Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 68 страниц)
Брюс подошел ближе, с удивлением рассматривая покрасневшие веки бывшего психиатра: у кого-то все-таки нашлись слезы?
– Что тебе нужно?
Разумеется, придурок отправится обратно в Аркхем. Навсегда.
Крейн, сидящий на полу – словно специально прямо на особо внушительной куче стекла – встал и приблизился к нему с таким видом, будто мечтал, чтобы его ударили.
– Решил пригласить тебя на ужин, хироптера. Только забыл его приготовить. Тот мужик забрал Линду, а она забрала нечто очень важное! Он меня убьет!
Он захохотал, подвывая от какой-то ненормальной экспрессии.
Брюс не стал сдерживаться и ударил придурка в живот, выбивая из него звонкий возглас боли.
– Да, это то… то, чего я хотел… спасибо. Продолжим?
Он был слишком пьян, чтобы у него получалось четко говорить, и это жалкое зрелище привело Брюса в невообразимое прежде яростное состояние.
Удар повторился, в этот раз пришедший прямо по печени. После такого не стоило вставать.
– …мой шестидневный труд, мой выходной восторг…
К ужасу Брюса, Крейн начал плакать – это было бы незаметно, если бы он молчал. Прозрачные глаза обильно извергали дрожащие слезы.
Чертовы психи… У него самого не было такой возможности – его глаза оставались сухи уже много лет.
Брюс снова ударил его, на этот раз под ребра.
Ему и правда становилось легче от этого.
Он снова пнул его в живот и наступил на впалую грудь. Крейн не пытался защищаться и только закашлялся.
– Сэр? Мастер Брюс?
Бэтмен отключил у динамика звук, давая Альфреду его слышать, но не собираясь слышать его.
– …слова и их мотив, местоимений сплав. Любви, считал я, нет конца. – передышка пошла шизофренику на пользу и он повысил голос. – Я был неправ.
Он все еще задыхался от ударов по грудине.
Брюс тоже начал задыхаться.
– Ты… – глухо спросил Темный Рыцарь у безумного психиатра, не соображая, что творит, втирая, втирая ботинок ему под ребра. – Ты очень любил его? Что ты пытаешься мне загнать, чучело? Ты так мерзок, ублюдок. Знал бы ты, как ты отвратителен, пьяная ты тварь…
Просто не мог думать о чем-то еще сейчас.
Но он знал, что такие, как эти психи, даже не поймут этого вопроса.
Разве он сам не такой? Сам он знал только ненависть.
Крейн поднял голову – обе линзы в его прямоугольных очках оказались треснуты – и словно не очень понимая суть вопроса, уставился на него.
– Ты знаешь, свет, поля, поля, поля, вороны, вороны… Это место похоже на мою часовню. Кого – его? Джея? Джокера? О, я блуждал во тьме. Мне бывало так страшно, всегда так страшно… А он ничего не боится. Никогда.
Брюс молчал, стиснув зубы.
– Созвездья… погаси и больше не смотри вверх, упакуй луну и солнце разбери… слей в чашку океан…
Псих запнулся, не сумев вспомнить конец. Брюс тот самый конец прекрасно знал – мрачная, одинокая юность, своды принстонской библиотеки.
В вечерней пригородной глуши были слышны томные визги студентов обоих полов, плещущихся в мелкой речушке неподалеку.
– Ему стало гораздо лучше, когда опухоль удалили… Так он не мог слишком многого терпеть. Просто не мог, понимаешь? И у меня мысли сейчас выпадают.
Он сам такой же выродок, как и Крейн. Неужели только Джокер был другим?
– Лес чисто подмети. Отныне ничего в них больше не найти. А знаешь, что у меня докторская по нейрохимии? – без перехода продолжил омерзительный безумец.
– Знаю.
– С Пугалом что-то не так. Шляпа какая-то. И мне так плохо.
Брюс попытался усмехнуться. Джокеру нравился этот человек. Был ему дорог? Просто полезен? В любом случае, он возился с ним…
– Не надо было столько пить.
Крейн не смог выдержать его взгляда.
– Скорее всего просто желатиновые оболочки наконец растворились. Алкоголь не лучший помощник для этого.
И правда, давно ничего не случалось. Когда в его жизни бывало место тишине и бездействию?
– Что ты принял?
Крейн попытался поправить очки, но руки его не слушались.
– Не важно. Суицид отличный выход из этого дерьма! Фобос, она забрала Фобос… Джей меня убьет.
Брюс поднял его на руки, вздрагивая от отвращения, скорбя по тому, что может этим смазать воспоминания о другом мужчине.
Скорая сюда не въедет. Он вернул звук в маске тремя неверными движениями.
Полутруп психиатра был ниже Джокера и легче. Бэтмен выбил трухлявое окно ногой.
– Советник, вызови скорую к мотелю за лесом.
– Да, сэр, – послышался охрипший голос старика.
– Я отлично держусь, а она… Я могу понять тебя, знаешь? Теперь могу. Джей будет гордиться… ну, может не гордиться, но похвалит меня… Нет, скорее посадит на нож… Выкопает из могилы, и посадит!
Боль в левой стороне груди становилась обжигающей.
– Он мертв, ты чертово отродье.
Он зря сказал это, но эти черные слова сами сорвались с губ и теперь ожидаемо зло звучали в ушах – раскаты грома.
Крейна начало тошнить и он пытался не разжимать челюсть.
– Посмотри у меня в правом кармане, – с трудом сказал он, удерживая рвоту в горле.
Брюс свалил его тело на капот припаркованной у мотеля машины и обшарил его карманы.
На свет явилась горсть подозрительных капсул на целую аптечку коновала, грязный носовой платок и почтовый конверт, хитро переотправленный через три штата. Он был подписан Энн Блэкфилд для Джонатана Амадана.
Брюс не был уверен в своей способности сейчас справиться в перчатках с такой тонкой работой, но попытался не разорвать бумагу.
– Только это мое… Потом вернешь… Точно. Ну, в следующей жизни?
– Ученый верит в загробную жизнь, – глухо прошептал Бэтмен больше для себя, – Джокер бы этого не одобрил…
Этот жалкий показушник больше не был достоин внимания.
Черно-белое фото. Дата… Пять дней назад.
Сделанное явно самой дешевой китайской мыльницей, оно изображало кукурузное поле, на котором раскинуло руки огородное пугало. Перекошенное, с кустистыми руками-палками, в высокой старой шляпе и зловещем темном тряпье.
На обороте было надписано округлым, слащавым почерком, который Брюс видел впервые в жизни:
“Теперь тут нет ни одной вороны”.
Это он. Он жив?
Чертов ублюдок. Сукин сын.
– Советник.
– Да, сэр?
– Я его убью. Я клянусь, вот теперь я точно убью его.
========== Глава 38. ==========
Теперь ему точно требовалось “специальное средство”, потому что исступленная ярость, в которую он впал, не могла покинуть его перевозбужденного мозга.
Это было самое большое унижение в его жизни.
Когда он смог более-менее мыслить, проследовал, прямо держа спину, в свой кабинет, где в ящике, полном мусора, хранилась ультрафиолетовая лампа.
Неосторожный Альфред попытался прочитать ему очередную лекцию и был изгнан в свою комнату излишне жестко.
Брюс рухнул в кресло, кривясь от почти убившей его сокрушительной нервной встряски, и высветил фотографию.
“Вернусь после барбекю. Сделай все как полагается, и держись покрепче за свои очочки, потому что я очень зол”.
Чудовище, не имеющее ни капли человеческой крови, монстр, урод, бессердечная тварь… Сам виноват. Никогда не был доверчивым – или был? – сейчас-то что случилось?
Джокер был настоящим предателем.
Он откинулся на спинку кресла, и постарался заснуть, пытаясь только прогнать недостойную мысль, что ему предпочли Пугало, который был так жалок, что оплакивал сам себя в почерневшей от пожара северной башне.
В середине месяца Крейн, которого содержали под стражей после почти удачной попытки суицида, исчез из-под носа четырех полицейских стражников, и Брюс понял, что Джокер вернулся в Готэм.
Убийственное равнодушие, в которое он впадал при мыслях о нем, поражало. Он еще пытался вызвать в себе отвращение; представлял его мертвое тело, сжираемое огнем, исчезающие шрамы, закипающую кожу – истлевающий верхний покров.
Призраки снов – белая кожа, черная кровь, кафельные стены.
Или как он трясется от гнева и болезни, убивая очередную жертву.
Все это не имеет смысла.
Он собирался совершить оригинальное, невозможное убийство, поэтому одел костюм в последний раз, надеясь только не встретиться кое с кем безумным.
Но это было невозможно. Джокер нашелся… возник в одном из самых опасных мест города, все что-то вынюхивающий и еще более исхудавший.
С удивлением обозревая его схватку сразу с шестью более-менее приличными представителями местной фауны, Брюс отметил, что фальшивая смерть пошла ему на пользу, и он стал держаться гораздо лучше.
Он попытался вспомнить, как именно Джокер держался раньше, и с удивлением обнаружил в воспоминаниях только собственные руки, болтающие тощее тело, встряхивающие его; врезающийся в твердую челюсть, под ребра, под дых кулак; собственную позорную сдачу навзничь, ничем толком не закончившуюся…
Фиолетовый костюм, волосы были снова окрашены зеленым – чертов фрик, попугай, дурачок.
Помощь ему, похоже, не требовалась, но уровень ненависти, возникшей от нанесенного оскорбления – Брюс предпочитал думать о предательстве, а не о страхе за его жизнь – достиг критической отметки, когда щадить его гордость было уже невозможно.
Никакого больше права на гордость для этого человека, никакого достоинства.
Он обезвредил его противников с приятной быстротой, самодовольный, надеясь только вызвать его гнев.
– Это шавки Кана? – удивленно обнаружил он, выворачивая незнакомые руки. – Что ты им сделал?
Жалкий псих, недовольно следивший за тем, как он упаковывает бессознательные тела, не ответил.
На его губах обильно ссыхалась кровь, почти незаметная на гриме. И он ожидаемо был в ярости, не способный перетерпеть столь явного пренебрежения своими возможностями.
Когда Брюс, уже забывший обо всем, что произошло в этом переулке, шагнул к нему, Джокер наконец правильно оценил обстановку и попытался сбежать.
Можно ли передать словами, как правильно было настигать его?
– Отвечай.
– Он часть Короны.
Пораженный, Брюс скрипнул зубами: китайская мафия. Просто замечательно. Есть предел неприятностям от этого человека?
Он снова открыл рот, чтобы отчитать его за неосторожность, но вопреки уверенным мыслям вдруг сказал о том, что его больше всего задевало.
– Почему тебе так не терпится подохнуть?
Джокер попытался сохранить остатки достоинства, выпрямляясь у стены. Прежде излишне прочный призрачный канат их соглашения, тугой и дрожащий, опасно натянулся, рискуя лопнуть.
Трюк с перекроенным трупом много раз вытягивал его из особо дрянных переделок, но больше бы не пригодился. Наверное.
– Мне просто скучно, Бэт. Развлекаюсь как могу.
– Кан тебе не шут, придурок.
– Конечно, нет! Лучше тебя меня никто не развлекает: ты слишком серье-езный. Мне нравится твоя гиперответственность.
– Не понимаю, о чем ты, – беспомощно солгал Брюс, отчаянно хмурясь под маской: какая-то новая, особенная ненависть к этому преступнику сотрясала его.
– Нет? Я про то, что твое настоящее имя никаким образом не должно быть связано со мной, – жестко осадил его Джокер, на деле безуспешно пытаясь воссоздать одну из своих непроницаемых масок. – Ты глупец, если не понимаешь этого.
После прямых слов черта была перейдена, опасная почва достигнута.
Брюс снова заскрипел зубами и подался вперед, принуждая ненавистного клоуна к унизительным действиям: стоять слишком близко, а если дрогнуть – значит показать слабость; прямо смотреть в линзы маски, не имея возможности оценить настоящего взгляда.
Внимательно слушать. Далеко не уходить.
– Ты же… не думаешь, Бэт… что я буду просто терпеть, мм? Должен предупредить, у меня весьма недолгое терпение: его та-ак часто испытывали, ты бы знал! – прохрипел Джокер, но неожиданное сопротивление это было стыдным, потому что безнадежно слабым; слова задумывались как угрозы, но превратились в откровения. – Ты недостаточно оцениваешь мою ригидность?
И эта плоская шутка вдруг прозвучала ужасно двусмысленно – не бесстыдно эротично, как задумывалась, а вдруг тревожно и болезненно – потрепанная возможность выступать против всего мира в одиночку, несовершенная выносливость, бесконечное одиночество… “Ты же не думаешь, что я мягче, чем ты”.
– Именно так я и думаю. – усмехнулся нечуткий Бэтмен, испытывающий определенную потребность получить компенсацию за яркий ужас его смерти, за могильный камень и свежую, блестящую траву кладбища – залитый солнцем погост, отпечатавшийся в его памяти созвучно голосу Джима “Джон Доу”. – Ты настоящий мудозвон, Джокер.
Раздосадованный Джокер захихикал, но получил вдруг ощутимый тычок в ребра и недовольно заткнулся.
Он знал, что это значит: “Не отвлекайся”.
– Почему ты не вернулся в свое болото?
Хотя бы это Джокер мог понять, был с этим согласен: покинуть этот город навсегда было бы правильно, даром что это означало снова провалиться сквозь страницы какой-то унылой книги про войну – чем там обычно являлась его жизнь вне бензиновых забав и тошноты.
Он снова вспомнил, почему дал себя запереть – обычно он не уставал удивляться подобной глупости – и встревожился.
– Болота. Не-е. Не выношу боли, зато хорошо ее наношу, мм?
– Ты полудурок.
– Я? Как грубо. Я тебе… Расскажу. У меня была жена, рыженькая, – Джокер отчаянно заимпровизировал, пытаясь не допустить своего окончательного потопления. – Красивая. Но не могла переносить моего уродства, и…
– Джокер, что ты несешь? – прогремело над его ухом, и он поднял глаза, пытаясь представить себе, какое выражение приняли глаза Бэтмена в этот момент.
– Что? Не веришь?
– Нет.
– А что, минуты откровенности там, общность интересов, мм?
Брюс вдруг ощутил наплыв нездорового веселья. Плечи его дрогнули в усиленной попытке удержать хохот. Иллюзия нормальности затрещала по швам, хлынула чернота: то, что и являлось гранью безумия – Бэтмен.
С этим противником, к счастью, он умел управляться.
– Бэтс?
– Иди к черту, Джокер.
– Ладно, – пожал плечами Джокер. – Без проблем.
И снова попытался сбежать: привычные игры больше не приносили удовольствия, самооценка пошатнулась – страшное дело! – а полуобморочное состояние, вызванное обильной кровопотерей и трехдневным шатанием по городу, явственно означало, что он рискует встать здесь и сейчас на колени.
Этого он никак не мог допустить. Не вне своей воли?
Бэтмен усмехнулся и поставил ему подножку, тут же удерживая за шерстяной лацкан пиджака: милостиво отменял позорное падение.
Горизонт дернулся, черное предплечье придавило Джокера к стене, в грудину опасно уперлась сталь мечеломов, и он зарычал от бессильной ярости, безуспешно убеждая себя, что слабость, которая неизменно опускала ему руки, вызвана затянувшимся противостоянием с Алым.
– Ты пытался уничтожить свою маску, – с трудом выдавил он из себя, усиленно разлизывая губы – стянутый коркой крови коллоидный рубец, разорванный рот – и это не был вопрос, а обвинения.
Он и правда переборщил, перетрудил свое тело и, что опасней, сознание: сверхурочно щемил этого алого, дерзкого своего врага, чуя в нем особенную угрозу.
– Да, – легко признался Брюс, не удивляясь подобной проницательности: в родной среде масок и теней они всегда слишком хорошо чувствовали друг друга. – Завтра она исчезнет в огне.
– У тебя ничего не получится. Ты и есть Бэтмен.
Черные руки обхватили плечи Джокера, сдавили слишком сильно.
– Психоанализ от доктора Джокера? Берешь уроки, как прилежный ученик. Пока получается не очень.
Звук собственного голоса, беспомощно выговаривающий глупости, вдруг вернул Брюса в сознание, избавил от гнета ярости и отвращения, но было поздно: Джокер оскорбился.
Его затрясло в почти позабытом гневном исступлении: контролировать безумие, как многие дни прежде, выжидать желанного результата, расплачиваться за иллюзию реальности – все это понемногу становилось невозможным.
– Не скажу, что понимаю тебя, Бэтмен, – вкрадчиво зашептал он, высоко поднимая подбородок, – но ты прав, немного развлечься… Разве не этого мы хотим, мм?
Брюса обдало волной стыда, смешанного с самым примитивным…
Инстинкт вдруг подсказал ему не отвлекаться, и правда: у правого замка нагрудника под ребрами застыло бесшумно возникшее ножевое лезвие.
Он не нашелся, что тут можно сказать, но выбивать желтые зубы не спешил: наслаждался наконец выправленной реальностью – врагом назвать этого слабака было спасительно правильно.
Джокер оценил реакцию, ухмыльнулся, отворачивая лезвие так, чтобы вскрывать застежку было удобнее.
– Ты указал мне на важную оплошность, снова, – важно сказал он, смешно поводя кончиком носа. – Ну, конечно: замки. Как я мог быть так беспечен? И я провел генеральную уборку, Бэт, в своих мыслях, и готов предъявить результат наблюдения. Вот тут, да? – он сплюнул кровавую слюну в сторону с таким видом, словно ему заказали чертежи пыточного сооружения, и перевел острие-указатель к иной стратегической точке. – Под ребрами, верно? Отличное место, там ка-ак раз легкое. И здесь, у тазовых осей, – шипящий шепот прервался вдохновенным смешком, – тоже. Отличное. Очень… интересное место. Здесь?
Нож безошибочно проследовал под грудину, после и на правое бедро.
Брюс внимательно следил за ним, пытаясь разобраться, что чувствует: снисхождение или опасность?
Джокер вдруг подзакатил глаза, лихо облизываясь, кивая каким-то своим мыслям.
– Вот тут? – снова зашептал он, указывая на следующую точку над коленом. – Верно? Вот здесь, да? Твои колени, Бэтс.
Бэтмен был уверен, что ножные латы перед ним не снимал.
– И еще на спине, прямо под двенадцатым… позвонком, – закончил псих, когда терпеть было уже невозможно: нарыв гнева должен был прорваться…
Но когда Брюс не дождался нападения и опустил глаза, нож уже исчез.
– Джокер! – рявкнул он, изнывая от стыда: его снова провели.
Псих только хихикал.
– Ты такой отзывчивый! – снова зашипел он, и искреннее веселье, которому он поддался, обескураживало. – Хотел выйти на солнечный свет и превратиться в пыль? Тебе нужна помощь, Бэтси. Если наше соглашение еще в силе…
– Тебе самому нужна помощь, придурок. Неужели ты думаешь, что я принимаю тебя всерьез?
Эти лживые, не самые неординарные, но весьма острые слова попали в цель, и Джокер содрогнулся, задышал чаще, безуспешно пытаясь удержать ускользающую улыбку.
Обмен ударами – какая глупость…
– Джокер, ты просто… Просто пустота. Вакуум.
Джокера это слишком поразило и он замер.
– Бэтс?
– Тебя не существует, верно?
– Я… Я не знаю.
Говорить все это было слишком нелегко.
– Мне просто показалось. Тебя нет.
Это было недостойно, но внезапное озарение смутило его мысли – парадокс, но..
– Возможно, мой рукокрылый недруг, возможно. Но мне кажется, что вообще никого нет. Ничего. Просто фантазии, образы, какие-то обрывки.
– Вот видишь! – издевательски протянул Брюс, чувствуя слабину, исходя отвращением. – И соглашение наше…
Он замолк, потому что лицо его жалкого союзника исказило нечто, больше всего похожее на боль, и он дернулся, искореженный и взмокший, плотнее прижимаясь к кевлару.
Ненависть исчезла без следа.
Горячий, влажный рот скользнул по подбородку, замер, потерся о границу маски. Аритмично вздрагивающий язык огладил плотно сомкнутые губы, но ничего не добился, и тогда к ним прижалась грязная щель улыбки.
В этих уродливых движениях поцелуй было почти не узнать.
Но Бэтмен знал, что это еще – просьба. И исполнил обещание провести его, не дать потеряться: снова ухватился за тощие плечи, развернул придурка лицом к стене, чтобы не дать ему упасть, чтобы прекратить его добровольное унижение.
Грим на собственных губах показался ему чем-то совершенно неожиданным.
– Конечно, наше соглашение в силе, Джокер, – солгал он, поддаваясь самой примитивной жалости. – Только попробуй нарушить его.
Больше он ничем не мог ему помочь.
========== Глава 39. ==========
Это был тупик, такой же, как и все остальное, что их касалось, что было их средой обитания. Можно было покинуть его только вперед ногами, это замешательство из ожидания и подозрения.
– Ты не можешь теперь быть в Аркхеме, Джокер. Ты слишком всех достал в этом городе.
Джокер пожал плечами, прикидывая, есть ли отсюда путь без откровенности.
– Меня туда даже не довезут, – сказал он в стену, не желая больше видеть чертовой черной маски. – Корона уберет меня руками твоего же Гордона. За пределами штата мне не достать мою алую зазнобу. Но я мог бы снова притвориться мертвым.
Брюс закрыл глаза и ожидаемо заткнулся, ловко ведомый руками усталого, переломанного марионеточника.
– Перечисли себе все сам, Бэт, ты в состоянии. Но знаешь, чего я не могу?
– Мне все равно.
Джокер почему-то вздохнул с облегчением, разворачиваясь и наконец принимая непринужденную позу.
– Ему все равно! Какая экспрессия. Никогда не лги мне, мышара. Какой в этом смысл, мм?
Он начал снимать с себя перчатки, потом галстук, распихивать все это по карманам. Брюс знал, что это: он ему так доверял, что мог теперь позволить себе страдать от жары в его присутствии.
Это было похоже на пощечину.
– Каждый в этом городе целится в тебя, Джокер. Каждый из них, – он выставил в его сторону руку, не в силах контролировать себя. – А ты провел меня, придурок неблагодарный.
– Отвали. Не водить тебя за нос не входит в наше соглашение. – притаился Джокер, унимая разгорающуюся улыбку в уголках губ: происходило что-то хорошее? – Более того…
– Не входит, мисси, – бодро подтвердил существование соглашения Брюс, приводя Джокера в оледенелое удивление нерасчетной реакцией. – Но еще раз сделаешь так, и я тебя выдеру, клянусь.
Перед глазами у него стояли серые плиты семейного склепа, яркие розовые чаши тюльпанов, твердое бедро каменного архангела.
Он вдруг захотел знать, что с аркхемским шрамом – все еще воспален?
– Я даже не знаю, что сказать, Бэт-мен, – отмер Джокер, усиленно высчитывая что-то с видом начинающего хирурга. – Ты отлично стараешься, поэтому готов принести свои извинения. Был не прав, сойдет?
– Сойдет? Посмотрим. – не успокоился Брюс, чувствуя как его накрывает какое-то непонятное состояние – нечто невозможное, но среднее между подготовкой побега и смирением перед неизбежным. – Знаешь, что?
И можно было честно признаться хотя бы себе: печальный поцелуй, горящий гримом и кровью, удивительная инициатива – нечто совершенно необыкновенное…
Он хотел бы сказать, что ему жаль той иллюзорной радости понимания, безвозвратно ушедшей – хотя все равно ее было не удержать – и жаль его, несносного и бестолкового.
– Что? – равнодушно переспросил Джокер, полуживой от усталости и кровопотери.
– Ты как животное. Кусок болтливого мяса! – понесло Брюса.
Он бы не смог себе признать, но агрессивная темная волна, неизменно сопутствующая раздражению и настороженности, возникающих в нем при виде этого человека, теперь сменилась каким-то ровным белым шумом.
Словно эфир свободен, но в любой момент туда может хлынуть что-то совершенно новое.
– Ага-а.
Или возобновится старое вещание? Нет, это невозможно. Больше никогда.
Брюс подавил порыв коснуться правого замка на нагруднике, указанного как нечто символичное. Все это было, конечно, замечательно, но он просто человек… И Джокер – тоже.
И выглядит этот человек откровенно хреново.
– Но ты бываешь так убедителен. Я рискну.
– Я не хочу этого, – холодно выдал Джокер, скрывая ликование под лихорадкой от сильных ушибов.
– Хочешь покататься у меня на плечах? – поднажал Брюс.
– У тебя больные колени. Если угробишь их, это ты будешь кататься на моей спине. Могу и сейчас попытаться протащить тебя несколько километров. Сколько весит твой панцирь?
Это почему-то прозвучало как обещание.
– Ты думаешь, что я жалкий?
– Не-е.
Брюс Уэйн был человеком, который всегда значительно превышает свои базовые возможности.
– Альфред… хотел бы увидеть тебя.
Джокер, уставившийся на так разозлившие его прежде мечеломы на черных предплечьях, был чем-то, к счастью, занят, и не отреагировал на грубость и глупость.
– Ага, еще бы. Готовь карцер в виде исповедальни, – неожиданно сдался он. – И желудочный зонд, иначе он меня есть не заставит.
Разгар лета пожирал влагу, иссушая вечерний воздух. Даже этот день был слишком жарким, чтобы существовать. Или это непогашенный импульс, вызванный влечением к этому человеку?
Весь город хочет его смерти, а он сам хочет предотвратить ее.
Брюс не сдержал улыбки от этих неясных, неловких мыслей, шагнул к преступнику, вскинувшему глаза, уложил руку на худое плечо и вызвал машину.
– Заткнись. Не могу больше смотреть на твою грязную рожу, – предупредил он веско, хотя Джокер и не собирался ничего говорить: был слишком занят расчетами и активным сражением с сильнейшим приступом тошноты, рожденным наступающим приступом.
Когда псих уселся на пассажирском сиденье, уложив руки на коленях в странном, полу молитвенном сложении – или скорее они выглядели как готовые к сковыванию наручниками – Брюс как по сигналу извлек из ящика за водительским сиденьем бутылку минералки.
Он уложил ее между его ладоней, надеясь на отсутствие у него шуток по этому поводу.
Джокер покорился, пряча досаду, но все равно сказал:
– Похоже, что у меня в горле пересохло?
– Пей или я волью ее силой. Не хочу, чтобы тебя вывернуло в моей машине.
Брюс использовал самый удобный, центральный вход, ведущий в основную пещеру.
Наверное обезумел: был уверен, что не доверяет ему, но готов был показать эту свою сторону – основную пещеру.
Загадочный клоун понял, что происходит, и теперь страдал на соседнем сиденье. Гипотетически это должно было его порадовать, но этот обратный эффект…
Бутылка осталась не открытой.
Он хотел знать про все его шрамы, не только про печальную улыбку, и попытался спросить – подъем, отсроченная нервная радость – вот что вело его.
Альфред нахмурился, когда услышал их приближение и часть разговора.
– Не знаю.
– Это невозможно! У тебя или вырезали аппендицит или нет. Как можно не знать?
– С возвращением, мастер Брюс. Воды?
На клоуна Альфред не посмотрел, словно его здесь не было.
– Да, спасибо, Альфред.
Брюс выразительно посмотрел на Джокера, когда дворецкий отвернулся.
Тот устало пожал плечами.
– Хей, Фред, – он подошел поближе к старику и, вкрадчиво щурясь, встал слева.
Ужасный хитрец.
Отмеченный ужасным оскорблением кладбищенской тенью, Брюс внимательно наблюдал за этим, не желая пропустить нового укрощения циркачей, прорывающегося южного акцента, возможности видеть его спину снова…
Альфред вежливо выпрямился и, не став притворяться, взглянул Джокеру прямо в глаза.
– Добрый вечер, сэр. Надеюсь, еще не поздно.
Никем не понятый старик подал Джокеру стакан воды и сначала проследил, чтобы он его взял, потом – чтобы выпил.
– Вам должно быть стыдно, молодой человек!
Брюс, узнав заветную формулу, с которой начинались все нравоучения, перестал слушать и упал на стул перед серверным компьютером. Теперь уже все равно, и он скинул броню, оставаясь в неопреновом поддоспешнике. Правый замок, под ребрами, на бедре, над коленом, на спине под двенадцатым позвонком…
– Письмо? Позвонить? Хочешь, чтобы я водил сюда экскурсии? Я и так сдал наш телефон этому бесполезному подкаблучнику…
Джокер слушает самую нудную часть нравоучения и даже пытается отвечать? Наивный.
Живой. Относительно невредимый.
Бэтмен усмехнулся и закрыл глаза ладонью. Ничего не видеть, ничего не слышать…
– Нет, сэр, вы не будете спать тут! – воскликнул дрогнувший Альфред за его спиной, и хозяин встрял, не поворачиваясь:
– Он просто устал. Где ты, кстати, был?
Но спать прямо тут – отличная идея.
Он чувствовал на себе немигающий взгляд Джокера, и боролся с какой-то странной, злобной обидой на него, на его сущность.
Развернулся на напряженную темноту.
Глаза и сами закрывались от усталости, но он не убирал руку. Слишком ярко помнил рубец на бедре – розовый, круглый кратер – отчаяние от его предательства, страх за него.
Шрам от вакидзаши четко пополз по его запястью.
Он знал, что Джокер приблизился и теперь наверняка смотрит на его плечи.
Как всегда, как прежде.
– Искал гильдию наемников. Знаешь Флойда Лоутона?
Должно быть, он сейчас плавно перемещает вес на другую ногу, нащупывает в карманах колоду карт – или нож, один из своей стаи “Крыс” – разминает шею.
– Нет.
На его подбородке трехдневная щетина – Брюс жадно рассматривал ее у стены, в машине, пытаясь хоть что-нибудь разгадать под гримом.
– А я теперь знаю. Почти подобрался. Ходят слухи, что он хочет меня… видеть.
Он совсем не понимал, зачем Джокер все это делает, но ответы на эти вопросы были сопряжены со многими, многими печалями и он, на правах главы этого балагана, позволял себе закрывать на все глаза и в прямом, и в переносном смысле…
Джокер поднимется с ним в лифте, пытаясь не шутить по поводу блокиратора, потому что его и привлекает и оскорбляет все, что связано с превосходством Бэтмена.
Будет следить за ним украдкой, самодовольно разглядывая. Если осмелиться на какие-то реакционные мысли, Брюс сразу это почувствует и тогда ему несдобровать.
Зайдет в комнату, перетечет в ванную, плавный, инертный, невозможный, обнажит свои острые плечи и колени и будет долго любоваться своими шрамами в зеркалах.
– Пошли, провожу тебя. Джокер, хватит пялиться, – добавил он, когда ему никто не ответил.
Он говорил с ним, не открывая глаз, чтобы не подтвердить ненароком своего главного намерения: разложить его прямо здесь, на круглом столе, и отыметь так, чтобы у обоих полетели из глаз звезды.
О, черт, черт, проклятье…
Разумеется, этого никогда не будет: он не смог бы повредить ему.
========== Глава 40. ==========
Конечно же он попытался избегать его. Осилил полтора дня, кипящий, озлобленный, мрачный.
Исходил потом под одеждой, хотя в доме было прохладно.
К вечеру четверга он был уверен, что неуловимый циркач истаял из его дома, как дым – только потому, что он сам почти хотел этого.
Видеонаблюдение, бесстыдно обнажающее все поместье, вторило ему, показывая необитаемые пустыни комнат. Альфред собирался к родственникам на пару дней и только порывался накормить его на месяц вперед – значит, ничего не изменилось – не поджигались костры, кроме тех, что бушевали в нем самом; не рождались крики боли, разве что заходилась визгами его самость, и руки для удара не заносились, не хрустели кости…
Все же, неуверенный в том, что почетный клиент китайской мафии не загнулся там, где он его бросил, Брюс тяжело вздохнул и отправился выхватывать насмешки.
Убедил себя, что это слабоумие – игнорировать его существование – и постучался в дверь.
Ответа, конечно, не было. Более того, любой бы свихнулся, пытаясь представить себе Джокера, любезно приглашающего войти.
Толкнул дверь, пытаясь выглядеть независимо, но сам с опаской ждал от этого приватных правонарушений, походя называя себя неженкой.
– Я постараюсь не сильно радоваться твоему появлению, – сказал Джокер еще до того, как дверь открылась до конца. – Хотя мне очень скучно.
Он глубокомысленно выстраивал на полу игральные карты по принципу домино, ловко устанавливая грани.
– Что ты все время пытаешься мне сказать? – с раздражением большим, чем испытывал, только смог ответить гонимый сомнениями герой, останавливаясь на пороге, пытаясь не смотреть на плотно обтянутое фиолетовой тканью бедро, бесстыдно выставленное на его обозрение.
