Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 68 страниц)
Он должен узнать, что все гораздо хуже: ему все равно. Но некоторые вещи оставались несколько… непростительным.
– Нет. Но просто хочу посмотреть.
Брюс вдруг вспомнил нечто важное – нельзя быть таким дураком.
– Что ты сделал с ней?
Джокер, надевающий чужую рубашку – мелькнули подмышечные впадины, покрытые бледными волосами, беззащитного вида которых невозможно было терпеть – хмыкнул и вернулся на кровать.
– Спохватился.
– Джокер!
– Я давал тебе слово. Ее – бросил в ресторане.
Так лаконично он выразил следующие действия: взваливание тела на спину, спуск по пожарной лестнице, заклеивание зрачка камеры, проникновение в кухню ресторана с помощью отмычки, почти полный перенос дневной выручки из кассы в ее сумочку, прощальный душ для дамы из бутылки “Сантори”.
Надо было еще напоить ее для чистоты образа. Но, с учетом того, что он еле подавил самый сильный за многие годы прежде приступ гнева, эта идея была плохой: кто знает, где могла бы найти приют в ее теле эта скромная бутылка виски.
– Жаль, не смог допросить. Теперь сам с ней прыгай тут.
Возмущенный подобной наглостью Брюс – это он здесь брал ответственность за придурочных преступников и давал свое слово – открыл было рот, но завибрировал его телефон.
Джокер встрепенулся, довольный неожиданной паузой.
– Это меня! – излишне бодро возвестил он.
Пролез в чужое личное пространство и удобно устроился.
Но мобильный снова покорно перекочевал в чужие руки.
– Ага, конечно же это я. Раньше нельзя было? Что, прости? Что ты там рвешь, чучело. Забыл, с кем разговариваешь?
Это что, Крейн?
Ярость, немного шевельнувшаяся в Бэтмене при оценке нарушения своих границ Джокером, теперь восстала, ярко пылая.
– Ты же знаешь, позвоночник через… Так бы сразу. Что за наглое имя, мм. Что? Я тебе кто, Красный Крест? Избавь меня от подробностей. Никому не говори. Спасибо. Проваливай.
Джокер отключился, возвращая телефон – ничего объяснять он, похоже, не собирался.
– Расслабься, там защищенный номер, я проследил, – снисходительно отметил он совершенно неважные детали. – Ты спросил ее имя?
Брюс немного подостыл, все еще не зная, чего хочет больше: придушить его или просто сидеть с ним рядом.
– А что?
– Крейн сказал, что ее зовут Гильотина.
Брюс подавил порыв виновато улыбнуться.
– Она примерно так и сказала…
Джокер захохотал, приподнимая брови, сотрясая матрас – дикое, прекрасное существо, почти не человек.
– Гильотина, Бэтс. Ты просто псих.
– О, да заткнись уже, припадочный клоун.
Под этим ярким электрическим светом, если постараться, можно было посмотреть через медь его глаз. Возможно, даже вглубь, кто знает…
– Тебе надо было натянуть ее в лифте, затруднил бы мне слежку. Могу показать..
И легче легкого быть благодарным ему за отмену лиризма.
– Джокер!
– …как заблокировать лифт между этажами, если сам не умеешь. Я уже ничему не удивлюсь.
– Очень смешно.
– Нормально. В последней дурке иногда бывало, что я мог перемещаться, особенно когда лежал в реанимации. Немного подвигаться, размять, так сказать, спину. Переполох из-за пространства, равного моей камере – как тебе?
Тень Аркхема незримо встала над ними, мрачная даже так далеко от родины.
– Ты прав, это абсурд. Ты собирался остаться там?
– Возможно. Не хочу об этом говорить.
На его лице промелькнула ярость, довольно сильно смутившая Брюса: он сразу же решил, что все понял.
– Они что-то сделали тебе? В больнице?
– Нет. Я слишком сильный. А тебе, в тюрьме?
Рассматривая улыбку Глазго, скрытую силиконом, Брюс вдруг ощутил протяжную печаль – подобное он чувствовал, вспоминая детство.
– Нет, я тоже не нежен, если ты не заметил, – он вдруг почувствовал, что его несет. – непривычно видеть тебя со светлыми волосами.
– Я тебе кое-что покажу! – невинно ответил на его лирическое настроение псих, изогнул брови и растянул губы, снова напоминая ему об опасности. – Вот кто я на самом деле, не забывай об этом.
– Я помню.
– Не похоже, – впал вдруг в откровенность Джокер, и от холода в его взгляде можно было устраивать ледник. – Поспорим?
– О, да хватит. Не льсти себе, никакой ты не зверь. Я тебя насквозь вижу.
Джокер сделал лицо попроще, мгновенно превращаясь обратно в того, кому бы он мог сказать эти слова.
– Знаешь, однажды меня нанял один мужик…
Брюс даже представить не мог, что детские кошмары бывают наемниками.
– И говорит такой: ты настоящий ублюдок, Джозеф Керр. Внизу, в деревне, есть дом, ты его сразу узнаешь – он выкрашен яркой синей краской. Летнее небо, морские воды, вот как он сказал.
Он перевернулся на бок, вытягивая свои невозможные ноги в высоких фиолетовых носках – шрам на бедре снова выглянул из-под тонкой ткани белья и полы рубашки, страшный и прекрасный – и посерьезнел.
– Джей…
– Там живет самая красивая женщина в этом городе – убей ее. Знаешь, что я сделал?
– Я не хочу знать.
Джокер самодовольно кивнул, и Брюс понял, что такой ответ был ошибкой.
Сейчас он, не скрываясь, мог смотреть на его плечо, скрытое своей собственной рубашкой, на сильные руки, на безнадежную болезнь.
– Твой старик идет, – прозвучал в абсолютной тишине его низкий голос.
И правда, дверь открылась и вошел Альфред, нагруженный пакетами.
– Как ты это делаешь? – восхитился Брюс, тяжело сглатывая непозволительно вязкую слюну: сам он никогда на слух не жаловался, и прекрасно ориентировался по нему и без костюма.
А это был, очевидно, природный инстинкт, которого не добыть в тибетах.
Джокер почему-то разозлился – его аж затрясло – когда он спросил это, и отошел в противоположный угол комнаты.
– О, Фред, принес мои вещи. Только ты меня понимаешь.
Помимо раздражения от пресловутого поведенческого каната Брюса начало мучить что-то вроде ревнивой обиды.
Дворецкий молча протянул сумку, тревожно глядя, и Джокер ускользнул в ванную.
– Альфред…
– Я вас предупреждал.
От этой предсказуемой фразы сразу стало легче.
Брюс принял невозмутимый вид и открыл справочник, сразивший Гильотину, чтобы делать вид, что читает. Книга открылась на главе с хинонами, и он уставился на смазанный черный грим – не-отпечаток кое-чьего неопрятного пальца на дешевой бумаге.
– Мастер Брюс?
– Что?
Оставалось только надеяться, что это не нравоучения.
– Вы собираетесь отпустить его одного?
– В смысле?
Альфред только посмотрел на него, словно на умалишенного.
Брюс вскочил, слишком резко и неаккуратно, и его пострадавшая рука ожглась болью – потревожил швы.
Он дернул дверь в санузел – не закрыто. Никого нет, только распотрошенная сумка, небрежно водруженная прямо в раковину.
– Что за херня?
– Не будьте так эгоистичны. Как можно было не заметить, что с ним происходит? Что сказал бы ваш отец!
– Альфред!
Старик, совершенно спокойный и невозмутимый, вздохнул.
– Они оскорбили его: пустили вам кровь.
– Проклятье…
Брюс вывернул чемодан с костюмом, переодеваясь, проклиная всю эту глупую затею с Лигой в целом и кое-кого очень двинутого в частности.
– Вы знаете, где искать? Пятый этаж, этот молодой человек поражает воображение…
Молодой человек? Это сгусток злости, темная мокрота смерти, жалкое, грязное, поганое отродье…
– Что случилось, все же было нормально, – этот отчаянный, печальный возглас никак не противоречил яростному презрению, в которое мгновенно опустился дезориентированный Бэтмен, потерявший опору по воле не называемого преступника – то близкого, то далекого, непознаваемого, зловредного, злокачественного…
– Не вы один испытываете проблемы с самоконтролем.
– У меня все в порядке с самоконтролем! – воскликнул Брюс – дворецкий хмыкнул, но он не заметил этого и нелогично продолжил. – я ненавижу его. Проклятье, да я убью его.
– Тогда мне не стоит советовать вам позвонить по последнему входящему номеру в вашем телефоне.
О, он еще не знал про жучок в Гамильтоне…
Эти мужчины и женщины были довольно умелыми. Джокер чуть не лишился правой ступни и пары зубов, но они были напуганы, а это было большой ошибкой, когда пытаешься иметь дело с ним.
Внутри, в желудке, закипела кровь или что-то типа сукровицы, и запросилась наружу. Гной? Гниль? Слизь? Та самая белая гниль…
Звуки исчезли, он не мог дышать, губы пересохли и иногда он не видел панорамы Готэма, расположенной справа.
Он был в его городе? Он был рядом?
Это не чертова Лига, скорее всего какие-то подражатели.
Ему было уже все равно. Последние четыре человека загнали его по склону – он прокатился на спине, падая в колючие заросли цветущего аканта, расцарапывая себе загримированное лицо – и еще двое попали в его ловушку.
Он неловко прикрылся руками, пока его осыпало поднявшейся в воздух от взрыва землей, и счастливо улыбался.
Черные комья земли вдруг превратились в сухой желтый песок, в стеклянную крошку, захрустели на зубах железными опилками.
Он ни черта не мог вспомнить. Но он ведь очень сильный, разве нет?
О, они довольно серьезно относятся к своему искусству: одному из них оторвало ноги, но никаких стонов слышно не было.
Джокер прикончил страдальца, проверил второго на признаки жизни, оценил поступок предпоследнего – весьма разумное решение сбежать – и уклонился, когда женщина пыталась ударить его в спину.
Он почти нежно схватил ее, сорвал с лица черную повязку – не Гильотина, жаль – и зашептал ей на ухо, больно выворачивая руки, так, чтобы она забыла про то, что может двигаться.
– Что ты можешь понимать… Все будет хорошо, мм? У меня есть один знакомый – довольно странный, не может поделить одну шлюху между двумя своими личностями – и доктор мой такой непрочный, знаешь?
– Я тебя не боюсь.
– Это ложь, красавица. Я не хочу, чтобы он убил меня, понимаешь? Я передумал. Так что, давай, возьми свою зубочистку, – Джокер указал на легкий прямой клинок, – и целься мне в горло.
– Это ничего не изменит. Он никогда не признает тебя, ему нет дела до тебя.
Джокер почти удивленно заглянул в чужое, женское лицо, словно только заметил ее. Кто это?
– Чем быстрее, тем лучше. – нескромно намекнул он, размыкая руки, и она метнулась к мечу. Где-то раньше… Они встречались?
– Ты проклят, чудовище.
– Ага-а, – он, шутник-без-имени, и правда был проклят. Если бы еще он верил в это. Вся его жизнь – только поиски реальности, а темные силы демиурга – только его собственная болезнь, и нет высшего разума, кроме недостижимой адекватности.
Она заплакала и вдруг приставила лезвие к своему горлу.
– Думаешь, у тебя одного есть гордость? – возвестила она, нежная, легкая, слабая.
– Блять, – Джокер обозрел хлещущую из ее горла кровь и предсмертные судороги, пытаясь зажать его руками. – Сломалась? Сломалась.
Он вдруг понял, что наделал, и опустился на траву, рядом с развороченным мертвецом без ног. Копошащиеся личинки мух в животе трупа могли бы подсказать ему его ошибки, но он был слеп, безумен, раскорежен.
Это снова тропический остров? Среднеазиатская пустыня? ЮАР?
Когда он почуял приближение черного-черного рыцаря, он уже думал, что это к лучшему.
Он что-то кричал ему – ну, разумеется – потрясая его презренным телом, оскверненным телом, бессильным телом.
Джокер изо всех сил пытался вернуться в сознание.
Когда Бэтмен начал успокаиваться и со скорбным лицом закрывать глаза мертвецам… Эта медлительная красота помогла ему очнуться.
– Благородство, – прохрипел Джокер, окровавленный, пустой и отвратительный. – Это ты есть. Суть твоя…
– Заткнись! – молвил прекрасный рыцарь – живой, настоящий, прямой.
– Эти свиньи сами выбрали стезю. Они заслужили.
Джокер склонился перед кевларом – о, темнота – и сплюнул сгусток крови в сторону.
– Ты предал меня, – возразил Брюс, не смотревший на него – еще бы, плевок под его прекрасными ногами. – Ты чудовище. Из-за Гильотины. Ее ты тоже убил?
– Что? Нет. И это не правда…
– А что случилось? Критические дни?
– Прекрати.
Еще можно было попытаться уползти в лес. Он нескромно сравнил себя с раненым хищником, почти теряя сознание.
Бэтмен схватил его сзади за плечи, сильно встряхнул, разъяренный, и Джокера вырвало коктейлем из крови и таблеток.
– О, циркач с Юга… Снова фокусы? – это презрение невозможно было терпеть.
Рвота была крепко связана с каким-то болезненным воспоминанием, запрятанным глубоко в подсознании, и теперь он был в ужасе.
В ужасе, смертельный номер. Перед ним ясно встала Луна, и истаяла, бесполезная.
Бэтмен за его спиной вдруг оказался без костюма, в невинной мягкой темно-синей одежде, холодный, мертвый, окровавленный…
И Джокер проснулся.
Комментарий к Глава 35.
*нервничает*
========== Глава 36. ==========
Комментарий к Глава 36.
*упала на колени перед зрительным залом* прости меня, читатель, дуру грешную.
Но ничего не получалось.
Джокер очнулся в чертовых колючих кустах. Бэтмен был тут же – черный, кевларовый, живой – и холодно смотрел на него, плотно сжимая губы.
Он не мог рассмотреть его глаз, мешала маска. Но он тут, и реальность прочно натянулась, и можно было поверить в нее.
– Джек? Твою мать, какой же ты мудак… – прошипел Брюс, когда увидел, как Джокер дезориентировано огляделся.
– Почему ты в костюме, Бэтс?
Джокер решил, что скорее всего довел себя до припадка, представляя себе во всех красках уничтожение Лиги. Тело было словно из ваты, неповоротливое; рецепторы отрубились.
Весьма ожидаемо, но Крейн мог бы навертеть и менее опасных таблеток.
Он обнаружил себя без грима и лишенным привычного арсенала.
– Я шел убивать, – виновато признался он, глядя на мечеломы на кевларовых предплечьях.
– Я знаю.
Это прозвучало с таким отвращением, что Джокер подскочил, оскальзываясь пятками о влажную молодую траву.
– Бэт?
Если очень постараться, можно объяснить ему…
– Я все убрал: растяжки, солнечные пятна. Ты предал меня? – обвиняюще продолжил прекрасный черный рыцарь, но имел значение не его гнев: в уголках губ горько притаилось разочарование.
– Но я не…
– Забудь о том, чтобы приближаться ко мне. Забудь о моем существовании.
– Не хочу.
Пальцы Бэтмена обнаружились на шее Джокера – содранные пуговицы рубашки, порванный ворот футболки – и теперь тяжело давили, сжатые в кулак.
– Что тебе было нужно, Джек? Попасть в подвал? Разоблачить меня?
Вряд ли это можно было назвать недопониманием, хотя Джокер отдавал себе отчет в том, как мало его эмоциональные системы отвечают хотя бы минимальным требованиям нормального.
– Прекрати, – он обнаружил, что близость новой истерики небывало пугает его.
Быть рядом с ним в таком состоянии никогда не входило в его планы. Нельзя показать ему эту слабость.
Брюс, похоже, считал свои обвинения полностью оправданными.
– Почему? С чего бы мне стоило пощадить тебя? – издевательски спросил он, отражая пустотой линз уходящее солнце.
– Я обещал. Тебя не трону. Я не заслужил…
Новая волна тошноты подхватила его, и он крепко стиснул зубы.
– Конечно, нет. Ты слишком слабый. А все те люди, которых ты убил, они заслужили? Когда тот человек вставил тебе лезвие в рот и изуродовал тебя, ты этого тоже не заслужил?
– Ты ничего не знаешь об этом, – белея от отчаяния, Джокер снова попытался встать, но был еще слишком слаб. – Просто не надо.
Он сам ничего не знал об этом – не помнил.
– Как же так, мы же так похожи: я знаю, что ты ненавидишь меня, был этому свидетелем. Чего же ты ждешь – выпусти мне кишки.
И не давать ярости охватить себя порой так сложно..
– Прекрати. Просто оставь меня тут.
– Нет, правда, Джокер. Ты хотел бой на смерть – вот, я тут, перед тобой. Вдруг сможешь убить меня. Вот это будет весело, да? Мертвое тело. Можно сделать, что захочешь. Показать, где на латах замки? Или ты уже все разнюхал?
Джокер содрогнулся, словно от ощутимого удара. Это было слишком: он бы не сделал ничего, просто не смог бы…
– Не говори так… Черт, мне что, больно?
Брюс постарался не дать себе смягчиться этим необычным полупризнанием-полувопросом. Зубы, конечно, уже болели, так долго он сжимал челюсть.
– Это потому, что ты ничтожество. Я куплю тебе костыли до Луизианы: спрячься там в болотах, в какой-нибудь топкой яме, и больше никогда не показывайся мне на глаза.
Он находил, что сам не меньшее ничтожество, чем этот жалкий безумец.
Бэтмен отправил чертового психа на частном самолете на все четыре стороны, закончил с Лигой – жалкой, бледной тенью прошлого – и вернулся в Штаты. То сожалел о поспешном решении избавиться от добровольного присмотра за придурком, то радовался, как щенок, что остался снова один.
Успешно пережил двадцать шестую годовщину смерти родителей, уныло катая с этого момента во рту число “двадцать шесть” – двадцать шесть лет, двадцать шестого шестого месяца.
Покрывался пылью в меноре, стараясь не думать, что без его покровительства выскочка-клоун стал слишком уязвим для Короны.
Через неделю оцепенения, четвертого июля, во время праздника он услышал залпы салюта и вдруг захотел его увидеть.
Да, безусловно, без всяких сомнений – недостойное желание.
Снова забившийся в отцовское кресло, небритый и грязный, он лелеял свою обиду и сожаления.
Проклятая бессонница, тяжелая, жаркая; чертов дом, холодный и пустой. За всю свою жизнь он не бывал так наполнен невысказанным, не бывал так возмущен.
До этого момента он не нарушал обещаний так легко и бездумно.
Джокер, белый от тошноты, цепенеющий в яркой зелени травы. Его глаза до того обмякли, что кажутся только сферами из мяса. Растерянный, а потому беззащитный – одно из самых жутких зрелищ на его памяти.
Поддался ярости, чтобы утешиться; это была… Неуверенность в себе? Желание сломать его? Желание увидеть, как его сражает та же беда, те же сомнения?
Но на самом деле он знал, что такие, как этот преступник ничего не чувствуют. Никогда.
Думать иначе было бы ошибкой.
В городе опять громыхнуло, и он против воли представил себе шум радостной толпы, дым от шутих, привкус сассафраса, мягкую, теплую материнскую руку – беззаботное детство.
Ему снова стало мерзко.
Он тяжело поднялся и отравился в подвал, к защищенному телефону: собирался поступить по-мужски и признать свою неправоту – нарушенное обещание провести придурка, подставить ему свой локоть.
Пока набирал номер, понимал, что делает очередную глупость. Он должен оставить этого человека в покое до того момента, как он выкинет очередную глупость. Что-то не так? Не должен спускать с него глаз, чтобы сдержать свое обещание провести его.
Долго слушал дозвон, представляя себе ночь, будку, истошно рвущуюся сигналом вызова тишину.
И иллюзии этого звука ему хватило, чтобы почувствовать себя счастливым.
Он и забыл, что делал и просто думал о чем-то неопределенном – ночное поле, залитое лунным светом, одинокий темный силуэт в окружении стаи ворон – когда услышал женский голос.
– Сегодня с вами Линда Фритава, почетный таксидермист! – не смотря на игривые слова, безэмоционально сказала она глубоким грудным голосом. – Господин Бэтмен, я полагаю?
Он в шоке уставился на телефон и зажал динамик рукой.
– Что происходит? – не зря он учился менять голос.
– Зловещее Пугало в слюни, не может даже отлить самостоятельно. Напраздновался.
Брюс не нашелся, что ответить на такое неожиданное признание.
– Умолял меня, вот я и пришла. Твой клоун в морге.
В городе опять раздался залп, приглушенный расстоянием, но плотный, тяжелый.
– Что?
Она снисходительно хмыкнула, чудовищное, бездушное создание.
– Джокер твой мертв. Помер. Сдох. Кусок гнилого мяса. Окоченение там, может и жировоск…
– Это не смешно… – в ужасе сказал он настоящим голосом, оцепеневший, убитый, пораженный прямо в сердце.
– Кому как. Не выносила этого наглого шута: каждый должен знать свое место. Пойду куплю себе корн-дог, поправлю фигуру.
Она прокашлялась, суровый глашатай мрака, и отпустила трубку.
Та ударилась обо что-то и повисла, транслируя ему ночь, все тот же праздник, тот же салют, притаившееся кладбище, громкий стук каблуков от ее удаляющихся шагов.
В груди стучало, жгло; ледяные тиски сдавили горло и он потерял возможность дышать.
Необходимо было прекратить истерику.
Он поднялся к Альфреду, и по дороге растерял все слова, совсем окоченел, не мог ничего почувствовать.
Старик сразу все понял, но отреагировал как-то странно.
– Я сейчас сделаю вам укол, подождите секунду.
– Какой укол, о чем ты?
Дворецкий посмотрел на него обидно ласково, еле касаясь его плеча сухой, смятой временем ладонью, словно он снова глупый мальчишка и не может признать чего-то стыдного.
– Мы сможем поговорить завтра, сэр. А сейчас вам надо…
– Что ты несешь?
Альфред попытался избежать его взгляда.
– Ваше лицо. Я знаю, что он… что случилось, в газетах… ликуют.
Брюс Уэйн, беспечный глупец, как всегда оказался за информационным бортом жизни.
Отвращение почти поглотило его.
– Он не может умереть. Какая чушь. Это не он. Не его тело. Это не может быть он.
Чувствуя, что его прорывает, он захлопнул себе рот, удерживая только от этого неподъемные руки.
– Я не смог сказать вам. Давайте все же применим специальное средство… Все будет хорошо…
– Мне не нужны подобные средства.
Это и правда было так: он ничего не чувствовал. Словно у него не было половины мозга. Конечностей. Вообще тела.
Только жгучая боль в груди еще напоминала о страшных словах, сказанных красивым женским голосом.
Гордона, конечно, не было дома, но достаточно легко было разыскать его на ярмарке, с семьей.
– Ты уже знаешь? – без обиняков спросил комиссар полиции, явно не понимающий, что происходит.
– Это он?
За его спиной звучал покрик зазывалы, девичий смех, капризный детский плач, но больше ничего не могло пробиться к нему в сознание – ни зрительные образы, ни запахи.
– Да. Уже четыре дня. Доигрался.
– Что?
– Выстрел в голову.
– В лицо?
– Нет. Лицо цело. Отпечатков, конечно, не снять..
Брюс почувствовал приступ тошноты – его сейчас вывернет. Серьезно? Как подростка, как женщину…
– Не может быть.
Он растерзал самолюбие Джокера, вот он и устраивает очередное жуткое представление. Да, так и есть…
– Хочешь проверить?
Брюс сглотнул тяжелое, вязкое отчаяние.
– Нет.
Гордон все же что-то почувствовал, потому что сказал:
– Кремируют вместе с другими Джонами Доу через неделю.
Он не был неназываемым… Нет. У него было имя. Его звали Джек Нэпьер.
Ветки калифорнийских ясеней, которые посадил его отец, шуршали что-то обидное, больное – или это у него в голове, голоса?
Он и правда шизофреник?
Глухая ночь, тихая и от этого злая к нему, дышала июлем, и это было бы приятно, если бы не длилась теперь, а в другое, менее мрачное время.
Ночные насекомые, пряные запахи цветов и травы, мгла на том, еще видимом конце парка – все это было безнадежно.
Пустота разрастается. Какие глупости…
Он не мог пойти спать, зная, что ему приснится Тупик. Может, он даже заговорит с ним, жуткий гомункул, рожденный его собственным сознанием?
Или он не сможет обмануть себя и там будет его мертвое тело. Он не смог бы функционировать дальше, если бы увидел…
Мир не должен был сужаться до одного этого странного человека. Бэтмен нужен в городе, должен поднять голову, справляться с новыми жуткими бедами.
Он не мог быть благодарен возможности узнать его: да он просто проклинал ее.
И он так сожалел. Мог быть рядом. Защитить его. Если бы выстрелили в него, это было бы даже приятно. Синяк, кровоизлияние, даже серьезное повреждение – но он бы мог снова…
Сказать ему что-нибудь резкое… Увидеть его злобный оскал. Можно было бы смотреть в его спину, почувствовать его горький травяной одеколон…
Горло снова сдавило, на грудь легла тяжесть. Он знал, что это: могильная плита. А ведь он не имеет права даже на его тело, на горстку его праха, на ужасное прикосновение к шершавому, безжизненному камню. На горе.
Эта смерть отличалась от других, а может он просто забыл…
– Мастер Брюс, вы должны поспать, – раздался за спиной голос Альфреда, явившего вместе с открытой задней дверью полоску яркого электрического света.
И, конечно, это сразу же напомнило ему детство, когда он сбегал ночью в сад, а старик приходил его искать с фонарем и, вопреки обыкновению, эти воспоминания теперь не причинили ему обычной боли.
– Сейчас.
– Вы должны…
– Я знаю.
Он прошел через коридор, мимо зеркал, которые отразили его кожу посеревшей.
Остановился, уставился на ее странный цвет. Отогнул воротник, рассматривая место, где был засос, который, хоть и появился нежданно, но ожидаемо истаял, подчиняясь жизни, текущей в его теле.
Этот исчезнувший след от его рта показался Брюсу таинственным клеймом, загадочным, словно круги на полях: что это? Откуда? Развлекается какой-то шутник, или фанатик подкрепляет веру собратьев? Это было обычное дело, ничего особенного?
Мог ли он верить даже тому, чему был свидетелем?
Иметь доказательства его существования – но ничего не удержать в руках.
Влажный след от его языка, прикосновения, обжигающие, но невесомые.
Не смог схватить его тень, поймать дыхание, законсервировать запах грима и крови от его извечно сальных волос.
Вмятину от его плеча на простыне, так поразившую его однажды, когда он увидел остывающую неубранную постель.
Не мог обладать единоличным правом на его взгляды – о, он ничего не мог, ничего не было ему подвластно.
“Ничего не существует”, как это было верно…
Он тяжело – несмотря на силу, наливающую его – больную, ядовитую силу – прошел дальше. Эту силу нельзя было признавать, тем более использовать. Назвать прямо.
Вошел в свой кабинет, где хранились его, не способные так же послужить убедительными доказательствами, фетишистские сокровища: кэндлвудский окровавленный платок, цветной джокер с невидимыми цифрами на рубашке, забытый навсегда сизый галстук с рисунком из тонких черных пчелиных сот, привычная складная “Крыса”.
Откинулся в кресле, благодарный только за истину: “Никогда не знаешь, когда тебе выпустят кишки”.
Если бы он, Брюс Томас Уэйн, мог быть тем, к кому можно вернуться…
Нет смысла теперь думать об этом.
Он мертв. Все кончено.
========== Глава 37. ==========
Он долго выбирал между визитом в виде Уэйна и в виде Бэтмена, не собираясь ложиться спать – хотя бы до кремации.
Разумеется, он отрубался несколько раз за эту неделю.
В результате одел костюм, ведь Джека всегда интересовал только Бэтмен.
Пришлось побриться. Сделал он это с пугающей неохотой, зачем-то раздеваясь донага и с отвращением рассматривая в зеркалах свое презренное тело.
Ровно в семь утра он был там.
Его надежды на одиночество не оправдались, и кладбище оказалось наполнено толпами людей. Они вели себя очень агрессивно и он предпочел не думать, что они радуются именно его смерти.
Он мертв.
Толпа ликовала, Альфред был прав. Это было так по-детски…
Брюс решил, что прикроет хотя бы пару газет, раз они производят такие бурления. А ведь он предупреждал: журналисты само зло.
Боже, это был просто человек с маниакальным синдромом. Уродливый, тонущий в волнах безумия. Подлый, не соображающий, что творит. Угроза всему живому. Неадекватный. Жалкий.
Да он почти одержим Джокером. Господи, это же почти болезнь…
И, конечно, он не смог долго скрываться на залитой золотым утренним светом открытой области.
Его заметили, хлынули крики, в него прилетело что-то – стеклянное, тяжелое – но он не совсем отреагировал, просто…
Кто-то хотел его тронуть – там, за пределами видимости, но Брюс оцепенел.
– Отойдите, отойдите, – раздался совсем близко голос старого доброго Гордона и он позволил себя увести.
– Урод!
– Сдохни! – В спину ему раздавалось из осмелевшей толпы – ничего нового, только про смерть хотя бы не сегодня…
– Что ты тут устроил?! На северной башне… Солгала, солгала.. Что ты тут устроил?! На северной башне… – Голос, кричащий и кричащий это, срывался от истерики.
Бэтмен резко развернулся и увидел, как на земле в припадке бьется пожилая женщина.
Это было очень странно, к тому же веки у нее посинели: похоже на отравление.
– Она солгала, солгала, солгала, солгала…
– Что вы стоите? Окажите помощь, мать вашу! – Гордон отпустил его плечо. – Сержант, вашу мать, отомрите уже, боже. Чертов город, я же предупреждал!
Брюс поспешил испариться, каменея под броней от отвращения и ярости: это все бессмысленно, безнадежно, абсолютно неуместно.
“Что ты тут устроил?! Северная башня”.
Это все крутилось, крутилось у него в голове. Грудь, все еще сдавленная каким-то космическим отчаяньем, болела.
Какой же ты был мудак, Джокер.
Если он будет говорить с ним – окончательно свихнется.
Брюс легко понял, что это старая северная водонапорная башня, в миру заброшенная и никому не интересная после большого пожара, прошедшего тут больше трех десятков лет назад.
Он, никуда не торопясь – куда теперь торопиться? – приехал туда почти ровно через три часа после отвратительной сцены на улице – пытался покончить со всем этим.
Он мог бы жениться и вырастить сына. Или лучше начать напиваться. Не снимать никогда костюма. Усыновить пару сирот, он всегда об этом мечтал. Уехать в Венесуэлу и не вернуться. В Польшу. В Чехию. В какую-нибудь горячую точку. Попытаться все забыть и каждую ночь возвращаться к рыцарству.
На этой жизнеутверждающей ноте он приблизился.
Он так и не спал – или спал? Отключался? Это однозначно плохо сказывалось на его мыслительных способностях.
Раньше это место было пустошью, а теперь башня возвышалась посреди заросшего молодыми деревьями пятачка земли.
Ветка багрянника хлестнула его по лицу, а он даже не вздрогнул. Иудино дерево – отличный результат, весьма впечатляющий
С вершины послышался смех, высокий и хриплый – Крейн.
Специфическая тональность, свойственная только ему, ввергла Брюса в печальное равнодушие, и он уже хотел выстрелить в стену абордажником, но смог различить слова.
– Эй, Бэ-этмен, ты уже там? Господи, как долго, – похоже, Крейн был мертвецки пьян. – Лягни меня О’Лири, который там час… Нихера не вижу.
Крейн – это понятно. Что там с Пугалом?
– Про что это было? Про смерть. …накрой чехлом рояль, под барабанов дробь… и всхлипывания… пусть теперь выносят гроб. – он засмеялся.
Брюс затаил дыхание. Тоска, теперь всегда пребывавшая в его теле, вскипела и почти победила его. Он пошатнулся и пошел к входу, ведущему на винтовую лестницу.
– …пускай аэроплан, свой объясняя вой, начертит в небесах “он мертв” над головой и лебедь… в бабочку из крепа спрячет грусть…
Обычного отвращения, неизменно посещавшего Бэтмена при встрече с Крейном, так и не пришло. Он поднимался по лестнице и был готов признать, что желал бы, чтобы все это оказалось просто страшным сном.
– …регулировщики – в перчатках черных пусть..
Как можно было осознать, что этот человек больше не существует?
Он был таким невозможным.
– Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток…
– Хватит Одена, Пугало.
Наверху он увидел бледного Крейна в неожиданно дорогом черном костюме из донегаля, в окружении клочков пыли, использованных шприцов, пустых бутылок, разбитого стекла.
– Наконец-то…
