Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 68 страниц)
– Ты не сможешь повредить мне и так тоже, потому что тут между нами нет разницы, – поспешно признался ему Брюс, чтобы продолжить, намеренно сдавая ответ на не-озвученный в кострище бесконечной ночи вопрос, который привычно понял по-своему: “Как наконец сломить тебя?”. – Я признаю, я знаю тебя, выдержу. Я не делал такого ни с кем, кроме тебя.
Стены вдруг начали отдаляться, провалы окон таять – мозг не справлялся с возбуждением.
– Мм. Попробовал бы. Сделать, – невнятно отреагировал на не-случайные слова пылающий злодей, плавно удерживая контроль над совместным удовлетворением, но эффект был весомым – давление усилилось. – Ничего нет, только…
Он замедлился, свистяще набирая сквозь зубы воздух, почти теряя сознание от нервной встряски, усталости, болезни, побоев прошлых дней и пульса похоти, и нащупал свободной рукой геройскую руку, укладывая ее на болезненный центр удовольствия, словно умоляя поддержать его.
– Да. Ничего, ничего нет… – прошептал Брюс, и теперь сам сжал ладонь, туго растирая большим пальцем головки. – Только мы с тобой, верно?
Он посильнее стиснул пальцы, пытаясь только сдерживать стоны, и медленно провел в горсти по всей длине – вызывая нечто невероятное.
– Черт, проклятье… Брюс…
Почти признание его возможностей? Нечто особенное. По крайней мере, подтверждение его умений…
Польщенный герой вдохновенно усмехнулся и начал методично выглаживать им частыми, широкими, кружащими движениями, почти сходя с ума, сводя его с ума окончательно.
– Джек… – позвал он, но пустота…
Призванный поклониться Джокер раздраженно зашипел и поцеловал его, уже бесповоротно осваивая понятную только им систему жарких междометий: приказы, просьбы, похвалы, сигналы бедствия.
…пустота не одолела его, и он сделал бы все, что угодно, чтобы она не тронула Джека.
Терпеть, поддерживая имидж отлитого из стали истукана, было слишком тяжело, и Брюс попытался отвлечься, что, впрочем, никак не удавалось.
– Ты чертовски хорош. Даже если знать тебя, – смог ввернуть он между поцелуями, пусть не самыми глубоким, но одними из самых продолжительных, – невыносимо.
Слова потухли, неяркие, и он сам не заметил их, и мог только надеяться, что они как-нибудь побьют рекорд влажного сплетения в физических точках – единственный доступный способ получить какое-то неведомое, но важное духовное благословение.
Извернул ладонь, особенно изощренно оглаживая плоть, ускорился, тяжело дыша, повышая градус все выше…
Под пальцами затрепетала, вспухла кульминация, и он ускорился, кругом потирая плоть венцов – верный поклонник, скромная тень…
Под ребрами, в двух сантиметрах от него держащими хрипящие легкие, стучащее сердце – чудесную начинку жизни – родился низкий звук.
Семя туго выстрелило ему на живот, на плечо, куда-то в сторону, и он обнаружил, что тоже изливается, развеиваясь, распадаясь на части, чтобы исчезнуть совсем, но снова проявиться, собраться, стать лучше, чем был – все это были и его ощущения? Это его легкие захрипели от ослепительного оргазма?
Джокер снова наклонился над ним, и он благодарно прижался к истекающим потом ключицам губами, поглаживая горячую жесткость клоунского бедра свободной рукой, следом понимая, что снова получил то, что дал ему.
Это его так поразило, что он надолго завис, пытаясь сформулировать это явление, походя растирая сперму по их опадающим органам – эмульсия слитности, особый эликсир, океаническая луизианская пена…
В висках стучала слепящая боль, вторящая огненному оргазму, тело вдруг вспомнило про ушибы, суставы взвыли – он все же перестарался, а ведь за окном уже догорала ночь.
Когда он вынырнул из прострации удовольствия, обнаружил, что лунатически снял нательную футболку и, словно услужливая порно-горничная, вытирает ей от пота и брызг семени дрожащие от смеха бедра Джокера.
Усталые темные глаза издевательски наблюдали за ним.
– Тот способ с языком был повеселее, но и так неплохо, – похвалил его старания безумный шут. – Я отлично стреляю. Интересно, это может считаться перепихоном в общественном месте?
Брюс привычно вспыхнул, но не сдался, и дернул тощие бедра на себя, легко подняв их над лежаком, установил клоунские колени у своей шеи, чтобы поглубже уложить его член к языку, пускаясь чистить его.
– Ух ты! – бурно отреагировал не сдержавший судороги удовольствия Джокер, изучая обслугу из-под опущенных ресниц. – Кажется, я знаю, кто у нас тут хороший мальчик, мм…
Спохватившись – был слишком открыт – напустил на себя вид отстраненный и равнодушный, но Брюс уже успел увидеть за этим защитным экраном неосторожную почтительность к экстравагантным решениям гигиены, поэтому победно усмехнулся, разжимая губы, и отпустил эту злую сойку на все четыре стороны.
Себя ему пришлось покинуто протирать носовым платком.
– Джокер, ты злодей, – удовлетворенно протянул он, полагая, что следующей фразой будет что-то вроде: “Ты – мне, я – тебе, мм?”, одновременно противоречиво практично разыскивая для них белье и брюки, призванные сберечь ускользающее тепло.
Но Джокер его ожиданий не оправдал.
– Как ни странно, не добряк, – проворчал он, изнуренно опускаясь рядом навзничь и задрал рукав в поисках точного времени. – Ложись уже спать, затейник, сегодня я вряд ли способен повредить тебе. Я даже кошмаров не увижу. Зае… хмм. Чем больше пьешь, тем суше горло, Бэтти. Почему, не знаешь? Я вот… никак не пойму.
Циферблат его часов старомодно подсвечивался фосфором. Уже столько времени… Шесть утра, одиннадцатое ноября.
– Джек, – позвал Брюс, надменно игнорируя расхожую глупость о том, что Джокеру удастся повредить Бэтмену.
– Что?
– Сколько тебе лет?
Джокер фыркнул, собственнически прослеживая шорохи и смутные движения в темноте, и паузу занял тем, что шумно, неопрятно утерся тем самым рукавом рубашки.
– У тебя тоже провалы в памяти, мм?
Брюс улыбнулся так, будто ему все стало ясно – это и правда было так – и деловито навалился на него, прижимаясь грудью к тощей груди.
– Ты меня задушишь, Бэт, – придавленно возмутился известный марионеточник, страдая от удовольствия. – Твой чертов центнер веса… Ох, опять перелом… Встретимся в суде!
Ладонь скользнула в зеленые волосы, начала поглаживать остуженный потом шрам от операции.
– Не дергайся, не выберешься. Терпи: так теплее, – безапелляционно заявил Брюс, на всякий случай сплетая их ноги – удобно укладывая ноющее колено между горячих бедер, да так удачно, что боль в мениске заметно отступила. – Отвечу на любой твой вопрос.
– С чего такие щедроты? Празднуем День ветеранов? Нет? И правильно, я нагадил в тех конфликтах, в которых участвовал, больше, чем принес пользы, а ты – так вообще голубь мира! – осклабился Джокер, истекая слюной, словно бешеный пес. – С чего тогда? Даже не перекинемся в картишки? Не льсти себе: когда я на самом деле захочу избавиться от тебя, я это сделаю. Ждешь этого? Предвкушаешь?
Замолкнув, он по-звериному осторожно втянул воздух, собираясь в одну точку намерения, многозначительно, а значит тревожно, собирая жадными глотками спелый, вызревший запах общего возбуждения, пускай и истекшего, новой ткани, пыли и индийской лавки – Брюс пустился осторожно пережевывать его ухо, и он вдруг показался себе солидным, защитным, прямым, а таких конфузов с ним вообще-то никогда прежде не случалось.
Что-то было близко, почти понятое, и телесная усталость и приближала и отдаляла это одновременно.
– Вот когда захочешь, тогда и посмотрим. Да не старайся, эта маска куда менее эффективная, чем печальная, – властно прервали его психологические изыскания. – Допрыгаешься, Джекки, и я куплю тебе клоуна и пиньяту.
Довольный отличной, пусть и чужой штукой Джокер шипел от смеха следующие секунд двадцать, но взял себя в руки, и…
– А теперь ты пообещаешь это мне, – прервал его прошаренный герой, – вечеринку с клоуном и его пиньятой.
– Неужели я такой предсказуемый? – гадко захихикал злодей, на деле нешуточно раздраженный неудавшейся дерзостью, и это могло бы напугать, не будь рядом с ним героя. – Вопрос? Ты и правда хочешь убить Бэтмена?
– Бывает, – честно ответил Брюс, пытаясь не отрубиться. – Бывает, Джек. И еще. Это были иглы.
– Что? – переспросил сбитый с толку Джокер, мутно щурясь и хлюпая слюной: неудовлетворенный чужими неясными, совершенно непонятными целями, он всегда ощущал желание пуститься в погоню.
Этого чувства он не испытывал много лет.
– Иглы, – скривился у его уха Брюс. – Не пули, ты не так уж осведомлен. Отравленные иглы.
– Мм. Не думаю, что там была отрава – где тогда отходняки? – авторитетно, как дипломированный эксперт по неприятностям, усомнился ушлый Джокер. – Но тебе лучше знать. Сойдет? Хорошо? – уточнил он вдруг, вытягиваясь под прижавшим его врагом, как томная гончая, нашедшая удобное место на подстилке у камина.
– Сойдет… Отлично, – вынужден был признать Брюс. – Все таки сцапал меня, – невольно выпалил он, уничтоженный осенней ночью, шорохом ветра, запахом травы, вдруг задыхаясь от недостатка привычного, нормального воздуха. – Ну замечательно ведь, да? Успел первым. Не могу больше видеть твою наглую морду, Джей. Достало.
– И мне это удалось! – оскорбился Джокер. – Чего это ты и теперь такой серье-езный, мм? Наконец поверил мне. Да, счет шел на минуты: зачем еще ему тебя брать на слабо той ночью было? Не веришь все еще. Совсем сдал… Думал, я тебя с этим мужиком развожу…
Брюс глубоко вздохнул, сдаваясь – только на сегодня, но ведь это… была ложь. Не мог он больше. Не хотел.
– Никто не знает меня, – сурово напомнил он себе в первую очередь. – Не знает мое имя. В таком формате – все эти мои невесты, вина в кризисе, мифические залежи боеприпасов в Башнях – можно было назвать Бэтменом тебя или Крейна, и так же не ошибиться. Не надо. Хватит. Ты был прав, доволен?
– Крейн дохловат! – обиженно возразил Джокер, игнорируя все себе немилое.
– А ты не дохловат, умник… – вздохнул его непокорный кандидат в порабощение, и мог еще много чего сказать, но заставил себя заткнуться.
В наступившем молчании стало слышно, что за стеной ровно шумит дождь – по полу ползла нашедшая удачные щели сырость – и он вдруг обнаружил в себе желание сказать какую-нибудь глупость про погоду. Это и было безумием? Это было невозможно, но желанно, чего скрывать. Получить возможность предаваться иллюзиям – просто говорить с ним ни о чем, просто сесть как-нибудь рядом…
Джокер. Этот человек – что он на самом деле такое? Теперь он казался еще более непознаваемым. Что таится там, в глубине? Ничего светлого, даже мертвого лунного луча. Не важно, грандиозная подлость или униженная беда, суть в том, каким он станет, если это вырвется наружу. Изменится?
Сам он вдруг обнаружил, что не желает встречать ни сантиметра изменений, и лишь воображаемый поводок в ладонях жег его совесть.
– Посмотрим, что дядя Джей может для тебя сделать в качестве убийцы гигантов, мисси, – вдруг снова разрушил его суровый кокон несносный клоун. – Ну и кислая погодка в этом вашем мидвесте, грязи по уши, лучше уж вдарил бы мороз…
– Это уже точно смахивает на оперетту, Дже-ей, – оскалился Брюс: простая коммуникация с этим человеком была исполнена, прославляя невозможные для него усилия простоты. – Грязь будет до февраля. Как всегда. Это очевидно для того, кто не проводит годы в этом городе в темной, наглухо закупоренной клетке… Чего уж теперь. Никакого Бэтмена. Я больше не могу компрометировать семейное имя.
Но он бы не насытился этим. Никогда.
Его собственнические чаяния разлились в воздухе, и наверное только поэтому он услышал, смыкая веки:
– Прекрати стучать.
– Сам прекрати, – незамедлительно огрызнулся он тогда, отключаясь, хотя хотел бы сказать, как все это размягчает и ожесточает его, как удивительно усиливает праведную грудь его змеиное присутствие, как злит и волнует, и как неловкая совестливость, и верность своей горькой доле соглядатая зла, и страх чужого обрыва распускаются у него на языке – стыдно, но удивительно правильно…
========== Глава 100. ==========
Всю ночь ему снилось, как Бэтмен размазывает окровавленного Джокера по темноте крытой парковки, и он скрипел зубами в продолжительной хмури безмолвным, бессильным, безутешным посторонним – сквозь сон прижимал пальцами влажные губы, ревниво пересчитывал жесткие пряди, дутые вены, грубые шрамы, дышал у резных ключиц, держал тощую скотину покрепче, чтобы сохранить его зло в закрытом сосуде желанного тела…
Он очнулся внезапно, и сразу же осознал, как, наверное, тяжело будет старику шествовать мимо их логовища – острый запах секса еще стоял в воздухе; под его руками горели плечи, скрытые только тонким голубым батистом, и сам он…
Брюс огляделся и обнаружил, что голый по пояс, но укрыт фиолетовым пальто, и мрачно улыбнулся, прилично задетый.
– Тебе не угодишь, Уэйн, – сипло прокряхтел задавленный Джокер, пытаясь освободить шею от его тяжелого предплечья. – Я просто не хотел, чтобы Фред излучал свои нравоучения, пока ты отсвечиваешь своими лоснящимися боками, мм.
Его обожженные пальцы несоразмерно невеликому давлению судорожно расцарапывали угол смуглого локтя.
– Это ты так похвалил мою идеальную мускулатуру? – фыркнул Брюс, ласкаясь щекой о фиолетовую ткань пальто, пока языкастый клоун не мог это заметить.
Он быстро утешился: округлый клоунский зад и хрупкие лопатки были полностью доступны для ощупывания – придурок пытался вырваться на свободу, но сумел только перевернуться на бок, и теперь жег его грудь своей костлявой спиной.
– Отражение в оконном стекле, – пояснил свою проницательность в области чужих гримас Джокер, последовательно эвакуируясь из захвата, вставая и усаживаясь у стены, словно добросовестный караульный, хотя никто и ничему уже не удивлялся.
На кухне Альфред, впервые за последние три месяца отлично выспавшийся,
вдохновенно пытался понять, как приготовить полноценный завтрак ограничиваясь только запасом в пятьдесят банок консервированной ветчины.
– Ты сегодня снова бездельничаешь? – с порога спросил вдоволь наплескавшийся у раковины Брюс, открыто используя носовой платок в качестве полотенца, хотя знал, что от этого на кухне обязательно страдает один старик (с полной сумкой всевозможных банных принадлежностей). – Боже, я уже мечтаю о том, что ты будешь нагревать людей в казино. Вали в Вегас, клоун, у тебя есть пара часов.
В доме было холодно и влажно, и тело пронзала неприятная дрожь, и только спина, укрытая фиолетовой шерстью, чувствовала себя отлично; он вдруг адски заскучал, привычно обмякая в неприятной тишине обыденности – и теперь намеревался выяснить, сколько выйдет отвесить себе клоунских мослов.
Даже если то, что его так презрительно и открыто проигнорировали, на вкус оказалось отвратительно пресным.
– Ничего не знаю. Принуждение к труду запрещено Всеобщей декларацией прав человека, – отмахнулся от него Джокер-тунеядец, снисходя до ответа, и прикрылся вчерашней газетой. – Кроме того, я всегда играю честно. Я предупреждал.
– Ах, правами человека заинтересовался! – умилился Брюс, усаживаясь напротив и бесстыдно кутаясь в фиолетовую броню шута. – Это уже слишком, Джек. Чтобы я такого больше не слышал.
– Ла-адно, Пьеро, – присмирел злостный нарушитель человеческих прав, лукаво рассматривая его из-под грязного занавеса зеленых волос. – Тогда хочу вынести условия нашего союза на дорассмотрение, или можешь называть меня Джек Геринг. “В плену мучеником не стать”, как говаривал этот достойный человек, мм…
– Звучит угрожающе, – занервничал герой. – Цитируешь нацистов, требуешь каких-то особых условий. Может, мне выдвинуть тогда свои, а, Арлекин?
– Сексуальное рабство? – объявил несносный клоун, и покосился на наглые губы. – Определенно, мы друг друга стоим.
Высокомерный Альфред, страдая в условиях неуместной экономии, принес горячий кофе – жидкий, пахнущий пластиком дешевой одноразовой посуды, в которую был налит.
– Это твое последнее слово? – восхитился Брюс, принимая стаканы. – Потому что на жертву ты никак не похож. Медве-едик.
Джокер скривился, выглядя весьма кровожадно.
– Я пас его недавно. Он назвал меня Бармаглотом, – мрачно заворчал он, вдруг и правда похожий на дрессированного, но задумавшего бунт циркового медведя – и может именно это увидел Пингвин, раз дал ему это слащавое прозвище? – Надо было убить его сразу. Если бы ты не поперся за мной в Айсберг…
Брюс подлейше улыбнулся, прищуриваясь.
– Я пошел туда за Крейном, – насмешливо выдал он, издеваясь. – Не за тобой. Ну, помнишь – Крейн, Пугало, тот мой первый суперзлодей, склонный к массовым убийствам, повернутый на отравлениях, и…
Холодный – опасный человек, убийца – похоже, обиделся, вскидывая брови в равнодушном жесте, и благочестивому герою пришлось сбавить обороты.
– Но когда я узнал, что ты там пакостничаешь, все остальное перестало иметь значение, – примирительно произнес Брюс в сторону, повышая тот самый градус абсурда до невиданных высот. – Бармаглот? Это тебя задело? Пугающий дракон – мне нравится. Ничего. Если, конечно, рядом есть рыцарь.
Джокер снисходительно ухмыльнулся, самодовольно складывая губы.
– “Неважно, где находится мое тело. Мой ум работает, не переставая”. Похоже, в моем местечке что-то резонирует, мм? – холодно резанул он очередную гадость, в этот раз еще более плоскую, чем обычно. – Эхолот!
– И где ты учился быть таким отвратительным… – вздохнул Брюс, совершенно серьезно рассчитывая победить дурачка в словесной схватке. – Не думаешь, что болтая не переставая, ты даешь своему главному противнику…
Джокер вздохнул, подавляя усталый зевок, и подался вперед, вытаскивая откуда-то из-за плеча Бэтмена пиковый туз.
– Буду говорить, что хочу. Завтра буду мертв, чего стесняться, – весело сказал он так, будто мог и собирался кого-нибудь и этим оскорбить. – Сыграем?
Брюс, разом вспомнивший, в чем состоят насущные вопросы, непроизвольно нахмурился.
– Нет, хватит, – продавил он через непослушное горло, не желающее подчиняться его воле: слишком спокойное утро, слишком резкие слова.
Маневр, при котором придурок забрал бы свое пальто, провести не удалось, и он утешился захватом длинной узкой ступни, скованной стыдливой сутаной очередного пестрого носка.
Пропустив этап сомнений, стандартный для любого шага навстречу другому человеку, пустился с ней взаимодействовать – размял, сжимая, нащупал под тканью глубокий шрам, огладил его почти машинально…
Он слишком спокоен в такой ситуации, это очень странно: почти неприлично с одной стороны; с другой, он чувствовал, что все условности с этим человеком не существуют – сгорают еще на подлете.
Что теперь делать, хотелось бы знать… Он так долго готовился к деанонимизации, что не чувствовал ярости или тревоги – но все равно, реальность как всегда оказалась несколько иной, чем любые, даже самые продуманные контрмеры.
– Нормальный кофе, точно, вот что я заслужил в первую очередь, – вклинился в его мысли Джокер, с любопытством глядя на игры со своим телом. – Иди к старику, позавтракай. Я даже заплатил за те консервы, хотя стащить было бы быстрее. И безопаснее. Хотел подобрать тебе правильный корм, но я сейчас на мели, придется обойтись без тропических фруктов, мраморной говядины, жуков и человеческой крови – что тебе там еще по вкусу, клубника на леднике, мм…
Брюс поднял глаза, оглядывая его – комично нахохлившегося, но все еще опасного – о, это сочетание клоунады и смертоносности…
Его правая рука – ободранная, покалеченная – лежала безвольно, словно мертвая; зато левая порхнула к воротнику, что-то там поправила, только испортив, размялась, скользнула к выпрямленному захватом колену, назад, ухватила кружку, застыла: невроз, обсессия, тревога.
– Джек, – удивился Брюс, все еще уныло злясь на себя, на него, на реальность, на свой город… – Ты левша?
– Увидел, что это неправильно, – коротко бросил Джокер. – Когда заметил, научился пользоваться левой. Давно. Не важно.
Брюс стушевался, вдруг пытаясь представить его без шрамов – вспыхнул, разозлился на себя – это было так глупо, кроме того, от бледного образа оставался странный сладковатый привкус, душный запашок, какой бывает у обочин дорог больших шоссе с низкими ограничениями скорости – у заправок, у брошенных ферм…
– Расскажи лучше еще про Луну, – неловко выдал он тогда, не придумав ничего лучше.
Хотя колыбель, качавшая Джека, его давно уже не интересовала.
– Скажи еще, ты не узнал про них, – равнодушно возразил чертов социопатичный клоун, болезненно щурясь на запотевшее с ночи окно.
– Узнал, – признался Брюс. – Пользуюсь твоим предложением, умник.
Он установил плененную ступню на своем бедре поближе к паху и, не скрываясь, продолжил рассматривать несносного преступника – напряженные вены на шее, почти белые шрамы, темные глаза.
Этот простой вопрос вызвал определенные затруднения: абстрактное мышление Джокера не было заточено под сентиментальные описания.
Но он всегда принимал любой вызов.
– Хорошо, – легко согласился он устало. – Это приемлемый ответ. Луна, Брюс Уэйн, это когда одни и те же люди, еще вчера гонявшие уродов камнями со своих улиц, на следующий день, только заслышав их появление, писаются кипятком от восторга. Вот и все. Доволен? – неожиданно экспрессивно продолжил он, поднимая голос до своего фальшивого устрашающего гнусавия. – Иди в тот угол, что тут считается кухней, и вкуси пищи этого, мать его, дома. Причастие! Дядя Джей сегодня добрый, мальчишка. Я не могу все время мотаться за тобой, как служка, пока ты распинаешься на крестах ради… Ради ч’его вообще, напомни, мм.
Окаченный неожиданным истеричным презрением Брюс притаился, изучая новые встреченные странности, одновременно полагая, что нечему удивляться, когда этот человек и чудаковатость – совершенные синонимы.
– Ради будущего, Джек, – бодро сказал он, прилежно отвечая своей роли якоря в бушующих морях аморальности. – Ради… чужого будущего. Сохранить их мечты… – он чуть было не наговорил глупостей, даже если сам верил в них: рядом с Джокером любой цветок верного вял на глазах.
– А ты? О чем ты мечтаешь, Брюс Уэйн, Бэтмен? – тускло выдал Джокер, и отвернулся, отбрасывая опустошенную посуду, делая вид, что его не тошнит от праведных речей. – Что составляет перспективу, как не стремления? Как ты можешь знать, чего они, все эти-и “они”, хотят? Что еще? Я не понимаю. Какое свое будущее ты хочешь увидеть, нарываясь на пули? Прыгая с крыш? Не ища хотя бы славы, раз уж тебе не нужны деньги. Я не вижу главного в тебе, что сделало бы нас равными: удовлетворения. Чего ты ждешь, выстаивая впустую? Принимая помощь первого встречного подонка, хотя мог обойтись и без меня этой ночью, кувыркаясь в каком-нибудь дорогом борделе на шелках с розами? Шипы, конечно, чего это я. Удалены. Не должны дырявить задницу стоимостью в девять миллиардов долларов.
Пораженный небывалой серьезностью момента и невозможными процессами, проходящими в его пустой, удивительной кукле, Брюс тяжело подался вперед, придерживая плененную ступню как сокровище, теряя рассудок и волю: Джек, хозяин козней и интриг с деревянным мечом, рубящим жизни, с бутафорской пушкой, ужасно реалистично стреляющей красным-красным конфетти, хотел это знать? Небывало, учитывая его максималистский подход ко всему ему ненужному.
И он хотел ответить – даже фальшивое, это устремление Джокера к человеческому – даже только чтобы обгадить – было слишком трепетно, чтобы давить его сапогом больного самолюбия.
– Я… Не могу ответить тебе так, как ты хочешь. Я… Я хотел бы поднять на руки своего сына, Джек Нэпьер. – глухо ответил он, удивляясь уместности подобных откровений. – Только и всего. Это неизменное желание. Все проходит мимо меня, Джокер, но это не меняется.
Джокер внимательно осмотрел его, наклоняя голову, произвел какой-то быстрый расчет, и медленно кивнул.
– Как всегда, – сказал он, и уродливо улыбнулся, скалясь. – Как всегда какая-то херня у тебя в голове, Бэтси. Вокруг твоего дома лежат шалавы с задранными ногами, неужели ни одна не понесла, мм? Ни с одной не наебли мышат? Верно: господин не изволили явиться.
Брюс вдруг ощутил необъяснимый приступ восторга.
– Ты ведь знаешь, разбойник, где проходит граница, и осторожничаешь, чтобы не переступить ее? – хищно просмеялся он, задевая Джокера за живое: раскрыли фокус, поймали за руку. – Ты снова удивил меня, гордись – деликатен в областях выбивания эмоций! Ах, он не такой бесчувственный ублюдок, как я думал, да?
– Да? – подло улыбнулся Джокер в ответ, и правда знающий и соблюдающий границы, но только для того, чтобы эффективней их нарушать. – Тогда… как насчет того милого секретного клуба из твоей молодости. Тут не проходит черта запретного знания? Играли, небось, в снежки, мм? Это ведь было фирменным блюдом, или я ошибаюсь?
Брюс пришел в плохо скрываемый ужас: вот эта исключительно секретная информация о его прошлом точно гарантировала бесконечный карнавал злых шуток.
И даже тень подобного предположения – этот человек, пытливо изучающий враждебный ему мир из-под полуопущенных ресниц неизменно остро и режуще, представляет себе, как его главный враг принимает собственное семя в свой рот в колесе оргии, и выплевывает назад, в прекрасные девичьи губы – определенно, заставляла его испытывать тошноту.
– Нет. Нет, – задергался он. – Членство прилагалось к братству в университете, и я тогда был меньше всего подходил для такого, поэтому даже не заметил этих сборищ. Усвоил только информацию о том, что под закрытым лицом некоторые только тогда становятся самими собой на самом деле… И было это сто лет назад. Откуда ты знаешь?
– В приюте меня научили читать, – кротко выдал Джокер, опуская глаза: надеялся запутать объект насмешки, – и с тех самых пор я…
И ему это удалось.
– Ты был в приюте? – неосторожно удивился Брюс, жадно осматривая его на наличие эмоций.
– Сперва тебя удивляет, что я умею читать, – заворчал несносный клоун. – Что потом? Обнаружишь, что у меня есть ч…
– Джокер!
– Чековая книжка, – закончил Джокер, устало закатывая глаза. – И приют. Что странного? Туда попадают все сиротки, брошенные мишки и поломанные куклы.
– У тебя есть чековая книжка? – с благоговейным ужасом удивился пытливый герой, хотя видел, что и эта неожиданность – правда, и продолжил, неожиданно суше, чем хотел. – Так откуда ты знаешь?
– Ты такой… отзывчивый, – сыто прищурился Джокер, неожиданно для себя получивший реакцию куда веселее ожидавшейся. – Откуда? Мм. Сперва я все узнаю о своих жертвах, обязательно советуясь со своим финансистом…
Притворная тревога превратилась в настоящее уныние, печальное запустение чувств, и злой клоун это, конечно, почуял, ничего не понимая – и вскинулся удивленно.
– Не надо, – властно прервали его изыскания, и в низком, неизменно хрипливом геройском голосе явственно зашипело отвращение. – Ничего ты не знаешь ни об одной из своих жертв. Ты их даже не замечаешь… – это была, без всякий сомнений, истина. – Погоди, – прозрел Брюс следом. – Я тебя отлично знаю, Нэпьер. Тяжелая артиллерия для обманного маневра. Что происходит?
Обломанный Джокер вдруг слишком мрачно взглянул, откашлялся устало, но предпочел только надменно скривиться.
Тусклый свет унылого осеннего солнца лежал на его лице, и Брюс увидел морщины у его глаз еще четче. Они определенно почти ровесники, но его тело сохранило столько тоски, столько трения…
– Почему ты так напряжен? – начал догадываться о иных причинах особого допуска в то, самое желанное обыденное смятенный Бэтмен, быстро читая с изуродованного лица – равнодушная жестокость, раздраженное утомление от затянувшейся близости чужого плеча, бедра, ладони? Просто усталость, застарелая, пустая? Отвергнутая щедрость хищника, позволяющего жертве испить воды перед съедением?
Джокер нахально усмехнулся.
– Хочешь узнать? – насмешливо протянул он, елозя по мощной мышечной плоти бедра плененной ступней, неумолимо следуя к ширинке.
Желудок героя обхватила холодная резь, непонятно откуда пришедшая.
– Что ты опять задумал? – почти потерял он терпение, впервые за многие дни приближаясь к краю каната, и вяло скинул цветную ногу.
Джокер, конечно, ничего не понял и как-будто даже печально скривился, укладывая раскрытую ладонь на геройское колено.
Растерянный герой ожидал очередного взбрыка, но он вдруг просто сказал:
– Ставки выросли, – безучастно повторил он с некоторых пор свою единственную мантру. – Хочешь дожить до того момента, как мы на самом деле схлестнемся, будь осторожен. Внимателен. Недоверчив.
Сам не потратиться не рассчитывал: холодные вводные данные рассказывали ему о не самых радужных перспективах – но тратить время как-то иначе, обеспечивая себе отходные пути, он не желал категорически.
– Боже, Джек, ты такой псих… – начал Брюс, но осекся: попал под нежданные губы, приложившиеся к его рту твердо и больно.
Пораженный так, будто произошло что-то возмутительное или небывалое, он с готовностью раскрыл губы – влажный язык скользнул к его языку, медленно растер горькую кофейную слюну – и он вдруг подумал, что это какая-то другая степень близости – лишенная даже намеков на секс.
Под солнечным сплетением сладко и больно заныло – дожить, разумеется, отличная идея – и он не смог сдержаться, привстал, обхватил Джокера за талию, свирепо выдыхая воздух, сжал пальцы, впиваясь в вожделенное мясо, бессмысленное без одухотворенности этим в крайней степени специфическим разумом.
Острые пальцы впились в его плечо в ответ, словно кто-то из них был готов рухнуть с обрыва, и у него заныло и в паху.
– Посмотри на меня, – глухо приказал Джокер, когда кончился воздух, и Брюс с трудом открыл глаза и мутно уставился в медные радужки.
Блик, являющийся его отражением, вызвал в нем новую волну тревоги.
Джокер обнаружил в себе мерзкую надежду на понимание – а выгодна всегда только наведенная тень, возведенный морок – и чтобы начать конец – неудачная шутка – нужно было еще собраться с духом.
– Рыцарство заразно, да? – досадливо выплюнул он. – Так и знал, что подцеплю от тебя какую-нибудь гадкую инфекцию. Я мог бы напомнить тебе, что пока ты пламенеешь сердцем за справедливость, ты можешь только поцеловать меня в задницу, но что-то язык не поворачивается.
В его тоне было что-то снова принципиально новое – тяжелое, очень холодное – и Брюс против воли еще больше встревожился, жадно оглядывая кривые губы.
– Ты окончательно свихнулся? – горько продолжил он, уже догадываясь, что происходит. – Ты мог бы сделать все это молча, как обычно, и я узнал бы последним… Джек…
– Ага-а. – обрадовался Джокер, воровато оглядываясь. – Смахнемся за это на кулаках? Твое присутствие на меня возбуждающе действует.
(Бэтмен – символ того, что мы не должны бояться говнюков вроде тебя).
