Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 68 страниц)
Он не знал на самом деле, хочет ли встречи с не-Бэтменом сейчас (несомненно, этот момент и был тем, ради чего какой-то не такой отбитый, как Уэйн, мужик примерял черный плащ: тут можно было брать героя на горяченьком), но был разочарован.
– Как мило! – вещал он, уже будучи за рулем своей колымаги, насколько возможно скромно улыбаясь дорожной разметке. – Да, Бэт? Столько сил у меня ушло, чтобы захватить в плен сеющего созидание гордого героя и – уж извини, Фред – побитого молью старика! И как удачно, что я получил индульгенцию на свободу, мм? Могу ходить, где хочу, помнишь? А то так и сидел бы, пялясь в твое лицо, а ведь еще столько юных дев с несорванными целками, столько младенцев, которыми можно перекусить!
Водил клоун-наваждение и правда неплохо – старинная поездка в Сильверадо, по понятным причинам, в памяти пассажира не задержалась – только не щадил подвеску на искусственных неровностях, да так, что иной неподготовленный пассажир рисковал проглотить собственные зубы.
Вяло разглядывающий в отражениях его распухший, подбитый нос Брюс демонстративно забрался на заднее сиденье, хотя это ограничивало ему обзор излишне сильно и неприятно напоминало о его пассивной, долларовой юдоли, и теперь исходил унылым мраком уязвленного самолюбия.
Сидеть было чертовски неудобно, ровно как в той поганой повозке с картошкой, в которой он как-то передвигался к китайской границе – от каждого движения плохо укрепленное сиденье скакало под ним, словно на родео – и он украдкой вздыхал, пытаясь уложить свои слишком длинные для этого салона ноги поудобнее.
И Джокер не затыкался – это было, конечно, куда хуже.
– …я как раз собирался навестить женушку и детишек, а тут такое! В следующий раз, когда попадешься, поставь ухо и в кабинете Гордона, сделай одолжение, – нахально вещал он, резкий и злобный даже больше обычного. – И что? Тот твой человек надежный? Или ты как всегда руководствуешься высокими идеалами и судишь по себе?
Все выданные кредиты терпения он истратил, но вряд ли понимал это.
– Иди на хер, Джокер, – надменно отреагировал Брюс, вызывая пошлую ухмылку-отсылку к ночным теням и скольжениям, определенно приведшую его в еще более мрачное настроение.
– Хватит лирики, Брюс. Тот нига надежный? – легкомысленно притопил тот себя еще больше.
Удивление высокомерного героя было так велико, что вся энергия раздражения испарилась.
– Если бы не знал, что ты южанин, понял бы это сейчас… – недостаточно сухо выдал он наконец. – Как можно быть таким полоумным…
– Фред! – проницательно выдал вдруг Джокер, быстро оглядывая отражение дворецкого. – Так-так-так, что тут у нас? Мои дорогие надзиратели поссорились, мм?
Оживление в его голосе звучало натужным, неприятно неестественным.
Дворники мерно скрежетали, прилежно натирая лобовое стекло, и зеркала его интересовали куда больше всего остального – но за ними дольше всего следовал лишь белый лимузин, максимально не подходящий для вражьей погони, и оттого он, посовещавшись с собой, унимая скуку, цеплял взглядом обивку салона, огрехи фонарных ламп на черном плече, гордость, злость, вину, непримиримость и пятнистые, словно змеиные спины, старческие руки.
Брюс отвернулся к своему окну, раздраженно рассматривая рукав своего пальто.
– Ничего, что бы касалось вас, молодой человек, – надменно ответил Альфред, и только достаточно хорошо знающий его человек мог заметить, что он разъярен.
– А в глаз? – злобно пообещал жуткий клоун, прищуриваясь: как ни странно, почуял эту ярость. – Или смотри, выбью тебе твою вставную…
– Джек! – мрачно осадил его Брюс, но услышан не был.
– Я должен знать. Витать в облаках не очень-то эффективно, мм? Хватит. Не услышал ответа на мой вопрос, – нетерпеливо зашипел Джокер, и получил неприлично снисходительный взгляд. – Эй. Не смотри на меня как на инвалида, Бэтси. Погоди, тоже дам интервью Дискавери, вместо того, чтобы шататься за тобой по закоулкам, будешь знать. “И у богачей в матрасах заводятся клопы” или… дай подумать… “У всякого в рукаве дурак сидит”. Исповедь гения!
Брюс обнаружил желание улыбнуться и отвлекся на выдачу себе строгого внушения за легкомыслие.
– Ты и есть инвалид, Нэпьер: у тебя нет куска души и огромная дыра в голове, – намеренно хмурясь, пробормотал он. – Во-он там, за левым ухом.
Джокер не принял какого-никакого, но встречного движения, и насупился, не менее надменный – за сменой его фальшивых настроений было не уследить.
– Только ты можешь понять меня, Фре-едди, – с предельным драматизмом протянул он через паузу посреди гробового молчания. – Выношу тебе благодарность за содействие. Зачту. В чертовой кладовке у копов твой холеный мальчик не получил бы должного обхождения, мм?
– Не стоит приносить благодарности, сэр, – незамедлительно откликнулся старик. – Я поступаю так в соответствии не с мерой моего понимания, которая, кстати, как никогда низка, а повинуясь долгу.
– Понял. Больше не побеспокою, – заледенел клоунский голос, занижаясь, и Брюс вопреки своей воле поймал равнодушный темный взгляд в зеркале заднего вида.
Пустой и маслянистый, он напомнил ему внимательные глаза безмозглой лесной куницы.
Слишком ярко освещенный мертвенно белым диодом верхней лампы Джокер вдруг скривился, наморщивая свою хищно окрашенную солнцем переносицу, и соглядатай вздрогнул: выражение изменилось, плавно перетекло во что-то совершенно иное – и новый, понимающий, высекший лучи у уголков глаз, насмешливый взгляд вдруг напомнил ему взгляд отца.
Обычно непроницаемые, его серые глаза светлели только в моменты абсолютного покоя – и Брюс не смог вспомнить, чтобы это касалось когда-то его самого. Так он смотрел на мать, так он оглядывал Альфреда, когда тот начинал суетиться со своими бесконечными домовыми обрядами…
Был ли он, беспечный, избалованный сын, беспеременным источником отцовского беспокойства? Может, он правда был настолько жалким сосунком, изнеженным окружающими в объятьях, что заслуживал некоторой… строгости?
И если бы он мог еще хотя бы раз… Но он не мог. Больше никогда.
Насмешливо поблескивающий карий глаз, на который Брюс пусто пялился, рухнув в прошлое, вдруг подмигнул ему.
– Как насчет дорожных игр! – прохихикал Джокер, наслаждаясь произведенными вычислениями. – Сколько времени понадобится баптисту, чтобы…
– К Нэштону ездил, что-ли… – быстро перебил его Брюс. – Я тебе лицо разобью. Сколько мне на это надо времени?
Когда их желтый Форд въехал в самый безнадежный район южного пригорода графства – Готэм отравил собственный подол, и люди покинули дома из-за доровизны аренды, несоразмерной на фоне общей криминогенной беспокойности – Брюс немного утешился грядущими лишениями, позволяющими ему немного побичевать себя и в физической плоскости.
Но оказалось, что это еще не все.
– Пешком! – объявил Джокер, оглядывая окрестности словно сбежавший из зоопарка жирный тепличный питон и, терпеливо дождавшись освобождения заднего сиденья, поднял загодя вырванную с мясом подушку, из этого странного тайника извлекая в темноту потертый номерной знак. – Да, может и по г…
От рыжины среднезападных лугов горизонт казался окровавленным.
– Заткнись, – холодно перебил его Брюс, пристально изучая, как ловкая фиолетовая рука меняет родные для машины номера Висконсина на фальшивые Иллинойса.
Колючий ветер совсем обнаглел, забрался прозрачной ладонью ему за пазуху – антрацитовая рубашка надулась парусом, казалось, удерживаясь на теле только с помощью тяжести пальто – обхватил, обрушился, облепил каждый изгиб темной тканью.
Джокер, с головой закопавшийся в окрестные кусты с целью сокрытия улик, казалось, оскорбился.
Выбравшись на обочину, он вальяжно потянулся с явственно ощутимым хрустом, так, словно чувствовал себя совершенно непринужденно: уже изученный признак крайнего притворства.
Окружение производило угнетающее впечатление.
Дорога, впрочем, была вполне приличной – просто давно нехоженая тропа в мертвый поселок не могла быть чистой – разливная грязь порыжела от опавших листьев, щедро размоченных, сваренных в кашу обильными дождями уходящей осени.
Снова пошел снег, крупный и раздражающий, скользил, не тая, но температура почему-то подскочила, даже несмотря на второй час ночи.
Темнота была тиха и равнодушна.
– Моя чертова сумка в твоем доме, – снова нарушил молчание непривычно даже для себя мрачный Джокер, и дикая усталость наемного работника в его голосе поразила Брюса. – Решат еще, что Фред и есть Дж…
– Просто помолчи, – несозвучно угрюмой беде выплюнул Бэтмен, и скривился от ледяной боли в висках. – Ты думаешь, кто я? Они не осмелятся. Это Бэтмен изгой, не Уэйн.
Изо рта вырывался равнодушный пар.
– Или Уэйна примут за Джокера, мм? – злобно поднажал злодей, обидчиво взглядывая, как ботинки за страшно-сказать-сколько-долларов равнодушно загребают слякоть и ломают тонкие корочки льда у мелких лужиц.
Брюс только мрачно отвернулся, но…
– Я знаю Джокера, – вдруг неожиданно даже для себя пошутил он, ведомый чем-то светлым, рожденным как противодействие плохому дню, мерзкой погоде и хроническому одиночеству, – размер не тот.
Джокер снова и неожиданно подношение не принял, и заткнулся, хотя Брюс ожидал потока сознания (о, наши размеры нигде не совпадают, Бэтси, мм?), отчего-то не созданного этим кривым ртом.
Альфред вдруг ясно увидел, как поочередно оттаскивает обоих за уши и ужаснулся.
– Я убрал ваши вещи, сэр, – особенно чопорно выдал он, стремясь прогнать даже малейший призрак непочтительности, и унять обоих. – На всякий, даже самый невозможный случай.
Дорога вдруг оборвалась, обернулась унылой луговиной – скорее всего, бывшим декоративным газоном – и в похрустывающих фиолетовой кожей руках Джокера зажегся зеленоватый огонь миниатюрного фонаря, хотя небо было ясным, и луны могло хватить: практичный и предусмотрительный, как всегда…
Брюс обнаружил, что слишком долго смотрит в его спину, и отвел взгляд, уставился себе под ноги.
Словно закисшая, подушка увядшей, желтоватой травы при каждом шаге сочилась мутной дождевой водой, стекающей по обуви кривыми ручейками – и он засмотрелся, вдруг найдя это посредственное зрелище почти медитативным.
Идти оказалось далеко, и пункт назначения поражал воображение.
Ни одного целого дома?
– Зато ни одной камеры, – пояснил Джокер, когда Альфред с интересом уставился на гниющую тыквину, насаженную на вилы, основательно вкопанные у стены заброшенного уличного сортира.
Зубья прутьев торчали у засохшей плодоножки словно вершины короны. Безвкусная шутка: тыквоголова-джек, насквозь коронованная тупыми лезвиями.
– Не слишком ли далеко от… – отмер наблюдательный рыцарь-изгнанник, но договорить ему не дали.
– В самый раз, Брюс, – вяло осадил его Джокер. – Не забудь, кстати, как меня зовут.
О, как он мог это забыть – Джек-Джек-Джек, и никакого спасения…
– Забытьем тут заведуете вы, Хью Морист, – зло выплюнул он, и придержал перед стариком указанную дверь. – Думаешь, я повешу над дверью праздничный транспарант с твоим именем?
Запыленный одноэтажный дом, состоящий из тройки (помимо просторного проходного дэна-гостиной, пустого и удивительно чистого) запертых комнат, на удивление, был относительно цел, но совершенно заброшен.
– На кухне еда и для тебя диван, Фред. – раскомандовался Джокер, цепко оглядывая вид из окна, усмехаясь, когда в отражении увидел оценивающий, унылый взгляд слуги на вымазанные в грязи ботинки его дофина: мечтает вычистить. – Ложись спать.
Ничего не замечающий Брюс устало привалился к стене крохотной прихожей.
– Не смотри так, Бэт, – не удержался от очередной насмешки чертов клоун. – Там матрас. Иронично, да? Но у меня не было времени.
– Ты меня достал, Джокер… – почти застонал загнанный в угол Бэтмен, крепко сжимая кулаки. – Не забудь как следует извиниться за сортир на улице, раз уж считаешь меня комнатной фиалкой-олигофреном.
Экстремальная шутка в джокер-стиле подействовала неожиданно благостно: носитель этой особенной клички застыл и предался блаженным расчетам ответа, Брюс ужаснулся себе и поостыл, почти смущенно ступая в глубины убежища, чтобы обозреть предложенную обстановку.
– Неоновый леопард… – медленно произнес он, глядя на единственную лежанку, небрежно брошенную у стены. – Отличный вкус, Джек. Спасибо, что не радуга или флер-де-лис.
На кухне Альфред позволил себе всласть накачаться головой, невозмутимо извлекая из припасенного на все случаи жизни “тревожного” набора беруши: терпеть этих двоих в таких лошадиных дозах не мог даже он.
– Ложись спать, Брюс, – наконец выдал вместо остроты Джокер, от усталости и вынужденной отмены аддерала находящийся в не самом подходящем для вербальных игрищ состоянии. – Сортир вообще-то в доме, слева. И душ, и там даже есть горячая вода. Переносной бойлер. Хотя не такой уж он и переносной, если хочешь знать.
Он хвастливо пригладил свои невозможные волосы, вскидывая брови, скрывая под этим жестом что-то неясное, и принялся застегивать пальто.
Прошедшие недели истощили его, истончили еще больше; испепелили и без того небогатую духовную полость его мутной, темной личности. Казалось, что все, что он мог, он сделал, словно питал что-то, удобрял, и теперь в нем не осталось ни капли крови – хватит, может, только чтобы наполнить иные сосуды зноя.
Непроницаемый, он между тем отражал свое нутро, двойное дно, потайной карман – его губы побледнели до синевы, под глазами пролегли серые тени, в негостеприимной прохладе коробки комнаты дрожал пар дыхания; на висках выступил пот; его полная, прямая переносица раздулась и покраснела, словно от мощного, но смазанного удара, и правая ноздря периодически принималась кровить. В этом освещении, блеклом и голубоватом от дрянных ламп, он казался пришельцем из морской пучины – давним утопленником с зашкаливающей вирулентностью, чья плоть готова вот-вот отойти лоскутами, выпуская яркий трупный яд – так он был некрасив.
– Ты ужасно выглядишь. Останешься здесь, – властно заявил Брюс, разглядывая правильные, приятные черты, проступающие через искаженное нескрываемо мерзкой натурой лицо, сам не понимая, как резко к нему возвращается самообладание. – Не заставляй меня…
Когда он впервые увидел его чистое лицо – апрельское, пьяное, измученное – он выглядел ровно так же – и можно ли было удивляться, что это смутило его теперь так сильно?
– Не заставлять тебя чего, Бэтси? – нахально прищурился чертов клоун. – Напомнить тебе условия? Три пули в твой титановый задок всего сутки назад. У тебя есть хоть одно целое место на твоем мясце, мм? Ты тоже выглядишь не очень. Будто собираешься наблевать мне на ботинки.
Привычная атмосфера противостояния оживляла Бэтмена практически на глазах.
– Твой острый язык погубит тебя, помяни мое слово: иногда ты даже не подозреваешь, что несешь… Пара ушибов не помешает мне отделать тебя, Дже-ей. – кровожадно просмеялся он почти против воли, мимоходом осторожно осматривая пределы клоунской осведомленности. – Особенно когда ты в таком состоянии. Похож на кантри-певца, насильственно выведенного из запоя.
– Ты еще не видел мои фотороботы. От того, что составили в Джорджии, я до сих пор никак не отойду.
– Зато я видел твой магшот, небрежно наброшенный неким Иеронимом. Отвратно.
Воспрявший Джокер только фыркнул, но когда Бэтмен отлепился от стены, неожиданно оказался на расстоянии протянутой руки, провокационно полыхая своими странными глазами.
– Вот это я понимаю, Бэтс, тяга к развлечениям. Сильно! – лукаво выдал он, в нескрываемом наслаждении основательно наглаживая нижнюю губу языком. – Но я не испытываю интереса к…
– Тебя это устроит? – серьезно оборвал его Брюс, пришедший от близости его тела и слабого травяного запаха в удивительно загадочное вялое состояние. – Если мне не быть…
Он замялся, сразу же жалея о своей поспешности – то, что он хотел сказать, было важным, но могло прозвучать не так, как подразумевалось, информативно, воинственно и надменно – а жалко, может быть, или даже недопустимо жалобно.
– Ты о чем? – насторожился Джокер и выпрямился, в гордости спины вдруг становясь чужим и усталым.
Неожиданная бэт-оттепель поразила его и озадачила.
– Если нет больше Бэтмена, вот о чем я, – с нескрываемым отвращением выплюнул Брюс. – Нет даже “молодого Уэйна”. Вряд ли тебя это устроит, мой беспокойный враг, мой противоречивый друг. Никаких развлечений, верно?
Сбитый с толку Джокер с сомнением оглядел его, продолжая разлизывать губы, не умея почуять от этого человека по-настоящему недобрых намерений.
– Мне похер, будь хоть коммунистом, – он мечтательно оскалился, показывая желтые зубы. – Или можешь, например, обирать простаков по барам в Божиер-сити. Жуткая дыра, но в этом плане там есть где разгуляться. Хотел бы я это видеть! Я тебе не рассказывал, как…
Брюс почувствовал, как как левый висок пронзает спица острой боли: привычные трюки манипуляторов? Ледяные пощечины перетекают в теплые ладони рукопожатий – гадость.
– И что ты предлагаешь? Пользовать по чужим кредиткам банкоматы на корточках, а потом идти пропивать награбленное? – как можно равнодушней прокомментировал он странные фантазии, почему-то прозвучавшие как обещания. – Быть аферистом стыдно, умник.
Прямое указание на названный на французский манер луизианский город стоило игнорировать: ловушка или случайность, не имеющая к истине никакого отношения.
– Хреновый план: там две камеры. Внизу тоже, – Джокер самодовольно приподнял брови и улыбнулся шире. – Но как хочешь. Лесорубом-то не стыдно?
– Что? Почему вдруг…
– Самая опасная профессия, опасней еще не придумали. – терпеливо пояснил клоун, пускаясь в долгие поиски чего-то по карманам. – И да, наша менее опасная.
Этот дополнительный комментарий, столь непринужденно выданный, окончательно разъярил ссыльного героя и он благоразумно отстранился, и сил на то, чтобы уточнить, к какому именно роду деятельности безумец относит их оригинальное мастерство, уже не осталось.
На кухне уже выключился свет, а Брюс все исходил бессильной злобой.
========== Глава 98.’ ==========
Брюс раздраженно вздохнул, сдаваясь, и последовательно скинул на пол кашне, бушлат, ботинки…
Тяжелая атмосфера невзгоды наполнила странный приют, и Джокер имел честь видеть, как гордый и сильный человек невозмутимо опускается на дешевый матрас в грязной дыре, опирается совершенной спиной в штучном шелку на пыльную, заскорузлую, царапистую от облезающей краски стену: принимает его недостойную руку.
Невозможный человек, удивительный, непознаваемый, надежда, и никакого выхода. Исчеркать, отравить своей радиацией, вызвать необратимые изменения, спустить с небес на землю – и Джек Нэпьер, мразь и ублюдок, почти испугался своего существования, с которым у него и без того были сложные отношения.
Он щелкнул выключателем, окончательно лишая комнату освещения, и Брюс закрыл глаза, уныло наблюдая, как тают желтые световые пятна на внутренних сторонах век.
На открытые участки кожи опустилась промозглая, влажная тишина не-жилища, в горле жгло от ледяного ветра, и за окнами ночь не издавала ни звука – ни шорохов шоссе, ни птиц, ни шелеста веток не отзывалось в сердцевине осени: тоска.
Не надо было ехать сюда, стоило остаться, и посмотреть, что затеял тот, кто тоже готов был перехватить его у управления – его появление было очевидно.
И тогда он не смог бы защитить Альфреда.
Шуршание одежды вспыхнуло и сразу же потухло, и Джокер вдруг опустился рядом.
– Дж… – вопросительно начал Брюс, но его перебил издевательский шипящий смех, непривычно тихий.
– Ты же не хочешь замучать своего старика? – веско выдал самодовольный клоун, изнывая в собственном вакууме: у него было столько дел, а он сожалел только о неудаче с приручением героя, а попытавшись владеть, оказался угодливым прислужником. – Вот и не шуми.
Удивленный собственной гримасой Брюс заткнулся, спохватившись, только помрачнел еще больше, хотя в темноте, скрывающей все лишнее, существовали только звуки, и никто не мог видеть его лица – кто знает, может выражение, исказившее его, удивило бы его самого?
– Брюс, – снова позвал его невозможный союзник, и длинные пальцы застыли на его плече в опасной пародии на покровительственный жест.
– Чего тебе? – терпеливо процедил он, вяло размышляя, через какое время сорвется и потопит себя.
Но ему и правда было жалко ублюдка.
– Отсутствие Бэтмена меня и правда не устроит, – не смутился витающего в воздухе презрения Джокер. – Это самое занятное существо в этой унылой стране.
Усталый герой, весьма противоречивый в своих духовных поисках истины и гармонии, привычно стиснул зубы, захватывая неожиданно горячие клоунские пальцы в свою ледяную горсть.
– Я прекрасно знаю твою настоящую пасть, коллега, – почти пожаловался он, с разлету выбрасывая ненужную руку. – Мог бы и не говорить.
Чудовище разочарованно захлюпало слюной.
– Не хочешь поговорить о всей этой шумихе вокруг тебя, мм? – со странным холодком поинтересовалось оно.
– Нет.
– Даже если я был в сердце этого не самого, надо признать, эффектного представления?
– Не хочу.
– Как ты вообще так попал, ты же летучий? Неужели жизнь сраного копа стоила того, чтобы не удрать на тросе? Она была бы не на твоей совести. Знаю, ты боишься этой своей совести… Видишь, как я осведомлен, Бэтмен, занятно, правда?
– Иди к черту, Джокер.
Темнота рассеивалась, подчиняясь привычке глаза.
Изнывающий от очевидности своего поражения Джокер закрыл глаза, вытянул свои шикарные ноги, закованные в фиолетовую шерсть – надменному герою пришлось по душе это неожиданное представление – и затих.
– Ты вроде куда-то собирался? – хрипло спросил Брюс, пытаясь унять неприятное отвращение к этому человеку: оно было щедро намешано с чем-то мелким, гранулированным, и перед необходимостью разбираться в этом объеме он откровенно пасовал.
– Уже нет, – ровно отмахнулся Джокер, но левый шрам, едва, но видимый во тьме на белом полотне его кожи, искривился слишком сильно, словно неровный, кривой шов, пересекающий туго натянутую ткань. – Пришел под бочок. Если придушу тебя во сне, уж извини. Предпочитаю вызывать страх, а не ассоциации с народным творчеством.
Брюс изобразил величественное спокойствие, обмякая под гнетом отвращения, зовущего его наделать глупостей.
От психа тонко шел коктейль его существования: травяной запах мыла почти потерялся в запахе пота и пыли, но он был, и был слабо разбавлен мускусом. Сгорбленные плечи безуспешно пытались скрыть неуверенность, но она была так мощна, что это было просто смешно; белые руки свело птичьей судорогой.
Молчать и быть спокойным рядом с этим жутким бураном было странно, но выходило ловить даже тонкости – от него исходили и все те же шорохи ткани и растворенные в темноте тени укрытой тучами луны; волны простудного жара – невеликое, но влекущее тепло тела.
– Почему? – придавленно спросил Джокер наконец, лихо затевая старые разборки. – Почему ты такой прочный? Меня это жутко злит. Но я еще не сдался. Не сда-ался, слышишь. Думаешь, я слабак?
Измученный самим собой Брюс охотно откликнулся.
– Предположим, – ядовито признал он. – И почему ты такой слабак, Нэпьер? Загребаешь жар чужими руками? Хотел, чтобы они сломали меня? Может, еще расскажешь мне, каким я должен быть? Что делать? Завидев твой наточенный на мой город нож, я бегу к тебе, вывалив язык – чего ты еще хочешь? Не стоит тебе кичиться этим, ничего особенного. Ну что, ловил на живца, клоун? Использовал меня?
Но все это были недостойные глупости.
Он не ждал ответа, но Джокер вдруг скривился, словно от боли.
– Ловил, – признал он, ощупывая свою распухшую переносицу, и попытался встать: снова трусливо сбегал, разочарованный – все обстояло с “они” и “он” ровным счетом наоборот. – Использовал тебя. Но клева не было. Ничего не поймал.
Брюс, разъяренный нелогичной после навязываемого цирка попыткой побега, клацнул с усилием захлопнутой злобой челюстью и повалил его под себя, с наслаждением и со всей силы впиваясь пресловутым французским крюком в бедро под фиолетовой тканью.
– Ты ведь этого хочешь, да? – зашептал он, захлебываясь черной радостью владения. – Вот так, Джокер, во-от так ломаются герои. Не понимаю только, как ты можешь быть так глуп, чтобы…
– Не так, – злобно проныл придурок, начисто игнорируя боль, словно был не способен ощутить ее в полной мере. – Не так ломаются. Не знаю как, но не так, Брюс.
Он замолк на полуслове – скользкие губы, в мясо растресканные ледяным ветром и неловким розовым языком, прижались к уголку губ Брюса, вызывая почти ранение, почти страдание: глупое животное.
Обладая обширным опытом в расшифровке жестов этого безнадежного психа, тот прекрасно знал, что это: очередная фальшивая попытка зачем-то его размягчить – почти сакральное касание, использованное так лживо… Однажды и он сам поступил так, растерявшись в глубинах Айсберга, и знал теперь, как это глупо – обманут лишь обманщик. Разумеется, он ему не ответил. Но он хотел? О, он хотел этого больше, чем когда-либо.
Однажды свергнуть, переломить: увидеть падение этого человека первым и единственным.
– Ты не понимаешь, с кем связался, – зашептал он вместо поцелуя в кривой рот. – Тут кто-то, может, и готов сломаться, но ты ведь знаешь, что это не я.
– В этом-то и смысл, – вдруг совершенно спокойно просипел Джокер, прикрывая глаза рукой от привидевшегося ему южного солнца. – Мне хочется этого, а я всегда следую только за своими желаниями. Когда ничего не остается, не очень-то знаешь, куда идти. Зачем тебе поднимать себя из той дыры, в которой рухнул, не знаешь.
У пястной кости нелепо использованной в качестве занавеса руки все еще белела памятная перевязь.
– Давишь на жалость, трикси? – рассвирепел Брюс, привставая, и собирая безвольное злодейское тело в подобие человеческой позы, следом вспыхивая и ужасаясь себе, как и многие дни прежде: этот мужчина, ему-подобный, не марионетка, не объект, не вожделенная игрушка. – Просто ты дефективный, и ты это сам знаешь – странно, странно… Где ты получил в свое лисье лицо? – вдруг спросил он, повинуясь порыву. – Кто намял тебе бока, Джо-кер? Нашел себе нового героя, которого можно изводить?
– Я тебя не слушаю. Но представь: Бэтмен, содержащий Джокера, – продолжил чертов клоун вдруг таким медовым тоном, чтобы стало ясно, что он снова готов обмануть. – Но я не могу наполнить тебя. Ты все обращаешь во что-то совершенно иное, становишься еще чище…
Это безвольная подсказка была слишком жалкой.
– Я мыслю похожими категориями, – неожиданно даже для себя признался Брюс, твердея, и вдохновенно набрал в легкие побольше воздуха, жарко прижимаясь к тощему телу плотнее, чтобы провести самовольную инвентаризацию – пальто исчезло, исчезли пиджак, глупый галстук, обувь; ребра все так же выступают, облеченные в мышечную броню гимнаста, бугрятся шрамы, течет слюна – оглядывая темноту, тщательно прогладил костистую плюсну стопы, граненую голень – так, словно ласкал продажную женщину, благосклонно рассказывая о щедрости своего до поры равнодушного тела; нагло, самодовольно облапал клоунский пах, подцепляя ногтями нитяную строчку ширинки; растер твердые бедра, плоский живот, хрупкую шею…
Луна снова куда-то отлучилась, в почти полном мраке убежища на него уставились злые темные глаза, и он вдруг порадовался, что зрение успело адаптироваться к темноте к этому моменту – это было красиво, у него так мало приятного в жизни…
Способность ценить такие малости, обнаруженная им в себе в последнее время, неизменно удивляла его.
– Ты придурок, Уэйн, – зашептал Джокер, недовольно, почти печально скалясь. – Совсем… Свихнулся, совсем. Ты просто наживка, знай свое место, просто разменная…
Продолжить ему не дал влажный язык, лизнувший его в губы.
– И так ты пытаешься сказать, что ты тоже размениваешься? Ты ведь заслуживаешь этого, красавчик, – отрезал Брюс, поглаживая его больную руку. – Менял бинты? Покажи.
У его подбородка щелкнули хищные зубы, уподобляя больного глупому зверю, не желающему показывать человеку свое ранение, и он рассмеялся.
Прозвучало зло.
Джокер прищурился, заметно обезоруженный неверным смехом – все темные планы, все острые мысли – все померкло: в висках застучала боль желания, жажда понимания.
– Убери руку, не веди себя, как шлюха… – тем не менее тускло засипел он, и досадливо утерся рукавом, почти обиженно удаляя обманчивую влагу чужой слюны: краткое успокоение, холодная ладонь, уложенная на горячий от болезни лоб, зыбкая иллюзия, антидот, неверный паллиатив…
Он совершенно серьезно рассчитывал на драку, даже на поединок, хотя бы на безобразную сцену, подобную странным поминкам Джилл, безумно позабыв, что происходит, если сложить вместе Бэтмена, Джокера и укромный темный угол.
Конечно же, он не менял перевязку – просто напрочь забыл про нее.
– Джокер! – радостно оскалился Брюс, разъяренный его помощью, его нежданной податливостью, его серьезностью. – Не хами. Следи за собой, хоть немного скрывай, до какой степени тебе нравится наблюдать, как я мечтаю вцепиться в твое лживое горло… Проклятье, тебе ведь только это и нужно! – вдруг понял он, пораженный. – Ты ведь этого хочешь: чтобы я прыгал вокруг тебя, как злая собачонка! И больше ничего, совершенно ничего.
Он совершенно позабыл о твердом намерении придушить свое влечение к Джеку, к самой концепции их ночных столкновений, будь обмен ударами или поцелуями.
– Это я-то хамлю? – возмутился злодей, игнорируя не самую сенсационную, но совершенно точную догадку, но геройские пальцы, до этого только восхитительно придавливающие дугу возбуждения через ткань, задвигались, быстрые, высекая из него пораженное, частое дыхание. – О, черт… Черт, Бэт, убери, или я за себя не ручаюсь. Ты же знаешь теперь, что не ручаюсь… И почему тебя так волнуют мои желания?
Руку Брюс, конечно, не убрал – наоборот, ожидаемо оценил чужое возбуждение гибкой семеркой по десятибалльной шкале, и пустился в поиски высших значений.
Плечи соприкоснулись, ярко пробуждая память – но теперь животный нерв похоти был уничтожен единственным себе достойным соперником – злобой, горящей в прежде праведной груди – и Джокер начал стремительно мрачнеть.
– Не дергайся, – зашептал несдержанный Бэтмен, растирая правый шрам губами после каждого слова, нащупывая в грубой ласке жалкое горло. – Это просто глупо. Ты провоцировал меня, теперь я провоцирую тебя – все честно. Расскажи мне, что ты чувствуешь, когда я ласкаю тебя? Омерзение? Гадливость? Я недавно понял, что знаю это. Когда я касаюсь тебя, когда мы притворяемся, что пытаемся побороть друг друга без нижнего белья… Тогда тебя передергивает, и это не имеет ничего общего с возбуждением.
Злобно дыша, распустил зеленые волосы, неосознанно стремясь сделать подвластное себе тело как можно более привычным – глупые шутовские одежды, до поры неопознанное чистое бритье ножом, сейчас непривычно неаккуратное, не в полной мере уцелевшие, но стабильно ухоженные ногти на длинных пальцах, ужасная Улыбка: все, как всегда, все, как и прежде.
