Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 68 страниц)
Это было беспрецедентно смешно – подобные инфантильные суждения – ироничная волна вдруг успокоила его гнев, и в этой реакции легко угадывались черные ростки кое-чьего влияния, но определенно не желающий теперь знать о подобном прошлом Брюс подавил вздох. С этого момента будет довольно… стандартно.
– Я спрашиваю про человека, который нанял вас. Сколько он вам заплатил?
Это была верная тактика: под равнодушным отблеском диоптрий ее длинные пушистые ресницы дрогнули от возмущения.
– Ничего он мне не платил!
– Почему же тогда вы сделали то, что он просил?
Харлин с наивным вызовом облизнула губы – о, плохая пародия на тот его вынужденный жест! – и оставалось только надеяться, что Брюс сам не использует богатую палитру особенных жестов безумного принца.
– Он “просил” захватить для него Джуна. Я собиралась только встретиться с ним. Сделать его счастливым.
– С помощью насилия никого не сделать счастливым.
Она нагло улыбнулась, и он жестоко продолжил:
– С помощью критической дозы снотворного его нельзя сделать счастливее. Он чуть не погиб.
Ее губы задрожали.
– Мне надо было осмотрительней выбирать подружек.
Конечно, именно это и нужно было делать…
– После этого он лежал в коме две недели, – неожиданно сам для себя горько сказал Брюс, поражая Гордона за своей спиной, заставляя толстокожую Харлин застыть и начать анализировать ситуацию.
– Он не может умереть… Он может быть мертв? Его может не быть? – неожиданно потерянно зашептала она, и в голосе возник признак рыданий.
Брюс замер – женских слез он вытерпеть никогда не мог, каменел и терялся.
Во времена топливного кризиса середины восьмидесятых чудесные серые глаза матери частенько извергали влагу – и он не мог понять, почему – сперва она замирала, прямая, вскидывала подбородок, любимая.
В ее крохотных, удлиненных пальцах возникал аккуратно сложенный прямоугольником платок, сжатый жемчужными ногтями, по кромке нижнего века набухала прозрачная прослойка слез, блестел редкий луч – и она отворачивалась.
Гордость, рождаемую в его сознании тем, что он сам ни разу не был причиной подобного огорчения, он себе не мог простить до сих пор.
– Ты просто лжец, – наконец уверенно прервала Харли неловкую паузу. – Откуда ты можешь знать, что с ним? Он неуловим. Блуждает по стране, никакой кетамин не удержит его на одном месте…
– Мисс Квинзел, он человек. В него нельзя стрелять, травить спецсредствами, бить его ножом!
– Он гораздо большее, чем человек. Не говори о том, чего не знаешь, странный мужик в безвкусном трико. Головной убор, кстати, в помещении пристало снимать, а уж сидеть в присутствии дамы – да ты мужлан!
Можно ли спорить с ней? Конечно нет. Сказать, что чародей ее состоит из костей, сухожилий, плотной, жесткой мускулатуры. Что газовая шашка способна извлечь из него слезы? Что его горячая кожа иногда повреждается, горит, покрывается потом?
– Как вы встретились с Алым? – вместо всего этого просто повторил он.
За время его неслышного, странного монолога Коломбина немного расслабилась, и теперь прекращение обсуждения неназываемого клоуна ее, похоже, не устраивало.
– А как вы встретились с Пончиком?
Джокеру, определенно, не стоит знать всех своих имен.
Брюс печально представил себе его реакцию на кондитерско-лингвистические упражнения Харлин, и позволил себе смягчиться и применить иной подход.
– Мисс Квинзел, от ваших ответов может зависеть его жизнь. Алый без всяких сомнений собирается убить его… – попытался схитрить он, не желая даже думать, сколько правды может быть в этих словах: чертов клоун, конечно, силен; чертов клоун, без всякого сомнения, ужасно беспечен…
Она вдруг захохотала, некрасиво изгибая губы.
– Алый хочет кое-чего другого. Чего? Я тебе не скажу. Но Плюшечку невозможно встретить, пока он сам не захочет…
Бессердечная ищейка – его личный монстр – в его глубинах бодро отозвалась, почуяв желанное: таинственный преступник, угрожающий городу. Жертва, обладающая информацией сразу о двух подобных субъектах определенно вызывала желание получить ответ любым способом.
Но это был самообман – он был не способен повредить беззащитной женщине.
– Расскажите мне больше.
– Нет. Так как вы встретились? – она снова облизнулась, губя остатки выписанного ей за половую принадлежность кредита уважения.
Шел уже двенадцатый час ночи, и Брюс явственно услышал, как разбиваются надежды Гордона на отдых, и виновато вздохнул.
Надо было использовать последний шанс. И он, недолго думая, использовал.
– Он сказал, что приехал в Готэм, чтобы встретится со мной.
Эффект был впечатляющим: она сжала свои красивые губы, впилась пальцами в робу, но спокойно сказала:
– Уведите меня. Какой смысл с тобой разговаривать? Сраный лжец.
Бесхитростная попытка красавицы блефовать окончательно разозлила усталого героя.
– Хорошо. Отлично. Что ты хочешь за информацию об Алом? – завязал с вежливостью страдающий Брюс. – Мы можем рассмотреть систему послаблений…
– Скажи правду.
Пронеслась бензиновая, оранжевая вспышка памяти; загудели собачьим лаем бесконечные стены из арматуры и бетона.
– Я был частью его антре, – неожиданно даже для себя признался Брюс. – Индейкой на заклание, аккурат под День Благодарения.
– Во-от. Это более убедительно.
– Что Алому нужно от него?
Она, в полной мере испробовав манипуляции с ним, хитро сузила глаза: будет пытаться еще развлечься.
– От кого?
– От Джокера.
– Не знаю, мы, понимаешь ли, не так уж близки. Он не очень-то любезен временами, несколько… нестабилен. Подвержен частым сменам настроения, от такой, знаешь, ясной радости, до… – в приторном комично-гнусавом голосе Харлин явственно скользнул страх. – Немного… грубоват… временами. Но я проверила его и стало понятно, что он одержим Плюшкой не меньше чем я, – она наклонилась ближе, – или чем ты.
– Что? – не понял растерянный оговором дознаватель, хмурясь. – Как проверила?
Харлин самодовольно выпрямилась, поправляя черт знает для кого тщательно уложенные волосы:
– О, он заполнил анкету.
У удостоившегося кокетства Бэтмена дернулась верхняя глазная мышца.
– Какую?
– Отличная штука. Из Космо.
Когда Брюс скрипнул зубами, заставляя себя встать и, более ничего от нее не желая, собирался испариться, Гордон выразил своим печальным лицом потребность то ли наставить его на путь истинный, то ли приободрить.
Но когда он заговорил, непривычно уверенно приведя его на крышу, в темный угол, он сказал нечто необычное:
– Не мне судить тебя, Бэтмен, – непривычно жестко, даже раздраженно выдал он. – Я, конечно, уверен… хмм… Уверен, что ты знаешь, что делаешь.
Неожиданное, неясное, но определенно сильное осуждение – Брюс мог бы подтвердить угрюмое замечание: таких, как он, и правда судить будут как-то иначе – на закрытых процессах – нетерпеливого прежде героя так поразило, что он не успел удивиться хоть как-то осознанно.
– Нас проездом посетил один гастролер, – продолжил Джим, уныло осматривая свои руки так, словно не доверял им. – В результате его действий приличная часть мафиозной верхушки мертва. Завтра узнаешь из газет…
Брюс непонимающе наклонил голову: не мог же Джим осуждать его за невнимание к безопасности Короны, которой, кроме того, до поры ничего не угрожало?
Кроме Джокера, но он потратил изрядное количество времени и сил, скрываясь от бывших нанимателей. Не мог же он заплатить тому самому “гастролеру”..
– Ходят слухи, что ему кто-то заплатил столько, что хватило бы купить весь департамент с потрохами, – продолжил Гордон, все такой же мрачный. – Одновременно, ходят слухи, что этот… кто-то не пожелал аннулировать заказ и на себя, заключенный еще пару месяцев назад.
Проницательные темно-серые глаза старого-доброго Джима темнели за стеклами очков, теперь не просто лишенные привычной мягкости и тревожности, но и содержащие оценивающий блеск подозрения.
За эти годы Брюс впервые удостоился от него оценивающего взгляда – словно на преступника.
Он был уверен, что настоящая причина недоверия от него скрыта, ценил продолжительную верность этого человека, испытывал к нему искреннюю привязанность, и даже ощутил потребность шагнуть вперед и прояснить набежавшие тучи…
Но он не смог, лишенный чего-то важного, и пустоты эти было не покрыть даже теперь, и он костенел и дальше, задушенный своим комфортным аутсайдерством.
– И где теперь этот “кто-то”? – вместо всего важного и своевременного спросил он.
Гордон неожиданно смягчился – совершенно нелогично? – но ответил нечто странное:
– Прости, – отмахнулся он, поворачиваясь. – Нет времени. Жена заказала итальянскую еду, ну и… ты понимаешь.
Брюс, пожалуй, понимал.
Комментарий к Глава 67.
В отпуск мне надо, ага(
========== Глава 68. ==========
День был слишком длинным: Готэм, в который он гляделся в начале дня, пока небо, в этом городе никогда не темнеющее до пристойных глубин, заполняла вирга, уже зажигал огни, но он же не мог позволить себе перевести теперь дух, теперь, когда намек о кое-чьем местоположении, столь упорно выявляемом, был так стыдно и легко преподнесен.
Конечно, не найти его с теми ключами, которыми он теперь обладал от его жизни, было невозможно.
Наблюдение и сбор информации не показывали ничего экстраординарного, даже – на первый взгляд, разумеется – противозаконного: Джокер столовался в грязнейшем притоне в итальянском квартале, очевидно, целыми днями не выходя из каморки на тридцать шестом этаже поганого общежития, распространяющего миазмы наркоторговли и проституции по всей Маленькой Италии.
Теперь он служит классической итальянской мафии? Блюдет омерту? Смешно…
Голова кружилась от недосыпа, и приборы недвусмысленно указывали на то, что пришло время отступиться.
Брюс попытался справиться с собой – нельзя было игнорировать Джокера, незаключенного под замком более, чем это уже было позволено – но все равно повернул к машине. К черту все, он не обязан каждую секунду вступаться…
И остолбенел, обнаруживая в себе новую, гадкую сторону, не иначе как след чертовой злодейской скверны.
Конечно, он был обязан.
Кроме того, это Джокер, его искаженное отражение: если бы не было его, этот человек не появился бы здесь. Таким образом, Брюс был виновен в…
Он скрипнул зубами, потому что собственное безволие приводило его в ярость, и поднялся наверх, кривясь от того, что выглядит как чертов тарзан на ебучей лозе.
Признать себя взвинченным равнялось признанию собственной слабости, и он бросил даже привычные молчаливые монологи строгости – кроме того, с этим отлично справлялся встревоженный дворецкий, нудящий в микрофоне.
Удобно устроившись на подоконнике, Брюс осторожно обозрел вражье логово.
Искомый объект совершенно по-животному притаился в углу – горбился, скалился, наносил ладонями грим, не используя зеркало.
Плечо, закованное в привычную фиолетовую броню паяца, равнодушно обтирало грязную, засаленную черт знает чем стену.
Длинные пальцы, измазанные в белилах, уродливо летали, искривленные судорогой: закончив свое бессмысленное наведение марафета, родили колоду карт, словно не могли остаться без дела.
Брюс уныло вздохнул, и пустился было вскрывать окно, но дверь распахнулась, и на пороге образовался еще один человек.
Здоровущий мужик, уродливый, был, пожалуй, кроковой масти, но в его мощном мясе и огромном росте даже было что-то по-животному красивое.
– Радость от посещения зоопарка. – пробормотал измученный Бэтмен. – Любишь побольше, да, Дже-ей…
Гадость, вырвавшаяся шепотом из его рта, поразила его, и подействовала благостно: он окаменел в привычной строгости к себе.
– Шеф!
Брюс не ожидал услышать настолько восторженный тон от такого громилы и головореза. Его мясистое лицо наискосок пересекал огромный мясистый рубец: общество увечий.
– Ну что? – лениво откликнулся Джокер, сбрасывая карты по одной в угол словно задумчивый сеятель.
Каких только всходов он ожидает?..
– Я привел вам бабочку! – бодро отрапортовал подчиненный. – Все, как вы и просили! Взял на себя смелость проинструктировать ее!
Громила наконец удостоился прямого взгляда.
– Чего-то ты долго, Джесси. И за что я тебе плачу…
– Шеф! Как можно… Вы мне не платите! – возмутился чудак, и Джокер приподнял брови.
– Да? – он подошел к своей сумке, походя неожиданно и сильно выдавая престарелой, но обширной кровати, застеленной несвежими, почему-то розовыми простынями, мощный пинок, и вытащил увесистую пачку купюр. – Тогда возьми и заткнись.
Он бросил деньги, и подручный поймал их, тупо глядя перед собой.
– Но тут не меньше ста тысяч, шеф…
– Мало?
– Никак нет, сэр. Но…
Джокер стал очень ласков и вдохновенен.
– Ты мне что, сейчас перечил?
– Как можно! Вы здесь топ…
– Ну и иди тогда, пока кишки на месте. У тебя ведь они еще на месте? – злодей глухо захихикал, отрабатывая самый гадкий и тупой канал своего специфического юмора.
Серое, синеватое на горизонте из-за фирменных готэмских фонарей небо треснуло, вывалило досадно никем не замеченный крупный, ранний снег, уродливыми плоскими хлопьями мгновенно налетевший на город, сероватый от смога – приближаясь к каменному карнизу, он таял, нежизнеспособный в конце октября.
– Семпер фиделис! – рявкнул напоследок слуга, и открыл дверь, приглашая войти шикарную женщину.
Шокированный Брюс остался стоять с открытым ртом, даже когда он испарился, и не-Джек с проституткой, деловито и без лишних разговоров стягивающей с себя платье, остались наедине.
Семпер фиделис… Всегда верен.
Изуродованные какой-то незаметной для граждан войной солдаты, безумные и дикие, живущие по своим несложным представлениям о иерархии. Преданности… Это было жутко, и касалось тайны личности чертового клоуна так близко…
Джокер – наемный, но военнослужащий. Военный. Можно было догадаться…
Сведенная татуировка на его жилистом, сухом белом плече приобрела вдруг совершенно иное значение.
Пока растерянный Бэтмен рассматривал привычные вещи под другим углом, Джокер внимательно осмотрел молодую женщину, задумчиво разлизывая шрам на нижней губе, и остался, очевидно, доволен.
– Как тебя зовут, шкура? – ласково спросил он, сочетая в себе невозможные вещи: грубую мерзостность и специфическую обходительность.
– Далия, – невозмутимо солгало услужливое мясо, подмигивая, и Джокер издевательски хрюкнул.
– Это надо понимать как Элизабет? – с нескрываемым наслаждением прошипел он.
Брюс знал, почему: имя принадлежало легендарному покойнику со взрезанным лицом, и хоть не должно было насмешить его – слишком даже для привычных грубых шуток – но бледный георгин, бывало, прятался в его рукаве: настоящий сарказм.
– Можешь понимать, как хочешь, – девушка томно потянулась, слишком красивая, чтобы заставлять ее ждать, и не-Джек опустился на несвежую постель, а Брюс поднялся, скрипя измученными суставами, обессиленно держась за стенной выступ импровизированной исповедальни – было бы еще кому отпустить ему грехи – собирался уйти, пока не стало слишком поздно.
Определенно, ей могла грозить опасность, но…
Джокер не слишком вежливо махнул ей, разрешая оседлать свои бедра, неторопливо справляясь с пуговицами на ширинке. Раздеваться он, похоже, не собирался.
Хоть что-то хорошее.
– Но я буду звать тебя Дженни, – провозгласил самодовольный клоун, потягиваясь в странном движении: не доводя до конца какое-то спорное действие. – Была у меня одна такая… Жена. Да. Такая же краси-ивая – черненькая, гладенькая – вроде тебя.
Далия не выказала басням про шрамы должного уважения, ловко перехватила инициативу, излишне соблазнительно извиваясь на нем, встряхивая блестящими черными волосами. Смуглая кожа сразу же покрылась испариной – там, за границей, в недоступном, запретном для Бэтмена месте было, очевидно, очень жарко.
Клиент позволил ей расстегнуть на нем рубашку, а Брюс позволил себе задержаться еще немного, обрадованный недостаточным обзором на него – совершенно растерялся. Он же не мог захватить его сейчас?
Сколько новых граней он в себе откроет? Сперва фетишист, теперь вуайерист… Но насмешливые мысли не помогали: подобное зрелище скорей способно было отбить ему потенцию на пару дней, чем возбудить его.
Он отрубил слух, слишком сильно нажимая на тумблер в шлеме.
Нечуткая девушка явно вознамерилась лишить Джокера одежды, и уже отвоевала ослабление галстука, и Брюс мученически вздохнул. Когда-то он думал, что этот человек вообще ни с кем не спит, вообще не спит; а чего стоили наивные, жаркие фантазии о его девственности? А еще бывало, он был уверен, что делит его с Крейном – тошнотворные мысли! И он говорил, что не выносит проституток…
Желанное, гибкое тело; грубая белая кожа, жесткие светлые волосы… Поразительное сочетание хищника и человека, удивительные глубины верности и предательства…
Девушка вдруг наклонилась, неосторожно прижимаясь губами к губам своего страшного клиента, и незамедлительно получила размашистую пощечину, практически снесшую ее со скромного ложа не-любви.
Брюс пораженно застыл, совершенно теряясь, и его воображение явственно добавило звук удара и вскрик. Может, и его разозленное дыхание…
Он вдруг понял, что происходит – собственная поразительная беспечность и равнодушие к женским страданиям сразу же потянули его руки к земле – и начал выдавливать окно, помня, к счастью, о кое-чьем исключительном мастерстве по расставлению ловушек и сигнализаций.
Джокер тем временем поднялся и закрепил успех прелюдии, выдавая несчастной девушке новый, более ощутимый удар. Брюс ускорился, включил звук, отругал себя строго и безжалостно…
– О, милая Дженни, я думал такие, как ты, не делают подобных глупостей, – врезался в тишину вкрадчивый голос чертового клоуна, впутывающего свои злые пальцы в красивые волосы жертвы.
– Такие, как я. Да, – неожиданно довольно спокойно простонала проститутка, корчась от боли. – Ты мне понравился. Красивый мужик, только больно ебнутый… Продолжим, и ты мне еще чаевых накинешь, вот посмотришь.
– Наглая. Мне такое не нравится, – вынес свой вердикт ее последний клиент и щелкнул выкидным лезвием ножа, примериваясь к щекам. – Хочешь попасть в серию, мисси? Я могу устроить. Оправдаем твое новое имя.
Голову пришлось зафиксировать – причиненная грубой хваткой боль помогла ей осознать происходящее – и хорошо, что она не успела обмочиться, когда лезвие прочертило пробную линию – зачем создавать еще больше неловких штрихов к этой тошнотворной сцене?
Материализовавшийся безжалостной тенью Брюс не слишком нежно захватил зазевавшегося Джокера, выкручивая ему руки, выдавливая рукоятку ножа из цепких пальцев.
Он ожидал услышать озлобленное рычание, но тот застыл, оцепенел от ярости.
Девушка пялилась на Бэтмена слишком изумленно. Как можно быть такой неосторожной? Как можно быть такой глупой?
– Советник один, запиши в третий список облаву на притоны, начнем с самой активной части города, – излишне легкомысленно проговорил он в динамик, беспомощно рассчитывая, что говорит с равнодушным бэт-компьютером, что Альфред не осуждает его сейчас, сидя в печальном старом доме, пустом и холодном.
Он мог позволить себе это, потому что вдруг обнаружил, что все не так уж плохо – все живы, целы, злобное Преступное Величество снова в его власти…
Джокер и правда исказил его по своему подобию, перевернул, обезобразил? Он так не считал, но в любом случае уповал на свою способность правильно выбирать, ведь без веры в себя продолжать печальный путь героя было невозможно.
Как он раньше жил? Как он был слаб, как низко опускался… Как можно было знать добро, не познав зла в полной мере? Как странно все это…
Конечно, он позабыл про откат – какой-нибудь ночью, когда он наконец доберется до постели, происходящее ударит его очень сильно – кто знает, во что могут обернуться равнодушная радость, грань безответственности, выбор между собой и миром, пусть не свершившийся в эгоистичную сторону, но стыдный для его кодекса…
– Почему ты еще здесь? – не считаясь с вежливостью, спросил он несостоявшуюся жертву. На ее щеке алел ужасный след, губа была разбита, из носа тонкой струйкой текла кровь…
Она продолжила пялиться, пребывая, очевидно, в ступоре.
Посттравматический шок? Джокер был довольно страшен в гневе, и его лезвие… Но этой жалкой дозы боли было явно недостаточно..
– Ты в порядке? – продолжил допытываться Брюс, так и не решив, что предпринять, стискивая яростно извивающегося преступника сильнее, чтобы застегнуть ему брюки, демонстрирующие непозволительно много белизны.
Это неожиданный поступок сильно продвинул печального героя в его непростом деле – Джокер прекратил сопротивляться и пораженно застыл, накапливая заряд гнева более мощный, чем прежде; девушка отмерла и встала, собирая свою одежду.
– Ты меня достал, сучара! – наконец зашипел пленник, не умеющий терпеть переход из захваченного состояния в безнадежное: Брюс крепко фиксировал его и доставал наручники.
Можно было попытаться ему объяснить? Нет, он бы не понял… Отвратительный монстр, привычное чудовище…
– А уж как ты меня достал, Джокер.
Далия не слишком поспешно оделась и снова разглядывала Брюса.
– Боже, женщина, как можно быть такой беспечной? – не выдержал он, страдая от мерзкой тупой боли в затылке – логичном следствии нервного, бесконечного дня. – Жизнь не дорога? Я понимаю, что тебе, может, надо кормить…
– Никого мне не надо кормить, кроме себя. Я коплю на новые сиськи, – вдруг нагло выдала она, и ухватилась за свою и без того внушительную грудь. – Мечтаю стать актрисой. Но что ты можешь знать о мечтах, чувак?
– Да ты слабоумная, вот это номер! – захохотал Джокер, шипя и отплевываясь.
– Проваливай, – прорычал Бэтмен, борясь с тошнотой, и она наконец ушла.
– Сложно было постучаться? – вдруг совершенно непринужденно прохихикал чертов клоун, словно продолжая прерванный диалог, словно все было как прежде.
В том месте, где его щека была прижата к паркету, натекла лужица слюны.
Брюс застыл, справедливо полагая, что время для бесед кончилось. Без прежних сомнений встать лицом к лицу с той самой пустотой, о которой было сказано столько вкрадчивых слов и на которую было потрачено столько часов растерянных размышлений – во время унизительного зализывания ран он особенно ударялся в философствования – было горько: Джокер и был этим ничем.
И правда, что он там такое – кости, обтянутые тугой кожей, гибкая, дикая, мужественная зверость, клочок волос – и больше ничего.
Скатиться в недостойное при соприкосновении с этим человеком было легче легкого.
– Заткнись. Я обещал: не дам тебе упасть, – против воли просипел смятенный герой, не успевая поймать себя за язык: и, может, он давно свихнулся, но мог еще распознавать все те гадкие манипулятивные примочки, гордость психопатов – все эти приглашения к псевдоконструктивному диалогу, апелляции к прошлому, не-философские переливания из пустого в порожнее: пустота, не-существование, зеркала, канаты и двойники, просьбы, соглашения и обещания…
Тело пленника обмякло, и Брюс уже приготовился отстранять вышеуказанные жесты..
– Не помню такого, – равнодушно выдал Джокер, и это было слишком странно.
Бэтмен, Брюс Уэйн больше не был достоин даже этих глупых игр?
Под полой заскрежетало что-то тревожное.
========== Глава 69. ==========
Брюс обнаружил в себе такой удивительной силы ярость, что стоило прекратить промедление и убраться куда подальше…
Предположить прежде такое благоразумное равнодушие в этом человеке не представлялось возможным.
– Что ты всегда такое творишь, Джокер? – зашипел он, и динамик превратил его голос во что-то совершенно непонятное.
Но чертов псих, конечно, его отлично понял.
– Что я делаю? Осуществляю, так сказать, реституцию, – снова мерзко захихикал он, являя в свою очередь хрип гнева. – Встану по ту сторону стекла, виджиланте, буду махать тебе ручкой, – он и правда как мог двинул своей сухой рукой в патетическом жесте, и застыл нагло, но так, словно защищался.
Брюс моргнул – в ход наконец пошли уловки? Вот и стороны зеркал…
По комнате снова пронесся еле уловимый, не опознаваемый скрежет, и Джокер захохотал громче.
– Ты какой-то жалкий, бэт-бой, тебе так не кажется? – заиздевался он, словно последовательно катился в темноту разума. – А ты всегда что такое творишь, мм? Не можешь отступиться? Сдай меня Гордону, чего ждешь? Не можешь? Ты не можешь? Бедня-ага!
Вопрос о том, что в качестве стража для этого зла Бэтмен был совершенно некомпетентен, был совершенно справедливым и крайне актуальным, и стоило и правда обратиться за помощью к третьей стороне…
Но Брюс позволил себе перевернуть психа на бок, щадя его лицо, растираемое яростью о заскорузлый, грязный, неровный паркет, кое-где обильно умазанный чем-то, подозрительно напоминающим засохшую кровь. Это нехитрое действие отозвалось в нем целой бурей – тот самый последний раз ясно встал перед глазами – хруст, слюна, порванный рот.
Кроме того, он снова облажался…
– Я говорю о насилии над несчастной девочкой, – уныло уточнил он, опасаясь, что придурок решит, что он говорит о… неудавшемся сексуальном контакте с ней.
Джокер совершенно невежливо зарычал от ярости.
– Только отпусти меня, ублюдок, и я тебя пущу на сотню маленьких мышек! – прошипел он, когда смог более-менее внятно говорить.
Удивленный Брюс замер и нахмурился: впервые он говорил с ним в таком тоне. Даже стая собак не была так пряма и определенна: “Я ненавижу тебя. Сдохни”.
Реакция на вторжение в его суть? Он снова влепил по его самости?
Он уже хотел извиниться и вдруг все понял: герой поймал злодея на месте преступления и собирается извиняться за то, что вошел без стука.
Белая ярость снова ослепила его, застила ему глаза.
– Достаточно.
В открытое, содранное его руками панорамное окно вдруг ворвался ветер, загремел помойной обстановкой – немаркированными пустыми бутылками, отмеченными у горлышек засохшими следами грима, скомканными емкостями от капельниц, черт знает для чего использованными шприцами – зашуршал мусором, поднял залежи газет, кое-чьего любимого развлечения..
Все вдруг стало сюрреалистичным, и усталость была так глубока..
Может, вот она, та самая пустота, сжирает, поганая, черная, необъятная?
И время ли для этого, но выбрать между собой и Бэтменом для Брюса вдруг показалось слишком важным.
– Породистый спасатель блядей! – продолжил хрипеть плененный не-Джек. – Чего застыл, давай-давай-давай, отмолоти меня, ты же ради этого везде шляешься за мной, мм? Разве не так? Пришел меня донаказать за ту шлюху, которую я даже никогда не видел? Во-от он, смысл твой мышиной жизни: скрестись в моей голове, скрестись, скрестись…
– Если ты ее не убивал, ты… Ты мог бы сказать понятнее, – надменно начал Брюс, с безотчетной тревогой оглядывая трясущиеся плечи. От смеха? От гнева? Не важно: безумие кричало под его пальцами, больное и дикое, и ему завторил тот самый скрежет – все громче и громче.
– Бэ-этмен, – вдруг печально застонал Джокер. – Ты мне привиделся что-ли? Ты есть?
Он попытался нелепо взмахнуть удерживаемыми руками, но это, конечно, было невозможно в таком положении.
– Хватит ломать комедию! – против воли раздраженно протянул Брюс, оглядывая бешеные глаза: делирий на ногах? Они не были достаточно знакомы, чтобы он мог разбираться в этом, но тот приступ – пять чертовых часов потного танца в спальне, кому расскажешь – не поверят – был определенно не для подобной ситуации.
Джокер снова заныл – смеялся.
Брюс поколебался, но подался ближе, судорожно соображая.
Поднять придурка на руки, оттащить Альфреду, привести в пристойный вид – но это слабость? Это эгоизм, а не альтруизм, это похоть, грязь, мерзостная зависимость?
Его пронзила острая жалость, и теперь он не мог повернуться спиной.
Конечно же, они были достаточно знакомы – это полуприступ, время Джокера-слабака и особо унылых, глупых шуток и самых необдуманных и жестоких поступков; время, когда он, мрачный, прекращает есть и только держится поближе к унитазам, потому что его тошнит, тошнит и тошнит без остановки.
Теперь он мог себе представить хотя бы примерный образ его действия – все лучшее – карнавалу, пусть жуткому, но выступлению, даже если потом ему в похмелье трястись по углам гримерок-подворотен – и странно, что этого важного опыта оказалась возможно достичь в те несколько странных месяцев, непозволительно для них мирных.
Собственные энциклопедические знания о единственном представителе рода Клоунов, почерпнутые в период после комы, когда Джокер был в полной его власти, поразили Брюса.
Он и не знал, что так внимательно наблюдает; можно было заметить, обратившись к тому времени: он продирал глаза и шел в медотсек, чтобы угрюмо следить, озабоченный своими собственными опасениями – вполне объяснимыми, учитывая уныние, в котором пребывает человек у койки зачарованного непроглядным сном – изображая полное равнодушие, знал, между тем, о каждом его движении в то время, умело читал с изуродованного лица про его скуку, внезапные озарения, глубокие размышления, плохие воспоминания, злобу или печаль…
Мечтал увидеть, как он выгибается, воспаленный, мечтал протянуть ему руку, сатанея от своей нетерпеливой одержимости – хотя болезнь и темнота, удивительно, но лишили его огня – и что с ним происходит, хотелось бы знать? Хотя бы ненадолго остановиться и подумать – но нет, его несет, свищет ветер нижайшей похоти, заглушает здравый смысл.
Эгоизм, верно, и он хотел всего этого? Он не знал, только одно было точно ясно: он не хотел бы, чтобы чертов клоун исчез – снова в пасти ненормального сна, или в… темноте смерти, невозвратимый…
Неожиданно его подхватила черная ненависть, и хуже всего было то, что он знал, откуда она: властность, нетерпимость, ненасытность, нужда подчинить, переломать, лишить воли.
– Бэтмен. Наш… – злобно позвал его Джокер, и ветер, гремя оконными створками, унес окончание фразы.
Наш договор или наш союз. Наш дипломированный насмешник? Наш канат или…
Брюс плюнул на все, чувствуя, как его собственная досада мелка, попытался поднять с ним на ноги.
– Джокер?
– Наш спаситель. Ты им нужен только чтобы ломать тебя, – страстно зашептал Джокер, но было понятно, что это лживая, отрепетированная речь: яркая блесна, чтобы приманивать героев. – Хватит, очнись… Давай-давай… Они все, – он обвел взглядом горящие за пределами логова окна офисов, работающих круглые сутки, – предадут тебя.
Неожиданный приступ говорливости, да еще такой лживой, надо было обдумать.
– Прекрати, – жестко сказал Брюс, понимая следом, что каменная стена, которой он себя обнес, низковата.
Джокер комично затряс головой в непритязательном жесте отрицания.
Грязные волосы, влажные от пота, прилипли к гриму; опустились костистые плечи; слюна текла, неостановимая, на ледяном ветру, все еще хлещущим комнату с улицы, доламывая корку кривых губ.
