Текст книги "Тирант Белый"
Автор книги: Жуанот Мартурель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 82 страниц)
Ежели нарушу я какое-либо из сих обещаний и это смогут доказать, то я желаю, чтобы признали меня обманщицей и клятвоотступницей и чтобы не смог мне помочь и облегчить мою участь ни один закон, установленный императорами, как прежними, так и нынешними, хоть и самими римскими, ибо я отрекаюсь от закона, введенного славным императором Юлием Цезарем [390] и названного “законом благороднейших” потому, что он охраняет девушек, вдов и наследниц.
Помимо этого, отрекаюсь я от рыцарской привилегии: да не будет отныне ни одного рыцаря, который станет сражаться за меня на турнире, и ни одной дамы, которая осмелится со мной беседовать, а иначе пусть пригвоздят мне руку [391], по обычаю, принятому среди знатных рыцарей и дам.
А дабы сомнений не было в истинности сего обязательства, подписываю я его своей кровью.
Эстефания Македонская».
Глава 148
О том, как Диафеб распрощался с Императором и дамами и отправился на поле боя.
Эстефания эта вовсе не была дочерью герцога Македонского. Отцом же ее был славный принц и отважнейший рыцарь, притом очень богатый; он был двоюродным братом Императора и имел одну лишь эту дочь; будучи при смерти, завещал он Эстефании свое герцогство, распорядившись, дабы передали его во владения дочери, когда той исполнится тринадцать лет. Мать же была по-прежнему могущественной сеньорой и оставалась опекуншей своей дочери, наряду с Императором, бывшим той опекуном. Женщина эта, чтобы иметь детей, взяла в мужья графа д’Алби, каковой и принял титул герцога Македонского. Эстефании к тому времени исполнилось четырнадцать лет.
Когда наступила ночь и все были готовы к отъезду, Диафеб, счастливый до того, что и не передашь словами, в назначенный Принцессой час послал за деньгами; получив их, он, покуда люди его вооружались, отправился во дворец попрощаться с Императором и всеми дамами, особливо же с Эстефанией, которую просил в его отсутствие не забывать о нем.
Ах, Диафеб, господин мой! – воскликнула Эстефания. – Все благо нашего мира заключено в вере. Разве не знаете вы, что написано в священном Евангелии: «Блаженны не видевшие и уверовавшие»?[392] А вы меня видите и мне не верите. Знайте же, что вы получили от меня больше, что кто бы то ни был на этом свете.
И она много раз поцеловала его при прощании на глазах у Принцессы и Услады– Моей-Жизни. При расставании было пролито много слез с обеих сторон, ибо так повелось у тех, кто желает друг другу добра. Опустившись на колени, Диафеб целовал руки Принцессе от имени доблестного рыцаря Тиранта и от своего. Когда же подошел он к лестнице, Эстефания поспешила к нему и сказала:
Это чтобы вы вспоминали обо мне.
С этими словами она сняла с шеи толстую золотую цепь и отдала ему.
Сеньора, – ответил Диафеб, – что за щедрый подарок вы мне сделали в залог вашей любви! Да будь в сутках хоть тысяча часов, я бы и тогда ежечасно вспоминал о вашей милости.
Поцеловав ее еще раз, направился он к себе в покои. Затем он распорядился погрузить вещи на мулов. В два часа ночи все сели на лошадей, и Диафеб с коннетаблем отъехали, перед этим попросив Императора направить корабли и галеры со съестными припасами в лагерь.
Когда оказались они в лагере у Тиранта, тот немало обрадовался их прибытию. Коннетабль с Диафебом отдали Маршалу выкуп за пленных. А он пригласил баронов, которые и на сей раз распределили между всеми и деньги, и остальное, а именно оружие и лошадей. Когда с этим было покончено, Диафеб поведал Тиранту обо всем случившемся и рассказал, как получил привезенные деньги. Тиранта ничто так не утешило, как вид бумаги, начертанной рукой Эстефании, и ее имени, написанного ее собственной кровью.
Диафеб сказал:
Знаете, как она это сделала? Сильно перевязала палец нитью, он налился кровью, она иглой укололась, и из пальца тут же полилась кровь.
Теперь, когда любезная Эстефания на нашей стороне, мы, видимо, получим еще один голос в нашу пользу в окружении моей госпожи, – заметил Тирант.
Диафеб спросил:
Хотите, узнаем, сколько весит золото, которое она нам дала?
Золото взвесили: в нем оказалось два кинтара[393], и одними лишь дукатами.
Ее высочество дала мне больше, чем обещала, – сказал Диафеб. – Ведь половина меры – это только полтора кинтара. Однако таково свойство настоящих господ: давать больше, чем обещано. Ибо они наделены щедрым сердцем.
Но покуда оставим их и посмотрим, что происходит тем временем в лагере.
После того как Диафеб с главным коннетаблем уехали, турки впали в полное отчаяние по причине того, что дважды оказались разбитыми; они проклинали весь свет и фортуну, ввергнувшую их в такое несчастье, ибо, по их подсчетам, недоставало им, мертвыми и пленными, более ста тысячи человек. И, все еще пребывая во гневе, держали они совет, каким образом могли бы они предать смерти Тиранта. И решили, что осуществит это король Египетский, ибо был он в сем деле сведущ и владел оружием ловчее многих, а среди мавров был лучшим воином: превосходно держался в мусульманском и христианском седлах[394], вооружался по-нашему, как принято в Италии, носил плюмажи и накрывал лошадь попоной[395].
Все сошлись на том, что король Египетский должен явиться в лагерь христиан. Он выслал к Маршалу герольда. Подойдя к берегу реки, тот подал знак, привязав полотенце к захваченной загодя трости. Из лагеря ему немедленно ответили тем же образом. По приказу Тиранта его переправили через реку на небольшой лодке, которая там находилась.
Представ перед Маршалом, герольд попросил пропустить короля Египетского и с ним десять человек. Маршал с радостью это разрешил. На следующий день прибыл король, и Тирант со всеми знатными сеньорами выехал на берег реки ему навстречу. И оказаны ему были все почести, какие подобают королю. Король был вооружен, Тирант и все его люди тоже. Король был наряжен в дорогую тунику, всю расшитую золотом и жемчугом; Маршал надел поверх доспехов рубашку, которую дала ему его госпожа. Он выбрал двух мавров, из тех, что приехали с королем, и приказал отвести их в свой шатер, а затем – дать им забить сто пар каплунов и кур, имевшихся у него; приказал он также, чтобы им подали превосходный обед: рис, кус-кус с мясом и всякими овощами[396]. Король остался там на целый день и на ночь, до следующего утра. Осмотрел он весь лагерь и выяснил, в каком тот состоянии. Увидев множество верховых, спросил он, почему все эти люди находятся в седле. Маршал ответил:
Сеньор, они здесь, чтобы оказать вам честь.
Если бы мы все делали так же, как ты, – сказал король, – то ты бы не смог разбить наш лагерь. Но я желаю твоей смерти, потому как ты принес нам великие страдания и горе, забрав стольких наших людей в плен и отправив тела многих плыть по течению реки непогребенными. А посему я всем сердцем и по праву ненавижу тебя, ничуть не восхищаясь тобой! Ибо несправедливо и неразумно было бы вынуждать меня любить того, кто смертельно ненавидит и преследует меня, потрясая оружием. Война никогда не рождает любви. А посему сообщаю тебе, что ты примешь тяжкую смерть от меня, потому как сердце твое безжалостно и ты губишь тех, кто не заслуживает гибели. И те, кто пострадал от тебя, смогут сказать, что Тирант – самый неудачливый рыцарь, в высшей степени жестокий и так часто терпевший поражения, что и счесть невозможно.
На это Тирант ответил так:
Кажется, вы дали слишком много воли вашему языку, но так случается и с дурными людьми, и с хорошими, особливо же с теми, кто съел и выпил лишнего. И потому я воспользуюсь своим острым мечом, дабы проучить всех последователей вашей отвратительной ереси. Браниться же с вами я не желаю, тем паче в моем шатре.
Король принял вызов. Тирант вышел из шатра, а король вернулся в лагерь к своим. На следующий день собрал он на совет всех знатных сеньоров – королей, герцогов, графов и всех христиан из своего войска. Они расположились посреди огромного луга. Когда все собрались, король Египетский сказал следующее.
Глава 149[397]
О том, как король Египетский сообщил знатным мавританским сеньорам об ответе, данном ему Тирантом.
Я из тех, кто предпочитает работать руками, а не языком. Мне приятно доверять моим рукам дела, достойные мужей, и отдаваться на волю фортуны, то благосклонной, то враждебной, что пристало хорошим рыцарям, отчего и непреходяща их слава на этой земле. А посему, великодушные сеньоры, я хочу познакомить вас с замечательным обычаем, принятым у христиан, ибо я видел, как день и ночь конные и пешие воины охраняли беспрестанно лагерь. Вот поэтому-то ни за что на свете мы не сможем захватить их врасплох, как удалось им проделать это с нами. Этот Маршал едва лишь появился, как навел в войске полный порядок.
Султан спросил:
Сколько, по-вашему, у них может быть конных и пеших людей?
Я думаю, сеньор, что пеших не будет и сорока пяти тысяч, – ответил король. – Конных же – десять тысяч, да и то не наберется. Их мало, но порядку у них ныне много. А вам и всем здесь присутствующим хорошо известно, что когда маршалом был герцог Македонский, то из-за беспорядка в войске и из-за того, что не смыслит он в войне, всегда в побежденных были христиане, а мы – в победителях. И если б этот чертов рыцарь не явился из Франции, мы бы уже сидели во дворце в Константинополе, их прекрасную церковь превратили бы в мечеть, Императора бы убили, жену и дочь его обратили бы в рабынь и всех остальных девиц вместе с ними подчинили бы себе. А теперь не сможем этого сделать, ежели этот Маршал скоро не умрет. Посему хочу я вам сказать следующее: невозможно его убить или захватить в плен иначе, как мы прежде договорились, ибо он не согласится дать сражение к своей невыгоде, зная, что мы превосходим его войском. И если вы сочтете это правильным, то я его вызову на смертельный бой, один на один. Он – отважный рыцарь и не откажется от поединка. Когда же он прибудет сюда, мы начнем биться, а вы, ежели увидите, что я его превосхожу в бою, не вмешивайтесь, ибо я его убью. А ежели случится, что он станет меня побеждать, то издали пускайте в него стрелы, и он все равно умрет вместе со всеми, кто с ним приедет.
Все сочли, что сказанное королем правильно.
По окончании совета король Египетский пошел в свой шатер и принялся сочинять вызов Тиранту.
У султана был один слуга, которого он воспитал с малых лет. Слуга этот был христианином, уроженцем города Фамагосты, что на Кипре. Его в море захватили мавры, взяли на корабль и, пользуясь его малолетством и робостью, обратили в мусульманство. Он же, став взрослым и имея прирожденное убеждение, что христианский закон лучше магометанской ереси, решил вернуться в лоно истинной веры. А осуществил он это таким образом. Облачившись в красивые доспехи и сев на прекрасного скакуна, направился он по дороге к каменному мосту, на котором был замок сеньора де Малвеи. Когда он находился неподалеку от моста, примерно на расстоянии выстрела из баллисты, то снял с головы платок и помахал им в знак мира. В замке заметили, что он был один, и в ответ дали сигнал проезжать. Но когда мавр подъехал ближе, один арбалетчик, который не видел, как господин де Малвеи подал этот сигнал, метнул копье и ранил скакуна.
О сеньоры! – воскликнул мавр. – Неужели столь мало в вас веры, что, обещав мне мир, вы убиваете меня и моего коня?
Сеньор де Малвеи был этим весьма расстроен. Он приказал помочь мавру спешиться, а также перевязать его коня, обещая, что даст ему еще лучшего, если этот издохнет. Мавр объяснил, что пришел сюда, дабы стать христианином, и что он очень хочет поговорить с главным Маршалом. Он желал бы, чтобы тот, ежели ему будет угодно, был его крестным отцом, и уверял, что если поговорит с Маршалом, то сообщит ему вещи, весьма для него полезные и способствующие приумножению его чести. Договорились, что назавтра он вернется сюда и что сеньор де Малвеи пошлет слугу к Тиранту с просьбой приехать к нему в замок. Мавр, чрезвычайно довольный, возвратился к себе в лагерь. Он показал своего коня султану и лекарям, чтобы те его полечили. Султан спросил слугу, откуда он ехал и каким образом ранили скакуна. Мавр в ответ сказал:
Сеньор, я ехал по направлению к мосту, ибо здесь у меня не было никаких дел. И издалека я увидел христианина и поехал в его сторону, а он меня подстерег. Когда я оказался рядом с ним, он выстрелил в меня, а я что есть мочи пришпорил коня и догнал христианина, с ходу выбил его из седла и тут же сам спешился, чтобы прикончить его. Он же на коленях молил меня о пощаде. Я по природе склонен скорее прощать, чем делать обратное, и мы подружились. Он обещал мне, поклявшись своей верой, сообщать обо всем, что будет происходить в лагере христиан.
О, что за добрая новость для меня! – сказал султан. – Я смогу узнать, что делается в лагере у христиан! Прошу тебя, соблаговоли во что бы то ни стало вернуться на то же место завтра и узнать, что они намереваются сделать: готовятся дать сражение или – вернуться в Константинополь.
Султан поверил всему, что сказал ему мавр. На следующий день султан потребовал, чтобы тот вернулся к замку и поговорил со своим другом. Когда мавру показалось, что пора ехать, он взял лучшего из скакунов султана и направился к мосту. Подавши, как прежде, сигнал, он въехал в замок и был встречен всеми с большими почестями. Вскоре появился в замке Тирант, выказывая глубокое почтение сеньору де Малвеи и его сыну. Затем все вместе они вошли в комнату, где сеньора де Малвеи беседовала с мавром. Когда Тирант поцеловал сеньору, то почтил приветствием и мавра. Тот рассказал ему, как он, понимая данным ему природой умом истинность христианской веры, пришел сюда, чтобы принять ее. И умолял он Тиранта оказать ему милость и соизволить взять его к себе в услужение.
И хочу сообщить я вам, сеньор, что на совете у мавров решено было завтра или в какой-нибудь иной день передать вам письмо с вызовом на поединок. Однако берегитесь, сеньор, и ни за что на свете не соглашайтесь на него, ибо окажется он вам не на пользу, а во вред величайший, равно как и всем, кто поедет с вами.
Тирант поблагодарил мавра за доброе предупреждение и сказал, что будет очень рад взять его к себе доверенным слугой. Затем пошли они в церковь, и там, с превеликим благочестием, принял мавр святое крещение. Захотел он, чтобы крестными отцами его были Тирант и сын сеньора де Малвеи, а крестной матерью – сеньора де Малвеи. Нарекли его Сипрес де Патерно[398]. Когда же его окрестили, он сказал:
Сеньор, милостью Господа Нашего принял я святое крещение и считаю себя ныне истинным христианином. С этой святой верой хочу я жить и умереть. И если вашей светлости угодно, чтобы я был при вас слугой, то я охотно исполню это; если же вы желаете, чтобы я вернулся к маврам и ежедневно сообщал вам о том, что они намереваются сделать, то вам не найти во всем нашем лагере никого, кто бы лучше меня был обо всем осведомлен, потому как все советы проходят в шатре султана и я все хорошо знаю, ибо вхожу в число советников.
Тогда Тирант снял с себя и подарил ему золотую цепь; сын сеньора де Малвеи дал ему сорок дукатов; а сеньора де Малвеи подарила ему бриллиант стоимостью в двадцать пять дукатов. Получив это, он тотчас же отдал все на хранение сеньоре де Малвеи.
Тирант очень просил его вернуться в лагерь и предупреждать как можно чаще сеньора де Малвеи обо всем, что было у турок на уме. А тот будет сообщать обо всем Тиранту. Сипрес де Патерно ответил:
Не сомневайтесь во мне, великий Маршал и господин мой, и не бойтесь, что я причиню вам зло, ибо, приняв христианскую веру, я буду служить вам так же верно, как если бы воспитывался у вас с рождения. Однако я прекрасно понимаю, что у вас нет оснований чересчур доверять мне, ибо я долго был мусульманином. Но вскоре вы узнаете, какова моя верность и любовь к вам. А теперь, сеньор Маршал, я прошу вас оказать мне милость и дать мне с собой каких-нибудь сладостей, если они у вас есть, чтобы я преподнес их султану, который до них большой охотник. А я впредь смогу свободно ездить туда и обратно, якобы за тем, чтобы их от вас получать, и никто не заподозрит ничего плохого.
Сеньор де Малвеи сказал:
Я смогу вам их дать.
Он приказал принести фиников и сладостей и угостил ими всех. Сипресу де Патерно он дал с собой корзину сладостей и финики, и тот уехал очень довольный.
Когда он предстал перед султаном, тот спросил, что нового ему известно о христианах. Сипрес ответил, что его друг сказал, будто они не собираются уходить отсюда:
По крайней мере, до тех пор, пока вы не снимете свой лагерь. Друг мой передал мне также, сеньор, эти финики и сладости.
Султану очень понравились присланные угощения, и он часто посылал за ними своего слугу. А тот предупреждал обо всем, что ему было известно, сеньора де Малвеи, который сам ехал к Тиранту или посылал к нему кого-нибудь с сообщением. Тирант был чрезвычайно доволен этими посланиями.
Этот Сипрес де Патерно потом составил заговор против султана.
А король Египетский, сочинив вызов на поединок, позвал герольда и отдал ему письмо; он приказал отвезти его Тиранту, Маршалу греков. Оно было следующего содержания.
Глава 150
О том, какой вызов на поединок отправил король Египетский Тиранту Белому.
«От Абенамара [399], соизволением и волей Божией короля Египетского и единоличного победителя трех королей в сухопутном сражении, а именно: могущественного короля Феса [400], доблестного короля Бужии [401] , и богатейшего короля Тремисена [402], – Тиранту Белому, Маршалу греков.
Я не желаю быть многословным. Пусть испытание в бою будет лучшим доказательством превосходства одного из нас и покажет, кому именно благоволит фортуна и кто прославится, обрекши другого на беду и позор. Я видел, что поверх доспехов ты носишь рубашку некой девицы, а, стало быть, всем показываешь, что влюблен в нее. Я же в присутствии моей госпожи принес обет вызвать на смертельный поединок короля, королевского сына или главного Маршала христиан, и сообщил о сем обете в дом святого нашего пророка Магомета, туда, где покоится его блаженное тело, а именно в Мекку [403], а посему, дабы услужить даме, коей я принадлежу, и исполнить данный обет, вызываю я тебя на бой – коли осмелишься прийти, – чтобы убить тебя или оставить побежденным на ристалище и сделать клятвоотступником. Я докажу свою правоту прилюдно, своими собственными руками, ибо дама, коей я принадлежу, гораздо красивее и знатнее, чем твоя, хотя ты и собираешься мужественно защищать ее и свою честь. А голову твою, как трофей, я отдам в подарок моей госпоже. И ежели душа твоя не дрогнет и ты испробуешь вино сражения, то я буду весьма рад, когда ты очистишься от своих грехов в битве со мной. Однако ежели ты, будучи согласен на условия боя, все же не отважишься вступить в поединок, то тогда я буду обязан вести с тобой иные речи, такие, какие ныне я не осмелюсь и произнести, столь постыдны они для тех, кому дорога честь. Всякому рыцарю следует их беречься, дабы не были умалены его честь и слава в устах других рыцарей, а также дам и девиц. О тебе же я должен заявить, дабы всем стало известно: ты дважды злодейски, а точнее говоря предательски, разгромил наше войско столь подлым образом, что вряд ли сможешь теперь восстановить свою честь. Вот почему я питаю оправданную надежду на то, что свершится наконец праведный суд во время поединка, ежели ты на него решишься, ибо Всемогущий Господь не допустит, чтобы столь отвратительное преступление осталось ненаказанным. И я, взыску я истины, вызываю тебя на поединок, пеший или конный, по твоему усмотрению, дабы в присутствии искушенного в своем деле судьи бились мы до тех пор, покуда один из нас не погибнет, и дабы я смог преподнести твою голову в виде трофея даме, которой служу. И ежели ты соизволишь ответить на мой вызов, передав свое послание моему герольду Египту, я сочту его принятым, и сего будет довольно для того, чтобы мы договорились о поединке и сразились, к моему великому удовлетворению.
Писано в нашем лагере на восточном побережье первого дня лунного месяца и скреплено моей печатью.
Король Египетский».
Глава 151
О том, как Тирант просил совета у знатных сеньоров своего войска.
Когда Тирант увидел послание и узнал, о чем оно, он собрал всех рыцарей из своего лагеря и попросил их дать ему совет: отвечать на этот вызов или нет; а ежели отвечать, то в каком духе и соглашаться ли на поединок. Первым заговорил герцог Македонский и сказал:
Мне кажется, что вы должны отвечать ему в склад, ибо что священник запевает, то певчий и повторяет. В послании сем речь идет о двух вещах: во-первых, о дамах, которым служат, во-вторых, о нарушении клятвы. Что касается первого, то король этот влюблен в дочь Великого Турка и утверждает, что она красавица; ее отец обещал отдать ее в жены королю, когда закончится война. Подумайте же, столь ли знатна ваша соотечественница, которую вы любите, ибо в своем послании король говорит, что его дама очень древнего рода. И не вздумайте биться, если правда не на вашей стороне, потому как Господь Наш чудесным образом может вмешиваться в сражения.
Сеньор, – сказал Тирант, – у себя на родине я любил одну вдову, но она более походила на девушку. Я надеялся взять ее в жены, и, думаю, она тоже хотела выйти за меня замуж. А потому дала мне эту рубашку. И с тех пор как я расстался с ней, я был в этой рубашке во время всех сражений.
Тогда сказал герцог де Пера:
Мне кажется, что то, о чем вы сказали, не годится. Ибо дама короля Египта – дочь Великого Хана[404], которому подчиняются шесть королей.
Хотя он и не столь могуществен, как султан, но у него больше власти, чем у короля, он владеет множеством земель и королевств, и Великий Карамань[405] – его вассал. А знаете, сколько владений у этого Караманя? Больше, чем вся Франция и Испания, ближняя и дальняя[406]. Я потому это говорю, что сам был в его землях, направляясь в Иерусалим. А затем, повинуясь благочестивому желанию, совершил паломничество к собору Святого Иакова в Галисии[407] и прошел всю Испанию. А посему, я думаю, дабы вы, в вашей распре с королем, считали себя более справедливой стороной, вам следует вообразить, будто вы влюблены в Принцессу, нашу госпожу. Тогда вы его превзойдете и в отношении знатности дамы, и во всем прочем. Вот что я вам советую, полагая, что сеньоре этой нет равных во всем мире.
Мне бы не хотелось, – отвечал Тирант, – чтобы сеньор Император заподозрил меня в чем-нибудь дурном.
Тогда выступил герцог Синопольский:
Разве может вызвать обиду у Императора то, что совершается по справедливости, без обмана и клеветы? Я уверен, что ему это будет приятно.
Если даже мы предположим, что Его Величеству сие будет приятно, – заметил Тирант, – то как нам быть с сеньорой Принцессой, если она рассердится из-за этого, потому как я – чужеземец, человек неродовитый и не имею титулов?
Ответил на это герцог Казандрийский:
Нет на земле ни одной девицы или женщины, которая не гордилась бы одинаково тем, что она любима как знатными мужчинами, так и простолюдинами. А сеньора эта столь великодушна, что поймет ваше доблестное рвение и испытает от этого гордость.
Кто властен изменить порядок, установленный Господом? – воскликнул герцог Монсанский. – Ведь не новость, что порой король влюбляется в простую девушку, а могущественная королева – в бедного дворянина, и забывают об отце, о матери и обо всей прочей своей родне. А наша госпожа преисполнена милости вкупе с честью и не прогневается ни на одно ваше слово, ни на один поступок.
Тогда сказал маркиз де Сан-Жорди:
Маршал, что за невежество вы обнаруживаете? Ведь хорошо известно среди таких рыцарей, как мы, сколько подвигов было совершено ради любви к дамам, которые теперь овеяны славой во всем мире. А в нашей госпоже сочетаются благородство и знатность. Тот же, кто забывает прошлое, не помнит себя самого.
Сказал маркиз Феррарский:
Нет для женщины ничего приятнее на свете, чем любовь мужчины. А потому не снимайте любимую туфлю у нее с ноги, чтобы не причинить ей боль. Так как наша госпожа – само совершенство и сама добродетель, ей будет приятно, что вы объявите ее своей дамой.
Все мы дети Адама и Евы, – сказал маркиз де Пещкара. – Но некоторые – из рода тех, кому суждено проклятие, а кое-кто – из рода тех, кому предначертано спасение. Я же верю в следующее: если наш Маршал победит, сражаясь ради Принцессы, он будет среди спасенных, и, даже если его руки побывают у нее под юбкой, ему лишь прибавится чести и любви оттого, что он прикоснулся к ней.
Тирант приказал секретарю записать все эти речи и передать затем с письмом Императору, дабы если что дурное и было бы сказано, то вина бы за это пала на других, а не на него.
Завершив совет, Тирант отправился к себе в шатер и написал на вызов короля Египта ответ следующего содержания.
Глава 152
Ответ маршала Тиранта на вызов короля Египта.
«Все, что написал ты мне, возможно и правда, если ты сможешь это доказать; ты же считаешь, что слов твоих достаточно, чтобы превратились в правду твои измышления. А посему я, Тирант Белый, победитель и искоренитель языческого племени, предводимого известным и великим султаном Вавилонским, а также властителем Турции, тебе, королю Египетскому, объявляю:
Я получил через твоего герольда послание, в коем ты говоришь, что видел меня одетым в женскую рубашку поверх доспехов и что, дабы исполнить принесенный обет, вызываешь ты меня на бой со смертельным исходом, поелику дама, в которую ты влюблен, достойнее и прекраснее, чем та, которую люблю я.
Во-первых, заявляю: данным обетом умалил ты свою честь и славу. Лучше бьио бы тебе дать зарок провести десять лет в Мекканской мечети [408], отмаливая грехи, омерзительные Богу и всему миру. Всем на свете известно и ясно, что дама, чьим слугой я себя называю, не имеет себе равных на земле, как по красоте, так и по достоинству, добродетели и совершенству. Все знают, что ты любишь дочь Великого Турка, а я – дочь Императора. Твоя возлюбленная – мавританка, моя – христианка, твоя – еретичка, моя – католичка. Вот почему моя должна быть признана лучше и достойней, а твоя – не заслуживает и того, чтобы обуть ее высочество. Ты говоришь также, что, победив меня, пошлешь мою голову в подарок твоей даме. Я же отвечаю, что не быть тому, ибо скорее я убью тебя и всех твоих людей. Но если даже случится так, как ты хочешь, подобный дар неуместен и не столь уж ценен, ибо это будет голова побежденного. Я же обещал сеньоре Принцессе, что, встретившись с маврами, одержу победу в четырех битвах, а в пятой – возьму в плен кого-нибудь из королей, приведу его к ее высочеству и, не снимая доспехов, преподнесу ей свой меч, ибо он будет подарком от победителя. И ни одна достойная дама или девица не окажет тебе почета, ибо твой дар – от мертвеца и побежденного, а мой – от победившего. А теперь перехожу я к главному. Ты пишешь, что я дважды злобно и предательски разбил ваш лагерь; на это я отвечу, что один римский император издал закон, по которому тот, кого назвали предателем, опровергнуть сие может, заявив, что сие – ложь, что я и делаю. Однако твои уста в самом деле следует объявить лживыми, дабы все удостоверились в твоих злых речах. Я же во всем поступал справедливо и хорошо, что прекрасно известно всем мудрым рыцарям, опытным в сражениях. И даже почтенные женщины тебе скажут, если их спросить, что я не совершал никакого предательства, а, напротив, следовал благородным обычаям и манерам, каковые предписывает рыцарский орден в подобных случаях во время войны. Как же люжно порочить мою честь и славу, ежели я оказался более ловким и находчивым, чем вы? Твои обвинения были бы оправданы, лишь если бы я дал какое-нибудь обязательство, письменно или изустно.
Поэтому я, Тирант Белый, во имя Господа нашего и Пречистой Богоматери, а также моей дамы Кармезины, защищая свои права, честь и славу, принимаю ваш вызов на бой со смертельным исходом. Пользуясь преимуществом ответчика, кое ты за мной также признаешь, я решил, что мы будем сражаться конными, оборонительное оружие каждый выберет по своему усмотрению, то, которое привык носить на войне, и без всякого подлога. Наступательное оружие должно быть следующим: копье, длиной в четырнадцать пядей, толщиной на усмотрение каждого, кинжал с клинком шириной в четыре пальца, дабы он не сломался, меч с клинком в пять пядей от рукояти до острия, боевой топор, дага [409] длиной в три с половиной пяди. Лошади пусть будут покрыты тем, что каждому покажется наилучшим, – попонами [410] из кожи или материи, но со стальными пластинами; на голове у них пусть будут стальные наголовъя, но без шипов и прочих подобных ухищрений; седло боевое [411] со свободными стременами. После того как уговорились мы об условиях боя, должны мы решить вопрос о правомочном судье [412]. Кто им станет? Твой король, которому ты принес клятву верности? Или мой, которому поклялся верно служить я? Ты – мавр, я – христианин, кто же будет нам верным судьей? Если же ты предложишь мне: пойдем искать его по всему свету, то можешь это делать без меня, а я не могу, ибо тогда придется мне оставить стольких герцогов, графов и маркизов, что находятся под моим началом; а я – рыцарь и не люблю сражаться, когда не уверен в честном судействе. А если ты станешь меня уверять, что нас рассудит султан, я на это отвечу: у кого нет веры, тому самому не верят. Кто сможет меня убедить в том, что ежели я прибуду на твое ристалище и расправлюсь с тобой, то смогу вернуться к себе? А если ты скажешь, что придешь на поединок к нам в лагерь, то лучше этого не делай, ибо я не желаю тебе того же, чего и себе. Ибо если ты добьешься в бою со мной желаемого, то кто может тебе обещать, что мои родичи и друзья отпустят тебя в твой лагерь? Но я тебе дам совет и подскажу один способ, как тебе исполнить свое желание.
Всем известно, что в то время, как вы, собрав могучие силы, осадили герцога Македонского, я направился к вашему лагерю и разгромил его, обретя честь и славу в глазах многих коронованных монархов. После этого вы решили вступить со мной в сражение, и я опять вас победил, обратив в бегство разом всех и каждого, кто высокомерно и тщеславно именовал себя победителем трех королей в сухопутном бою. А посему мне следовало бы, подчиняясь разумной необходимости, вновь напасть на вас, ибо настал тому черед. Клянусь именем Бога, моей госпожи, а также рыцарской честью, что около двадцатого дня августа, но не раньше, чем за четыре дня до того, и не позже, чем через четыре дня после, я, со всеми силами, какие только смогу собрать, приду к вашему лагерю на восточный берег, чтобы дать вам бой, если вы его примете. И тогда ты сможешь исполнить твое желание и не посмеешь сказать, что я действовал злодейски и предательски. Письмо твое запятнано недостойными словами, на которые я не стану трудиться отвечать, ибо не желаю соперничать с тобой в низости. Оставляю тебе твою славу, и, дабы отныне все достойные дамы, девицы и рыцари узнали, что я исполнил все от меня требуемое, я посылаю тебе с твоим герольдом Египтом настоящий ответ, разделенный по буквам алфавита, писанный мной собственноручно и скрепленный моей гербовой печатью в месте, называемом Транзимено, пятого дня августа месяца.
