с дивана свидетелей вечернего одиночества их хозяина – потрепанную книгу, чертову трость, упрятанную с глаз долой за мягкими подушками, тяжелый теплый свитер – извлекая из-за его спинки ведерко для льда с запотевшей бутылкой-маллет, крутоплечей и золотистой на просвет, и поднялся. – Надеюсь, глазомер меня не подведет! – проворчал он, и выплеснул его содержимое в лицо Брюса.
Тот прикрыл глаза, надменно хмурясь под невеликими тычками кубиков льда: желтое вино, бессмысленно охлажденное для этой мелкой пакости, было драгоценным – дороже в его погребе не было, и дело было не в лучшем золотом винограде Юры, пущенном на него, или цене и выдержке – это был подарок без вести пропавшего дяди на свадьбу его родителей.
Том и правда знал, куда давить, вот только не представлял себе, что всех этих дополнительных средств уже давно не требовалось.
– Ты смотри, наш элитный эскулап за проведением реанимации! – язвительно прокомментировал происходящее Джокер, рассматривая замершую на геройском колене еще крепкую, но уже испускающую прозрачные слезы льдинку. – Труд, полезный обществу, мм. Я-то думал ты только заточкой оперировал.
Он вполне восстановил свои силы, но воспользоваться ими не мог, и изнывал, до жгучей боли подзакатывая глаза: противление аналогично геройскому стремилось поднять его, но над столешницей, намертво сковавшей его – особым средством пытки для того, кто привык проводить каждый миг в движении – и он остался на месте, уважая лишь холодный гнев – заставляло его пальцы скрючиваться, а ступни иудово искать осины – и он не двигался, будто его суставы насквозь промерзли – говорить лишнее, звать и плеваться досадой в сторону лишь одного человека – и он молчал.
Эллиот пожал плечами, насколько мог провернуть это в своей индивидуальной ловушке неудобного доспеха, и благодушно сложил руки на груди, вставая за плечи, за пределы зрения Джокера, чтобы обхватить его ладонью за шею в уродливой пародии на ласку.
– Так и было, Джок. Так и было, – весело сказал он. – Скрывать это было несложно. Я отмотал срок за убийство того мужчины и женщины, что по божьей воле назывались моими родителями – а они, шлюха и садист, и людьми-то назывались по ужасному недосмотру! – а после оказался свободен. Вот так просто. Мной так никто и не поинтересовался, поэтому я оформил бумаги задним числом. Но и они оказались лишними, представляешь? Можно просто вернуться и твое происхождение сделает все за тебя. Но я тут не на птичьих правах. Полноценный член общества с правом на защиту личной информации, поскольку тайна моей дислокации после досрочного освобождения за примерное поведение напоминала тайну исповеди – это же было та-ак давно, я был так юн и нежен… О, смотри, наш дружок снова в деле! – воскликнул он, презрительно повышая голос, увидев, как зашевелился взбодрившийся от ледяного душа Бэтмен.
– Я бы сказал тебе, где у тебя твой дружок, но моя репутация превратит это в плоскую шутку, и тебе не будет науки, – огрызнулся Джокер, нескромно скалясь: смог сорвать приличный кусок своей истертой сопротивлением кожи на правом запястье, и пластиковый браслет скобы едва заметно, но стал ходить на сантиметр-другой, повинуясь скользкости крови.
Эллиот потратил несколько секунд, осмысляя значение этого достижения: нескорое, но объективно возможное самоосвобождение самого опасного из мясников – и покрепче обнял пальцами чужой Глок, задумчиво проверяя его работоспособность.
– Послушай, Джокер. Слушай очень внимательно: я убью тебя из твоего же оружия… проявлю милосердие. Но это потом, – страстно прошептал он, не сдерживаясь под импульсом испуга, которого не считал нужным хоть немного скрывать. – А сперва я отлично с тобой позабавлюсь… О-о, это лучше даже, чем сгореть заживо, чем погибнуть при взрыве: то, что я с тобой сделаю на его глазах…
Чернота ствола заскользила по белизне клоунского междуножья, когда он заменил ей свою руку.
– Ствол в жопе это мой, блять, фетиш, – уже давно охрипший Джокер снова захохотал, и в этом смехе не было ни надрыва, ни тревоги. – Если бы ты знал, как шаблонны твои речи – каждый начинающий душегуб однажды говорит такое… Милосердие? А что, разве ваши верования не предполагают запрета на человекоубийство? Я как-то провел полгода в весьма мирном по мерке общих религий баптистском приюте, не берущем податей даже на свечи, но за достоверность не ручаюсь: когда меня пороли, слушал, знаешь ли, не очень внимательно.
Эллиот не казался разочарованным.
– Душегуб? Я взял на себя труд побыть немного крестоносцем, и слегка почистить род людской. Не бери в голову, ты не поймешь, – важно произнес он, подпинывая гордым австрийским стволом клоунские гениталии. – А Бог тебя не обделил, когда лепил из глины… – издеваясь, продолжил он. – Если удастся поднять, то добрых восемнадцать толстеньких, да? Повезло тебе.
– Это я просто не рад тебя видеть, – солидно сознался Джокер, решивший, похоже, не прекращать молоть языком. – Когда-то я тоже был таким… Как ты. Пытался обчистить род людской. Знаешь, в чем твоя проблема, Томми, мм? Ты считаешь себя правым. Заслужившим. В нашем деле это почти суицид. Тебя должны принять, да? Все должны заплатить долги перед тобой, пожалеть тебя, успокоить… Но они считают иначе! Они думают, что единственные существуют, а остальные – массовка.
Он лениво, но следил за спусковым крючком, то ли на самом деле не замечая, что описывает себя-психопата, легко играющего чужими, недостоверно существующими в его глазах жизнями, то ли просто со скуки ковыряя не самую прочную оболочку бравады эмоционально нестабильного агрессора.
– А что насчет тебя? Хреново тебе, победитель гигантов? – как-то замедленно, вынужденно, будто и не прерывался, продолжил задетый Эллиот, монотонно даже под заслоном динамика выговаривая слова. – Каково тебе быть таким беспомощным?
Не выносящий разговоров с торчками Джокер иронично вздохнул.
– Я мог бы не отвечать, Доктор Злодей, – добродушно пошел он на контакт, но обещание смерти в его голосе было таким страшным, что жадно внимающий ему герой ощутил острейшую потребность в его усмирении. – Хочешь унизить меня, засунув мне в сифон пальцы? Но ведь это обычная проверка, которой я подвергался каждый день хотя бы прошлые два года.
– Да говори уже, что тебе нужно, Эллиот, черт… – простонал кривящийся в волнах головной боли Брюс: знал, что даже если Джокеру отстрелят яйца, тот сочтет это ироничным. – Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я умолял? Отлично. Отойди от него, возьми меня. Я хочу занять его место. Не могу больше вас слушать.
Эллиот нелепо набычился, внимательно изучая его.
– Во-от. Вот! – одобрил он геройские судороги. – Теперь я вижу, что ты готов, Уэйн. Я хочу, чтобы ты принял это. – неторопливо проговорив это, он торжественно и достаточно ловко извлек из поясной сумки ярко-оранжевую капсулу, для стандартной слишком толстую и неровно склеенную, и продемонстрировал ее, высоко задирая руку, с такой помпой, словно в ней, неживая, торжественно схваченная за волосы, покачивалась голова его кровного врага.
– Что это? – немедленно поинтересовался взбудораженный Джокер, пытаясь осмотреть вражьи пальцы. – Я оказался так крут, что дослужился до ректальных свечек?
Захватчик не услышал его.
– Я хочу, чтобы ты убил себя этим, Брюс Уэйн, – объяснил он вкрадчиво. – Но не просто так. Не просто так, а за него. У меня славный автоматический огнестрел, не склонный к промашкам, у тебя в желудке активные компоненты, сами по себе довольно проворно выключающие твое сознание, с которыми это вещество будет работать так, как надо, если ты понимаешь, о чем я, и – выбор. Выбирай. Ну, ну! Давай!
– Что? – переспросил Брюс, не способный осознать смысл его слов, укрытый за скрежетом динамика.
Белая кожа Джека стала казаться ему сизо-сиреневой, и виной тому были не побои, и не призма ядовитого опьянения – просто то, оскорбительное обнажение, что должно было злить его, не возымело эффекта: в таких количествах нагота ненавистного и желанного убийцы виделась иным, туманным флером, особенным покровом, под которым, холодным и неприветливым, по венам тянулось что-то секретное, отчего то, приятное – его жизнь, когда-то нецененная – виделось слишком драгоценным…
– Попытайся понять, “что”, – раздраженно отмахнулся от него Эллиот, и его тонкие губы сложились в аккуратный полумесяц отвращения. – Я хочу увидеть, как далеко ты пойдешь ради него. Я должен увидеть, насколько… О, нет-нет, – категорично замотал он головой, когда узнал что-то для себя неприятное в серых глазах. – Правильного ответа может и не быть. Может, его и нет? Ты можешь встать и победить меня, увидев его смерть. А можешь сам сдохнуть, решай.
Брюс медленно кивнул, хотя так выходило, что он согласен со всеми вариантами.
