Текст книги "Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)"
Автор книги: Ханс Хенни Янн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 59 страниц)
Татьяна Баскакова
Римский ключ: Календарный цикл
Как же прославить тебя, о Янус, бог двуобразный?
В Греции нет божества, равного силой тебе.
Ты нам скажи, почему из всех небожителей ты лишь
Видишь, что сзади тебя, видишь, что перед тобой?
Овидий. Фасты. Книга первая, 89–92
Поскольку судьба есть нечто постоянное, то есть посредством прошлого она в будущем измениться не может, а настоящее в собственном смысле не существует, то есть представляет собой лишь интеграл времени, само это время должно быть подобно неизменному математическому образованию – скажем, ограниченному отрезку, который мы или некоторые из нас при определенных условиях можем рассмотреть во всей его протяженности; во всяком случае, увидеть одновременно оба его отрезка – прошлое и будущее…
Письмо Ханса Хенни Янна Вернеру Хелвигу, 29 апреля 1946
Твоя поэзия – словно с другой звезды. «Она отклоняется от нормы как новая вариация». Тебя несет космос. Твое появление означает возможность увидеть в разрезе несколько тысячелетий. Многие еще не решаются пройти сквозь врата твоей речи.
Письмо Людвига Фосса к Хансу Хенни Янну, 8 января 1937
Нарастающее по мере работы над книгой Янна ощущение, что сопоставлять ее эпизоды надо бы не с отдельными мифологическими историями, а с чем-то цельным – с календарным земледельческим циклом, с функциями божеств, – привело меня к удивительному открытию: события книги жестко привязаны к римскому календарю. Почему именно к римскому? Может, потому, что он достаточно хорошо известен. И потому, что впитал в себя обычаи многих народов, сам стал основой для позднейших обычаев европейцев, поклонявшихся уже другим богам… Во всяком случае, к сюжету и композиции книги, к ее отдельным главам стоило бы вернуться еще раз.
Римский год начинается с января – месяца, посвященного Янусу, – и с обращения к Янусу начинается книга Овидия о праздниках, «Фасты», написанная лишь наполовину (она охватывает первые шесть месяцев).
Янус – великий бог, о котором римский писатель Макробий (конец IV – начало V века) пишет (Лосев, с. 364–365):
…Янус первый в Италии воздвиг храмы богам и установил священный ритуал. Поэтому он заслужил навеки первое место в жертвоприношениях. По мнению некоторых, двуликим он называется потому, что он знает прошлое и предвидит будущее. <…> Однако у нас самое его имя указывает на то, что Янус стоит над всеми дверями (januis), а это похоже на греческого «дверного». Ведь там же и изображается он с ключом и вербой в качестве стража всех ворот и управителя дорог. <…> Иные хотят доказать, что Янус есть солнце и что поэтому-де он двойной – как обладающий силой в отношении тех и других небесных ворот, поскольку он на восходе открывает день и на заходе запирает. <…> Иные утверждают, что Янус есть мир, то есть небо, и что Янус именуется от глагола «идти» (ab eundo), на том-де основании, что мир всегда «идет», вращаясь по кругу и приходя к себе после того, как положил начало с себя.
Еще два дерзких вопроса, прежде чем мы перейдем к конкретному сопоставлению событий. Вопрос первый: не считает ли Янн себя самого подобием божественных прообразов именно потому, что он – писатель, по своей воле создающий фантастические миры? Вопрос второй: не думал ли Янн (Jahnn, по рождению Jahn), что он – одно из воплощений бога врат Януса (Jānus, от лат. jānus «аркада», «крытый проход»)? Между прочим, эмблема основанной Янном общины Угрино – ворота, ведущие в иной мир (они изображены, например, на спинке книги «Угрино и Инграбания» и представляют собой почти точную копию арки Януса на Бычьем форуме в Риме).
Январь
Итак, январь… «Свидетельство» начинается не с января, но главы «Ноябрь» и «Декабрь» как бы заключены в скобки, а непосредственным продолжением рассказа о кораблекрушении «Лаис» является именно глава «ЯНВАРЬ», где описывается прибытие спасенных матросов в бразильскую лагуну Патус (Patos), в отель «Золотые ворота» и, позже, в Порту-Алегри, «Веселый порт». Овидий, приступая к рассказу о январе, сначала обращается к Янусу (Фасты, I, 229–232):
К богу я ключарю тут обратился опять:
«Много сказал ты; но вот с одной стороны на монетах
Медных – корабль, а с другой видно двойное лицо?»
«Мог бы меня, – он сказал, – ты узнать в этом виде двуликом,
Если б по старости лет не поистерся чекан! <…>»
Между прочим, первый город, который упоминается в «Энеиде» Вергилия, это Пафос (Πάφος, Paphos) – город на Кипре, куда, после свидания с сыном, удаляется Венера (Энеида II, 415–417).
Аниас Хорн в романе, кажется, уподоблен Энею (см. Свидетельство I, с. 780, комментарий к с. 93; по-гречески имя Эней произносится как «Айнейас»).
9 января – агоналии, «игры» в честь Януса. В этот день жрец приносит жертвы и воскуряет благовония: Овидий подчеркивает, что в древние времена этого еще не было (Фасты I, 341–342).
В разделе об этом празднике Овидий рассказывает историю о колдуне-вещуне Протее (Фасты I, с. 63–374):
Слезы лил Аристей, когда он увидел, что пчелы
Сгинули все до одной, начатый бросивши сот.
Но лишь лазурная мать увидала, как горько он плачет,
То обратилась к нему, так утешая его:
«Плакать, мой сын, перестань! Протей возместит твой убыток
И возвратит все добро, что ты теперь потерял. <…>».
Мальчик идет к вещуну и, от сна размякшие руки
Старца морского схватив, крепкою вяжет петлей.
Бог, меняя свой лик, обойти его хочет обманом;
Но, укрощенный, опять принял свой подлинный вид.
Протей – морское божество, сын Посейдона, прорицатель, меняющий свой облик; в трагедии Еврипида «Елена» он создает мнимый образ Елены Троянской. Алхимики, как пишет Юнг, считали Протея олицетворением бессознательного и, с другой стороны, искусства: Старцем-на-горе, Сатурном, старым Меркурием, «львом зеленым и красным» (Дух Меркурий, с. 45).
В общем, получается, что Протей – соответствие китайскому старцу Ма-Фу в «Реке без берегов». Его зовут (но сказано, что это может быть псевдоним) «Ма-Фу, то есть Отец-Конь» (Ма-Fu, Vater Pferd: Свидетельство I, с. 119). Сейчас у меня возникает вопрос; не тот ли самый это персонаж, что и «старый Лайонел Эскотт Макфи» (Lionel Escott Macfie: Деревянный корабль, с. 9), создатель деревянного корабля, и не имеет ли он отношение к Пегасу, да и к самому Тутайну, который, в каком-то смысле, тоже является Пегасом или кентавром: «сам он стал сказочным существом: хищным зверем под названием тело – матросом-убийцей; окрыленной грудью – спасением для друга» (Свидетельство I, с. 139–140).
Дальше в рассказ Овидия вторгаются мотивы, хорошо знакомые нам по роману Янна. Рассказывается о появлении созвездия Дельфин, у Янна связанного с образом Аугустуса (Фасты, I, с. 457–458):
Временем этим Дельфин восходит, блистая над морем,
И поднимает свой лик, выйдя из отчих глубин.
А дальше, уже в связи с праздником 12 и 15 января, карменталиями, начинает мелькать и имя Аугустус, в связи с именем Энея (Фасты I, 525–534, 539–540, 589–590; курсив[1]1
В файле в стихах – курсив + полужирный. Прим. верст.
[Закрыть] мой. – Т. Б.):
Жги же Нептунов Пергам дотла ты, победное пламя, —
Даже и пепел его выше всего на земле!
Вот благочестный Эней принесет святыни и с ними
Старца-отца: принимай, Веста, троянских богов!
Время придет, и одна будет власть над вами и миром,
Сам при святынях твоих будет священствовать бог;
Августы вечно хранить неуклонно отечество будут;
Этому дому даны небом державы бразды. <…>
<13 января, иды>
Наш народ получил в этот день провинции снова,
В этот же день и твой дед Августом был наречен.
Попробуем выстроить аналогию. Эней, сын богини Афродиты и смертного человека Анхиса, после разрушения Трои бежит в Италию и основывает там новое государство. Главными жителями его поначалу оказываются: отец Энея, богиня очага Веста и некое божественное существо, Август (в будущем череда Августов – императоров). Некто Хорн после крушения корабля спасается бегством и основывает… скажем так, государство Угрино. Его сопровождает друг, некое высшее существо Тутайн, и он встречается со стариком (именуемым «отцом»). А вот Августа/Аугустуса пока нет, но он появится (а сейчас пребывает в скрытом состоянии?). Что нам дало это сравнение с календарным материалом? Понимание того, что речь идет о возобновляемом процессе, а не просто об одноразовом событии.
Карменталии – праздник, посвященный ларам: хтоническим существам, духам предков. Таких существ Хорн и встречает в лавке Ма-Фу: это изображения первобытного божества и праматери-Евы (Свидетельство I, с. 122–124). На этом празднике присутствует богиня: Мания, «мать ларов», которую считают темным аспектом Теллус (Терра Матер, Матери-Земли). Возможно, смысл появления дочери Ма-Фу в романе – именно в том, что она дает Хорну божество-лара: волшебный шар. Греческие авторы переводили слово «лары» как «герои» или «даймоны, демоны». Юнг говорит, что в алхимии «круглый элемент» («круглая рыба») аналогичен «камню жизни», рыбе и «символу бессмертной самости» (Душа и миф, с. 277–279). Может, этот шар и есть дельфин/Аугустус, связанный с морем бессознательного. (Реальный император Август соединил культ ларов с культом своего гения). Дочь Ма-Фу, возможно, является Венерой – которая в «Энеиде» Вергилия предстает перед своим сыном неузнанной, в образе юной нимфы (Энеида II, 305–417); их встреча происходит в Африке, в Карфагене.
24, 25, 26 января – сементины (праздник посева). Вот как описывает его Овидий (Фасты. 657–666; курсив мой. – Т. Б.):
Трижды, четырежды я отыскивал сроки по фастам,
Но нигде не нашел в них Сементинского дня.
Видя смущенье мое, сказала мне Муза: «День этот
В каждый меняется год, что ж его в фастах искать?
Дня посевного в них нет, но время отлично известно:
Поле готово, когда в нем зародился посев». <…>
Плуг отслуживший на столб пускай земледелец повесит:
Всякая рана страшна мерзлой от стужи земле.
Это праздник, когда почитаются Теллус (Матерь-Земля) и Церера (Деметра). Теллус, как представительница земли, противопоставлялась Юпитеру, божеству неба. Олицетворяя материнское лоно, воспринимающее семена и дающее новую жизнь, Теллус считалась создательницею всего сущего и предпочтительно перед другими богинями призывалась как mater («мать»); с другой стороны, к ней обращались и как к богине смерти, поскольку она представляла собой общую могилу всего, что утратило жизнь.
В «Свидетельстве» есть эпизод (неудачного?) совокупления Хорна и Тутайна с горничной Меланией, чье имя означает «Черная» (Свидетельство I, с. 140–145). Тутайн несколько раз ударяет девушку ножом. Но разве «Черная» – не подходящее имя для земли и могилы? А удары ножом – не метафора лемеха плуга? По Янну, Мелания вскрикнула только один раз. Почитаемая в Элевсине триада богов состояла из Деметры, Иакха и Коры. Иакх (Iakchos, греч. Ίακχος), чье имя означает «вопль, призыв» (ритуальное восклицание во время Элевсинских мистерий), по одним верованиям, был сыном Диониса и изнасилованной им девушки; по другим версиям, он отождествлялся с Дионисом (сыном Зевса и Деметры). Иногда, в мистериях, он был вестником, объявляющим о рождении Божественного Младенца, а иногда – самим этим Младенцем. Иакха называли «светоносной звездой нашего ночного ритуала», ассоциируя с Сириусом, или Псом. Орфики считали, что у Иакха двойственная природа, соединяющая в себе мужское и женское начала. Все сказанное хорошо согласуется с образом Аугустуса/Аякса: само его имя близко к имени Иакха; он годится Хорну – в момент их встречи – в сыновья и все же напоминает «близнеца» Хорна Тутайна; в конце концов, в романе «Эпилог», Аякс присваивает себе имя Тутайна и его роль; в романе Аякс отождествляется и со звездой (Свидетельство II, с. 581), и с псом (там же, с. 433). Так что эпизод с Меланией, похоже, обозначает момент посева в почву зерна и зачатия Аякса.
Февраль
Название месяца объясняет в своей поэме Овидий (Фасты, 31–36):
Месяца имя февраль потому, что ремнями луперки
Бьют по земле и ее всю очищают кругом,
Иль потому, что тогда, по умилостивленьи усопших,
После февральных дней чистое время идет.
Верили наши отцы, что путем очищения можно
Всякое зло прекратить и преступления смыть.
В романе Янна действие главы «Февраль» разворачивается в Аргентине, в городе Баия-Бланка, то есть «белая (или чистая) бухта».
1–2 февраля – праздник храма Спасительницы Юноны. Юнона имеет много функций, в том числе – сохранение гражданской общины, обеспечение цикличности времени, связь со всяким началом и с богом Янусом. В романе владелица гостиницы Уракка де Чивилкой соединяет в себе черты Юноны и Фортуны (мифологическая Юнона иногда считалась дочерью Первобытной Фортуны, Fortuna Primigenia, а позже, возможно, отождествлялась с ней). Донья Уракка, хозяйка заведения, ведет себя по отношению к Хорну и Тутайну как властная мать, хотя таковой не является («В сердце своем она нас усыновила»: Свидетельство I, с. 175; Юнона считалась богиней молодых людей: juniores); если у римлян Юнона ассоциировалась с павлином, то о донье Уракке говорится, что ее торс «в летние месяцы переливался всеми попугаячьими цветами, какие изобретают модные художники» (там же). Как Фортуна, донья Уракка принимает в своем заведении почти исключительно скототорговцев (римляне особо почитали «Фортуну скотного рынка», чей храм и находился на Бычьем форуме); Тутайн и Хорн подозревают ее в том, что она, бывшая горничная, стала хозяйкой потому, что вышла замуж за коридорного, который когда-то убил и ограбил постояльца, но сумел скрыться (культ Фортуны учредил в Риме шестой царь Сервий Туллий – в молодости он был рабом, а царем сумел стать после совершенного кем-то другим убийства царя Тарквиния Приска). Наконец, в доме доньи Уракки находится музыкальный автомат с изображением мельницы (Свидетельство I, с. 154–156), а ее шляпа напоминает колесо (там же, с. 175 и комментарий на с. 825–826); «колесо Фортуны» – распространенное выражение, словесный штамп, а само имя этой богини происходит, возможно, от слова Vortumna, «Вращающая год».
Об этом празднике Овидий рассказывает (Фасты II, 77–78):
Тут посещает толпа почитателей рощу Гелерна,
Где устремляется Тибр влиться в морскую волну…
Гелерн – архаическое божество, упоминаемое только Овидием; вероятно, хтоническое (потому что в жертву ему приносился черный бык, а темные жертвы предназначались для богов подземного мира). В этой роще родилась нимфа Кардеа, или Карна, которую можно сопоставить с янновской Эгеди. Овидий рассказывает (правда, в связи с июньским праздником этой нимфы), как она была соблазнена богом Янусом(Фасты VI, 101–130; курсив мой. – Т. Б.):
Первый день, Карна, тебе! Дверных это петель богиня,
Волей своею она все отомкнет и запрет. <…>
Роща старинная есть Гелерна около Тибра;
Жертвы понтифики в ней даже и ныне вершат.
Нимфа там родилась (ее Краною встарь называли),
Много ее женихов тщетно старались добыть. <…>
Янус заметил ее и, охваченный страстью любовной,
К нежным прибегнув словам, строгую стал умолять.
Нимфа велит и ему отыскать глухую пещеру
И, притворясь, что идет следом, скрывается прочь.
Глупая! Янус умеет и спереди видеть, и сзади;
Нечего делать: тебя видит в убежище он.
Здесь много перекличек с романом: Эгеди находит и приводит к Хорну Тутайн (будто бы встретив ее на дороге: Свидетельство I, с. 206–207); Тутайн присутствует при совокуплении Хорна с девушкой (там же, с. 182–184); у нее – таинственный, живущий в лесу черный отец (там же, с. 198 и 212).
Современными учеными высказывались предположения, что Карна – хтоническое или лунное божество. Макробий писал, что у этой богини «просят, чтобы она сохранила здоровыми печень, и сердце, и все, что находится внутри плоти» (Сатурналии I, 12, 31–32; курсив мой. – Т. Б.).
15 февраля – праздник луперкалий. Каждый год луперки (набиравшиеся из патрицианской молодежи жрецы греческого бога Пана, который, как покровитель стад и охранитель их от волков, имел прозвище Луперк), вооружившись кусками козлиных шкур и раздевшись донага, бегали по городу и стегали всех встречных. Женщины охотно подставляли тела под удары, так как считалось, что удар луперка помогает легче разрешиться от бремени. Этому празднику в романе, видимо, соответствует эпизод избиения Эгеди неизвестными (Свидетельство I, с. 189–193). Хорн подозревает, что в случившемся виновна хозяйка гостиницы. И действительно, богиня Юнона – как Юнона Луцина (Juno Lucina) – считалась покровительницей луперкалий.
Святилище Юноны Луцины располагалось в роще (само имя Луцина означает «просвет, прогалина» или «светящая»), и Юнона играет большую роль во всех праздниках февраля – месяца, когда особенно велик риск контакта с подземным миром.
Два следующих праздника – 17 февраля, квириналии, и 21 февраля, фералии, – наверняка связаны с тем эпизодом романа, где Тутайн и Хорн посещают «родителей» Эгеди. Квириналии посвящены архаическому богу Квирину («Копьеносцу»), позаимствованному римлянами у сабинян (как явно был приезжим и Фридрих: Свидетельство I, с. 196), – воинственному богу, подобному Марсу (позже его отождествили с Ромулом, первым царем Рима). Овидий рассказывает, как в древности был учрежден этот праздник (Фасты II, с. 499–508):
Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги,
Ярко светила луна, факел тут был ни к чему.
Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда;
Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились,
Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей
Ромул явился ему, став посредине пути,
И произнес: «Запрети предаваться скорби квиритам,
Да не сквернят моего плачем они божества.
Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина,
Помня всегда о своем деле – веденье войны».
Второй праздник был посвящен манам, умершим предкам, которые в этот день выходили из подземного мира и ожидали искупительных жертв. Овидий описывает в связи с этим праздником какую-то страшную старуху (Фасты II, 571–579):
Тут среди жен молодых многолетняя сидя старуха,
Тацит служит немой, но не немая сама.
Ладан кладет под порог, тремя его пальцами взявши,
Там, где мышонок прогрыз ход потаенный себе;
Темный вяжет свинец тройною заклятою ниткой
И у себя во рту вертит семь черных бобов;
Жарит потом на огне зашитую голову рыбки,
Что залепила смолой, медной иглой проколов;
Льет вино, нашептав…
Старуха с фонарем (в восприятии Янна), должно быть, и есть преображенная хозяйка гостиницы (Юнона Луцина). Она сидит в центре квадрата. Но изначальная форма римского города – квадрат, в центре которого находится дыра, ведущая в подземный мир, прикрытая камнем (см. об этом у Юнга: Деревянный корабль, с. 469). В эту дыру и опускали жертвы манам. Хорн пугается, когда Тутайн говорит ему о старухе: «Это мать Эгеди» (Свидетельство I, с. 195). Римляне как-то ассоциировали Фортуну с богиней по имени Mater Matuta («утренняя мать»): обе имели храмы на Бычьем форуме, праздники обеих отмечались 11 июня. Матер Матута отождествлялась с Авророй, или Эос (утренней зарей), и ассоциировалась с морскими бухтами. В Юноне и Матер Матута исследователи видят мать и дочь или одну и ту же богиню в двух ипостасях. Для Янна, возможно, образ Авроры слился с образом соблазненной Янусом нимфы Карны.
23 февраля – терминалии: праздник, посвященный Термину (хтоническому божеству границ и рубежей). Овидий рассказывает об этом празднике (Фасты II, 639–642, 659–662):
Ночь миновала, и вот восславляем мы бога, который
Обозначает своим знаком границы полей.
Термин, камень ли ты иль ствол дерева, вкопанный в поле,
Обожествлен ты давно предками нашими был. <…>
Грань ты народам, и грань городам, и великим державам,
А без тебя бы везде спорными были поля.
Ты не пристрастен ничуть, и золотом ты неподкупен,
И по закону всегда сельские межи блюдешь.
Комическое соответствие этому эпизоду у Янна – приход к Хорну и Тутайну полицейского чиновника, интересующегося судьбой Эгеди (Свидетельство I, с. 214–217).
Эта глава заканчивается встречей сорокадевятилетнего Хорна с Поллуксом: матросом, некогда плававшим на «Лаис» (который теперь сходит на берег с английского корабля «Абтумист»), Именно эта встреча заставляет Хорна написать письмо другу Поллукса, Кастору, – что и приведет в конце концов к появлению Аугустуса/Аякса.
Март
Месяц март был посвящен Марсу, но большую роль в нем играла и Юнона.
1 марта – матроналии, праздник Юноны Луцины. Может быть, в романе Янна этому соответствуют воспоминания Хорна о родительском доме и о первых представлениях об Африке (Свидетельство I, с. 234–245).
15 марта – День Анны Перенны. Анна Перенна – божество, которое воплощает круговращение года (ее имя означает «год за годом возвращающаяся»). Она была сестрой карфагенянки Дидоны, бросилась в воды реки и после являлась Энею в виде призрака. Этот праздник отмечался в полнолуние, в посвященной богине роще возле Фламиниевой дороги. На празднестве пили много вина, потому что каждый выпитый бокал будто бы добавлял пьющему еще один год жизни. У Овидия праздник описан так (Фасты III, 525–540, 657–660; курсив мой. – Т. Б.):
Толпы народа идут и здесь, растянувшись на травке,
Пьет и в обнимку лежит каждый с подружкой своей.
Многие – прямо под небом, немногие – ставят палатки,
Иль из зеленых ветвей строят себе шалаши… <…>
Солнцем они и вином разогретые пьют за здоровье,
Стольких желая годов, сколько кто чаш осушил. <…>
А возвращаясь, идут, спотыкаясь, толпе на потеху,
И называет толпа встречных счастливцами их. <…>
Также считают ее <богиню> и Луною, что год завершает,
Или Фемидою, иль телкой Инаховой чтут;
Есть и такие, кто видят в тебе Атлантову нимфу,
Нимфу, что подала первый Юпитеру корм.
Этому эпизоду у Янна соответствует встреча Тутайна и Хорна с негритянками, которая в романе описывается дважды (Свидетельство I, 263–270; Свидетельство II, с. 455–456) – причем во второй раз подчеркивается благотворный характер встречи. Мотив двух цветных дымков связывает образы негритянок с дочерью Ма-Фу (и значит, возможно, с Венерой). Происходит все это возле аллеи из пальм, священных деревьев Аполлона и символа победы, триумфа, мира, вечной жизни (см. Свидетельство II, с. 745, комментарий к с. 416).
Подобное африканское видение описывает в «Дионисийских дифирамбах» и Ницше («Среди Дочерей Пустыни»; см. ниже, с. 900–905).
«Энеида» Вергилия открывается мотивом вражды к Энею богини Юноны(Энеида I, 1–4):
Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец – к берегам приплыл Лавинийским.
Долго его по морям и далеким землям бросала
Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны.
Юнона – фортуна, судьба; к тому же воплощенная в образе жестокой или равнодушной к своим детям матери. Обращения к «судьбе» (или «Природе») пронизывают всю трилогию Янна. Если эпизод с двумя негритянками отсылает к дочери Ма-Фу, к Венере, то следующий далее эпизод с затмением солнца, с бурей на море («Плоское солнце, черный диск, катилось по небу цвета пепла…»: Свидетельство I, с. 272–273) – явное соответствие тому эпизоду в начале «Энеиды», где Юнона с помощью бога ветров вызывает бурю (Энеида I, 87–91; курсив мой. – Т. Б.):
Крики троянцев слились со скрипом снастей корабельных.
Тучи небо и день из очей похищают внезапно,
И непроглядная ночь покрывает бурное море.
Вторит громам небосвод, и эфир полыхает огнями,
Близкая верная смерть отовсюду мужам угрожает.
Юпитер, который по просьбе Венеры усмиряет шторм, в «Энеиде» дает своей дочери такое обетование относительно будущего мореплавателей (Энеида I, 278–281):
Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона,
Страх пред которой гнетет и море, и землю, и небо,
Помыслы все обратит им на благо…
Дальше у Янна рассказывается, как Тутайн и Хорн прибывают на Канарские острова, в город Лас-Пальмас (название, означающее «Пальмы»). Пальма, как уже говорилось, считалась священным деревом Аполлона.
Бóльшую часть этой главы «Свидетельства» занимает история Аугустуса. Она явно связана с празднествами Кибелы, которые Овидий относит к 4 апреля, к Мегалезийским играм в честь Матери Богов. Янн, очевидно, пользовался другими, более подробными источниками. Праздники в честь Кибелы в эпоху Принципата начинались 15 марта и длились почти до конца месяца (Turcan, p. 44–47). Они назывались hilaria («ликование»). Далее я сопоставлю отдельные стадии этого праздничного цикла с эпизодами романа.
1) 15 марта, Саппа intrat («Входит тростник»): Аттис рождается, и его обнаруживают на берегу фракийской (будто бы) реки пастухи Кибелы, «носители тростника». Следует девятидневный период воздержания от хлеба, гранатов, айвы, свинины, рыбы, вина. В романе: Хорн знакомится на рейде с пловцом Аугустусом (это «ненастоящее» имя) и угощает его хлебом, вином, козлятиной, пирожками с лангустами и куриными грудками (Свидетельство I, с. 282–287).
2) 22 марта, Arbor intrat («Входит дерево»): смерть Аттиса под сосной. Участники празднества срубают сосну, подвешивают к ней изображение Аттиса и с жалобами относят его в храм. Далее следует трехдневный период траура. Дерево оставляют в храме Великой Матери, в празднике участвуют жрецы-салии. В романе: Аугустус гибнет в воде, оскопленный винтом парохода (колесом Фортуны?); Хорн вытаскивает его из воды и на телеге доставляет в госпиталь; в госпитале его встречают монахиня и доктор; доктор расспрашивает Хорна; договоренность о бракосочетании умершего с умершей дочерью доктора; Аугустуса оставляют на ночь (там же, с. 287–308).
3) 24 марта, Dies Sanguinis («День крови»): участники бичуют себя так, чтобы алтарь или изображение Аттиса покрылось их собственной кровью; иногда жрецы богини оскопляют себя. Далее следует «священная ночь», и Аттиса помещают в его ритуальную гробницу. В романе: Хорн получает обломок кости Аугустуса; рассказ о видении Хорна, относящемся ко времени записи «Свидетельства»: багряное Северное Сияние (с. 297, 308–312). Оскопление Аттиса Овидий (Фасты IV, 226) объясняет так: «Просит богиня его: „Отроком будь навсегда!“». Важно, что Хорн (гораздо позже) рассказывает, как сам он в момент взросления пережил что-то вроде временного оскопления («Судьба приняла решение: сотрясти во мне главные фабрики жизни, предприняв атаку против головы и промежности»: Свидетельство II, с. 97). В результате с ним произошло вот что (там же, с. 131):
Того года, когда я перестал быть ребенком, я не помню. Какие бы жгучие боли в промежности я ни чувствовал, предназначенный мне процесс развития не прервался, он только осуществлялся теперь потаенно, и я не мог его с изумлением наблюдать, не мог реагировать на происходящее ликующим страхом или естественным чувством стыда…
Тутайн произносит фразу, в необычном преломлении связывающую этот ритуал с культом плодородия: «Плодородные поля инстинктов – внутри нас – лежат в запустении, невозделанные» (Свидетельство I, с. 317). Далее следует рассказ о «брачной ночи» двух мертвецов и их погребении (там же, с. 319–326).
4) 25 марта (весеннее равноденствие по римскому календарю), собственно «ликование»: возрождение Аттиса (сопоставляемое некоторыми раннехристианскими источниками с воскресением Иисуса). В романе на это содержится разве что намек в странной надгробной надписи (там же, с. 324). С другой стороны, как «возрождение» можно понимать начинающийся прямо с момента возвращения Хорна с похорон и продолжающийся до конца главы рассказ о его отношениях с Буяной – кульминацию первой части «Свидетельства».
5) 26 марта, Requietio («День покоя»). Соответствием этому в романе можно считать длинный разговор Хорна с Тутайном, рассказывающим, в частности, об африканском обычае совместного правления живого и мертвого королей (там же, с. 335–336).
6) 27 марта, Lavatio («Омовение»): годовщина первого прибытия богини на корабле в Рим. Купание статуи богини в притоке Тибра, возвращение при свете факелов. В романе: рассказ Тутайна о том, как он отвез Буяну купаться на пляж (там же, с. 339–340).
7) 28 марта, Initium Caiani: возможно, собственно инициация в мистерии Великой Матери. В романе: рассказ о «клубе» поклонников Буяны и видение Хорна о скачущей на Пегасе Буяне (там же, с. 350).
Культ Кибелы был так популярен в императорском Риме среди прочего и из-за истории Энея (легендарного предка императоров Юлиев-Клавдиев). Дело в том, что Великая Матерь Кибела подарила Энею свою священную сосновую рощу, сказав, что эти корабли никогда не потонут, а превратятся в морских богинь, – как оно потом и происходит (Энеида IX, 114–123 и X, 353; курсив мой. – Т. Б.):
«Страх за мои корабли отбросьте, тевкры! Не нужно
Их мечом защищать: подожжет пучину морскую
Турн скорей, чем священный мой лес. А вы уплывайте
Вольно, богини морей: так велит вам Великая Матерь!»
Тотчас же все корабли обрывают причальные путы,
Ростры в реку погрузив, ныряют, словно дельфины,
Вглубь уходят, и вот – о чудо! – девичьи лица
Выплыли вдруг из глубин и в открытом море исчезли. <…>
Сосны мы, те, что росли на вершине Иды священной,
После – твои корабли, а ныне – нимфы морские.
У Янна корабль назван «плавучим лесом» (Деревянный корабль, с. 96), гибель корабля сравнивается с «последними мгновениями гибнущего леса», а когда корма тонущего корабля уже погружается в воду, вдруг появляется галеонная фигура, Венера Анадиомена (с двойным, латинско-греческим, именем), которую прежде никто не видел. То есть, видимо, Янн буквально описывает – как поступал Овидий в «Метаморфозах» – чудо превращения корабля в богиню.
* * *
17 марта – либералии, посвященные Либеру (Вакху) и Либере. Это очень древний праздник, плохо понятный уже Овидию. В Древнем Риме Либер («Свободный»), или Патер Либер («Отец Либер»), был богом виноделия и вина, плодородия и свободы, покровителем римского плебса, частью так называемой «Авентинской триады» – группы божеств, куда, помимо него, входили Церера и Либера. По мнению некоторых ученых, эта «плебейская» триада сознательно противопоставлялась архаической Капитолийской триаде (Юпитер, Марс, Квирин) и позднейшей Капитолийской триаде (Юпитер, Юнона, Минерва). Авентинская триада, ее храм (находившийся вне сакральных пределов города Рима) и осуществлявшиеся там «игры» (ludi: в данном случае театрализованные представления) фокусировали в себе идентичность римских плебеев. Либера отождествляли с Вакхом (так его называет Овидий) или Дионисом, Цереру – с Деметрой, Либеру – с Прозерпиной (Персефоной) или Ариадной (как невестой Диониса). Цереру считали матерью Либера и Либеры. Храм во многом существовал на добровольные пожертвования плебеев. К концу эпохи Республики он, видимо, пришел в упадок и был восстановлен императором Августом. Культ в храме отправляли пожилые женщины-жрицы, обладавшие высоким социальным статусом. Главным смыслом этого праздника был инициационный обряд: мальчики, достигшие четырнадцати лет, оставляли в храме амулет, который до той поры носили на шее (bulla praetexta, амулет, представляющий собой пустой мешочек из кожи или золотой фольги), и получали право носить одежду взрослого мужчины. Овидий говорит об этом так (Фасты III, 771–774):