Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 68 страниц)
– Не смешно, – отверг его Брюс.
– Мне тоже.
– Собираешься снова убивать?
– О, да. Все, что встанет на моем пути, без разбору. Так сладко предупредить тебя заранее! – чертов псих плотоядно улыбнулся, показывая зубы, впервые, может быть, не имея под этим жестом ничего в подкладе – только самое себя, дикое и гнилое. – Без сомнений, Бэт, потому что – знаешь? – я не умею их испытывать. Ничего не умею.
– Это просто слабость, Джек, – рыкнул Брюс. – Прекрати.
Он должен был попросить его остановиться лично, персонифицировано, сделать это ради себя, может, даже ради него, но не смог, опасаясь себя в первую очередь, жестко наученный прошлым, пробным испытанием этого трюка с качелями, когда он, протянув руку, получил пощечину, а встав на колени, должен был ползать.
Джек слишком глубоко проник в его голову: даже закрыв глаза, он видел его, жалкого, бешеного, гордого – незнакомец, весело признающийся ему в духовном родстве в неровном свете допросной; волшебное существо из смертельно опасных, ждущее его за поворотом весны, все в белых кружках вишневого цвета; смутный и слишком реальный, желанный и ненавистный, он был ему слишком знаком.
Почти мечта и, кажется, самое страстное желание: они никогда не встречались, и все это – только дурной сон.
– О, вот таким я тебя зауважал когда-то! – почти обрадовался особенному пониманию Джек-злодей, приглаживая свои странные волосы, и наклонился ближе. – Снова не собираешься меня щадить, да?
– Ты просто хладнокровная рептилия… – слишком жестко сказал усиленно отвергаемый герой, теряя почву под ногами, и вспыхнул – так беспомощно это прозвучало, хотя было ни много ни мало ярлыком, который он был готов повесить на его клетку. – Не понимаю. На каком языке ты говоришь? Ничего не испытываешь – так чего тебя щадить?
– Кто-то тебя сдал. Твоя личность известна, но нет доказательств – вот и займись вытаскиванием себя, а я займусь сам знаешь чем, – проигнорировал его смятение Джокер, и сломал нарастающий ледок, легко и ловко – словно никогда и не бывало между ними непонимания. – Они сделали глупость, когда пытались использовать меня, и этот сопляк только пешка. Я найду ту блядину, которая все это затеяла, и тогда пусть он держится покрепче. Знаю, где искать.
Он не смог справиться с каким-то неожиданным, новоприобретенным хвастовством, и сказал слишком много, не умея отстраниться.
Брюс поспешно и последовательно погасил в себе агрессию, желание посадить его на поводок, приступ властной своенравности…
– Джек, хватит. Просто хватит, – наконец заговорил он, и через стальной тон порвалось что-то недостойное и грязное. – Ты снова прибежишь ко мне, и ты это знаешь. Кто еще будет возиться с тобой? – он сам наклонился ниже, почти касаясь кривых губ своими, отвечая желанию близости.
Джокер злобно стиснул зубы, униженный проигрышем, надменно поднялся, наскоро влезая в обувь на ходу, и отбыл на кухню, где взялся всячески обитать: застучал по сырому дощатому полу ботинками, зашуршал целлофаном, загремел стеклом, вяло отбиваясь от вводных нравоучений старика, ради такого удачного случая даже изъявшего из ушей спасительные затычки.
Вернулся и деловито бросил на матрас сверток коричневой бумаги, который ему через паузу пришлось вскрывать самостоятельно.
Брюс уныло следил, как заявивший о намерении убивать клоун ловко управляется с запаянной в пластик белой рубашкой правильного семнадцатого размера.
– Это за ту одежду. Твоя эльфийская рубашонка больше не годится, – глухо пояснил Джокер, черт знает что имея в виду – они слишком часто делили ткань футболок и рубашек, брюк, халатов и простыней…
– Джек, ты такой мудозвон…
Это прозвучало почти умиротворенно: не только у Джека Нэпьера тут была сильная воля.
– Ага! – оживился Джокер. – Как, главное, неожиданно это выяснилось, да? Я обычно такой суровый и немногословный!
– Пользуешься чужими правами на спасение, дракон ты чертов? – твердо продолжил Брюс, все сильнее каменея в решимости, и тоже поднялся с матраса, твердо решая одолеть препятствие, не заметив, что уже это сделал. – Не нравится правда?
На кухне Альфред, осужденный ролью наперсника на более плотное слежение за “несчастными мальчишками”, обессиленно опустился на неудобное сиденье дивана: надоели. У кого хватит сил их терпеть? Нелепые, калеки, ненужные, осужденные, невозможные…
Джокер недовольно щелкнул языком – следить за собой было так сложно – вскинул вдруг руки в больном фокусничьем жесте, чтобы снять с себя часы, хранящие клеймо маячка.
Ловкие пальцы обхватили левое геройское предплечье, содрали плечо фиолетового пальто в пронзительном, слишком интимном, почти эротичном жесте – им теперь навсегда быть отмеченными жаркими тенями друг друга – ремешок обхватил запястье прямо у ремешка Брегета – циферблат к циферблату – и замок защелкнулся.
– Мой ошейник, – довольно объявил он, указывая на корпус, скрывающий маячок. – Оставь себе, Бэт. Не дергайся, можешь попытаться отмудохать меня сейчас, когда угодно. Я урою и тебя, и того говнюка, что осмелился лезть…
Ненужное, забытое пальто соскользнуло на пол – и этот непрактичный жест от максималиста сокрытия улик и тайн знаков пораженный герой не мог не оценить: ему вдарило в виски так, что во рту начала собираться слюна.
Брюс посмотрел на свое запястье так, будто там сворачивалась свирепая ядовитая змея, и разлепил губы, чтобы ответить на ультиматум ультиматумом.
Но нарастающий приглушенный гул с небес нельзя было игнорировать.
– Твою мать. Так и знал, что без этого не обойдется, – прошипел Джокер и, уныло скалясь, юркнул к окну. – Не дадут спокойно съебнуть. Затрахал меня твой чертов город, Брюс. Просто замечательно. Окружение. Вертолет. Пусть твой чернобурый лис молится, если это он нас сдал.
Брюс злобное мельтешение проигнорировал, и только устало улыбнулся, надевая так трогательно-нелепо предложенную белую рубашку, чтобы закрыть горящее бедой часов запястье: или тюремщик, или заключенный, и нет у него никакой другой судьбы.
Он мог понять уверенность, с которой Джек высматривал предателя – все же все предосторожности, предпринятые им по пути были весьма убедительными – но не видел смысла искать того, кого не существовало: никто за пределами этой комнаты не знал о ней по доверенности.
Их кто-то выследил, и это была не полиция.
– Ты уверен, что не сможешь уйти незаметно? – степенно уточнил он, взмахом вызывая Альфреда в комнату. – А за Фокса… возьми мое слово, если хочешь.
Джокер только фыркнул, обидно открыто выражая неодобрение геройской доверчивости – потребности в доверчивости – и влез в пальто, последовательно перебирая: десяток шипящих, словно маракасы, тубусов с таблетками явно не крейновского производства, здоровенный кусок бингама в походной мыльнице, яркую тряпицу странного желтого шотландского галстука, стальной скалолазный карабин, огроменный мультитул, острые карты, дополнительный магазин, семь дымовых шашек, что-то, слишком подозрительно напоминающее прыгающие китайские бомбы, игломет, моток взрывопроводного шнура (ставки выросли, верно), потрепанное йо-йо и приклад к керамическому Глоку-33.
Брюс восхитился, старательно игнорируя стреляющий иглами прибор, собираясь только спросить, как он все это хранит так незаметно, потому что он определенно не сидел на всем этом арсенале, но реальность была слишком ярка, чтобы снова преклонить колени перед желанным и недостижимым – алые краски цирка из фильма ужасов перетекли в смутную пастель библиотеки в Уэйн-меноре.
– Я знаю, что ты собираешься делать, Джокер, – вместо всего этого жестко сказал он, усмехаясь. – И меня пугает твоя жажда смерти. Не забудь, я это запрещаю.
Джокер не ответил, пытаясь как можно компактней разложить по карманам чужие порченные тряпки, способные выдать любому лаборанту незначительный, но скандальный аспект их отношений, и тогда он подошел ближе, избегая просматриваемого ГПУ окна, вынуждая его обратить на себя внимание.
Они встретились взглядами, и он узнал уже точно, что кое-кто заслужил наказания.
– Альфред, – спокойно добил он, улыбаясь кривому шраму на правой щеке преступника, и накрепко заключил в замок белого рукава свою левую руку. – Оставайся здесь и уничтожь следы. Кстати, через десять минут начинается твой двухнедельный отпуск. Купи ей подарок и от моего имени и пожелай благополучия. Выполняй.
Старый слуга только вздохнул, смиренно склоняя голову.
Комментарий к Глава 100.
пишите, если что не так, я тут по крупному все перекопала, наверняка ошиблась.. блин)
========== Глава 101. ==========
В углу, у входа, было холодно и очень темно, и Брюс тяжело вздохнул, прижимаясь лбом к грязной фанере двери: за его спиной мерно дышало ужасное чудовище – огнедышащий, скользкий ящер.
– Почему, Джек? – горько спросил он, продолжая говорить исключительно вынужденно. – Это нерационально.
Свежий, отвратительно наложенный грим уже все перепачкал – холеную кожу смуглой щеки, плечо, темные волосы: это они могли себе позволить.
– Хочешь мира – готовься к войне, – отверг его Джокер, до того задумчиво наносящий на свой несмешной белый нос неровную клоунскую красноту со своих некрасивых губ, и загнусавил себе под нос речитативом. – Ах, помер Джон Браун, в могиле лег сырой, но дух… его суровый… Не двигайся, Бэт, я с тобой не закончил.
Брюс заставил себя не поворачиваться: не смотреть в его лицо.
– У тебя красивый голос, Джон Уайт, – придушенно выплюнул он, захлебываясь защитным высокомерием. – Как жаль, что ты используешь его только чтобы провозглашать мразь. Не убивай.
Джокер недовольно зашипел.
– За тебя нельзя? – злобно спросил он, вальяжно приобнимая героя – уложив предплечье на желанную шею, прижался ближе, словно был его товарищем. – Ты такой же, как я, Брюс Уэйн. Ты ведь знаешь это. Ты мне как брат, мм.
Его губы невесомо целовали черные волосы, разливая слюну, но в его исполнении жеста более непохожего на нежность, чем этот, найти было сложно.
– Конечно, нет, – важно ответствовал Брюс, вдруг ужасно жалея, что из-за равного роста не может возвыситься над ним хотя бы в физической плоскости. – За меня тем более нельзя. Я – не такой. Никакой крови. Хочешь, чтобы я стал таким? Хочешь обратить меня?
Джокер вдруг пришел в необъяснимо приподнятое настроение.
– И за себя нельзя? – просмеялся он, максимально непонятный в своих настроениях. – Как ты не понимаешь… Все это не имеет значения.
На этот вопрос Брюс ответить не мог, и опустил плечи, отгоняя только непрошеный образ Джека-погибшего.
– Почему ты удивлен? Ты же знал мое мнение, – фальшиво удивился Джокер, вжимая его в стену. – Прежде я хотел? Не знаю… Войны. Бойни. Бойни с тобой одним, Брюс. Разве я похож на того, кто предпочтет уныние, мм? Вся эта твоя… родная вотчина. Кладбище, вот что такое – этот город насквозь пиковый.
– И почему? Ты тоже знал мое мнение, – откликнулся Брюс, хотя ничего из всей этой околесицы не понял. – Джек…
Никакой надежды, они всегда будут по разные стороны, и однажды – через годы, через пару месяцев, на следующий день или в конце этого, бесконечного – все вернется в нормальную, отвратительную форму: этот человек поднимет руку на невинного, слабого, какого угодно, отнимет у него то, самое важное, что ему самому было не нужно, что им обоим – было не нужно, просто потому, что тот будет ему чем-то мешать. Его громада раздавит обыденность, не замечая, какую боль и страдание причиняет, активная, а он будет там, и раздавит Джека в ответ, не менее твердый – уже навсегда.
Джек снова идет на войну, а сам он должен снова встать против него. За каждого больного ублюдка, как и теперь, так и впоследствии.
Всегда, неизменно.
Он не хотел этого. О, он даже боялся того, что должен был сделать с Джокером ради всех остальных: когда-то его останавливал кодекс, когда-то кодекс имел значение…
Чудовище засопело, шурша одеждой, прижалось тощей грудью, обтянутой фиолетовым драпом пальто, к геройской спине еще плотнее, передавая каждым звуком и движением улыбку, которой было искажено его лицо – не надо было даже поворачиваться, чтобы знать, что она есть, статичная.
Очередное издевательство, но стоило ли удивляться, что Джек жесток, в том числе и к самому себе?
– Ну уж нет, нет. Нет-нет. Теперь ты не сможешь мне помешать, мышара. Больше не сможешь, даже близко не подойдешь. Все это неимоверно смешно! – томно шептал злодей злодеев, подрагивая от удовольствия, пока оглаживал своей грязной ладонью все доступные места на налитом силой геройском торсе. – Тебе смешно, Бэт? Чувствуешь, как мне весело? Подъем!
– Ты не сделаешь этого… – отчаянно возразил Брюс, вздыхая, и ловкая рука в перчатке вдруг не слишком прилично задрала полу его пальто и облапала каменеющее под ним бедро – то ли просто так, то ли ради важной цели подготовки, коей они так странно занимались, ему было уже все равно. – Не будешь убивать больше. Ты знаешь, что тогда будет. Мне придется похоронить тебя заживо. Почему они не идут на штурм?
За пределами реальности гремел полицейский мегафон.
– Смотри не заплачь, когда будешь махать лопатой, – огрызнулся Джокер. – Ты так упрям, что я сам скоро зарыдаю. Я выйду молоть кости и проливать кровь, и ты еще поблагодаришь меня за это! Потому. Жак Блэкфилд, канадец, купил этот дом, не арендовал. Частная собственность. Бюрократы! Потерпи еще пару минут, и скоро сможешь вонзаться в шлюх и разъезжать на корветах.
Брюс знал, чего от него хотят – всего один вопрос, всего один шаг, и он снова будет в строю. Но если цена будет слишком высока? Что, если вместо долгожданного признания реальности прожорливый монстр захочет недопустимой платы?
Конечно, никакого выбора не было – это только иллюзия.
– Я не буду тебя ни о чем просить, Джек Эн, – снова зашептал он, опуская плечи под тяжестью чужого дыхания, и по его щеке снова мазнули крашеные губы. – Помощи тебе не предложу. Я буду вынужден…
– Знаю. Знаю. Ты слишком сильный, слишком, но тебе меня не взять. Даже тебе, и ты охуеешь, когда поймешь, почему. Все. Хватит. Это не обсуждается, – отбрил его Джокер, похихикивая, не отрываясь ни от важных дел, ни от мимоходом проходящего прощупывания и, шумно дыша, потерся пахом о ягодицы жертвы. – Проклятье, никогда больше не ходи без белья, мм… – добавил он отчаянно, нервно оглаживая темнеющие под белой тканью рубашки, красиво облепившей рельефы мускулатуры, твердые геройские соски. – Запрещаю. Не хочу, чтобы кто-то еще мог смотреть на тебя, сечешь? Не отвлекайся. Заскучал?
Он стал говорить очень отрывисто и насколько мог открыто, даже рискуя ошибиться – не желал больше ничего скрывать – ни притязаний на это тело, ни желания завладеть этим разумом.
– С тобой заскучаешь, – фыркнул Брюс, расслабляясь – раз уж больше от него ничего не зависело – и наглый коричневый ботинок вклинился между его подошв, пошире раздвигая ноги. – Разрешите обратиться, сержант: вы мудак, сэр.
– …как тебе такое, Брю-юс: идеальное преступление, – урчало у его уха. – Не все эти неловкие ужимки, предпринятые остальными – ты знаешь о них, верно? – а настоящее, восхитительное нарушение правил… Хребетолом системы. То самое… невозможное.
– Всегда, когда ты, стервец, произносишь вслух столько опасных слов подряд, ничего следом до меня не дойдет, ты в курсе?
– Не время для твоих ритуалов, Бэтмен! – неожиданно раздраженно дернулся Джокер, и атмосфера мгновенно изменилась, следуя за всплеском его болезненной несдержанности.
Брюс немедленно дал себе зарок выковать самую прочную цепь против любой из его уловок.
– Иди нахер, Джокер, – недовольно проворчал он, но не двинулся, наслаждаясь контрастом между запахом сырого бетона – ему такой нравился – и душной вонью косметики, которой брезговал.
– Или представь себе, что в твоем городе нет больше “условий” для организованной преступности, – надавил Джокер, тоже отлично оттаптываясь на чужом естестве. – Ее место занял один человек. Сойдет?
– Даже не думай об этом… – начал Брюс, но вдруг почуял, что где-то неправ, и остановился, прежде чем выставить себя поспешным идиотом, даже если нападать на этого человека было и слишком приятно.
– Верно, герой, – одобрительно прошептал внимательно ждавший реакции Джокер. – Меня это не устроит. По определенным причинам… Какой-то человек метит в гиганты – это я понять могу, и мог бы даже уважать, если бы мне было чем, раз я все потратил на тебя – но ведь все кончится как всегда. Жрать и срать, вот что они все только могут. Не приписывай мне это!
Он вдруг снова разозлился, даже повысил голос, беззастенчиво не гася в нем высоких, немужественных нот.
– Я не думал так про тебя. – солгал Брюс, утешаясь нынешним положением тесноты. – Ничем это не кончится. Я остановлю любого…
– О, да-да. Не продолжай. Верно. Верно. Завтра будешь опять носиться по переулкам, брызгая ядом, потому что тебе что-то там привиделось, шизик, собирая в маленькие такие пакетики для улик окурки и плевки… – сердито пожаловался Джокер, но прервался, чтобы натереть губами мочку геройского уха, придавая словам больший вес и угрожающий смысл. – О, да ты весь исходишь соком… Неплохо пропотел. Аперитив. Отличный вкус, мужик. У тебя отличный вкус! – он раздраженно зашипел, когда на его глупые шутки никто не ответил, и прижался плотнее. – Тонко. Мне подходит. Предпочитаю превосходные вещи, – поднажал он, восторженно вздыхая.
– Ты совсем зарвался, клоун! – взвыл неожиданно даже для себя Брюс, отшатываясь, пытаясь только не повышать голоса на ужасное неравенство: Джек мог пачкать его как угодно. Он сам пачкаться об него возможности не имел.
Фиолетовые пальцы подло оглаживали его висок, щеку, шею, и он сам, завороженный, завел руку назад, ощупывая подрагивающего придурка в паху.
К его ладони был прижат взбухший член, нагло разложенный на ковбойский манер по не менее наглому, восхитительному клоунскому бедру, волнительно линейный: Джек всегда сдерживается так умело, но и теперь сбросить может только пару градусов, и сам он такой же…
Привычная тайна: жажду горла и голод желудка можно утолить, но желание переводить их натяжение между ними – пусть духовное между законом и вседозволенностью – от удовлетворения только росло, и росло стремительно: чем больший доступ он получал к Джокеру, тем большего желал от него.
Смирения. Покорности.
– Ага, – подтвердил свое влияние и свою зависимость Джокер, растягивая губы болезненно и дико. – Зарвался. Осмеливаюсь. Дерзаю. Хочешь знать? Хочешь знать, чего я все это время добивался? Ничего по твоему мнению хорошего, учти. Я никогда не даю второго шанса, Брюс, но для тебя сделаю исключение. Уезжай, хотя бы на время прекрати быть мальчиком для битья. Ты потеряешь больше, чем выгадаешь. Ты должен на самом деле встать снизу. Один раз, потому что просто не понимаешь, что происходит. На что я способен, не знаешь.
– Нет. Мне терять нечего, – Брюс сглотнул, пытаясь сбросить морок собственной злобы – и между ней и нежностью было слишком незначительное расстояние, чтобы не бояться его. Легкое движение бедрами – почти первое в положении снизу и единственное подобное навстречу – заморозило мужчину за его спиной, словно колдовское заклинание.
Занесенная для прикосновений фиолетовая кисть так и застыла у его рта, и только задрожала в напряжении.
– Это несправедливо. Ты обсчитываешь меня… – зашептал он, довольный произведенным эффектом, и приложился губами к цветной коже ладони, чтобы исследовать каждый шов и краешек полотна, покрывающий марсовы углы и венерину долину, прошелся по каждому пальцу, попытался разыскать под покровом мозоли и рубцы мелких шрамов – здесь ожог, а тут Джек останавливал нож, тут не уследил за сорвавшейся леской, тут закрывался от летящих осколков… Нет, ничего не разобрать, он просто знал их наперечет, изучая в рукопожатиях. – Хочу, Джек. Очень хочу. Умираю, хочу знать.
Довольно вздыхая, пробрался губами в зазор-границу между перчаткой и рукавом, приложился к выделенным напряженным моментом венам на запястье, опробовал их языком, шлепая ладони назад, на крепкие бедра, чтобы втереть их в свои…
Джокер злобно заворчал и навалился на геройскую спину так, будто совсем ослабел, но от новых практик фроттажа удержался, впервые в жизни на самом деле жалея врага: бедра свело однозначной сладкой судорогой, и он готов был покориться, но своего героя покорять не стал, и дело было не в неудачном месте и не отсутствии времени – не хотел унижаться.
– Тебя все обсчитывают, – сипло сказал он тогда, глубоко дыша, и время снова пошло, хотя не замирало – потекла слюна, продолжились нехитрые приготовления. – Больно? – с вкрадчивой надеждой спросил он, отчаянно сильно и весьма болезненно сжимая геройские запястья, собирая их в передний захват оцелованной рукой – неприятно, слишком похоже на объятья. – Брюс? Достаточно крепко связал? Хочу сжать еще сильнее.
– Джек, – предупредил новые забавы Брюс, обрывая двусмысленность, и его больно ухватили за шею, принуждая стоять спокойно.
– Теперь забудь это имя, – зашипел Джокер. – Будешь носиться по городу? За мной. Но это буду не я. Знать тебе надо только, что я опасен. Только и жду, чтобы вцепиться тебе в горло. Потому – будь внимателен. Стань снова отшельником… Я был не прав, когда решил возродить Бэтмена. От него никакого толка, от него одни проблемы.
Задумчиво разглядывающий обвившие его путы Брюс на очередную головоломку, предложенную жарким шепотом его затылку, не купился, и только застыл, усиленно заставляя себя уважать покровы одежды, разделяющей их.
– Точно, больше никаких развлечений, – спохватился Джокер, хотя это и его совершенно не устраивало. – Готов? Брюс?
– Надо же, ты бываешь таким обходительным… – язвительно засмеялся Брюс, отпинывая пяткой наглый коричневый ботинок. – Зачем спрашивать, ты же знаешь, что готов.
Фиолетовая рука взлетела, вцепилась в черные волосы, резко вздергивая покорную голову, открывая одичалому от невозможности слития в самой желанной плоскости карему взгляду горячую шею.
– Только что придумал это, – заурчал Джокер, сильно приложил Бэтмена лицом о стену, оставляя на точеной скуле яркий след, и размахнулся снова. – Ох, моя глупая мышка, мне нравится моя работа, можно приобрести столько любопытного опыта…
Дверь оцепленного дома в заброшенном поселке, в котором по анонимным данным скрывался подозреваемый Брюс Уэйн, отворилась от мощного пинка, извергая из себя самого беглого миллиардера с поднятыми руками и пистолетным дулом у виска.
На белой рубашке вперемешку с пятнами грима алела кровь.
Джокер, желанная добыча любого офицерского чина, самодовольно скалил свое жуткое лицо за его спиной, цепко придерживая добычу за подбородок свободной левой рукой.
Спецназ встал на изготовку, миллиардер сглотнул и поднял повыше руки, подвязанные кричаще желтой тряпицей.
– С вами, ребятки, – начал мерзостный клоун-террорист, потирая языком нижнюю губу, – не развлечься, вот честно. Какого хера вы сюда приперлись, мм?
Толпа полицейского муравейника неожиданно не содержала Джима.
– Сдавайтесь! – неуверенно потребовал экс-помощник Гордона, ныне исполняющий обязанности комиссара, фамилию которого, разумеется, никто не помнил.
Джокер искренне захохотал, опасно потирая пальцем курок, свирепо встречаясь с главой полицейских взглядом, мгновенно обнажая вместо стража порядка просто человека – трусливого, не самого честного уроженца Гранд-Рапидс среднего возраста и с добрыми сорока килограммами лишнего веса.
– Сдаваться? Мы? Серьезно? Я вышибу этой красотке мозги и исчезну, и вы это знаете, верно? – вдохновенно щурясь, радостно возвестил бешеный клоун вздрогнувшей толпе государственных псов. – К счастью для вас, для все-ех ва-ас, у меня несколько иные цели. Кто это сделал? Кого мне подержать за горло, мм? Кто заставил меня потратить время зря?
Пальцы, утянутые в фиолетовую кожу, издевательски потерлись о небритые щеки унылого богача и тот закрыл глаза, подергиваясь и трепеща.
И.О. комиссара тревожно прислушался.
– Дело в том, господин полицейский, как вы могли заметить, меня интересует только Бэтмен, – деловито выдал Джокер, помаргивая от приятных воспоминаний. – И вот ваша скудоумная пресса так неосторожно нашла мне этого малыша…
Он без перехода иронично помрачнел, и переговорщик, уже открывший рот, разумно заткнулся.
– Совершенно не смешного и исключительно бесполезного. Проще говоря, я хочу видеть Бэтмена. Взамен я не трону Уэйна, – потребовал захватчик, наваливаясь на ослабевшее от ужаса тело пленника.
Тот снова сглотнул, морщась от наливающегося на скуле ушиба, и офицерский состав тоже.
– Мы не вступаем в переговоры с таким мусором, как ты, Джокер, – не слишком уверенно заявило государство.
– Ла-адно. Тогда держитесь! – обрадовался преступник, и шмыгнул носом: простыл за ночь в холодном доме.
Настала мертвая тишина.
– Прошу… – взмолился заложник, тяжело дыша свежеразбитым носом, и опять крупно вздрогнул, трагично складывая брови. – Я заплачу сколько угодно.
– Брюс Уэйн… – начал мегафон.
– Вы меня не слышали? – рявкнул Джокер, разбрызгивая слюну. – Я знаю, в чем он подозревается. Поэтому я тут, и лучше вам меня не злить с этой херней. Заебали. Хочу видеть Гордона. Где тут наш старина Гордон, мм? Отвязный Джи-им.
– Джеймс Гордон отстранен от…
Джокер захохотал, уверенно вкладывая свои грязные фиолетовые пальцы в нежный, щедро освященный долларом рот богача.
ГПУ дрогнуло.
– Бэтмен, – снова начал Джокер, пересчитывая рваными движениями белые зубы жертвы. – Очень, очень интересный мужик. И та-акой непредсказуемый, знаете? Полный сюрпризов. Необыкновенный! – он хвастливо осмотрел кордон боком, быстро нализывая с губ непослушную слюну. – И ради его эффектного появления я готов немного смягчиться. Так вот, я хочу во-он тот милый вертолетик, штурмовую винтовку… мм… Термос с кофе, семьдесят две девственницы… Нет? Да, я замучаюсь их потом хоронить… Хотя привычка превратила для меня это в самое простое дело… Короче, вертолет, винтовку и тогда – может быть! – я отдам Уэйна в руки Бэтмена. У меня все. Аплодисментов не надо: я в самом дурном настроении сегодня.
Он наконец заткнулся и заскучал, ожидая.
Власти были вынуждены капитулировать.
В этой модели вертолета система автомата была рассчитана только на зависание, поэтому мрачный пилот, поднявшись в воздух, выделил пару минут на отдышаться, зорко оглядывая с воздуха их ночной приют, вполне серьезно намереваясь обнаружить, как именно дворецкого будут упаковывать – как жертву или как сообщника.
Прослушка наверняка пахала по полной, поэтому он извлек из воздуха поганую шариковую ручку с красными чернилами и, стащив перчатки, написал на своей ладони, не в силах преодолеть приступ говорливости и возмущения:
“Вот. Видишь? Дело не в Бэтмене и его жертвах, или в кем-то проплаченной отставке Гордона. Тупое стадо, преследующее нас одинаково – своего спасителя и своего иуду. Я знаю, что ты должен быть очень зол. Я был таким же, когда вернулся из Кашмира. Меня от них тошнит.”
Брюс опустил глаза, приятно узнавая почерк с календаря, того первого послания, выведенного этими красивыми руками для него, ослепшего и оглушенного слабостью, но иных подозрительных действий производить разумно не стал, опасаясь, что салон еще и просматривается.
Чернила исчезли, смазанные.
Он мог бы сказать чудовищу, что ему жаль, но надежда – это единственное, что может быть у мыслящего существа, а преследуют их совершенно справедливо.
Но, конечно, ничего такого он не сказал.
– Вы не отпустите меня? – спросил он вместо этого как можно жалобнее, жадно оглядывая левый рубец на раскрашенном лице: мечтал прижаться туда губами, хотя качели обоюдных шагов навстречу и не менее обоюдных плевков в приоткрытые для поцелуя рты, раскачиваемые ловкой рукой, ему обрыдли.
– Не-е, красавица. Потерпи, – мрачный Джокер отвинтил крышку термоса, экспертно, словно деловитая служебная овчарка, обнюхал содержимое, нахмурился и отшвырнул кубок Гертруды в хвостовую часть.
Горячий кофе плеснуло на обшивку, и от его подтеков в холодный осенний воздух пошел белесый пар.
– Имбецилы. Ненавижу… – прошипел он, все больше мрачнея. – Идиоты. Я бы хотел убить его хотя бы только из-за вас, уроды.
Бэтмен вдруг понял, что постоянно чувствует то же самое, и содрогнулся от отвращения к себе.
Все это ради них.
– Не переживайте, мистер Уэйн, сэр, – снова подал голос Джокер. – Потерпите немного, и мы распрощаемся. Обещаю, больше мы никогда не встретимся.
Брюс едва заметно кивнул, скрывая одобрительный вздох.
========== Глава 102. ==========
Когда Джокер объявил о выполнении условий сделки с полицией, его пришлось потерять из виду… оставить без присмотра.
Брюс Уэйн всегда подозревал в себе маниакальные черты.
Все еще чувствуя тепло на своей спине и боль в защипанных ягодицах – прежде он и не предполагал подобного (даже не участия в роли фальшивого заложника, а ловкости, с которой человек, у которого заняты обе руки в такой специфической обстановке, как эта утренняя, может обтрепать его мягкое место) – и пускай все это было непозволительно легкомысленно, пускай, теперь он знал, как бывают мимолетны тени и полосы света, и как пусто бывает прямым и справедливым.
После вмешательства Фокса вопросов к нему у полиции почему-то больше не было.
Ловко оперируя замешательством любимого старика, платиновой кредиткой, общей на двоих моральной усталостью, вполне освоенной за эти долгие месяцы подлостью и приличной дозой упрямства и уговоров, Брюс проводил самолет в Англию – и стал еще больше несвободен.
Утро с ГПУ оставило неприятный осадок, не исчезнувший, даже когда он к вечеру, после всех ритуалов обычных, нормальных людей, вызвавших интерес властей (включая рентген якобы пострадавшей скуловой кости) наконец достиг родного дома.
Прошел, вяло изучая тени в разморенном последним солнцем саду, карамельном из-за бледнеющей осенней ржавчины в листьях и ветвях кустарников; ввалился домой через гараж, охлопывая лоснящиеся крупы любимых машин – бесполезных игрушек, итальянских железок, дорогостоящих гробов; прокашливался всю дорогу по коридору с картинами, надеясь, что смог простудиться в пригороде, полагая, что так пустой дом не такая уж и неприятность.
Вдумчиво разделся, входя в душевую, сбрасывая рубашку – в мусорную корзину, остальную одежду – прямо на пол; успел намылить одно плечо, но вдруг резко потерял терпение, поэтому закрыл глаза и, видя перед собой вместо флорентийской плитки только грязную фанеру, бодро пустился в самоудовлетворение, сливая в кулак после незначительного количества движений, отвратительно, тошнотворно приятно ничего не чувствуя.
Через рекордных полтора часа самоудовлетворения левое плечо осталось чистым, все остальное – нет, в том числе и содержимое черепной коробки.
