Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 68 страниц)
Все было слишком неторопливо, но нельзя было снова поспешить. Все испортить.
Джокер уже закончил с пуговицами на его рубашке и странно смотрел исподлобья.
– Могу сказать то же самое! – злобно выдал он сквозь зубы, угрюмо щурясь, снова отгораживаясь очередной странной маской. – Ах, как жаль, что ты меня не поймешь! И кто тут еще много болтает, мм?
И опустил глаза, скидывая свои коричневые ботинки с секретом, недвусмысленно показывая желание продолжать.
– Кто бы это мог быть? – поддакнул Брюс, вспыхивая, жадно оглядывая его бедра. – Эти твои противоречия…
Последовал его примеру, но избавился не только от обуви, но и от пиджака и рубашки, стянул носки и майку.
Не стоило терять последний оплот уверенности, и он остался в брюках, плавясь от внимательного темного взгляда.
Торопясь уравняться в правах со своим странным наваждением, он не слишком вежливо избавил его от рубашки, поцеловал вожделенный, но запретный шрам, рассекающий белую щеку, нагло расстегнул фиолетовые брюки, слишком долго удерживая пальцы на белой коже лобка.
Это была какая-то мания. Медленная гибель от удовольствия.
И тут нетерпеливый герой совершил новую ошибку: принудил бледного злодея к особо влажному поцелую – жадный язык отлично ложился за щеку, на внутреннюю сторону левого шрама – снова нарушая нехитрое правило – не поминать Улыбку всуе.
И так он смог в полной мере проследить, как его клоуна сотрясает гнев и отвращение; как он отворачивается в каком-то странном, печальном жесте, выставляет локоть. Верно, в его мире нет места искренности – как будто он сам не такой – очередная неудачная шутка…
Он не смог пережить болезненное чувство, виновато поцеловал оголенное плечо прямо по следу от татуировки, стараясь не задумываться ни о чем, преступно медленно лишил его равновесия, опуская на постель, печально повторяя то, о чем хотел бы позабыть.
Почти справился с предвкушением, обжигающим его фантомными звуками и образами, отстегивая с чужого запястья тяжелое тело часов, отмеченных знаком недоверия.
Глядя на сгорбленную спину, он подумал, что никогда не обращал внимания на Джокера серьезно, каким бы абсурдом это не было.
Скользнул рукой по его талии, стараясь не потревожить перевязку.
Его приятная светлая внешность явно была ему мала: он поднимал плечи и брови, надевал страшные яркие маски, будто пытаясь указать на что-то другое, более важное.
Брюс вдруг подумал, что он способен сам вставить нож себе в рот и разрезать щеки.
Он уставился в его спину уже ошарашенно, и его серые глаза потемнели от внезапной догадки.
========== Глава 49.’ ==========
– Джокер. – мрачнея, позвал Бэтмен, сухо сглатывая.
Джокер повернулся, оскаленный одной из своих притворных улыбок: радовался промедлению, позволяющему ему справиться с сердцебиением, дрожью и одержимостью: он мог бы сотворить сейчас какую-нибудь ужасную глупость с этим доверчивым героем, самоуверенно обнажившимся перед ним, предателем по крови, по профессии.
– Я хочу знать, откуда у тебя эти шрамы.
Псих зажмурился, словно от удовольствия.
– Страшные? – новая заминка позволила ему деловито облизнуться, полностью входя в привычный образ.
– Нет. Совсем нет.
Снова не умея ждать, Брюс подмял его под себя, впечатал в матрас, уже не жалея ранения, мечтая о прикосновениях еще более откровенных.
Под собственной грудью он чувствовал вибрации сердца, причину чужой жизни.
– Кто это сделал? Кто сделал это с тобой? – получилось слишком свирепо, но пусть, и он сжал пальцы, словно когти, поскребся в твердое плечо, требуя у чертового подозрительного клоуна ответа.
Тот не ответил, слишком увлеченный профилактикой возникновения чувственных пожаров в своих брюках.
Причина уродства снова стала неинтересной.
– Собираешься сдерживаться! – пораженно прошипел Брюс, задыхаясь от смеха. – Серьезно? Джокер?
Джокер самодовольно вскинул брови самым наглым образом.
Брюс избавил его от футболки, и теперь путался в брюках, украдкой стараясь коснуться лодыжек, спуская ткань слишком бережно – слишком, особенно для себя.
В награду, однако, он получил возможность прогладить ладонями его плечи, бледную грудь и узкие бедра.
Стянул нелепые желтые носки, попутно разглаживая пальцами костистые предплюсны, пытаясь напомнить себе, что нельзя просто брать и делать то, что хочется, не спросясь, но вернулся к его рту и поцеловал рубец на нижней губе, следом проходясь по нему языком широко и бесстыдно.
Смех истаял и Джокер оценивающе прищурился: это был почти провал.
Но сил впасть в новое осторожное ожидание не было – его несло. Он зафиксировал на всякий случай клоуна одной рукой, другой содрал очередные веселые трусы. Захрустела нитяная строчка, прикосновение опалило кожу.
Джокер сглотнул, и он жадно проследил губами за его кадыком, за бьющейся, словно в панике, сонной артерией, укладывая в свои горячие ладони его холодные ступни.
Прогладил тыльную сторону правой, переместился на свод, вместо ожидаемой мозолистой мякоти нащупал твердый кривой шрам, горизонтально пересекающий подошву.
– Похоже на гилгитскую метку, – беспечно ляпнул он, по-новому изучая вожделенное тело, и осекся.
Джокер холодно улыбался и молчал с таким видом, словно доступа в эту часть его жизни не получит никто, не говоря уже о наглецах, не способных следить за своим языком.
Брюс тоскливо напомнил себе, что для прегрешений есть какой-то предел, но поглаживать ступню не перестал.
– Ты не боишься пораниться, Бэт-мен? Не страшно выставляться на кон? – прохрипел бледный злодей, поддаваясь логичной печали, пытаясь только рассердить себя вдумчивым и молчаливым подбором описаний (обслужат, прочистят, прокатят).
– Нет, Джек, совсем нет, – лаконично откликнулся непознаваемый герой, равнодушно презревший условную бритву. – Выставлен тут только ты, разве нет?
– Похоже, Бэт… Похоже на то…
Начался новый поцелуй, и чертов псих закрыл глаза и затих, совсем сдаваясь.
Оторваться от горячего горького рта было не слишком легко, да и теперь уже были доступны поглаживания шрамов, но Брюс лихо позабыл обо всем, жадно оглаживая живот странного своего гостя – тазовые косточки, острую линию жестких, почти прозрачных волос, ямку пупка – безусловное подтверждение его человеческой природы.
Правда ли красив этот ужасный мужчина, или это просто иллюзия?
Теперь его руки были сжаты в кулаки – совершенно неуместный жест, совершенно точно вызванный насильственным избавлением от белья – и Брюс по очереди разжал пальцы злым, властным жестом, с трудом отрываясь от вожделенной генеральной линии.
Никто прежде не страдал в его постели.
На безликих ладонях бледные ногти выдавили красные лунки следов – знак не страсти, но преодоления – и он разгладил их подушечками пальцев, безнадежно надеясь стереть.
Прошелся по каждому губами, разлизал…
Джокер низко застонал – совершенно невозможный для него звук – и Брюс отпустил его, опасаясь сожалений.
Он сходил с ума, и в этом их взаимодействии не было ничего романтичного: все было только логичным продолжением натяжения, выраженного единственно доступными низменными инструментами.
Привстал, ласкаясь ладонью о дрожащее от сбившегося дыхания горло, ясно давая понять, что собирается делать дальше.
– О, да ладно, Бэтти, ты не серьезно…
– Скажи, и я перестану. Ты можешь уйти. Уходи. Я так сильно хочу тебя. Ты сводишь меня с ума…
Джокер захохотал, вытягивая шею, чтобы ладонь не мешала ему предаваться сомнениям: он был удивлен, как и многие дни прежде.
Но пока существовало только соприкосновение.
– Я словно попал в бордель при монастыре. Ты самый забавный человек в этой стране, Уэйн. Погоди, я уже говорил это? Пользуешься тем, что у меня сейчас нет обострения, как некрасиво.
– А ты унылый, Нэпьер. Ужасный, ледяной, мрачный. Тебе надо сделать что-то с этим, потому что я вижу тебя насквозь, теперь уже точно.
Брюс наклонился, завладел чужой ногой, чувствуя пальцами камень костей под бледной кожей, и провел сухими, сжатыми губам по покрытой тонкими волосами голени.
Поднялся выше и поцеловал колено, которое прежде не мечтал даже погладить. Не смог удержаться и провел языком по шрамам от железных когтей Крока, со стыдом предчувствуя собственную грань: все это было слишком волнительно. Совершенно необыкновенно.
– Попытаешься убить меня позже, ладно? – торопливо сказал он, внимательно наблюдая за возможными изменениями в настроениях Джокера.
Тот судорожно втянул в себя воздух, вид у него был беспокойный и нервный. Он раньше много подчинялся; никогда это не было легко, или приятно, или хотя бы не приносило боли. Но теперь он был достаточно силен, чтобы делать только то, что хочет.
– Лучше прекрати. Ты же потом пожалеешь. Как всегда, – угрожающе прошипел он, но горло ему сжимало дикое желание и тяжесть руки Бэтмена, и вышло очень неубедительно.
Они снова встретились взглядами, совершенно ничего друг о друге не поняли, и Брюс, прикрывая печаль властностью, молча развел тощие колени и начал с того, что проследил губами белое бедро, заласкивая пальцами указанную в полумольбе ригидность – растирая навершие через тонкую преграду кожи; словно безумный нарцисс, придирчиво прослеживая длину и обхват, потирая пальцами основание члена, вдавливая ласку в тонкое, чувствительное место.
Горло под его левой ладонью трепетало, вибрировало от какого-то не доведенного до конца звука, и он пожалел, что у него только две руки. Это место пришлось оставить в покое, но пальцы еще помнили прикосновения к тонким косточкам, кадыку, гладковыбритому подбородку, и он утешился этим, пылая.
Чего он хочет? И еще надо было решать, что он теряет.
Брюс усмехнулся и начал усердно вылизывать тяжелый орган Джокера: вобрал в рот – оба вздрогнули – провел кончиком языка по уретре, дурея от вкуса предсемени, прошелся по стволу, проследил набухшие, потемневшие вены; обхватил губами головку, выталкивая на нее побольше слюны, поразительно недооцененной раньше смазки; сбился в хаотичные поглаживания уздечки, снова прошелся по протяжно и долго…
Он уже ни черта не соображал.
Позабыв обо всем, он задвигал рукой в такт своему языку, не помня, что этим сокращает долгожданную близость.
Стонов, столь жадно ожидаемых им всегда, слышно не было, но он не обратил на это внимания, умудряясь остаться эгоистом и в подобном положении.
Лавина собственного удовольствия, сосредоточенная в губах и даже в подушечках пальцев, поразила его.
– О, нет-нет, – вдруг прохрипел Джокер, и тень похоти в его голосе вызвала новую горячую волну в теле неосторожного Бэтмена. – Не двигайся. Как же ты меня достал, мышара…
Белая рука вцепилась в волосы – Брюс широко раскрыл глаза, но прилив восторга помешал ему даже думать о сопротивлении – вздернула его непослушную голову.
Бедра преступника приподнялись, слизистую обожгло сухой болью: член просадился в невинные глубины горла.
– Ну что, теперь ты… видишь… что нельзя было… – зашептал псих, через каждое слово направляя горячий рот так, как вел его гон желания, но ожидаемого ужаса не вызвал: Брюс только зарычал от нового темного, огненного прилива в паху.
Вернул себе ведущее положение, сам углубился, пытаясь ввести головку себе в горло, следуя не столько за отчаянной попыткой Джокера смутить его, сколько сублимируя собственные нехитрые желания, но мышцы его личного злодея сократились, плоть опасно дернулась, и начинающий экспериментатор чуть не сошел с ума, справедливо полагая, что для такого пока рановато.
Инициатива, которой он так опасался, оказалась сногсшибательной – он в любой момент мог подмять его под себя, сломать, но этот человек был достоин ожидания – так хорош, так непрост, так непредсказуем. Почему он сдерживался прежде? Он не мог вспомнить.
Практически сразу почувствовал признаки пика – напряженность, сжатие, биение – и с энтузиазмом усилил напор, впервые в жизни доводя ртом другого мужчину до оргазма.
В горло ему хлынула горькая волна, и он все проглотил с удивившим даже его самого удовольствием, удерживая пытающегося сбежать Джокера за бедра, удобно опустив большой палец в лунку волнующего шрама от пулевого ранения.
Тот тяжело дышал и понять его сейчас было еще невозможнее обычного.
– Все нормально? Ты что-то побледнел, укротитель, – самодовольно поддел Бэтмен, находясь на адреналиновом пике восторга.
На его языке плавились остатки горького семени, и он судорожно сглотнул, прикрывая глаза.
– Ты так потом ни один тест на наркотики не пройдешь, – прошипел Джокер, утираясь – снова злой смех, хоть что-то стабильное.
Он все еще пытался шутить, но Брюс чувствовал в его тоне что-то еще, чего он не понимает.
– Я не… – начал он, и осекся, захватывая длинные пальцы в свою неловкую горсть: снова переоценивал свое самообладание.
Сам он знал все, что надо говорить женщинам, с которыми спал, был уверен в себе более, чем был уверен кто-либо – кто угодно – другой.
Но теперь он мог все испортить.
Отер рот, решился действовать по наитию, приспустил брюки и прижал узкую, совершенную ладонь к своему перенапрягшемуся члену. Джокер полыхнул глазами и стало очевидно, что это был правильный вариант.
Возможно.
Не отнимая руки, чертов клоун вдруг лишил его равновесия, и в мгновение ока оказался за его спиной – бедра к бедрам – сдергивая ткань так далеко, как было возможно.
– Все еще не боишься? – прошептал он в удобно оказавшееся под его губами ухо, жадно растирая рукой перевозбужденный геройский орган. – Брю-юс.
Брюс только пренебрежительно фыркнул.
– О, да, выжал меня досуха. Но у тебя не так много времени, а у меня аж десять пальцев на руках, береги тыл.
След улыбки в его голосе был ярок, худое колено стыдно держало ноги раздвинутыми, жаркий рот быстро расцеловал напряженные плечи, потерся об атланту, задержался у шеи.
По ключицам оцепеневшего Бэтмена потекла слюна.
Шершавая ладонь продвинулась по сухому, царапая ногтями, и он закрыл глаза, сцепил зубы, уговаривая себя только не дрожать от восторга.
Рука исчезла на секунду и вернулась влажная от слюны, пальцы сжались, разлилось огненное скольжение.
О, святые небеса…
Грубые пальцы, невозможно для этого человека неловкие, неожиданно задрожали, стиснулись на сосредоточии огня – переполненном кровью органе – словно Джокера настиг удар или сердечный приступ. Дыхание стало тяжелее, и левая мозолистая ладонь пустилась в смутно знакомые оглаживания бедра.
Правая изучила вопрос идеального угла, злодейски медленно совершая поступательные движения; указательный палец пощекотал уздечку, застыл – Джокер о чем-то ненадолго задумался – прильнул к уретре, размазывая скользкую дозу предсемени, отдернулся, словно обжегся.
Кожа в местах соприкосновения горела, жилистые предплечья плотно прижимались к животу, протяжно передавая косым мышцам движения кистей.
Очередное плавное движение заставило Брюса окаменеть и притаиться.
Никогда прежде ему не приходилось делить инициативу, и теперь он остро переживал это. Вот-вот, еще немного, и неудобные вопросы будут произнесены, хотя они сейчас определенно ни на что не спорили; этот человек получит право потребовать чего-нибудь невозможного, вроде первенца или половины королевства; или возникнет необходимость вступить с ним в схватку, но всех желаний есть только одно – отодрать его, втирая его костлявые плечи в простыни.
Пока откупом хватало миротворческого покаяния: неподвижного поклона под его горячим телом.
Идеальная для сокрытия горения задумчивость, разумеется, не понравилась кое-кому безумному.
– Ах, ты не принимаешь меня всерьез! – прошептал Джокер в горящее ухо, сам сильно отвлеченный прощупыванием пределов в двух плоскостях – реальной и призрачной: получить это тело – но ему была нужна и эта воля.
Цепкие пальцы свободной руки, прежде аккуратно потирающие вздутую портняжную мышцу геройского бедра, промочились слюной в паломничестве до рта, словно для очередного этапа жаркого дела.
Наивный злодей рассчитывал на небольшой сеанс устрашения.
– Ты себя видел? – просмеялся несгибаемый Бэтмен.
Разозленный Джокер дернулся, зашипел, нажал сильнее, вынуждая достойнейшего противника опуститься ниже, и ускорился.
Неидеальные движения, но изящно выгибающаяся ладонь с лихвой покрывала любые недостатки. Тяжелое дыхание, воспаленное и глубокое, тоже было чудесно и чудовищно, как и любые неожиданности, которыми полнился этот чертов клоун.
Брюс крупно вздрогнул, когда влажный язык тяжело шлепнул его по шее, проследовал к уху. Жаркий, рваный рот всосал мочку, приласкал ее угрозой зубов, выпустил, словно выплюнул что-то негодное…
Не думать ни о чем, не признавать, как горит горло подтверждением страсти. Не дать себе признать, что это долгожданное благо.
Не темное заблуждение, не беда… И пусть это наваждение, жаркое марево…
Идея подобраться ближе претендовала на звание самой гениальной за долгие годы. Как нагло, как грубо было иметь все и ничего не отдавать взамен – и он застыл, покоряясь.
Пытаясь сдержать логичные действия – подмять, присвоить, навсегда заполучить контроль над чужим телом – несдержанный Бэтмен не сомневался, что хочет продолжить изучать его, и попытаться решить, хочет ли он дать изучать себя.
Прекратить было невозможно.
Он вспомнил свое наивное желание погасить вожделение, покончив с этим одноразовым сексом, и погрузился в вязкий стыд. Этому не было конца, этому не могло быть конца.
Пока его допускают, пока он сам позволяет…
Джокер снова потерся ртом о ременную мышцу шеи, настороженный, плавный, текучий, и Брюс застонал самым позорным образом. По телу разлились волны совершенно особенного жара, сгущающиеся в паху.
По задним сторонам бедер потек чей-то пот – общий.
Это было уже слишком, но Брюс ощутил несомненное – диссоциативное, идущее в разрез с агрессивной волной не-покорить Джокера и не-покоряться ему – желание припасть с ним в поцелуй, совершить что-то красивое и простое – благодарное.
Сердце не выдержит – слетит, сорвется какой-то его клапан, остановится важный механизм, зашипит кипятковый пар.
Стараться, чтобы кончить также быстро – отличный трамплин для рыцарского жеста – не было необходимости, и он обильно излился на простыни, не имея никакой возможности сдержаться, и правда обжигаясь о волны жара, об ослепительные красные пятна перед глазами, о белые шумы, застившие ему слух…
Пользуясь пока еще свободным доступом, он выпрямился, желая взглянуть в темные глаза, ухватился за чудотворную руку, чтобы отереть ее, но не успел.
Джокер холодно улыбнулся ему, чертов псих, злобный и черный, соскользнул с постели и скрылся в ванной.
Наказывая себя непонятно за что отсутствием паузы, Брюс принял невозмутимейший вид – необходим был контраст с раздраем в душе – медленно спустился на пол, разминая колени, и сдернул простыню с кровати. Под ней была еще одна, подогнанная по углам, и он оцепенело уставился на нее, совершенно не замечая.
Примерно догадывался, что сделал не так. Или нет, совсем не догадывался.
Появление в своем арсенале несвойственных ему прежде жестов – чего-то совершенно нового, обходительного пополам с агрессивным – тоже тревожило его.
Прежде никогда не возникала необходимость целовать кому-то руки, грубо нарушать чужие границы, падать ниц, ждать, белея от восторга… Самое страшное: срывать запретные поцелуи, держать кого-то силой – он никогда не опускался до такого скотского состояния.
Если бы этот человек захотел, они уже давно драли бы друг другу глотки.
Эта мысль зрело налилась и лопнула, и он содрогнулся от двусмысленности.
Он не очень представлял себе, что происходит в голове Джокера – еще бы – поэтому, поглядывая на дверь ванной, перестелил для него постель, выжидая его возвращения, но спасовал, натянул брюки, сгреб в охапку простыни и свою одежду, и ушел, борясь с собой.
Все это было в равных долях чудовищно и прекрасно, равно как и этот человек. Непонятный и непонятый? Иррациональный.
Брюс чувствовал себя безвольным и слабым.
========== Глава 50. ==========
Не было, наверное, времени, когда Брюс Уэйн не считал себя слишком солидным для сантиментов. Сперва он брал пример с отца, теперь его вел печальный долг.
В принципе, он мог признать в себе надежду на тепло, но разве сейчас это было не как если бы он решил прикуривать от быстро тающего фитиля тротиловой шашки?
Покончить с одиночеством хоть ненадолго или обнаружить в себе такую же пустоту?
Вскрыть его сном, словно ключом, но скорее всего дать ему вскрыть себя.
Может даже иметь возможность увидеть его спокойное лицо, его человеческое обличье хоть ненадолго.
Зря он считал себя таким уж серьезным…
Неужели он фетишист? Дрожащий сталкер, или маньяк, или просто идиот? Какая-то новая ориентация, филия, мания…
Он вернулся в свою холодную спальную, пнул трость, глухо откатившуюся к стене, посетил корзину для белья со своей стыдной ношей, сел на кровать, рассчитывая позже принять душ, но кончился.
Это было слишком важно, чтобы не призвать себя к ответу. Слишком хорошо.
Он поспешил вернуться к своему обычному суровому образу, опасаясь главного своего недостатка: его реакция на какие-либо сильные переживания всегда бывала им противоположна, если ему удавалось ее отсрочить.
Это ликование обернется гневом? Он раздавит его, переломает?
Теперь необходимо было проверять границы раньше, чем это сделает его властный характер.
Да он почти принудил его – разве он не собирался уйти тогда, после прикосновения к восхитительному рубцу? Нет ничего странного в том, что он не захотел… продолжить.
Только одна мысль – это не Джокер, он бы так не поступил, а значит, обманывает, готовит какой-то особенно мерзкий номер – отменяет все?
Но у него здорово получается ломать клоунов, настоящая профессия, с какой стороны не посмотри.
В разгар ночи – через четыре часа – он понял, что свихнется, если не станет Бэтменом.
Без поддержки он обычно не уходил… И сейчас не уйдет. Просто надо пройтись. Ему нужен сервер – зачем, что он вообще тут делает?
Просто пройдется по городу.
Обнаружил, что голый по пояс, наплевал на это. Прошел через столовую, уже начиная каменеть, уже становясь тем, кем он бывал обычно – суровым, печальным Темным…
Джокер стоял у двери в сад, у преддверия августовской ночи, и надевал перчатки, улыбаясь излишне равнодушно и как-то вынужденно.
Темнота сада поклонилась ему.
Он еще не ушел. Брюсу сразу отпустило горло, и он ударился в другую крайность – все же все это было слишком для него.
– Уже уходишь? – издевательски спросил он, уверенный, что имеет дело с…
– У меня рецидив. Я должен уйти.
Джокер сейчас выглядел слишком ненатурально: опять притворялся.
– Улыбка. Ты забыл ее снять.
И правда, он все это время улыбался слишком широко, одной из своих самых непроницаемых гримас.
Чертов псих захохотал, совершенно непринужденно – как же, для него все происходящее имеет иное значение или не имеет вовсе.
– И правда. Спасибо, – он приподнял брови, стягивая гримасу в нечто задумчивое, так, словно был сильно ограничен в использовании лицевых мышц.
Брюс постарался убедить себя не добивать его.
– Что же это за рецидив такой? Что-то случилось?
И ни черта не вышло.
– Разве не у меня… здесь… роль насмешника, Брю-юс, мм?
Что-то больное захлестнуло обоих, схватило за горло, отступило.
– Эта темная роль… Вполне подходит нам обоим, Джо-кер.
– Ты прав, Хитклифф.
– Так-то лучше, Линтон.
Он должен был услышать имя Кэтрин, и Джокер поверил в окончательную потерю контроля: все, чего он добивался, все чего желал, искажалось на подлете – о Бэтмена ломались никем не замеченные копья соблазнов, разбивались репья опасных мыслей-паразитов…
Он сам истекал к утру, неумелый, кривой, бездушный, сломавший ногти о гранит стыда.
Или это приближение беды так действует? Уезжай навсегда.
– Изящно, Бэтти, изящно выкрутился.
Он повернулся спиной, принимая привычную некрасивую позу, и нежданные гнев и презрение, мучащие Брюса, отступили.
– Джек, останься тут.
– Ты не заставишь меня, – нервно прошипел надломленный клоун, вздрагивая от доброжелательного тона так, словно в него полетел камень, – я не могу…
Брюс постарался шагнуть к нему как можно тише, хоть и не сильно надеялся обмануть его, такого чуткого.
Мелькнула здравая мысль о столкновении самолюбий – одно из которых никогда не знало света – и растаяла, натолкнувшись на неуместное воспоминание: покрытая испариной спина, выступы позвонков, горький вкус на языке…
– Все нормально? Если бы я знал… – Брюс осекся: он знал и все равно сделал одну из самых отчаянных вещей в своей жизни.
Позволил себе… Это катастрофа.
– Правда… Лучше не трогай меня…
И он знал, что это: его снова отвергали.
– Если ты собираешься прятаться… – он чуть не сказал “в ненадежной каморке Пугала” и успел спохватиться. – В Готэме, оставайся в моем доме. Я знаю, тебя это стеснит, но ты окажешь мне услугу.
Наступила тишина, в течении которой он слышал смешки и видел, как трясет его темного союзника – ослабевшего, жалкого, потерянного: идеальный коктейль.
– Меня надо…
– Я сам все сделаю. Все будет нормально.
– Сейчас лучше запри меня где-нибудь. В подвале, в той комнате. И уходи.
– Это не слабость, Джек. Доверься мне.
– Ты не слушаешь… Мне не хочется делать этого с тобой. Только не с тобой. Не пытайся перехитрить меня, я сам дойду.
Брюс потащил его за руку по коридорам.
– Моя спальня. Ближе. Там уже склад, в той комнате. – нагло наврал он, приходя теперь в страшное возбуждение от ведущего положения.
Не осознавая, что выглядит как мальчишка, притащивший с улицы вшивого щенка.
– Похер. Тебе так нравится все это…
Брюс его даже не слушал. Он втолкнул его в свою бежево-зеленую комнату, лаконично обставленную, даже пустую, если не считать какэмоно на стенах, оставшихся со времен лояльности Лиге.
– Не говори ничего, что может…
Джокер захохотал.
– Делирий…
– Я не буду слушать.
– Достань всю эту чушь из моих карманов… Я старался не перебарщивать… Выкинь. Нет, лучше дай мне, – псих вдруг сбился в неясную, но явно недоброжелательную настойчивость. – Брюс. Брю-юс.
Брюс оценил масштаб проблемы, снял с него пиджак, расстегнул брюки и, чувствуя себя как минимум богом, взялся за его запястья.
– Нет. Ты явно не уверен в этом.
– Если будет тихий, несколько дней может продлиться… Не боишься? Узнаешь меня и тебе несдобровать.
– Я тебя и так знаю. Доверься мне, тебе не о чем…
– Это уже было? Я хорошо помню этот момент…
Пока напряженный хозяин отвлекался на то, чтобы снять со своего невозможного гостя ботинки, тот куда-то выпал – глаза закатились, слюна неостановимо истекала, взбитая розовым языком, несчастные вены на висках дрожали, больные.
Это и вправду было неприятно, и Брюс был близок к тому, чтобы пожалеть, что ввязался в это.
– Не было такого, Джек. Дежавю. Как это могло быть прежде?
Это было так не похоже на привычную ауру опасности… Но он доверился ему, сам подал ему руку… Просто пошел к человеку, лесная тварь, с тем, с чем не может справиться самостоятельно.
Сокровенная тема – эта беззащитность ничем не хуже восхитительных моментов фальшивого подчинения – не утихала. Личный хищник, звенящий цепями под домом – подпиленные когти, обломанные зубы, вырванное жало, прежде полное яда – низкие мысли, недостойные, но владели смятенным героем все чаще.
В сопоре Джокера затрясло, и следующие десять минут Брюс думал, что он просто издает случайные звуки.
Он наклонился ближе и это оказались вполне понятные слова.
– …в делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово…
Удивление охватило его и он лениво блуждал, пока не понял, что это про него. Последнее, что этот псих увидел. Нестерпимо стыдное гордое сравнение…
Брюс не собирался подслушивать и честно попытался этого не делать, приподнимаясь над ним, не выпуская запястий.
Он представлял себе припадок гораздо более экспрессивным, впрочем, догадываясь о том, что этот вариант какой-то особой разновидности.
Тем более должно быть хуже.
Темное любопытство снова подступило к горлу – как часто теперь это будет мучить его? Как далеко проросли черные корни Джокера в его и без того мрачную сущность?
Но с ним он мог быть груб, этот человек заслуживал гораздо более страшных вещей, чем некоторая несправедливость, или униженность положения, или…
И Брюс поддался искушению, снова склонился над покрасневшим от каких-то малопонятных психических процессов ухом, почти прижался к нему губами.
– Почему ты ушел вечером? Что было не так? – прошептал он, собственнически оглядывая маслянистую кожу, утянутое тканью рубашки плечо, вьющиеся волосы.
Он не рассчитывал на ответ, да и совесть уже начала мучить его, и смутное, совершенно неизвестное чувство тоже – что-то вроде тоски по чистейшему кодексу, белизна которого всегда хоронила его личных демонов.
– Ты… выбил бы мне зубы… И правильно… Ненавижу эти осколки, – неожиданно ответил Джокер, и Брюс поспешил отнять одну руку, исследуя его пульс и реакции.
– Придурок, – поспешно заговорил он, ощупывая влажный от пота сальный висок. – Я не могу разобраться в твоих настроениях, это какая-то плаха просто, Джек…
– Не делай… такое лицо. Я еще здесь… Скажи… своему идеальному папочке… что тебе конец… Тебе конец, я от тебя ни косточки… не…
– Что за…? Джек?
Странно, но он был все еще без сознания. Поверхностный осмотр дал невнятные данные – приподнятое веко обнажило только розовую склеру с закатившимся зрачком.
Тем лучше: странные слова не подверглись придирчивой оценке и привычному взвешиванию.
Можно было сколько угодно клясться себе изучить его самочувствие плотнее, но теперь оставалось только ждать и следить, чтобы не случилось что-то непоправимое.
– Такая… глупая девочка, Элизабет… – прошептал Джокер напоследок.
И стал выглядеть как человек, которого сейчас стошнит.
Брюс приготовился перевернуть его в таком случае, а пока сжал пальцы на чужих запястьях, виновато щурясь, сокрушенный не предназначенной для его ушей информацией.
А ведь он обещал не слушать.
Джокер очнулся в странном положении: с одной стороны, он сейчас должен быть в какой-нибудь мерзкой куче листьев, чтобы не переломать себе ничего, но на деле ему было весьма комфортно. С другой – когда он успел стать шлюшкой, подкладывающейся под первого встречного?
По шее тек чужой пот и это, придавившее его тело, было определенно мужским – мощным и жестким…
Бледный след сандала, чертов одеколон Уэйна.
Вот это было совсем не смешно: жалкий чудик, остался в его доме, глупое, бесполезное существо! Не то, чтобы идея оказаться не под ним ему казалась хорошей…
– Бэт.
Он выполнил свой неожиданный долг – хотя бы формально предупредил его о своем возвращении – и теперь мог заняться факультативом.
У обоих стояло и это неприятно поразило его: беспредел.
Сбросить Бэтмена не получалось, и это было совсем не то, что он ожидал от плюс-минус ста килограммов его веса.
