Текст книги "Неудачная шутка (СИ)"
Автор книги: TILIL
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 68 страниц)
Хитрюга, похоже, не собирался стрелять, пока не будет уверен в попадании – разумно, учитывая пусть и неторопящуюся, но отирающуюся неподалеку полицию, которую не стоило привлекать лишний раз подобными звуками.
Брюс следил за стволом, одновременно с любопытством наблюдая за прытким противником, поэтому пропустил момент, когда задыхающийся враг выпустил в него заряд игл из наплечной полости, в которой оригинал хранил стопку бэтарангов, ожидая увидеть оный, а не осыпь поблескивающего метала – почти облако, доставшее его, пусть и по касательной.
Эта была оригинальная, если не блестящая мысль, практика применения которой учитывала все особенности кевлара, прочного на удар, но беззащитного от проникающей остроты небольшого диаметра уколов и лезвий в целом.
Геройское плечо прошила хваткая боль, частично пострадали даже суставы – до того все казалось только глупой забавой.
– Что за чертовщина… – растерялся незримый Альфред, до того задерживающий дыхание.
– Не хочет меня убивать, – перевел с оригинального вражьего языка жестов и действий Брюс, неожиданно собираясь отступать. – Но собирается повредить. Намерен захватить меня. Очередной Нэштон, или собирается не допустить меня до какого-то в скором времени намечающегося события.
Он говорил серьезно, но убежден в высказанном не был – все это казалось только представлением, призванным отвлечь его от чего-то важного, или продержать тут еще, до чего-то стоящего, или подготовить; может, и боем это никаким не было…
Чужак просто не понимает, с кем связался.
Джокеру тоже необходимо было убрать его – казалось, хватило бы и пары дней Готэма без защиты – намалеванные им в качестве приманки координаты Брюс проверил: Квотер в Новом Орлеане – бессмысленные блуждания.
– Не очень-то много в этом смысла… Но он не хуже вас, надо же… – незлобиво, но с умыслом резанул старик у его уха.
Разгоряченный происходящим Брюс укрылся за выступающим углом, удобно покрытым объемным сайдингом, полагая, что может себе позволить не доказывать свое превосходство.
– Сравниваешь, надо же. Это всего лишь доспех, – все равно сказал он, разглядывая свое плечо, испещренное иглами.
Это всего лишь доспех – но он никогда не видел никого вне Лиги, уверенно стоящего против него с такой легкостью.
Вместе с презрением к вторичности врага, он чувствовал и расположение, и стыд – и от того, и от своей ревности – но успешно повторять его – это не шантажировать его жизнями, не махать детонаторами.
Он был готов поверить, что этот человек отличается.
– Меня чем-то отравили, – равнодушно добавил он, поштучно изымая иглы, полые и утонченные, из своей многострадальной плоти, которой не жалел.
– Все показатели в норме, сэр, – не согласился с ним динамик. – По крайней мере, пока.
– Отравили. – отрезал Брюс.
Это все было слишком странно – демонстративное неподчинение, подделка под мима, под зверя, под победителя: он был уверен уже точно, что этот человек – не простой недоумок из тех, с кем он обычно имеет дело.
– Полиция приближается, сэр, – с облегченным вздохом объявил Альфред.
– Да? – легкомысленно улыбнулся Брюс, удивляя его. – Тогда мне стоит заканчивать.
Рванув вперед, он ускорился так, что дворецкому, сочувственно и вежливо отбивающему поклоны монитору, захотелось протереть глаза: образ размякшего хозяина, без шуток два года врастающего в кресло в дупле Палисайдс, все время стоял у него перед глазами.
Ему оставалось только верить в силу хозяйской воли, и бывали ли это легкой ношей, когда он, нестабильный, бывал готов или рвануть, разрушаясь, или уйти на дно, зарываясь в ил, слишком неравнодушный, слишком живой для этого мира – сонного и слепого…
Не-Бэтмен, совершив лишь несколько шутовских движений, оказался вынужден защищаться серьезно – но движение его руки, сжимающей рукоятку пистолета, было прервано на середине хрустким ударом геройского кулака, попавшего ему в лоб, снесшего его с ног.
Бэтмен мог быть еще быстрее! Брюс мрачно задышал в динамик, вдруг сраженный приступом самодовольства: удивить дворецкого оказалось слишком приятно.
Да, это было слишком хорошо: это ощущение бойни делало его совершенно свободным, прилично счастливым: он мог не переживать за невинные, беззащитные жизни, он был почти благодарен пришельцу, отказавшемуся от постыдной, унылой, глупой практики взятия заложников.
Ни белая рожа абсолютного хаоса, ни кислотное болото Пугала, ни медлительное гниение подпола.
Пока вражина скрючивался на бетоне, не защищенный от боли шлемом, внимательно глядящий в его обращенные к небу линзы Брюс быстро зафиксировал его конечности тросом, и теперь срывал бандану, собираясь добраться до застежек шлема, с наслаждением стискивая прочное кевларовое горло: так и есть – плагиатор, создавший этому его фанату доспех, не удосужился сменить секрет застежки.
– ГПУ уже здесь, мастер! – сообщил динамик, вызывая в заведшемся герое приступ разочарования: пора уходить.
Под полосатым платком чернел противогаз, и он оказался лишен даже такого сомнительного удовольствия, как лицезрение хотя бы части этой физиономии.
Пленник лежал смирно, даже как-то покорно – вблизи было еще заметнее, как сильно ему велик доспех, как недостаточно натренированно его худое, длинное тело.
– “Дурацкий” мат, – похвастался Брюс прямо над ухом обездвиженного, потому что превысить ожидания этого человека было приятным достижением. – Я же говорил: всего лишь оборудование.
На всякий случай задержав дыхание – противогаз был совершенно лишним, уличающим? – Брюс юркнул повыше, покидая место схватки: таран гремел по двери пожарного входа, и вот она лопнула, высыпая из себя спецотряд в полном обмундировании.
Так навертев на себя защиты – ходить только на крупную добычу, не такую мирную, как он сам…
– А что насчет… хмм… Джокера? – удивился Альфред, отвлекаясь от изображения Акробата, пафосно и совершенно вызывающе припаркованного в недалеком проулке у дрянной композиции из мусорных баков.
Зря: в этот момент как раз, визжа шинами и рыча моторами, полицейские Форды перекрыли улицу, и он всплеснул руками, равнодушно хмурясь тупику с другой стороны.
На этот случай у них было несколько радикальных решений, состоящий в прорыве заслонов, полетах или использовании иных средств передвижения.
– А что, – вздохнул Брюс, – насчет Джокера, Альфред?
Альфред удивленно замер.
– Может, пришло время открытости? – осторожно спросил он, быстро просматривая украдкой сделанные видеозаписи. – Не будем изображать, что есть какая-то выгода теперь, когда этот человек будет снова захвачен властями.
Брюс, глубокомысленно припоминающий, как именно выглядела петелька шплинта в шлеме его-фальшивки, раздраженно закатил глаза.
– Это не Джокер, – помрачнел он, разглядывая подлетающих к задержанному копов. – Не время для этого. Забудь. Я возвращаюсь.
Что-то было не так, и он впал в сумрачную задумчивость – да еще связь пошла помехами.
– Осмелюсь заметить, сэр, повязкой… скрывать… шрамы… – кряхтел удаленный голос дворецкого, сбивающийся и словно потертый.
– Понятия не имею, кто это, – нелогично заупрямился его своенравный мастер.
Это было так неожиданно, что Альфред, верно, промолчал излишне непочтительно.
– Послушай, это не он, – сдался Брюс, скидывая не самый удобный для него образ надменного тихушника. – Совсем другой уровень. Джек куда сильнее, хоть и скрывает это. Ловкий. Плавный. Этот человек не такой. Когда Джокер наклоняет голову, он изучает, это вовсе не угроза – моя фальшивка этого не понимает. Использует неправильно. Есть еще пара десятков признаков чужака, и нет смысла даже обсуждать это. Это не он, не Джокер.
– Мастер…
– Хватит. Он нуждается в Бэтмене куда больше, чем я могу им быть, – не выдержал Брюс. – Джокер не стал бы делать ничего ненужного. Неэффективного – не стал бы, понимаешь? Выпустить кому-нибудь кишки, чтобы устроить тут со мной балет на льду – вот что в его вкусе.
Джек никогда бы так не облажался.
Копы вели себя странно – медлительно, вяло и малозаинтересованно, что, возможно, с некоторыми поправками могло объясняться прибытием Джима – и когда он, осторожно рассматривая их спины, увидел, как один из них склоняется над его фальшивкой, все уже понял.
Это была засада, из охотника он превратился в добычу – это должно было отрезвить его, но только напротив возбудило.
Адреналин затряс его плечи, и он выпрямился, гордо неподвижный.
Догадка была верна: пальцы полицейского, обтянутые черными перчатками, сжимали острый служебный тантоид – занесенный над кевларом врага, он, антрацитовый, сливался с этой ненормальной, чудной ночью, свежей от мерцающего на горизонте между камней домов Черного озера.
– Они заодно, – недовольно прошептал он в динамик – и коп-оборотень и правда вдруг пустился взрезать тросовые путы. – Да че-ертов город… Никому нельзя верить.
Микрофон тревожно зашипел, побежденный помехами.
– Мастер? Брюс?
– Ничего не предпринимай, – проворчал Брюс в ответ. – Возвращаюсь. Я еще не совсем свихнулся, чтобы биться с продажными полицейскими за этого позера. Изучу его позже – Джим… Уверен, Гордон все устроит.
Он холодно глядел, как его двойник, помахивая от каждого движения своими дисцилированно американскими ушками платка, поднимается, неуклюже разминая плечи, пострадавшие от тугих пут и жесткой геройской руки; панибратски шлепает по плечу ближнего копа, рыскающего по периметру взглядом…
Дула автоматов сухо длились в его сторону, ветер изменился, рискуя выдать запах пота и резины; оставалось только пару минут до того, как его угол обнаружат – но тревога, тлеющая в Бэтмене на подходах к этому месту, занялась щелкающим пожаром, и он не мог уйти.
Если бы это был Джокер, предатели сейчас были бы в большой опасности. Если бы это был Джек, он постарался бы выманить его самым радикальным способом из возможных.
Не-Бэтмен вдруг поднял глаза на его угол – и подозвал своих шавок.
Выход был близко: любой кордон Брюс мог покинуть, трансформировав Акробата в бэтпод, и уже просчитывал свои действия, похрустывая зубами от досады охотника, возвращающегося без…
Черная кевларовая рука фальшивки вдруг с усилием толкнула ближайшего прислужника к бортику крыши.
Двадцатый этаж, ужасная классика.
Его соучастники глупо уставились на потерявшего равновесие побратима.
Тайную, скрытную тишину рубанул низкий, растерянный вскрик, полный не страха, но недоумения.
Как водиться, тело героя двигалось вперед его полного поисков подвоха разума – и даже если он лично оплатил надежные железные “ловцы” против дураков и самоубийц, протянутые после каждого этажа, на каждой приличной высоте…
Никаких решеток на месте преступления не оказалось – все предусмотрено заранее.
Придав себе ускорение с помощью рычага тросов, он ухнул вниз, за глупой жертвой – мрачно скалясь, раскрывая планер, ненавидя себя – и ухватить успел только чертов скользкий синтетический загривок падающего.
Сдаваться было не в его правилах, и еще до того, как стремящееся вниз тело оказалось ухвачено им под руки, будто огромная игрушка, он уже знал, что ничего не выйдет: вес почти-спасенного был никак не меньше восьмидесяти пяти, а то и стремился к девяноста – с его собственным весом получалось впритык – вот только дело было загублено на корню служебным бронежилетом, снабженным по полной программе не только пластинами грудины, но и напашником, и даже наплечниками…
Планер прилично тормозил падение, но все эти судорожные размышления заняли слишком много мгновений – Брюс злобно вцепился в застежки чертового плейт керриера, своими пятнадцатью килограммами подведшего их слишком сильно, надеясь сбросить этот защитный балласт.
Ничего не выходило – да еще коп начал судорожно выкручиваться от спасения, упав в логичную панику, и попавшемуся в ловушку герою оставалось только перевернуться на спину в надежде на амортизацию для него.
Все получилось, вот только от мощного удара об асфальт он потерял сознание.
========== Глава 95. ==========
Брюс очнулся в полицейском автозаке, на жестком сиденье, утаенном в глубинах плотного темного кузова и, даже не успев восстановить зрение, попытался ощупать лицо.
Руки оказались скованы наручниками прямо по манжетам кевлара, и это простое действие ему не удалось, но шлем был все же на месте – ощущался правильно тугим и натянутым – застежка оставалась нетронута.
Значит, Гордон успел прийти ему на помощь, и разогнал недоброжелателей.
А потом пленил его – иначе как объяснить это беспрецедентное укрытие в цепях?..
Вокруг уныло пахло рвотой, дрянным куревом и въедливым потом немытых ублюдков – иных посетителей кареты справедливости.
Таких же, как он.
Ноги тоже были скованы, и он посвятил некоторое время разминке, стараясь только не привлекать лишнего внимания, хотя в рабочем состоянии местных камер не был уверен – им мешала темнота, но что на самом деле происходило, нужно было еще понять.
Динамик молчал, и не издавал даже шорохов – но тихо не было, чуткий слух приборов ловил гомон толпы, когда-то успевшей собраться (хотя с падения не должно было пройти и десяти минут, раз уж он все еще в машине) – переклички нашедших свою добычу охотников, чей-то отдаленный хохот…
– Комиссар… помеха… будет доволен… не наше дело… – переговаривались копы, стоящие подле его клетки.
Водитель, определенно присутствующий на своем рабочем месте, напротив, хранил гробовое молчание.
Наконец машина тронулась, закачала его, и он снова начал проваливаться в странный полусон.
Сотрясение мозга?
Мутно взглядывая в темноту, нервно пялился в темноту, пока его клетка мчалась, похоже, на приличной для себя скорости – стоило вернуть себе свободу не теперь, а в пункте назначения – там, откуда его увезли, было слишком людно.
В первую очередь он должен был увидеть комиссара. Чем быстрее, тем лучше.
Когда автозак остановился, куда-то паркуясь боком, у задних дверей раздалось странное жалобное кряхтение.
В кузов хлынул тусклый свет подземной парковки (на стенах недвусмысленно голубели знаки ГПУ), и Брюс увидел причину этого странного звука: раскрасневшуюся от невеликой нагрузки распахивания дверей девушку, тщедушную, хлипкую и тонкую, как молодое деревце, облаченную в дешевенький офисный костюм – местную секретаршу, находящуюся, похоже, на последней стадии ужаса – ее огромные серые глаза глядели на него, как на бешеного волка, которого она во что бы то ни стало должна отвести за повода к начальству.
Ее худосочную талию он мог бы, наверное, обхватить одной ладонью.
– Хитро, Джим. Просто гениально, – проворчал он, сбивая пневматикой ботинка ножные кандалы, потому что это и правда было выше его сил – обидеть такое хрупкое создание – и динамик превратил слова в невнятный рык.
От этого горделивого жеста секретарша получила незапланированный сердечный приступ, но отважно тряслась у его локтя, верная, как все, кто попадал под влияние харизмы Гордона.
В ее длинных белых пальцах подрагивал служебный пистолет. Ему стало смешно: офицер Крохотуля.
По дороге он представлял себе, как по дороге на работу, в блеклое готэмское утро, она покупает свежий, удивительно гадко воняющий желтизной прессы глянцевый журнал, и изучает сплетни о нем, мрачном содержимом страшной кевларовой шкуры, рассматривая блистающие роскошью фотографии, сочувствуя сотням обманутых женщин…
Десяток, пожалуй, он и правда прокатил с ветерком мимо замужества.
Так он, сопровожденный испуганным стуком ее каблучков, добровольно и на своих двоих попал в переговорную – странную, похоже, обычно закрытую, не использующуюся, и эта каморка была незнакомой – чистой, но мало оборудованной – девушка помялась немного и ушла, ни сказав ни слова, оставил Брюса в одиночестве.
Время длилось слишком долго, но он обязан был увидеться с Гордоном – кроме того, удар об землю сделал свое дело, и он дремал, поврежденный.
Поверить собственным глазам было нелегко – даже если при нынешнем не самом прочном положении Джима ему потребовалось изображать поимку опасного и бескрайне известного бэт-преступника, пусть так – но это, похоже, был тот самый прием, так хорошо прежде изученный им в бдениях над материальной частью: “маринование” – в конце концов всегда теряешь терпение.
Он и правда задержан? И должен потерять по их мнению терпение, сидя тут в одиночестве.
Связь тут тоже не работала.
Зато тут было двойное зеркало и толстые решетки.
Первым делом Брюс избавился от наручников, следом – от нетерпения.
Он уже готовился стать опытным “нахлебником”, как тут у них называли опытных жителей тюрем? – все-таки вторая “ходка”! – или у таких, как он, у копов другое название? Осталось только наколоть имя любимой женщины на лобок или правую кисть.
Ах, да. Точно. Нет у него никакой женщины.
Ожидая, рисовал пальцем замкнутую сеть на столешнице – почти чувствуя, как странно горяча его кровь, все никак не желающая ни ждать, ни успокаиваться.
Это было знакомое ощущение, или по крайней мере, похоже на что-то, что с ним когда-то случалось: в подземельях города например. Он помнил это жжение под желудком, и странное спокойствие, тревожимое только глядящей из темноты призрачной белой маской.
Что это было тогда – токсин. И теперь – эта обида, какая-то детская, нежная: он защитник, который должен быть укрыт в темнице, потому что может исправить то, чего они не могут, даже не пытаются – и он враг для всех именно поэтому…
Казалось, он давно победил в себе эти раздраженные сожаления – многие дни, давным давно – но так он не подставлялся никогда, и его вечный партнер – отчуждение – крепко сидело на его плечах, поскольку каким-никаким, но железным он не был.
Джеймс Гордон был для него особенным человеком.
Наконец – Брюс уже успел задремать, мучаясь тошнотой от травмы – дверь отворилась и в помещение влетел долгожданный комиссар.
Не проронив ни слова, он пустился расхаживать по периметру, и молчание это было обвиняющим.
О, как же, наверное, сейчас веселится Джокер…
– В марте разбили пятиметровую витрину, – вдруг заговорил Джим, будто не выдержав. – Материальный ущерб был приличным, далеко выходящим за пределы минимальной суммы для оформления протокола. Впрочем, владелец отказался от претензий.
Он почти смущенно всплеснул руками, не сумев вынести свой неожиданный гнев в интонации голоса. На белоснежной манжете его строгой рубашки, уютно припрятанной под скромным мышистым кардиганом, хранилось темное пятно тонального крема – внимательный герой явно представил, как уже немолодая женщина, как наивная девушка разодевшаяся для редкого ужина с мужем, прижимается щекой к его руке, и недовольно вздохнул, потому что быть тем, от кого она бережет Джима, было невыносимо.
В любом случае, он что-то читал в газетах о бесноватом псевдо-Бэтмене, устроившем в его собственном торговом квартале хрустальный погром – должно быть, Альфред решил не обострять по мелочам, и замял дело – и не воспринял это серьезно.
Верно, он вспомнил об этом тогда, когда впервые увидел своего двойника – похоже, это было его первое появление.
– В апреле погибло четыре наркоторговца, и на месте преступления видели – догадайся кого… – жестко продолжил комиссар. – Впрочем… Всего пострадали четырнадцать человек, и на каждую смерть не было заведено дела. Кто-то хорошенько постарался замять это, не согласовывая со мной. Из них двенадцать только в этом году. Кровоизлияние в мозг – достаточно частая причина. Сердечные приступы. Переломы черепа. Резаные раны. И не это не считая тех, кто получил разной степени травмы.
Не отдававший приказания что-то замять Брюс нахмурился: четырнадцать. Двенадцать в этом году.
Могли ли смерти тех двоих, безымянных, быть результатом его действий?
– Даже если ты слышишь это слишком часто… Меня подставили, – твердо сказал он, поглаживая себя по горлу там, где располагались застежки шлема. – Твои люди, Гордон, тебя предали. Меня предали. Если тебе интересно, могу назвать номера значков.
Гордон стал выглядеть непримиримо и растерянно одновременно.
– Никто меня не предавал, – горделиво ответил он, упорствуя. – Это был мой приказ.
– Отлично. Ты отдал приказ поймать меня. Понимаю. Но еще один человек, который был там сегодня утром, где-то раздобывший функциональную броню, полностью защитную, оснащенную – и прочее, прочее, уж слишком похожую на мою – ты его нанял – его нанял Готэм? Или это был ты лично? Нет? Нет. И что, ты приказал ему сталкивать людей с высоток и не стесняться этого? – Брюс собирался дожидаться момента, когда его будут уговаривать, но когда он не протянул бы руки заплутавшему?
Джек прав: он сраный рыцарь – жалкое зрелище. Или это говорит его холодная богатейская кровь? Меньше всего он хотел оказаться похожим хотя бы на брата своего отца, чемпиона по высокомерию.
И поэтому он продолжил.
– Что стало с тем предателем, которого я спас? – против воли надменно вопросил он, и увидел пустоту: во вселенной братской поруки и напарницкой верности Джим стоял твердо до материальных, самых убедительных доказательств. – Не знаешь о таком, – насмешливо прочитал он в лице комиссара. – Верно. Не знаешь. Ты учился доверять так долго, что иногда это выглядит смешно… – но он вдруг подумал, что это слишком похоже на него, и смутился, умученный плывущим от удара горизонтом перед глазами. – Это не моих рук дело, – наконец сказал он через силу, хотя оправдываться никогда не пытался, не умел, и более того – не попадал в такое положение. – Там был двойник. И с ним были…
– Там никого больше не было, герой. Никакого двойника, – печально отчеканил его оппонент, в попытке, правда, говорить максимально язвительно. – Они лгут? Мои люди врут? Ты это хочешь сказать… – его глаза за стеклами очков остановились. будто он обратился в какие-то воспоминания. – Можешь ли ты об этом судить? Окружают ли тебя десятки людей с диаметрально противоположными мнениями, каждый по-своему правый, каждый по-своему сильный – а значит, в каких-то местах имеющий свою оригинальную болевую точку…
Он забрался слишком далеко за черту личных границ и их разговор – действительно напоминающий допрос – повернул по какой-то кривой дорожке.
– Нет, – грубо перебил его Брюс, пытаясь остановить поток агрессии, хлещущий из него в пространство старой допросной. – Со мной много лет уже никого нет рядом. По крайней мере тех, кто не подчинялся бы мне беспрекословно, – почти поддерживая светскую беседу проговорил он, саркастично ухмыляясь.
Гордон вздрогнул.
– Не может же это быть правдой… – пробормотал он еле слышно, нахмуриваясь.
Разглядывающий его по-выдровому забавные усы Брюс его не расслышал, не замечая слишком многого, ограниченный не настроенными приборами, и переспрашивать не испытал желания.
– Твои люди, Джим, уже показывали себя не с лучших сторон, – почти весело поддел он, как можно незаметнее встряхивая головой, чтобы прогнать розовый туман, пришедший за его концентрацией. – Даже Джокеру не удалось показать тебе меру человеческой…
– Джокеру, Бэтмен! – непохоже на себя ядовито ощетинился Джим. – Что стоило ему?
– Да хватит уже… С Джокером я разберусь сам… – начал Брюс, и вдруг понял, что тот просто заставляет себя.
Ох и глупо же он выглядел, ведя разговоры о излишней доверчивости… Все не так: добрый старый полицейский пес напротив пытается защитить дорогую его сердцу справедливость, даже если для этого надо проявить подобное упрямство, принижающее его.
Может, это и научило его самого чему-то – перестать самому искать везде предателей…
Больной мозг закрепил это новое решение острой спицей боли.
– Да-да, с Джокером: с тем чудовищем, против которого мы тогда стояли вместе, – продолжал лезть не в свое дело Гордон. – Я всегда считал, что я человек маленький, ни моего ума дело, но когда приходит время выбирать, я не собираюсь колебаться.
– Мои дела никого не касаются. Он в розыске – ищите, – разыграл новую карту Брюс, намеренно опускаясь до капризной властности, и откинулся, как мог, на донельзя неудобном железном табурете, прочно закрепленном в ноздреватом бетоне пола. – Это будет долгий разговор, да? И, похоже, без пончиков и кофе. Что ж… Присаживайтесь, комиссар.
– Я не знаю тебя, герой, – горько проворчал Гордон, почему-то лучше ожидаемого сраженный дворянскими приемами нахальства, и вдруг и правда опустился на стул напротив преступного героя. – Не знаю. Больше нет.
– Я покажу тебе, – лихо махнул Брюс, выщелкивая секретные замки, и увидел, что этот неразумный жест достиг цели: теперь противник готов был суетится смущенно: опустил глаза, разжал губы. – Покажу, Джим, кто я.
Альфред будет долго ворчать, но он был готов – чувствовал, что все кончается.
И солгал бы, если бы сказал, что это хуже, чем те два года в анабиозе.
Верно, как только чертов клоун посетил его снова, все планомерно катилось в темноту самой глубокой ночи…
Он думал, что от этого предложения Гордон следом окажется еще более удивленным, или обрадованным, обнаружив серьезность его намерений, и поймет, что они не враги, снова станет его верным другом, но когда он поднял глаза, готовый содрать маску, сам удивился.
Правда, радоваться было нечему: за стеклами комиссарских очков разливалась самая настоящая неловкая жалость.
– В этом нет необходимости, – слишком мягко – как прежде – пробурчал себе под нос Джим. – В некотором роде, я… хмм… Знаю это.
Брюс, наверное, отразил мощное животное предупреждение, состоящее из массы злобной гордости, надменных всплесков насмешки, разумной осторожности – потому что вызвал следом и понимающую улыбку.
– Не бери в голову, – не испугался его говорящей ауры Гордон, тяжело вздыхая. – Я не хотел сказать, “знаю”. Хотел сказать, что не хочу знать. Больше не хочу, это уже не важно. Я сейчас открою дверь к черному входу, там выбирайся сам как знаешь… – он помолчал, отвергая взмахом руки возможные благодарности, хотя никто их и не приносил. – Мне тяжело это понять, – тихо заговорил он на прощание. – Определение добра в дозировке. Говорят, только разумный подход делает что-то хорошим поступком. Мое начальство так и считает, и при любом удобном случае орет это с трибун, но своим поведением опровергает эту концепцию. Если хороший человек нашел в доме соседа окровавленные шорты недавно пропавшего мальчика, он идет к нам и мы начинаем копать. Если это сделает патрульный, все лишается смысла, уж таково законодательство: у него и не может быть ордера, если он не знает, что случится в следующий момент. Кровавый Джек Хенли, уничтожающий мальчишек в нашем городе в семидесятых, принимал полицию у себя дома, который пропах моргом из-за печальных чертовых двадцать девяти тел в братской могиле – и они, мы ничего не сделали. Не делали, пока не стало совсем поздно. Сверху, Бэтмен, мы ограничены приказами сверху. Повсюду в Готэме иерархия. Я думал, ты другой. Я отпускал убийц, я выкидывал вещдоки, добытые без соблюдения протокола, потому что и это – моя работа. Закон. Я думал, ты – свободен…
– О, боже, Джим! – рявкнул Брюс, вставая и подходя ближе – так, чтобы взглянуть ему глаза в глаза, забывая, что тот увидит только безличные линзы. – Мне его просто жаль, неужели не понятно? Как всех остальных, даже если он… сделал такое… с нами. Со мной. С тобой. Мне его жалко, даже если его нельзя жалеть, даже если его никому в голову не придет жалеть, даже если он этого не хочет и придет в ярость, услышь сейчас мои слова. Он спасал мне жизнь, даже если это просто дерьмовые шутки. Он не стихия, не хаос, превращенный в одно только желание. У него есть имя, у него своя правда. Он просто человек!
Все это – вечная тень за его спиной, яркая вспышка – было отвратительно, но неотвратимо. Он был проклят Джокером.
– И он на свободе, потому что я слабак… – печально произнес в пол Гордон, вслух исключивший Бэтмена из их правды, и Брюс слышал сталь, и непримиримый бой, и готовность защитить всех, как равных – даже Джокера, если бы была необходимость, подтверждая его правду – закон для всех – просто об этом не шло речи.
Джим так думал, выходит, всегда – он человек-бомба замедленного действия в черном плаще – а после этих месяцев он зрел до того, чтобы называть его безумцем, играющим жизнями наравне с Джокером. Джим искал просто меньшее зло.
Джим просто не знал, что они все равно похожи – но вот только если коп готов защищать чертового циркового придурка, готов ли на это он сам?
– Я лишу его свободы, – вдруг сказал Брюс, хотя это была его особенная тайна – особенное преступление, где он – для себя на самом деле – становился маньяком, запирающим людей в подвалах – и необходимость воплотить эти слова в жизнь ломала ему плечи. – Слышишь? Я все знаю. Знаю, что должен.
– Он потерял репутацию из-за тебя, – зачем-то сообщил пораженный Гордон, как заложник собственной честности. – Он делал что-то для тебя, и это сделало его изгоем.
– Не могу в это поверить, – иронично фыркнул Брюс, потому что и это не имело никакого смысла, и юркнул в проход, не прощаясь.
Надеясь только, что Джеймс Гордон не пострадает от своей верности и от его двойника.
Привычное дело – темнота, матово посвечивающая кевларом и пластиком глаз в миг стала пустой – сколько раз она их объединяла…
– А уж я то как не могу поверить… – прошептал Гордон, сжимая в кармане плаща изученную вдоль и поперек утреннюю газету, измученную, измятую его пальцами. – Не могу поверить, мистер Уэйн.
Брюс его, конечно, не услышал.
За дверью клетки было свежо, прели листья, газон блистал после очередного дождя, что осенью в Готэме становились бесконечными.
На бетонном покрытия у пожарного входа уже нарос легкий ледок, провозглашающий вечер.
Он и не знал, что провел в участке так много времени.
Что произошло за этот день? Все ночные подлецы спали, но если кто-то знал – а кто-то точно знал – что он задержан, то стал бы действовать без отлагательств.
Комментарий к Глава 95.
Это пипец.. Прошу прощения за эти каракули(.. Поругайте что-ли, может, сможем улучшить..
========== Глава 96. ==========
В малоизвестном широким массам (но популярном в более зауженных кругах) Ангаре – жарком и просторном – шел не самый обычный рабочий день: утренние, затем дневные часы – работа не утихала ни на минуту каждые сутки, но такое крупное событие как петушиные бои в праздничный месяц Благодарения, сочащийся обильным жиром прибыли, было не частым явлением.
Распорядитель мероприятия примостился на бортике наскоро состряпанной из дубовых балок сцены-песочницы.
– Заткнитесь, сучары, – вяло и, к счастью для себя, невнятно ворчал он в микрофон, пытаясь справится с замусоленной бумажкой, на которой за пару дней до того набросал программу вечера, соответствующую желаниям хозяев.
Сообщество вело себя так, будто Бэтмен теперь не коротал ночи в полицейском участке.
