Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 68 страниц)
– Сразиться? С тобой? Не хочу. Это не я. Я бы вскрыл ее гораздо лучше, даже как-то обидно, что ты считаешь меня таким неумехой. Скажи лучше, что будет, если кто-нибудь ограбит бабулю на улице, одетый в маску клоуна, мм?
– Как ты смеешь сравнивать… – прогремел Брюс, приходя в большую ярость от промелькнувшей надежды: это не он? Но это было безнадежно. Он сразу ее узнал.
– Так это я, да. Все это часть моего грандиозного плана. От ланит до лона, так сказать.
Не-Джек захихикал, довольный новой черной шуткой.
– Неубедительно. Даже не стараешься. Ты вернешься в больницу, – сумрачно рыкнул Брюс, немного усмиренный привычным образом черного шута – верно, это не Джек, того никогда не существовало. – Вставай и постарайся отвоевать себе свободу, потому что я серьезно.
– Еще немного. Поднажми, – псих подался вперед, из коленопреклоненного манекена перетекая в подобие позы рисового крестьянина, оскорбившего самурая. – Что ты будешь делать, когда все вскроется? Тебя это не сломает, Брю-юс? О, я буду так мертв к тому времени. Не хочу обратить тебя так просто. Хочу, чтобы ты умолял меня об этом.
Белая рука огладила геройское колено так нежно, что стало понятно: это первое серьезное предупреждение.
– Джокер! – предупреждающе прошипел Брюс, все же отшатываясь: он мог сейчас легко сотворить непоправимое.
Но псих не услышал предупреждения.
– Ты превосходен. Отлично.
Окаменевший кулак впечатался в солнечное сплетение клоунской груди, вырывая случайный всхлип и хрящевой хруст – и Брюс осатанел от того, как слабо он бьет, как ужасно останавливается его рука…
Он шагнул вперед, уже входя обратно в человеческое обличье, ухватился за худые плечи, сухо страдая от того, как невозможно больше никогда понять это бездушное тело; как опустились руки, как ядовита эта слюна, блестящая от всплывающего в день солнца на отчего-то плохо пробритом подбородке.
– Такая несносная девочка, Элизабет, – ласково прошептал придурок, жмурясь и вскидывая брови.
Брюс молча ударил его ногой по ребрам – несильно, но болезненно. Мощь собственного бешенства поразила его, и он убедил себя убраться от клоуна подальше.
Надломленный Джокер глубокомысленно пожал плечами, снова пытаясь встать.
Брюс ему этого не позволил, сильно захватывая его предплечья, снова удерживая, впечатывая его в пол.
– В тебе ничего нет. Ничтожество. Как я мог быть так глуп, чтобы увидеть тебя? – горько выплюнул он, печалясь по своим иллюзиям.
И чуть не отшатнулся от выражения, исказившего изуродованное лицо: загнанный зверь. Глаза горят, медная радужка почти вся была занята расширившимся зрачком.
Джокер был в ярости. Наконец-то.
– О, тебе сейчас хорошо? Брюс. Брю-юс, – горечь в его голосе была чем-то совершенно новым, но ему внимал беспеременный источник открытий: ручной герой или идеальный враг. – Тебе нравится?
Никто не развлекал его больше, даже если он доставал нож.
Псих вдруг ухватился за пленившие его предплечья, и с усилием, но перекатился, подминая под себя опешившего героя. Ему почти удалось ускользнуть (хотя больше всего не-Джек хотел бы сейчас повыступать с программой тотального апокалипсиса, которую он неизменно применял, когда окончательно испоганивал окружающую среду), но тертый какими-то иными, чем лигийные, тренировками, противник непринужденно ухватил его под рот, совершенно стыдным образом помещая крюк руки за правую изуродованную щеку.
Джокер усмехнулся и выдернулся, разрывая непрочную плоть о стальные пальцы.
Хлынула кровь, удачно попадая во вражьи глаза, и это было погано: на излете она превращалась в гнойные семена, или это только кажется?
Новая попытка бегства тоже не увенчалась успехом: ему удалось подняться на ноги, даже метнуться к тайнику с Глоком, но цельнометаллический Бэтмен был уже за его спиной. Джокера заколотило: они так хорошо чувствуют друг друга? Брюс сейчас был все еще слеп.
И он не стал медлить, и в самом деле достал нож – какой смысл скрываться и дальше?
Комментарий к Глава 63.
*мужественно пытается не ныть* Приветствую, товарищи зрители).
Обратите внимание на изменения в шапке. Как выглядит со стороны – хз, на деле ничего принципиально иного, чем мои обычные беспомощные попытки передать свои мысли). Но у меня там в тексте огромная дыра (т.о. ни черта не готово), которую перекрыть пока не получается, сжирается время и внимание рассеивается, поэтому логично предположить, что и без того невысокое качество этой поделки должно упасть, так что буду рада указаниям на мои огрехи и лажи).
P.S. Все плохо, но все будет хорошо)
========== Глава 64. ==========
Ошпаренное сердце разогналось и понеслось стучать, бешеное.
– Вставай на колени, и открой ротик, Брю-юс, мм, – мечтательно проурчал Джокер, шумно вдыхая воздух, борясь только с невыносимый головной болью: ровно через четыре секунды… – Развлеки меня. Одолжить свои чулочки, мм? О, кто-то тут заслужил показательную порку, ты так не думаешь?
Момент был выбран с иезуитским коварством, и это ожидаемо разозлило и без того надломленного чем-то неясным врага еще больше.
– Просто скажи, чего ты добивался? – надменно взвыл снова зрячий Брюс, но лишенный иного обзора, и ослепляющая ярость окончательно потопила его: этого промедления на вскрик, означающий многое (смертельно раненое самолюбие, сомнения в объективной реальности, в собственной состоятельности) хватило, чтобы враг со стеклобоем добрался до его коленей, отсчитав ровно до четырех.
– Я говорил тебе… Не моя… вина, что ты… невнимателен.
И, словно фантастический наладчик наоборот, Джокер привычным жестом лишил жертву мобильности, кривясь от омерзения.
Хруст был, может, и внушителен, но весомей была полная невозможность соответствовать эталону прямоходящего: Брюс Уэйн пал ниц перед преступником.
Рухнул на пол, искореженный болью, гневом и печалью. Последнее было хуже всего – полупечаль-полуобида, самое жалкое состояние. Несчастные суставы подогнулись, на плечи надавила голая вражеская ступня, и он опустился на живот, уткнулся лицом в натертый заботливыми старческими руками паркет.
Побелел от унижения.
– Хочешь знать, почему я никогда не проводил против тебя этот прием? Не-не, это скучно. Скука. Давай лучше обсудим твое чувство юмора, точнее, его отсутствие, – самодовольно поддал жару чертов предатель, усаживаясь перед поверженным героем на корточки, совершенно неосторожно, а потому глумливо. – Вот… например, теперь я говорю тебе: чем больше в тебе чистоты, тем большее можно запачкать. Ты бы сказал мне что-нибудь вроде “Классические речи опереточного злодея, Дже-ей, как банально”, и мы бы могли так, слово за слово…
Брюс, конечно, ничего такого не сказал, только взвыл и дернулся, излучая настолько лютую ауру разрушения, что последние крохи самообладания покинули Джокера, и тот поспешил усесться на геройскую спину, малодушно отдаляя собственное падение.
– Какая экспрессия, Бэт-мен, – восхитился он, беззаботно посмеиваясь. – Гвоздь программы. Я ждал этого, знаешь? С того момента, как ты хлебал из меня в том отеле в Милуоки. Когда воспользовался мной. Печальное зрелище. Я даже поверил, ты так хорошо скрывался, но понимаешь, какая штука: ты такой же, как они. Это сводит… сводит меня с ума.
– Ты просто безмозглая шлюшка, Джокер! – прорычал Брюс. – Тебе все это нравилось.
Уши вдруг заложило, зашипело отчаяние, и какое-то время он слышал только неровное движение своей крови.
– О, да, мне нравилось. Мне нравится, Брю-юс, – засмеялся отвратительный шутник, паскудно кривляясь и паясничая, и оцепенение геройского тела рассеялось. – Я прямо не поверил в свою удачу. И говорить начистоту та-ак весело. Вот и я говорю начистоту, верно? Но ты не можешь меня понять. Никто не может.
– И что же ты хочешь сказать начистоту, Джокер? – почти детские речи придурка немного успокоили Брюса, но в полной мере это было невозможно – пока он оставался рядом, пока он сам оставался в таком положении.
– Я-а? Я имею право хранить молчание. Что случилось на самом деле, Брюс? Наш герой мучается от невозможности быть обычным, верно? – захихикал цирковой ублюдок, шумно хлюпая слюной и кровью из своего отвратительного рта. – Но это ничего, ты особенный. Был особенным. Но наивным. Пустил змею к себе под бочок так просто, мм… И теперь. Теперь. Боишься смерти, глупец?
– Нет, – прошипел правду Брюс, пытаясь только не дать дрожи гнева сотрясать его: вдруг враг подумает, что это страх или боль?
Эти жалкие мысли разозлили его еще больше .
– Тихо-тихо… Конечно, ты боишься, – неверно прочитал по напряженной спине Джокер, издевательски и нервно поглаживая жертву по волосам. – Моя глупая, слабая, дрожащая мышка.
Темно щурясь, он все же вздрогнул, потому что Бэтмен поднимался, несмотря на угрозу – никакого страха?
Это его так поразило, что он застыл, заполучил на каждое плечо еще по паре тонн призрачной тяжести – теперь, когда он осмелился на откровенность, его наконец вышвыривали. Потому что он чудовище? Что стоит одна шлюха? Ничего.
– Брю-юс? Как вы это определяете? Навсегда теперь мертв? – торопливо зашептал потерянный злодей, прикладывая ножевое лезвие привычным жестом у сонной артерии – чтобы наверняка – умело нащупывая еще одну Крысу левой рукой. – Все уже выбрано? Никакой свободы?
– Ты хотел хранить молчание, уродец, – через силу прошипел игнорирующий реальную ножевую угрозу Брюс, продолжая свой подъем на недостижимый пока Эверест минимального самоуважения.
Джокер сглотнул, с досадой ощущая, как в глубинах мозга развернул свои черные змеиные кольца самый жуткий монстр: страх боли не-существования, клеймо слабости, заставляющий его грызть и нападать, лаять и истекать пеной.
Еще вчера это стоило бы волевого усилия – таиться было так важно, а страх никак не складывался…
– О, черт. Я просто урод… – вспомнил он, и кровь из искривленного и рваного рта снова символично достигла его ключиц, горящих от удара кулаком в смехотворной раме криво застегнутой рубашки. – Почему ты так слабо бил меня, Бэтс? Почему сразу не схватил нормально? Как ты это делаешь, я не могу понять…
– Потому что ты слабак, Джокер, – прорычал Брюс, для которого скинуть семьдесят килограммов не было проблемой. Отмудохать. Выбросить. Подмять под себя. Запереть.
– И что? Ты ненавидишь меня? – прошептал Джокер, привлекая внимание к ножевому лезвию нервными покачиваниями – верно, они могут убить друг друга. Бэтмен может убить Джокера? – Брюс Уэйн. Ты. Ненавидишь. Меня?
Брюс только взвыл и напрягся сильнее – еще секунда и его жизнь будет кончена.
Разве не этого он хотел?
– Ты убьешь меня? – радостно заскулил псих, все навсегда для себя решая.
– О, нет, малышка, я тебя отделаю и уложу в самой темной камере в Камеруне. Как тебе такое? – честно ответил Брюс, теряя рассудок окончательно. – Так, словно тебя никогда не существовало.
– Что? – проскрипел отвергнутый – теперь точно – Джокер, почти с восторгом предчувствуя мясную нарезку – и пусть потом будет грязно, но в процессе он будет жив.
– Наш чертов союз, клоун, его условия, которые ты так удобно позабыл. Я уже договорился. Готовься – будешь жрать и гадить по часам всю оставшуюся жизнь.
Адреналиновая ярость кипела, и закрыть себе рот у поверженного героя никак не получалось. Это были его слова? Нет, это были визги раненой гордыни.
Он потратил достаточно времени, чтобы научиться владеть собой, но этот человек всегда заставлял его выходить из себя. Неизменно. Каждый час, каждую минуту.
– Меня и не существовало. Пока еще, а потом… Это приятно, знаешь? – заурчал хищник над его ухом своим настоящим голосом, низко растягивая гласные. – Пускай ты просто отупел от гнева и самолюбви, да и голенький без своей скорлупки, но проверить было так приятно… Приятно, да? Я уже говорил это? Тебе весело, Брюс? О, Брю-юс… Ты доволен? Собой?
Брюс зарычал и поднял его в упоре лежа – напряглись вены, заскрипели зубы.
Джокер зашелся искренним смехом, истекая слюной на его затылок в пронзительно знакомом жесте, но он отлично знал, что время шуток закончилось. Время грязи, похоти, брызжущего семени – все прошло.
В любом случае, он был готов покалечить подонка. О, он прекрасно понимал Крока: переломить тонкие косточки на каждом пальце; лучевые, плечевые, каждое ребрышко; проломить грудину, перебрать позвоночник, ухватиться за ключичные якоря, расхрустеть презренный костяк…
Прорвать тугую бледную кожу этими острыми обломками; стиснуть сильно, чтобы колья костей пробили ему сердце, прокололи паруса легких, сделали невозможным извлечение речи из этого гнусного горла; осуществить контрольный серебряный выстрел в голову…
– Можешь катать меня сколько угодно, но главное условие, – угадал его мысли предатель, и лезвие в его левой руке точно и пронзительно впечаталось острием в стратегическое место на позвоночнике, – тебе не убрать. Я победил. Я одолел тебя, и теперь молись, красавчик. Я это говорил? Ты чертовски горячий, Уэйн. Может, мне погреть твою постель еще немного? Давай посмотрим… Что тут у нас, мм?
Джокер снова дико захохотал, заходясь, хрипя сорванным горлом. Левая рука-крыса скользнула между окаменевшим бедрам пленника, приласкала тупой стороной лезвия геройскую промежность, поспешно возвращаясь к позвоночнику – коронный номер: парализатор.
Он проиграл? Брюс так не считал, и приложил большее усилие, рассчитывая поменяться с преступником местами.
Это произвело должное впечатление.
– Я серьезно, Бэт, – прогремел совершенно непохоже на себя Джокер, перекинул Крысу поудобнее и приложил плененного рыцаря промеж ног – со всей силы, кулаком – стыдно, унизительно…
Брюс осатанел и поклялся себе отметелить придурка даже если остаток жизни надо будет провести в аду столбняка.
Только переждать плазменную боль в паху, чтобы эффективней задавить этого…
– Тихо-тихо, не пытайся насадиться на меня, шлюшка, – зашептал Джокер, и стало понятно, что он окончательно лишился разума. – Я делаю только то, что хочу, помнишь? И-чего-же-я-хочу? Может, сделать тебя инвалидом, мм? Каждую минутку будешь помнить обо мне, каждую секундочку, а когда Фред уже не сможет тебе жевать…
– Пошел на хер, Джокер.
– Ага-а. Уже. Неплохо, мне казалось… Ты боишься? – нож у горла вжался в голую кожу сильнее. – Тебе ведь конец, рыцарь ты херов…
– Ты не сделаешь этого, – вдруг понял запутавшийся Брюс, усиленно отталкивая Джокера к самому краю. – Ты просто трепло. Вот черт, да ты просто пустобрех… Твои угрозы ничего не стоят.
– О, я бы хотел быть в этом так же уверен, дорогая мышенька. Если я отмечу тебя собой… – вдруг прервался псих на низкое рычание, и приложил нож куда-то к его скуле. – Как ты думаешь, поможет это нам понять друг друга?
– Мы и без этого слишком понимаем друг друга, – выплюнул Брюс, под ледяной коркой невозмутимости визжащий от ярости. – Я чувствую, как ты дрожишь от страха. И правильно, мужик. Тебе конец.
С этого момента слова расплавились, прекратили свое существование в интеллектуальной плоскости.
Джокер шумно сглотнул – слюна булькнула, словно пузырь спирта в допотопном термометре.
– Сделать. Сделать… – он начал заговариваться, сотрясаясь истерикой. – Сделать тебя таким же уродливым, как и я? Хочешь искренне улыбаться с этого дня, Брюс Уэйн? Будешь иметь наконец полное право прятаться по теням. И никто не найдет тебя, никто. Никто. Никогда.
– Ты уродливый, верно, – прошипел Брюс, ничего уже не чувствуя. – Но чтобы исказить меня, тебя не нужен нож. У тебя был шанс все исчернить изнутри… Ты должен был сейчас отсасывать мне, и лить слезки, моля о прощении, чтобы я не выкинул тебя на улицу, давать мне клятвы, обеты и обещания, и тогда – может быть – получить возможность перекрутить мне мозги. Можешь приступать. Начни с моей уличной обуви: ее надо вычистить.
Джокер захохотал, вскидывая брови: похоже, он уже обратил Бэтмена.
Это было смешно? Оборотень. Теперь они совсем одинаковые. Они и были равнозначны? Он всегда был таким или это особенная радиация изменила его?
– Я не знаю… Почему… Но мне… – прохрипел он, давясь смехом, разбрызгивая слюну, запрокидывая голову так, словно на надломленной шее ему не сносить головы. – Совсем… Мне… Совсем не весело…
Он вдруг затих, широко размахнулся над благородным, вероломным, великолепным, тошнотворным… несуществующим рыцарем, и ударил его ножом в полную силу.
========== Глава 65. ==========
Брюс пришел в себя на операционном столе, почему-то вместо хирургической мозаики света, лиц и скальпелей увидел кафельный пол и отекшие ноги пожилой медсестры – теннисные туфли, бежевые чулки, синие канаты варикоза.
Джокер, чертова кукла… Джокер-Джокер-Джокер… Джокер…
Стон. След от удавки. Прядь волос. Доверие.
Наркоз отлично держал его, но он смог преодолеть…
В следующий раз он пришел в себя в медотсеке в своем доме.
Где-то вдалеке дрожал трансформатор, в вазе истекали свежей росой бордовые георгины, а на его плече лежала теплая старческая рука.
Он ничего не чувствовал. Мир не двигался. Планета больше не крутилась.
– ? – вскинулся он, обнаруживая, что голоса у него нет ни капли.
– Мой мальчик… – незамедлительно откликнулся дворецкий, и уселся рядом. Брюс его так и не разглядел – шея не поворачивалась.
Отлично, он все-таки парализован. Отлично. Отлично. Логичный исход для глупца, поверившего буйному душевнобольному, только потому что у того печальные карие глаза.
Просто замечательно.
Если кто и будет тут гадить по часам, так это он сам. Будет обречен до последнего вдоха видеть его перед собой, закрывая глаза, не умея забыть причину своего окончательного падения.
Это его неожиданно меньше опечалило, чем что-то еще, неописуемое, но схожее с потерей денег на бирже, что-то вроде потери контроля, и он окончательно помрачнел.
Он снова сложил пересохшие губы в безмолвном вводном обращении, пытаясь понять, что чувствует, мрачно улыбаясь своей обычной эмоциональной оледенелости, эмпатической ледовитости – теперь на это у него много времени, верно? – но духа вечных самокопаний у него теперь словно никогда и не было.
Пустота всосалась в него. Он был черств, болен, предан.
– О, мастер, вам даже нельзя сейчас пить… Потерпите?
Раздраженный Брюс попытался изобразить непослушным лицом досаду – он не ребенок, он только и делает, что терпит! – вопрос – ну что, трость это прошлый век, теперь нужна коляска? – горделивую отстраненность…
– Вы скоро поправитесь, – несозвучно его опасениям продолжил старик. – У вас сотрясение и повреждена затылочная кость. Вы сейчас на мощном обезболивающем, все же травма…
Старик все говорил и говорил, но его никто уже не слушал.
Брюс моргнул: он опять ударил его по голове. Просто вырубил?!
– Он опять ударил вас по голове и ушел, – завторил дворецкий, удобно севший больному на уши. Но он должен был, был виновен в какой-то мере… – Немного повредил вам оба колена. Ничего страшного, но существует риск, что пойдут разговоры. Ваша персона всегда была отличной пищей для будуарного злословия, так что я заказал врача из Лондона.
– ? – попытался изобразить вопрос его онемевший мастер, усиленно соображая неповоротливым от медикаментов мозгом.
– Очевидно, стеклобоем, молодой человек, – сразу же понял его старик. – Это ужасно, но согласитесь…
Это ужасно. Ужасно? Это слово не может описать всей ситуации: это было унизительно, словно он был ребенком или женщиной.
– !
– Это ваше дело.
Возмущенный Брюс скривился, как мог – “Я знаю, я идиот…”
Альфред тяжело вздохнул – мальчик должен отдыхать, но он проспал уже лишних двадцать два часа, и применять дополнительные средства было бы неразумно.
– Что случилось, мастер?
Брюс изобразил лицом недоумение: неужели старик не знает?
– Конечно же, я не знаю! Или вы думаете, он сперва зашел ко мне на чай с бисквитами, мы все обсудили, а потом уже пополз на выход?
Слово “пополз” против воли встревожило Бэтмена, и это отразилось на его лице.
– Его тут нет, сэр, как бы я определил его ранения? Но я нашел осколки зубов и лужи крови. Он делал себе перевязку, вкладывал спиртовой тампон, так что, думаю, сорвана щека, возможно трещина в челюсти… Это неважно, верно? Он больше не важен?
– !!
– Так и думал: еще больше важен?
– !!!
– Я вам не верю.
Брюс потерял терпение – упрямый старик – и обмяк на койке, сразу же понимая, как напрягался. Непослушный язык не двигался, и он не мог произнести ни слова, только мычал бы как…
О, да все не важно… Джокер предал его, на самом деле предал. Но он не исполнил угроз – не отнял его жизни, полноценно не отнял даже мобильность…
Ему это просто невыгодно.
– Постарайтесь не нервничать и еще немного поспать. Поставить вам телевизор?
Главное, чтобы в этом несчастном телевизоре не было кое-кого вероломного.
Грядут беды! Но Брюс не отразил ничего.
– Как хотите. Справа кнопка, зовите меня в любое время.
Первое, что он сказал, когда смог, было нечто жалкое.
– Убери чертовы цветы, Альфред, – прохрипел неблагодарный хозяин, иронично глядя на георгины. – Не выношу их.
Обработал раны и ушел. Какой нежный. Как осмотрительно, как не похоже на человека, которого он знал.
Как печально.
Альфред, в это время в позе идеального дворецкого пытающийся понять, что его устраивает больше – бодрый духом – пускай и в негативном ключе – мастер в горизонтальном, восхитительно безопасном положении, или абсолютно здоровый, но заключивший себя в хламиду печали и сожалений, упрямо рассекающий сквозь реки крови и бензина.
Выбрать никак не удавалось.
Иной вариант – неназываемый, запретный и удивительный – был невозможен.
– Как вы себя чувствуете, сэр? – независимо от всего спросил он вежливо, поскольку прав ни на что больше не имел, даром что наблюдал этого мальчишку и любил с того момента, как он был создан трогательным союзом двух в крайней степени важных для него людей.
– Отвратительно, спасибо, – равнодушно выдавил Брюс через непослушный рот.
– Вы мне все расскажете, – приказал старик, протягивая к хозяину руку, чтобы он обратил на него хотя бы часть внимания. – Я был уверен, что он безопасен. Он был…
Брюс все еще свирепо осматривал виновные цветы, проводника помех в его замкнутый, темный угол.
Почему он прежде вообще верил ему? Но вины Дже…й так и не признал.
Почему… Это было похоже… Можно было сравнить это с идеей лизнуть острую кромку ножа или стеклянного осколка.
Даже буквально: вряд ли что-то может быть безумнее…
– Охотно. Твой любимец, – устало выплюнул оледенелый хозяин. – Взял одну из женщин, с которыми я спал, и пытал. Изнасиловал, убил, разрезал ей рот.
Альфред выпрямился, пораженный.
– Мучил около получаса. Профессионально, со знанием дела. С любовью к делу. Мог бы и больше, но у нее не выдержало сердце. Красиво, правда? Что он хотел услышать от нее?
– Почему вы решили…
– Джилл. Ты ее помнишь. Очень саркастично, очень. Давай, – Брюс поднял руку и вяло развернул кисть в сторону, – скажи, что ты предупреждал.. Моя похоть и глупость. Давай.
– Какой кошмар, – помрачнел старик, погружаясь в вину. – Когда это случилось?
Расплачиваться за время, когда у Брюса горели глаза и нарастала броня Бэтмена, его жизнью он был, конечно, не готов. Впервые концепция высоких целей, при которых существовали высокие риски, оказалась под сомнением; но не стоило льстить себе: от него ничего не зависело, а неизвестный враг, выгнавший беду из Аркхема неосторожным намеком, все еще был куда тревожнее.
Брюс наконец посмотрел на него, но слишком зло – словно на слабоумного.
– Это важно? Около одиннадцати утра в день суда. Оригинальный выбор времени.
Вот теперь это приобретало другой оборот. Старик подался вперед, не зная, что и думать. Что теперь делать.
– Это не он. Невозможно, – резко сказал он, не давая себе время на размышления, чтобы не сотворить нового зла. – Он был в библиотеке с десяти. Ему было… Неважно. С десяти до полудня играли в карты на истории.
– Конкурс “Как я получил эти шрамы”? – издеваясь, почти выплюнул невозможно жестокий мастер.
Альфред встал, беспокойно осматривая лицо сына лучшего друга.
– Сядь, – мрачно остановил его заплутавший гордец. – Тебе нельзя волноваться.
– Мастер. Что вы сделали?
Жестокий мастер улыбнулся и махнул рукой.
– Оставь это.
– Нет. Что…
– Всего лишь немного помяли друг друга – так, как должны были вести себя всегда. Хватит. Можно подумать, везде необходимо его личное участие… Раньше его это не останавливало.
Он взял в руки услужливо подложенный подле него томик “Голема”, не понимая, что это вообще такое, и начал листать. Это не он? Не факт. Алиби… Все равно.
Даже игнорируя факты, он не знал, что и думать. Это была Джилл, только он знал… Случайность? Опыт подсказывал ему не верить в случайности.
Но без личного участия убийство для Джокера лишалось смысла. Или нет? В любом случае… Боль немного отступила. Он малодушно радовался этому: не знал, что потом будет гораздо хуже.
Видения белых рук, раскладывающих инквизиторские инструменты, длинных пальцев, ловко распарывающих нежную женскую кожу, маслянистых звериных глаз, одобрительно поблескивающих, когда чертова твердая клоунская плоть разрывала ни в чем не повинное лоно; дурацких цветных шутовских одежд, пачкающих окружение брызжущей кровью; образ щипцов, сдирающих чудесные раковины ногтей – все оказалось фальшивкой в одно мгновение.
Джокер не затягивал гарроту на ее шее? Не наносил тупые удары по хрупкой женской спине?
Не в этот раз, но разве он не был опытным мастером в сотнях других подобных экзекуциях?
– Вам надо исправить это, – глупо выдал благородный старик, отмеченный той же бедой, что и его воспитанник: великодушием. – Хоть что-то. Этот потерянный человек… Триггер. Грядут разрушения…
Это беспомощное заявление вдруг сильно разозлило Брюса, и оттого, что он знал, почему, он завелся еще сильнее: выходило – он был виновен? Так он оказывался единственным злом, пинавшим несопротивляющегося человека, и не важно, что это было то самое воплощенное зло.
– Хватит. “Джокер невиновен. Обвинен несправедливо. Получил не свое наказание”. Ты сам себя слышишь? – отрезал он, нахмуриваясь, чтобы скрыть гримасу гнева. – Не сейчас, так потом. Он все равно сделал бы подобное. Человек? Это не человек. Это волк. Волчара степная, вой в ночи, клыки, когти, и все такое прочее…
Воцарилась пауза – Альфред пытался осознать перемены в своем ответственном, добром мальчике. Брюс же слепо блуждал, полупомешанный, улыбаясь, не ощущая ничего кроме слепой ярости и боли. Ни о чем не помня.
Что это за чувство? Новая ошибка… Но он всегда знал, что Джокер таит что-то за пазухой. В трех случаях из десяти, когда размыкались его гадкие губы, он прямо указывал на свои хищные намерения, и неважно, что остальное было его беззаботными глупостями.
Или звуками иных страстей…
– Ты хотел знать, что у нас было, – лихо выдал хозяин через паузу, совершенно серьезно собираясь потопить остатки чего-то смутного и странного, но определенно чисто выглядывающего за массивом обиды; и это не было правдой, дворецкий ничего не спрашивал и не стал бы, но этот факт его не смутил, – и я тебе скажу.
– Мастер…
– Случки, – Брюс с трудом разжимал зубы. – Нечто совершенно непотребное.
– О, Брюс, вы…
Невозможные слова вдруг прояснили смятенный геройский разум и сожаления помогли ему успокоиться.
– Прости. Виноват. Забудь это, – он опустил глаза, но в тоне его голоса высилась спесь. – Я был неправ, мешая тебя с этой грязью.
Эти слова. Он так не думал? О, как он мог… Каждый удар отзывался в нем самом, и это было логично, потому что они были линейны: шлюхой он называл сам себя, хотя всегда знал, каждую минуту, что ничего грязного не было никогда; и слабаком был он сам в любом случае, ищущий и находящий; и виноват он был не меньше, отринувший справедливость и железную логику – Джокер не достоин защиты, не достоин руки, даже если ему нужно подняться, больному – потому что он преступник, потому что виноват перед обществом, и пусть заплатить смертью, а лучше не-существованием в темноте одиночной камеры, выблевывая свои внутренности в каком-нибудь из своих жутких приступов небытия, взмокший и страдающий…
Чудовищная ошибка – вот что это было? Просто надо было выкинуть его на холодную голову, переиграть, и так появилась бы прежде казавшаяся нереальной возможность запереть его на другом конце света.
Облажался, верно. Но где-то в глубине он был даже рад. Из глубин его мозга пришло утешение – самосохранительный эгоизм.
Покончить с этим навсегда, вернуться в нормальную… Вернуться в жизнь, прекратить эту слабость, эту зависимость.
Не уметь ничего исправить. Желать этого? Разве не так становятся лучше? А он пытался очиститься за его счет, за счет абсолютного нуля. Возвышаясь, упасть так низко. Этого можно было ожидать.
Кроме того, это еще не конец: Джокер будет мстить. Покажет себя во всей красе. Он вдруг понял, что даже не может хотя бы примерно осознать масштаба приближающегося бедствия.
Очень злой, очень опасный криминальный гений: катастрофа.
Боже, что он может натворить в таком состоянии? В каком состоянии, он был спокоен… Сплюнул кровь и пошел, хладнокровный дракон.
Переберет алфавит от эй до зет? Это уже было, но он мастер креативного подхода, и улучшит эту чудовищную идею так, что мало не покажется. Чьи это будут трупы? Девственниц? Благотворителей? Младенцев?
Просто вырежет город-другой? Ударит по самым слабым местам Готэма? Сколько еще ролей он может сыграть – Крысолов, Костолом, Михель-Великан? Коллекция сердец…
Брюс поймал себя на мысли, что это почти красиво и ужаснулся себе.
Нет смысла фантазировать, все равно не угадать… Можно только попробовать узнать, где он, и проследить, где может быть трагедия. Новая обязанность, или все та же…
Предательство. Смешно: думая, что его предали, сам стал предателем.
Но Джокер не чувствует боли, зато хорошо умеет обращаться в зверя. В голове вдруг все перепуталось: он и есть зверь…
Проклятье. Этот человек…
Альфред все же встал, заложил руки за спину, чтобы не положить их на окаменевшие плечи вскрытого виной и самолюбовью воспитанника, застыл на время, и вдруг повел себя весьма странно. Вместо того, чтобы отчитать его или чопорно гневаться, довольно поучительно проговорил:
– Ваши отношения.
Легкомысленно позабывший обо всем, Брюс похолодел, ожидая самого худшего: пожилой человек и надо быть очень аккуратным…
– Да, вы два самых несчастных глупца в этом городе.
– Альфред?
Тот не слушал, явно собираясь расставить все точки.
– Просто в силу своих натур. Вы оба много страдали. Но…
Брюс, заливаясь волнами стыда, сморщился от этой неуместной откровенности, словно от боли.
– Тебя это не отвращает? Ненормальность…
– Не перебивайте меня, молодой человек. Я и так предаю свою стезю. Но ваши родители меня бы поддержали… Если вы не можете сами… Нет, не отвращает. Важная вещь, определяющая… У вас это есть. Было.
