Текст книги "Тирант Белый"
Автор книги: Жуанот Мартурель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 82 страниц)
Народ возносил хвалы Тиранту и благословлял благородные законы правления, который он установил, ибо зажили все в покое, мире и любви. И глубоко утешился душой Император, видя, как правит Тирант.
Через полмесяца после прибытия Тиранта все корабли Императора благополучно доплыли, груженные людьми, продовольствием и лошадьми. А прежде чем корабли пристали, Император подарил Маршалу восемьдесят трех коней, рослых и статных, и множество доспехов. Первым Тирант позвал Диафеба, дабы тот выбрал по своему желанию и доспехи и лошадей. Затем пригласил он Рикара, а затем и всех остальных рыцарей, не оставив себе ничего.
Из-за любви к Принцессе Тирант страдал неимоверно, ибо с каждым днем увеличивались его терзания. И столь сильным было его чувство к ней, что в ее присутствии не осмеливался он заговорить о чем-либо, относящимся к любви. Тем временем приближался срок его отъезда, потому как дожидались лишь, чтобы лошади оправились после морского путешествия.
Принцесса же, по природе своей отзывчивая сердцем, не могла не догадываться о сильной любви Тиранта. Она послала мальчика-пажа просить Тиранта, если тому будет угодно, прибыть к ней с небольшой свитой, в полдень, – в это время во дворце все отдыхают. Когда Тирант получил приказ своей госпожи, показалось ему, что он вознесся на самую вершину рая. Он немедленно позвал Диафеба и объявил о предстоящем визите, ибо хотел, чтобы они отправились только вдвоем, без других спутников. Диафеб сказал:
Мне весьма по душе такое начало, сеньор Маршал. Не знаю, правда, каким будет конец. Однако окажите мне милость: когда будете с Принцессой, то подобно тому, как вы бесстрашно сражаетесь с любым, даже самым отважным рыцарем, так же мужественно ведите себя и с девицей, совсем безоружной, и со всей смелостью расскажите ей о ваших страстных чувствах! Видя, с какой решимостью говорите вы ей об этом, она восхитится вами. Робкие же просьбы часто бывают отвергнуты.
В назначенный час оба рыцаря, стараясь ступать как можно тише, поднялись во дворец и вошли в комнату Принцессы, уповая на успех. Принцесса очень обрадовалась их появлению, встала, взяла Тиранта за руку и усадила подле себя. А Диафеб взял за руки Эстефанию и Заскучавшую Вдову и удалился с ними в другую часть комнаты, дабы не могли они услышать, что Принцесса желала сказать Тиранту. Кармезина же с приятной улыбкой начала вполголоса говорить следующее.
Глава 125
О том, как Принцесса дала Тиранту совет остерегаться обмана и хитростей герцога Македонского.
Хотя и преисполнена я стыда и страха, ибо поступилась собственной честью, тем не менее я прошу вас, великодушный сеньор, не сочтите чем-нибудь недостойным меня, непосильным для меня делом или грехом, если, сама того не ожидая, решилась я беседовать с вами с чистейшими и честнейшими намерениями, болея душой за вашу доблесть и благородство. Не хотелось бы мне, чтобы вы, по причине того, что прибыли из чужих земель, по неведению понесли здесь урон. Мне известно, что вы прибыли в нашу страну по просьбе великого короля Сицилии, каковой полагался на прославленные ваши заслуги, но не мог предсказать вам, по незнанию, каким опасностям можете вы здесь подвергнуться. И, сочувствуя вам, человеку благородному и доблестному, решила я дать вам совет во спасение. Вы вскоре и сами сможете убедиться, сколь он окажется полезен, ежели поверите моим словам и не пренебрежете моим советом, дабы с победой и громкой славой вернуться вам во здравии на вашу родину.
Едва закончила говорить Принцесса, как Тирант не замедлил ей ответить и сказал:
Чем смогу я отблагодарить вас, ваше высочество, если вы, достойнейшая сеньора, прежде чем я того заслужил, оказали мне подобную милость? Даже воспоминание о вас слишком большая награда для меня, и я от моего преданнейшего сердца выражаю нижайшую благодарность и покорность вашему высочеству за то, что столь милосердно соизволили обнаружить ваше сочувствие и сострадание ко мне и к моим заботам. И дабы не сочли вы меня неблагодарным за то благо, что мне оказываете, я принимаю сей дар, как и положено от сеньоры, превосходней которой нет во всем мире, и целую ваши стопы и руки и обязуюсь исполнить все, что ваше высочество мне прикажет. Ибо великой хвалы и славы достойно одаривать того, кто об этом не просил и того еще не заслужил, сие есть великая щедрость и доказательство, что вы принадлежите более к ангелам, чем к земным существам.
И Тирант стал просить Принцессу дать ему руку, желая ее поцеловать, но благородная сеньора не соглашалась. Тирант упрашивал ее еще и еще, а когда увидел, что она все же не хочет, позвал Заскучавшую Вдову и Эстефанию, каковые, дабы доставить удовольствие Маршалу, изо всех сил стали молить ее разрешить поцелуй. Принцесса же поступила вот как: не желая, чтобы он поцеловал ей руку сверху, она открыла ладонь и согласилась, чтобы он поцеловал[292] именно там, ибо поцелуй в ладонь – это знак любви, а поцелуй сверху руки – знак власти.
После чего Принцесса снова сказала Тиранту:
Тирант, ты – рыцарь, которому сопутствует удача, и я вновь обретаю утешение благодаря твоим превосходным и доблестным деяниям, блистающим милостью и благородством. Ибо они наводят нас на мысли о величии и могуществе нашей монархии и о том, что, доверясь твоей величайшей доброте, мы отвоюем всю нашу империю. Ведь мы наслышаны о твоей безупречной доблести и о славе, распространившейся по многим землям, в коей никто не сомневается и многие уже убедились.
А посему величайшей честью для Его императорского Величества, моего отца, и для меня, наследницы Греческой империи и королевства Македонского, каковое мы целиком потеряли, является то, что именно с помощью твоей непобедимой длани сможем мы вновь обрести наши владения. О, как утешилась бы моя душа, если бы благодаря твоей доблести могли быть выдворены из нашей империи и из королевства Македонского все эти генуэзцы, итальянцы, ломбардцы вкупе с маврами! Но боюсь я, как бы враждебная фортуна не отвернулась опять от благородной нашей империи, потому как давным-давно она нас преследует. Но если ты, Тирант, в ком наша надежда на все хорошее, если ты и твои люди искренне пожелаете принять близко к сердцу наши несчастья и бороться с ними как со своими собственными и если не отринешь ты мои просьбы, то я обещаю тебе награду, достойную твоего ранга и доблести, ибо все, что ты ни попросишь, будет тобой получено или полностью, или частично. Но да храни тебя сострадательный и милосердный Господь от лап этого кровожадного льва, герцога Македонского, человека жестокого, завистливого, а также весьма ловкого и умелого в предательстве. Не однажды уже подтвердилась молва о нем, что никого не убивал он честно. И известно наверняка, что это он убил моего брата, отважнейшего рыцаря, ибо, покуда тот храбро сражался с врагами, герцог подъехал к нему сзади и подсек ремешки на забрале, из-за этого упало оно с его лица и был убит он маврами. Сильно опасаться надо столь подлого предателя, ибо все семь смертных грехов обуяли его, и я не думаю, что он кончит добром. А потому, доблестный рыцарь, упреждаю вас об этом и советую беречься его, когда отправитесь воевать. Не доверяйте же ему, когда предложит он вам угощения или ночлег. И ежели ты будешь действовать с осторожностью и не забудешь про все это, то сохранишь себе жизнь. Потому как хоть и говорят, что тот, кто заслуживает наказания, от него не уйдет, не новость все же и то, что часто праведникам приходится расплачиваться за грешников.
В то время как вела Принцесса подобный разговор, вошла Императрица, которая уже встала после сна. Она села рядом с ними и весьма настойчиво пожелала узнать, о чем они беседуют.
Принцесса же ответила:
Сеньора, мы ведем разговор о том, когда же наконец удастся выставить из нашей страны тех людей, которые, по слухам, привезли с собой генуэзцев на подмогу маврам.
Кто бы знал! – вздохнула Императрица. – Война, по-моему, похожа на болезнь: один день человеку лучше, другой – хуже, то у него болит голова, то – нога. Так и в битвах: в один день побеждаете вы, в другой – вас.
Так рассуждала Императрица, и Тиранту не удалось ответить на сказанное Принцессой. Когда они выходили с вечери, Императрица предложила:
Пойдемте покажем Маршалу наш дворец, а также – сокровищницу твоего отца, ведь он видел лишь нижние залы и комнаты.
Дамы поднялись. Тирант подал руку Императрице, а Диафеб – Принцессе. Прохаживаясь по дворцу, увидели они множество красивейших помещений. Когда же вошли они в башню с сокровищами, Принцесса открыла в нее двери, ибо именно у нее хранились все ключи. Башня изнутри была отделана белоснежным мрамором и украшена изящными и живописнейшими картинами, в которых рассказывалась вся история Париса и Вианы[293].
Башня была также покрыта золотом и лазурью, от которых исходило ярчайшее сияние. Принцесса приказала открыть семьдесят два ларца, все до единого наполненные золотыми монетами. Имелись там и еще ларцы, полные столовых приборов из золота, украшений и церковных облачений, все – редкостной работы и большой ценности. Серебряной посуды там было страсть сколько, ибо в одном из углов башни серебряные вещи громоздились друг на друга горой, доходившей до самой крыши. И посуда, которая использовалась на императорской кухне, была исключительно из серебра.
В сильном восхищении от богатств и сокровищ Императора пребывали Тирант и Диафеб, ибо никогда в жизни не видывали они такой роскоши.
В эту ночь Тирант много размышлял о том, что сказала ему Принцесса, а также о том, что он увидел. С наступлением же дня он приказал вновь готовить новые штандарты. И один он повелел изукрасить так: по зеленому полю – золотые замочки[294] такой же величины, как те, что закрывали двери в башню. Все полотнище было испещрено этими замочками и содержало следующий девиз:
В названье сего узора Первая буква прячет Ключ, которым последнюю Замыкает оковы удача [295].
А другой штандарт он распорядился сделать красным и изобразить на нем ворона[296], а по краям – надпись по-латыни, каковая гласила: «Avis mea, sequere me, quia de came mea vel aliena saciabo te»[297]. Императору, всем дамам и благородным рыцарям очень понравился девиз на этом штандарте.
После этого как-то раз Тирант узнал, что Императрица и Принцесса обедают, и поспешил к ним. Войдя в обеденную залу, он, пользуясь правом Маршала, стал прислуживать им за столом вместо мажордома и стольничего, ибо в его присутствии все младшие чины ему уступали. Когда же Тирант увидел, что обед подходит к концу, то, побеседовав с Императрицей, стал умолять Ее Величество оказать ему милость и помочь разобраться в одном вопросе, ибо сам никак не мог его разрешить. Императрица отвечала, что с большой охотой это сделает, если будет знать – как.
Скажите мне, сеньора, – спросил Тирант, – если рыцарю в любом случае суждено погибнуть, то что для него лучше и почетнее: умереть доблестно или позорно?
Тирант замолчал и ничего более не прибавил. Принцесса же воскликнула:
Пресвятая Дева Мария, что за странный вопрос задаете вы моей матери? Разве не известно всем на свете, что лучше умереть доблестно, а не позорно? И раз уж не избежать кому-нибудь смерти, то пусть, по крайней мере, скажут все, кто это видел: без сомнения, сей доблестный рыцарь погиб как и подобает отважному воину. И за это вознесут ему честь и хвалу. А ежели придется сказать о нем: «О, недостойный рыцарь, умерший подлой смертью!» – навлечет он вечный позор и бесчестье на себя и на весь свой род. Взгляните на деяния римлян, честь и славу обретших по всему миру, оттого что доблестно погибали в сражениях, защищая общественное достояние. Их достойнейшие воины оставили по себе славу в веках, а когда возвращались они в Рим, ради них проделывали брешь в стене, чтобы вошли они с триумфом. О тех же, что погибли как трусы, ни единого слова не сохранилось. Вот почему, как мне кажется, лучше умереть доблестно, чем позорно.
Едва закончила Принцесса говорить, как Тирант ударил кулаком по столу, пробормотал сквозь зубы (едва могли его услышать), что, мол, так тому и быть, и, ничего более не прибавив, развернулся и направился в свои покои. Сие поведение Тиранта повергло всех в изумление.
Вскоре в комнату, где сидели Императрица с дочерью, зашел Император. Ему поведали о том, что сделал Тирант.
Император сказал:
Есть у меня опасение, что сей рыцарь или сильно влюблен, или раскаивается, что приехал сюда, так далеко от своей земли, своих родных и друзей, или же, возможно, боится могущества турок, или еще чем-нибудь обеспокоен. О том, что случилось, никому не говорите, и не намекайте, и не вызывайте его к себе. Я же, еще прежде чем наступит ночь, все выясню.
Выйдя от дам, Император пошел немного отдохнуть. Встав после сна, сел он у окна, которое выходило на главную площадь, и увидел Рикара верхом на коне. Император попросил его подняться к нему наверх. Представ перед Императором, Рикар поклонился, и Император ему сказал:
Сеньор рыцарь, вы – близкий друг Тиранта, и я прошу вас, из любви к вашей даме, сказать, отчего Маршал в такой грусти?
Ваше высочество, – отвечал Рикар, – тот, кто сообщил вам про него такое, сказал вам неправду. Напротив, сеньор, он очень весел и готовит к войне знамена и оружие.
Ваши слова меня очень обрадовали, – сказал Император. – А теперь отправляйтесь к нему и попросите его прибыть сюда верхом, я его жду.
Рикар поехал к Тиранту и передал ему слова Императора.
Тирант немедленно сообразил, что Императрица или ее дочь обо всем рассказали Императору, и отправился во дворец на белой кобыле. На сей раз он разоделся как можно богаче, и вся его свита тоже. Они застали Императора в окружении множества придворных, поджидающих Тиранта перед верховой прогулкой. Все дамы уже стояли у окон, чтобы посмотреть, как Император поедет верхом.
Заметив Принцессу, Тирант низко поклонился ей, а она приветствовала его милостивым кивком. Император спросил Тиранта, чем он так глубоко озабочен, как о том ему передали:
Я прошу вас поведать мне об этом, ибо посоветую вам такое средство, которое утешит вашу душу. А теперь без стеснения рассказывайте мне все немедля.
Тирант не замедлил тогда ответить следующее.
Глава 126
О том, как Тирант разъяснил то, о чем его спрашивал Император.
Нет на свете ничего, Ваше Величество, о чем бы я – из великой любви и желания вам служить – не решился бы рассказать вам, сколь бы сложно сие мне ни было. И хотя теперь мне это весьма тяжело, я не хочу ослушаться приказания Вашего Величества. Так вот, когда я увидел сидевших за столом светлейшую сеньору Императрицу и прекраснейшую Принцессу и услышал глубокий и горький вздох, исторгнувшийся из груди Императрицы, подумал я, что она вздыхает о том, кого когда-то носила во чреве. От жалости к ней мою душу пронзила нестерпимая боль. Так как вздох этой сеньоры не заметил никто, я решил принести клятву про себя, не желая, чтобы кто-нибудь узнал, какую месть намереваюсь я осуществить, поручившись своей честью и славой. И не будет покоя моей душе до тех пор, пока я безжалостной рукой не убью тех, кто подло пролил кровь этого славного и несравненного рыцаря, вашего сына и наследника.
Не в силах сдержать горячих слез, растроганный Император поблагодарил Тиранта за столь глубокую любовь, выказанную им. А Тирант, видя его так сильно плачущим, заговорил о более приятных вещах, чтобы поскорее прошла его боль.
Беседуя таким образом о том и о другом, доскакали они до города Пера[298], который находился в трех милях от Константинополя. Город этот украшали необыкновенный дворец, дивные сады и восхитительные здания, и был он чрезвычайно богат, ибо являлся морским портом и вел широкую торговлю на море.
Когда они его как следует осмотрели, Император сказал:
Хочу вам сообщить, Маршал, что град сей – древнейший, ибо можно убедиться, что был он воздвигнут несметное число лет назад и заселен язычниками, народом идолопоклонническим, а много лет спустя после падения Трои были они обращены в святую веру Христову благороднейшим и отважнейшим рыцарем по имени Константин[299], каковой являлся мне дедом. А отец его, что выбран был римским императором, стал владыкой и всей Греции, и множества других провинций, как о том пространно рассказывается в его жизнеописании, ибо после излечения от тяжелейшей болезни, полученного им от святого Сильвестра[300], обратился он в христианство. Сильвестра же сделал Папой, отдав ему всю ту Римскую империю, где была Церковь Христова, а сам вернулся в Грецию и стал ее Императором. Ему наследовал дед мой Константин, и по всем королевствам и землям империи был он избран Папой и Императором[301]. И потому как отличался он человеколюбием и особой мягкостью, множество людей со всех краев приезжали селиться сюда, и город этот уже не вмещал всех. Тогда дед мой возвел наш город со многими величественными зданиями и нарек его Константинополем, и с тех самых пор стал величаться Императором Константинопольским.
Когда отбыли они из города Пера и вернулись в Константинополь, стояла уже глубокая ночь.
Тирант поднялся с Императором в спальню Императрицы, и там повели они долгую беседу о разных вещах. Тирант казался не слишком веселым. Когда счел он, что пора удалиться, то распрощался с Императором и с дамами и вернулся к себе.
На следующий день Принцесса по-прежнему сильно печалилась из-за сказанного накануне Тирантом, и, хотя Император передал ей и ее матери все, о чем они с Маршалом беседовали, душа ее до конца не успокоилась.
Утром, когда Император вместе со всеми дамами был на мессе, в собор вошел Тирант и принялся молиться. Затем зашел он под балдахин, осенявший место монарха, и сказал Императору:
Ваше Величество, галеры готовы отплыть на Кипр за продовольствием. Угодно ли вам, чтобы они отбыли?
На это Император отвечал:
Я желал бы, чтобы они были уже в ста тысячах миль от берега.
Тирант немедленно вернулся в порт и дал приказ об отплытии. Принцесса же, заметив, что Тирант уходит, позвала Диафеба и настойчиво просила его передать от ее имени Маршалу, чтобы после обеда он спешно пришел к ней, ибо ей очень хочется побеседовать с ним, и что потом будут танцевать.
Узнав об этом, Тирант тут же сообразил, в чем дело, и, приказав купить ему самое красивое зеркало, какое только найдется, спрятал его в рукаве. Когда, во его мнению, подошла пора, отправился он со свитой во дворец и застал там Императора за беседой со своей дочерью. Завидев прибывших, Император послал за музыкантами, и в его присутствии начались танцы, которые продлились весьма долго.
Однако Император, немного полюбовавшись на них, удалился к себе в покои. Принцесса тут же перестала танцевать, взяла Тиранта за руку и усадила подле себя возле окна. После чего повела следующую речь:
Доблестный рыцарь, всей душой сострадаю я вам, видя ваши мучения, а потому прошу вас поделиться со мной горем или радостью, которые вы испытываете. Ибо если у вас горе, то очень может быть, что из любви к вам я смогу его разделить. А если у вас радость, я наконец утешусь и предоставлю ее целиком вам. Так окажите же милость и соблаговолите, не откладывая, сказать мне, что с вами.
Сеньора, – ответил Тирант, – мне ненавистно горе, потому как приходит оно в хорошие времена, а еще больше – оттого, что оно лишает меня радости. И таким горем не поделюсь я ни с вами, ни с кем-либо еще, а предпочту оставить его лишь себе одному. И не стоит более толковать об этом. Побеседуем лучше, сеньора, о чем-нибудь другом, более приятном и радостном, а не о тех страстях, что терзают душу.
Для вас, разумеется, не было бы пустяком, – отвечала Принцесса, – если бы вы, обеспокоившись грустным выражением моего лица, захотели узнать, что со мной, а я бы вам этого тут же не сказала. Так почему же вы отказываетесь это сделать? Я еще раз умоляю, ради того, что вам дороже всего на свете, скажите, что с вами.
Сеньора, прошу вас, будьте милосердны и не заклинайте меня более столь усердно. Вы и без того так упорно идете на меня в наступление, что я скажу вам обо всем, что знаю. Немедля сообщу я о своем горе, но не сомневаюсь, что еще быстрее мои слова дойдут до ушей вашего отца, после чего не миновать мне смерти. Однако если я утаю его, то все равно умру – от скорби и гнева.
Неужели вы думаете, Тирант, – спросила Принцесса, – что мне заблагорассудится те сведения, которые я должна держать в секрете, сообщать моему отцу или кому-нибудь еще? Не бойтесь, я не из таких, и скажите поскорей о вашем деле – я спрячу его в самых сокровенных тайниках моего сердца.
Сеньора, вынуждаемый к тому вашим высочеством, я могу сказать лишь одно: я люблю.
И Тирант умолк, потупившись и устремив взор на юбку Принцессы.
Глава 127
О том, как Принцесса заклинала Тиранта сказать ей, кто та сеньора, которую он так любит.
Скажите же, Тирант, – воскликнула Принцесса, – скажите – и да позволит вам Господь обрести желаемое! – кто та сеньора, из-за которой вы так страдаете? А если хоть в чем-то я могу вам помочь, я охотно это сделаю, ибо очень мне не терпится знать, кто же она.
Тирант сунул руку в рукав, извлек оттуда зеркало и произнес:
Сеньора, портрет, который вы сейчас увидите, может подарить мне либо смерть, либо жизнь. Прикажите же ему обойтись со мной милостиво.
Принцесса проворно взяла в руки зеркало и стремительно отправилась к себе в комнату, думая увидеть писанный красками портрет какой-нибудь дамы, но не обнаружила ничего, кроме отражения своего собственного лица. Тогда она ясно поняла, что вся игра затеяна ради нее, и весьма подивилась тому, как можно без слов признаться даме в любви.
И покуда Принцесса с удовольствием размышляла над тем, что совершил Тирант, пришли Заскучавшая Вдова с Эсгефанией и нашли ее очень веселой с зеркалом в руках.
Сеньора, откуда у вас столь изящное зеркало? – поинтересовались они.
Принцесса рассказала им о признании в любви Тиранта и заметила, что никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь кому-нибудь такое уже делал:
Сколько перечитала я книг с подобными историями и ни в одной не нашла столь изысканного объяснения. До чего же блещут умом эти чужеземцы! Прежде я полагала, что разум, доблесть, честь и благородство есть лишь у греков. А теперь же убедилась, что их много больше у других народов.
Ответила тут Заскучавшая Вдова:
Ох, сеньора, вижу я, вы свернули на больно каменистую дорогу, и одна нога у вас так заторопилась вперед, что другой не догнать. И вижу я, что руки ваши готовы расточать милость, а глаза – обещать то, что все вокруг просят. Скажите же, сеньора, справедливо ли и достойно ли вас так обхаживать слугу вашего отца, который и принял-то его в дом из милости Божией? Да ведь и послан он был этим пресловутым королем Сицилии в компании всякого сброда, в золотом да парчовом платье с чужого плеча! И ради такого человека хотите вы пожертвовать безупречной вашей славой, честью и непорочностью! Ради него готовы перестать быть девицей и дочерью Императора, предать себя бесчестью и поруганию, чтобы людям о вас было больно даже слушать? Вы позабыли прежнюю честь и восхищаетесь тем, чему должны были бы ужаснуться! А ведь всякой девице следует держаться подальше от тех бед, в которых не избежать стыда. Ведь сколько знатнейших вельмож и славнейших королей, а также их сыновей законным браком желают сочетаться с вами, а вы им всем отказали, хоть и встречали их притворно любезными речами. Разочаровали вы и продолжаете ежедневно обманывать отца вашего, никак не желая приблизиться к достижению вашего блага, чести и славы, и хотите пренебречь долгом вашим перед природой. Лучше б уж вам умереть или вообще не являться на свет из чрева матери, чем стать бесчестной и прослыть таковой среди благородных людей! Ежели соединитесь вы с Тирантом в незаконной любви, что скажут о вас? А ежели желаете сочетаться с ним законным браком, то сделайте милость, просветите меня, каков его титул[302] – герцог он, граф, маркиз или король?
Больше мне нечего прибавить, ибо я женщина честная и не люблю вести бесполезные беседы с теми, кто свою честь блюдет плохо. Хотите, скажу вам начистоту? Никогда вы и не знали даже, как выглядят честь и добропорядочность. Недостает вам таких знаний, и лучше бы вам было, дитя мое, умереть от честной любви, чем жить со стыдом.
С этим она завершила свою речь. Принцессу очень смутили слова Вдовы, и едва не плача направилась она к себе в покои. Эстефания пошла за ней, убеждая ее так не расстраиваться, и утешала как могла.
Разве не ужасно это обвинение? – говорила Принцесса. – Ведь я послушна отцу и матери, а теперь ни за что ни про что отчитала меня моя кормилица, которая меня воспитала! А что она сделала бы, коли застала меня за каким-нибудь бесчестным занятием? Наверно, раструбила бы об этом всем при дворе и по всему городу. Но, я надеюсь, Бог поможет мне по заслугам наказать ее бесстыжий и злой язык, извергающий хулу и проклятия.
Да разве мог бы кто-нибудь меня заставить из страха перед отцом, – отвечала Эстефания, – перестать танцевать и принимать знаки внимания, как это и подобает нам, придворным девицам? Ведь это самое обычное дело, если девушки, находясь при дворе, почитают за честь, когда их любят и обхаживают! Потому как возможны для них три вида любви[303], а именно: добродетельная, корыстная и плотская. Первая, то есть добродетельная и достойная, – это когда даму любит какой-нибудь знатный сеньор, инфант, герцог, граф или маркиз, почитаемый при дворе и весьма доблестный. В этом случае большой почет для дамы, ежели все знают, что такой-то танцует, бьется на поединке или участвует в сражении из любви к ней, а также ради нее совершает доблестные деяния и покрывает себя славой. Такого дама должна любить из-за его доблести и любовью добродетельной. Вторая любовь – корыстная, когда какой-нибудь дворянин или рыцарь древнего рода и очень доблестный полюбит девушку и подарками склонит ее к исполнению его желания, а она будет любить его только из-за его подношений. Такая любовь мне не по душе, ибо едва заканчиваются подарки, как приходит конец и любви. Третья любовь – плотская, когда девушка любит дворянина или рыцаря ради наслаждения. Подобная любовь быстро пресыщается любезными речами да беседами, в которых обещают вам с три короба, однако если удастся здесь продвинуться дальше и дама с кавалером доберутся до укромной постели с надушенными простынями, то всю долгую зимнюю ночь смогут они там провести. Вот такая-то любовь и кажется самой лучшей из всех.
Услыхав столь изящные и остроумные речи Эстефании, Принцесса весело рассмеялась, и вся грусть ее почти прошла.
Погодите, сеньора, – продолжала Эстефания, – это еще не все. Я хочу также сказать вам три заповеди, о каковых вашему высочеству неизвестно и никогда не случалось слышать.
Добрый нрав женщин таков, благодарение Богу, что если бы мужчины о нем знали и следовали соответствующему правилу, то с меньшим трудом склоняли бы на свою сторону девицу. У всех нас есть три свойства, и, зная свои собственные пороки, сужу я и об остальных дамах. Все мы, во-первых, падки на деньги, во-вторых, любим вкусно поесть и, в-третьих, сладострастны. А потому первая заповедь здравомыслящему мужчине такова: должен он постараться разузнать, что из трех вещей нравится даме больше. Так, например, если она падка на деньги и при этом любит другого, а вы ей предложите больше, чем он, из жадности бросит она его и полюбит вас. Таким способом вы заставите ее разлюбить того, кого привечала она прежде, и полюбить вас. А когда станет она вашей, то вернет вам ваши деньги и отдаст все свое добро. Но если она чревоугодница, то посылайте ей в подарок всевозможные лакомства и диковинные фрукты, каковые доставят ей наибольшее наслаждение. Если же она сладострастна, в разговоре с ней не ведите речь ни о чем, кроме занятия, которое более всего ее ублажает.
Помимо всего этого есть у женщин еще одно славное качество. Те из нас, что пребывают замужем, не желают водить дружбы с мужчиной лучшим или на худой конец равным их мужьям, но опускаются до гораздо более грубых и низких, предавая собственную честь и венец добропорядочности. Когда женщина выходит из чрева своей матери, на лбу ее сияет золотыми буквами одно слово – непорочность. И я бы не осмелилась никому другому сказать этого, но ведь я первой из всех осуждаю не кого-нибудь, а саму себя. Однако взгляните на графиню де Мираваль:[304] ведь случилось ей совершить прелюбодеяние и была она наказана по заслугам, потому как, покуда супруг ее, ни о чем не подозревая, почивал в постели, привела она в спальню одного дворянина, и не из лучших, в которого была влюблена. Граф проснулся и не обнаружил у себя под боком жены. Сел он на кровати и тут услыхал какой-то шум в спальне. Не мешкая и громко вопя, вскочил он и схватил меч, который всегда держал в изголовье. Графиня тогда погасила свет. Но сын их, спавший в соседней комнате, вскочил с кровати, зажег факел и вошел в спальню отца. Дворянин, увидев мальчика с огнем, с такой силой ударил его мечом по голове, что тот умер. Граф же убил и дворянина и жену, и так воздалось им за их злодейство.
В то время как Принцесса и Эстефания вели подобные беседы, Императрица послала за своей дочерью, ибо давно уже не видела ее. Принцесса вышла в залу и встретила там Императрицу. Та спросила ее, отчего у нее красные глаза.
Сеньора, – ответила Принцесса, – у меня сегодня весь день болит голова.
Императрица посадила ее к себе на колени и стала целовать.
На следующий день Тирант сказал Диафебу:
Дорогой брат, прошу вас, сходите во дворец, разговоритесь с Принцессой и постарайтесь выведать от ее высочества, какова ей показалась история с зеркалом.
Диафеб не медля отправился туда и встретил Императора, который отправлялся на мессу в церковь. По окончании ее Диафеб подошел к Принцессе. Та спросила его о Тиранте.
Сеньора, он отправился разрешать тяжбы, – отвечал Диафеб.
Ах, если бы вы только знали, как он вчера разыграл меня! – воскликнула Принцесса. – С помощью зеркала признался мне в любви. Но пришлите же его ко мне, ведь я должна ему высказать кое-что и не очень-то приятное.
Ах, милостивая сеньора! – сказал Диафеб. – Тирант привез сюда пылкий огонь, но здесь такого же не нашел.
Все это так, – ответила Принцесса, – до только дрова у него из мальвы[305] и все отсырели после морского плавания. Так что в нашем дворце найдется их побольше и получше, да и греют они посильнее, чем те, о которых говорите вы. Дрова эти зовутся преданностью, и до того они сухие и нежные, что утешение и радость дарят тому, кто может греться от них.
