Текст книги "Непознанный мир (цикл повестей) (СИ)"
Автор книги: Клетчатая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 70 страниц)
Анастасий позади него выпустил свою руку, вконец обессилев, и дворецкий помчался дальше один. Он слышал, как Анастасий, рухнув наземь, из последних сил зовёт на помощь Мартемьяна и Аделаиду, но знал, что к тому моменту, как они услышат его зов, будет уже слишком поздно. По рёву огня он понял, что шар взлетает, и уже не надеялся подоспеть вовремя.
Но то, что он увидел, прибыв на место, заставило бедного дворецкого замереть от отчаянья.
Над землёй парил огромный воздушный шар с куполом чёрного цвета безо всяких опознавательных знаков. Он был уже достаточно высоко в небе и теперь быстро отдалялся от замка в сторону реки.
Бартоломью разглядел, что в корзине находились четверо. И с такой высоты он тем не менее смог разглядеть до боли знакомый родной силуэт своего хозяина.
Он бросился вслед за стремительно улетающим шаром, всё ещё надеясь каким-то непостижимым образом остановить его, неистово крича и зовя своего господина, умоляя его вернуться и грозя его похитителям. А следом за ним уже мчались и все его подопечные – Мартемьян и Аделаида, вызванные истошными криками Анастасия, а следом за ними, порядком отставая, бежал и сам Анастасий.
Река протекала сразу за садом, но берега у неё не было, – на его месте стояло летнее кафе открытого типа, построенное по принципу беседки. Вместо стен в ней имелись балки с перегородками, а крышу поддерживали два ряда колонн. Нечто вроде широкого подоконника, похожего скорее на длинную и высокую ступень или скрытую платформу, являлось выступающей частью фундамента. Почти полное отсутствие декора в этом помещении с успехом заменяла любимая герцогом угрюмая простота и величие тяжёлого тёмного дерева, из которого целиком и полностью было сделано это кафе. Так что реке оставалась лишь узкая бровка, поросшая травой. А сама «беседка» была построена на небольшом мысу, что делало берег совершенно непригодным для купания. Гис постарался сделать так, чтобы отдых на реке можно было проводить не дикарями, а вполне цивилизованно: здесь даже имелся большой плазменный телевизор, музыка, роскошная мебель помимо кофейных столиков, а также подземный, – вернее, «подмысный» – погреб с лучшими французскими винами двухсотлетней выдержки. Но Бартоломью не любил это место. Он никогда здесь не отдыхал, а бывал только тогда, когда ему приходилось здесь прислуживать герцогу в летнюю пору.
Но на дворе была осень, и «беседка» пустовала. А сейчас к ней со всех ног бежал Бартоломью, – но отнюдь не затем, чтобы там отдохнуть.
Едва не задевая выступающую ступень фундамента, – до того мало было пространства между кафе и рекой, – Бартоломью мчался по бровке вдоль постройки, выжимая из себя последние силы и хрипло крича «Стой!» воздушному шару, уже почти не различимому в бездонной черноте ночного неба. Однако бровка берега становилась с каждым мгновеньем всё уже, и Бартоломью, наконец, перескочил одним прыжком на бортик фундамента, пока не оказался в самом конце «беседки» и спрыгнул с её края вниз, на последние сантиметры берега.
Впившись полным тоски взглядом в улетающий шар, старик то подавался вперёд, то отступал. По-видимому, он был готов даже плыть за этим шаром, но не оставить своих отчаянных попыток догнать его. Но в конце концов его разум отрезвил его голову, но только тогда, когда раздавшиеся позади крики Мартемьяна и Аделаиды «Барти! Стой! Не лезь в воду! Ты же утонешь! Его всё равно уже не догнать!» заставили бедного старого дворецкого сдаться. И он в последний раз изо всех своих оставшихся сил послал вслед шару самое страшное проклятье, какое только он знал, сам же затем испугавшись, что оно может причинить вред его господину, который улетал вместе с похитителями.
Бартоломью долго стоял, вглядываясь в чернеющее небо, в ту теперь едва различимую точку, пока она не исчезла совсем, а затем рухнул на колени у самой кромки берега и отчаянно зарыдал. О, если бы он мог вырвать из своего бренного тела бессмертную душу и отправить её вслед за шаром! Тогда бы она непременно догнала похитителей и вызволила из беды господина!..
Если бы…
Позади себя дворецкий слышал постепенно приближающиеся голоса своих подопечных, но не мог уже ни на что реагировать. Все его мышцы вдруг сковала какая-то неведомая сила, – то ли горе, то ли пережитый страх. Но он всё же сумел подняться на ноги.
И тут произошло нечто странное – а, может быть, ничего странного в этом и не было. Голоса вдруг исчезли, и перед взором Бартоломью пелена из слёз сменилась расплывчатым изображением его хозяина, который роняет каплю своей крови из порезанного пальца на переплёт книги из королевства Гулсен. И эта капля, впитываясь в переплёт, превращается в слова, которые мгновенно врезались в память старого дворецкого. На первой из последних пустых страниц книги теперь стояла написанная кровью фраза «Долг оплачен».
Видение сменилось кроваво-красной пеленой, едва Бартоломью сумел прочесть странную фразу. Последовала страшная боль, и он ничком рухнул наземь, словно кто-то сбил его с ног. Ему только показалось, что он падает не в траву, а в эту чёрно-чернильную бездну космоса, разорвавшую его тело на миллиарды отдельных атомов, и что его душа в этот момент действительно отделилась от тела, и теперь летит вслед за шаром, нагоняя его, всё быстрее и быстрее. Но это была лишь иллюзия, и в следующий миг вокруг него всё исчезло…
====== Глава 2. Canis Adoriri ======
Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,
У всех золотых знамён, у всех мечей.
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
М. Цветаева.
Голоса… Много голосов… Совсем близко… Он, наверно, уже миновал атмосферу, и теперь летит к Куполу Вселенной на звук голосов Небесных Ангелов…
А вот и один из них.
– Барти! Барти! Господи, Барти, очнись! Прошу тебя!
Бартоломью медленно открыл глаза. Ему на миг показалось, что он вновь видит то видение – своего господина, роняющего каплю крови на книгу в тот невесёлый для него день, – но тут краски начали постепенно проясняться, и старый дворецкий увидел перед собою лицо сильно взволнованного Мартемьяна.
– Ну наконец-то, Барти, слава Небесам, – облегчённо выдохнул он. – Мы все так волновались за тебя.
Мартемьяну было пятьдесят четыре года. Именно потому, что он был из всей прислуги замка самым молодым, всегда и во всём старался помочь друзьям, поэтому подчас взваливал на свои плечи не самую лёгкую работу по замку. Его жена Аделаида, на четыре года старше его, помогала мужу, но только изредка – готовка блюд занимала у неё почти весь день, а всё потому, что герцог имел не слишком полезную привычку запасать еду впрок, – привычку, приобретённую им с того времени, когда они голодали, оторванные от благ цивилизации осадой Лондона «Божьими праведниками». Но, несмотря на всё это, вчетвером они вполне справлялись со своей работой и оказывали во всём посильную помощь друг другу.
И теперь все трое пытались привести в чувство своего командира. Мартемьян хлопал Бартоломью по щекам, Анастасий поддерживал его голову, положив её себе на колени, а Аделаида щупала пульс и уже собиралась набрать в рот воды из графина, но необходимость в этом отпала, как только старый дворецкий пришёл в себя, и теперь, не слушая обрадованных речей Мартемьяна, пытался подняться, прилагая к этому все имеющиеся на тот момент у него силы, ибо думал, что потерял сознание лишь на несколько секунд, и отчаянно пытался наверстать упущенное время, чтобы всё же каким-то образом догнать свою главную цель. И только окончательно очнувшись, он обнаружил, что находится в замке, в своей комнате.
– Пустите меня! – вдруг с необъяснимой злостью выкрикнул он и, наконец, встал. Но силы тут же его оставили, и Бартоломью обмяк на руках успевшего подхватить его Мартемьяна.
– Нет, Барти, нет, – попытался вразумить его конюх. – Не надо никуда бежать. Они уже давно улетели. Утешься тем, что ты не смог бы их догнать при всём желании. Да и мы тоже.
Он усадил дворецкого на его постель. Обведя мутным взором всех троих, Бартоломью тяжело вздохнул.
– Что же вы… – начал было он бранить своих подопечных, но тут и сам понял, что Мартемьян был прав.
– Не ругай нас, Барти, мы действительно сделали всё, чтобы спасти сэра Гиса, – тихо сказал Анастасий. – Только поступили по-другому, гораздо разумнее.
– Мы дали знать полиции, – добавила Аделаида.
– Они выслали к нам своих следователей, – объявил Мартемьян. – Завтра утром они будут здесь.
Старый дворецкий отвернулся. Он никогда не доверял английским сыщикам, и, если уж на то пошло, считал себя гораздо лучше любого из них. И никому не хотел доверять расследование похищения своего хозяина, кроме как одному себе. То, что он считал только своим долгом, должно было оставаться неприкосновенным.
Но в то же время он прекрасно понимал, что провернуть собственные поиски ему не под силу. Он ничего не понимал в криминалистике и расследованиях. Он не знал даже, о чём будет рассказывать этим следователям, ведь таинственные похитители сэра Гиса не оставили никаких улик. Единственное, что он знает, – так это воздушный шар чёрного цвета, на котором они улетели, да оставшийся диск, который, возможно, будет им полезен – наверняка там есть нужная информация о местонахождении тех злодеев. Бартоломью не сомневался, что тот, кто дал хозяину диск, и те люди в шаре – это сообщники, проще говоря – члены одного преступного сообщества.
– Не волнуйся, Барти, – попытался подбодрить его Анастасий. – Они помогут нам, вот увидишь.
– Ну да, вам-то всё равно, – буркнул в ответ Бартоломью, едва сдерживая слёзы. – Всё равно, что станет с нашим господином. Не возражайте мне! – прикрикнул он, видя, что Анастасий открыл рот. – Оставьте меня одного и идите спать! Ну же, валите!
Такое грубое обращение всех троих по меньшей мере удивило.
– Мог бы и поблагодарить за то, что мы принесли тебя в замок и откачали, – укорила его Аделаида, закрывая дверь за остальными.
– Я сам очнулся, – недовольно бросил вслед Бартоломью, и, как только дверь за кухаркой захлопнулась, наконец-то заплакал, ничуть этого не стесняясь. Он плакал долго и сильно, крепко уткнувшись лицом в подушку, сквозь рыдания что-то громко восклицая, перебирая в памяти этот вечер и горько жалея, что не умер в тот страшный час расставания.
Когда же он добрался до своего странного видения и вспомнил о книге, старик с трудом поднялся с постели и, всё ещё плача, добрался до письменного стола, за которым обычно писал на досуге стихи. Теперь же он смотреть на них не мог. Но вовсе не за стихами он встал с кровати.
Выдвинув один из ящиков стола, дворецкий достал книгу из Гулсена. Он решил проверить, действительно ли на её страницах проступила та надпись из крови герцога. Быть может, увидев её, он поймёт, что она означает, и для чего ему было послано то видение.
Сама книга Бартоломью никогда ни притягивала, ни отталкивала, в отличие от Гиса, как мы знаем. Поэтому дворецкий хранил её у себя, относясь к ней, впрочем, как к обычной, совершенно неопасной книге, хоть и с некоторым трепетом. Ведь если та информация с сайта была правдивой, этой вещице следовало бы поклоняться, а не хранить её в пыльном ящике стола.
Задержав взгляд на геральдическом изображении, Бартоломью провёл ладонью по шероховатой поверхности переплёта, как бы не решаясь открыть её. Он боялся, на самом деле боялся увидеть там кровь своего господина. Но всё же после нескольких секунд колебаний старик перевернул книгу и открыл первую из настоящих, не «слипшихся» её страниц.
Он не понял поначалу, что произошло. Казалось, будто кто-то пустил ему в глаза тёмно-серый туман. Но спустя мгновенье он увидел то, чего никак в данную секунду не ожидал: всё произошло слишком быстро.
Из книги на него набросилась громадная пепельно-чёрная собака. Дворецкий от испуга и неожиданности подался назад и выронил книгу. Страшный зверь не достиг своей цели – он растворился в воздухе, превратившись в клочья дыма мгновенно, как только выроненная стариком книга стукнулась об пол. В момент прыжка пса насмерть перепуганный Бартоломью успел увидеть перед собой лишь глаза жуткого зверя – большие, горящие, – и странную прозрачность его головы и всего тела. Только теперь, глядя на девственно чистые страницы лежавшей на полу книги, он понял, что то была не настоящая собака, а нечто похожее на призрака, который тем не менее напал на него, и неизвестно, что бы стало с дворецким дальше, не вырони он вовремя эту книгу.
Дрожа всем телом, вконец измученный Бартоломью рухнул на колени. Нет уж, довольно страху он сегодня натерпелся! Хватит. Больше он ни за что не откроет эту ужасную книгу.
Зашвырнув её в самый дальний и пыльный угол своей комнаты, дворецкий, всё ещё не в силах подняться с колен от пережитого только что ужаса, с трудом дополз до своей постели, и, вскарабкавшись на неё, повалился пластом. И долго думал, за что Господь послал ему столько страданий за один день.
В конце концов он уснул со слезами на глазах, но и во сне покой не пришёл к нему. Сначала он увидел, как снова бежит за шаром, затем с ним разговаривал Мартемьян, который был кентавром и сам себя погонял кнутом, потом Аделаида испекла для него пирожки с кровью Гиса, а напоследок Анастасий украл у него книгу Гулсена и открыл её, в результате чего огромный призрачный пёс набросился на лакея и растворил его в себе.
Сновидения шли один за другим, и им не было конца. Они ужасали Бартоломью и мучили его, но он никак не мог проснуться. Но вдруг все эти кошмары куда-то исчезли, уступив место невыразимой по своей величавости тишине, которая сразу же успокоила возбуждённый переживаниями мозг старого дворецкого. Тишина обволакивала его страдающий разум и утешала своей добротой. Ровно до того момента, пока посреди этой тишины, как посреди луговой поляны, не возник Первый слуга Фреммор. Увидев его, Бартоломью не испугался, не затрепетал, но и не обрадовался, оставаясь в своём сне таким же спокойным и умиротворённым, каким до этого он был наедине с тишиною. Он знал, кто такой Фреммор. Тот, кто, появляясь во снах, не несёт в себе ни хорошего, ни плохого. Он выше этого. И если он приходит, его нужно внимательно выслушать, потому что Фреммор – помощник, но он не помогает тем, кто не полагается на самого себя и ждёт помощи от других, поэтому сам Первый слуга никогда не делает чего-то за других, только направляя их на верный путь, и ничего более.
Фреммор предстал во сне перед Бартоломью золотым крылатым стариком, лишь его длинные белоснежные волосы развевались позади и сверкали чистейшим серебром. Указав на него рукою, Первый слуга произнёс своим высоким величавым голосом:
«Подобный Мне! Ты не понял, в чём твоя сила!»
Это было скорее утверждение, нежели вопрос. И растерянный перед великим слугой дворецкий неуверенно ответил:
«О Великий Фреммор, покровитель всех слуг, как я могу узнать то, что подвластно лишь вам? У меня большое горе, и я не знаю, как мне быть. Довериться властям, или действовать самому».
Первый слуга незамедлительно ответил дворецкому:
«Подобный Мне, это твой долг! Твой хозяин больше не в долгу перед тобой, но ты свой долг ещё не исполнил до конца! Он расписался своей кровью в Великой Книге Гулсена, его долг оплачен, но ты не внял сегодня предупреждению Великой Книги!»
«Тот пёс-призрак был мне предупреждением? – поразился Бартоломью. – О Великий Фреммор, ваша мудрость безгранична! Я каюсь перед вами за то, что не смог разгадать весь тайный смысл ваших посланий через посланную нам Судьбою Великую Книгу Гулсена. Но не значит ли это, что мне нужно будет отправиться в королевство Гулсен для того, чтобы каким-то образом спасти моего хозяина?»
«Нет, подобный Мне, – отвечал Великий Фреммор. – Но ты лишил Хранителей Гулсена к себе доверия, испугавшись их сегодня. Знай и помни: они удостаивают тебя чести первым из земных людей принять их помощь. Но сегодня ты подорвал их доверие. Ты бросил Великую Книгу Гулсена, прервав выход Canis Adoriri, но ты можешь исправить свою ошибку. ИДИ И ПОВИНУЙСЯ!»
Последнюю фразу Фреммор произнёс так громко, властно и рассерженно, что Бартоломью сразу проснулся. И первое, что он вспомнил после сна, было то, что Первый слуга продиктовал ему некий текст вроде белого стиха или колдовского заклинания. Он не помнил, был ли этот эпизод во сне, но текст этот буквально стоял теперь перед его глазами. Он даже мог, закрыв глаза, прочесть эти строчки от начала до конца.
Справедливо посчитав, что не принимать всерьёз послание Фреммора будет равносильно смерти, он, шатаясь от слабости, поплёлся к брошенной в угол книге, по пути надев ливрею и безопасности ради застегнув её на все пуговицы. Ливрея была как раз подходящего цвета – синяя с серебряными галунами и чёрными рукавами на запястьях. Немного побаиваясь вновь увидеть страшный собачий призрак, Бартоломью вздохнул, поднял книгу, сдул с неё пыль и как-то даже любовно обтёр рукавом.
Было уже почти утро. Старик встал лицом к окну, так как посчитал, что призраку, наверное, будет мешать солнечный свет, когда он выйдет из книги. Фреммор чудно назвал Хранителя, подумал старик. Canis Adoriri, Пёс Атакующий. Но пусть даже это Хранитель Гулсена, чем он может помочь дворецкому? Ведь каким бы он ни был волшебным, всё равно это всего-навсего животное, – подумалось Бартоломью. Но если это воля самого Великого Фреммора, – что ж, более чем стоит его сейчас послушать.
Стараясь говорить как можно тише, чтобы не привлечь к себе внимание своих подопечных, которые наверняка не спят, дворецкий, закрыв глаза и держа книгу перед собою на вытянутых руках, начал читать нараспев те самые строки, которые послушно стояли у него перед глазами:
– Взываю к Тебе,
О Вечный Canis Adoriri,
О Верный Canis Adoriri,
О Древний Canis Adoriri!
Приди ко мне, воспрянь ото сна,
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Придай мне сил и помоги в моей беде!
Ты, великий бдительный страж,
Живущий в Бесконечности Гулсена,
Своим рыком уподобленный Льву,
Защитник всех слабых и униженных,
Прошу Тебя о помощи,
О Не Знающий Страха Canis Adoriri,
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Ты служишь Великому Льву Благородному,
Как и я, о Преданный Canis Adoriri,
И мы с Тобой в этом единокровны, единоцельны.
Приди же ко мне, помоги в беде,
О Вечный Canis Adoriri,
О Верный Canis Adoriri,
О Древний Canis Adoriri!
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Приди, приди, приди!!!
При последних словах Бартоломью книга в его руках открылась. И снова с тех же страниц ему в лицо устремилась страшная чёрная масса, – только на сей раз дворецкий даже не дрогнул. Сбитый с ног прыжком огромной пепельно-чёрной собаки, он теперь лежал на земле. Пёс стоял на нём своими длинными крепкими лапами, глядя ему прямо в глаза и тяжело дыша поджарыми лоснящимися боками. Однако пасть у него была закрыта, и ни малейшей крупицы агрессии не было в его поведении. Боясь шелохнуться, Бартоломью неподвижно лежал, глядя, как в собачьих зрачках отражается его собственное испуганное лицо, и вдруг уловил в этих звериных глазах что-то очень осмысленное, словно глаза эти были вовсе не собачьими, а человечьими. И не только глаза, но и всё остальное выражение морды этого исполинского пса неизвестной породы было каким-то иным, нетипичным для обычной собаки. Этот пёс буквально заставил Бартоломью открыться перед его взглядом, позволяя собачьим глазам заглянуть в человеческую душу, с которой теперь этот пёс, казалось, считывал информацию, впитывая её в себя для того лишь, чтобы понять, что за человек вызвал его сейчас; имел ли он добрые к тому побуждения, или же его душа черна как головешка и он не достоин ни секунды внимания Стража и Хранителя Гулсена.
Бартоломью не мог знать, загипнотизированный взглядом собаки, что как раз в эту минуту пёс выясняет, кто он такой. И будь Бартоломью человеком с тёмными помыслами, Страж королевства покончил бы с ним в одно мгновенье. Но старик думал сейчас о том, как ему звать этого пса. Он ведь на самом деле не призрак, как понял теперь дворецкий. Просто в прошлый раз он слишком быстро среагировал и выронил книгу, и пёс просто не успел в тот раз до конца сформироваться в процессе «телепортации» сюда. И наверняка отзываться на обычную собачью кличку не станет, посчитав это по меньшей мере унижением. И решил попробовать звать его Атакующим, переведя латинское название на английский манер. Но даже и думать не смел быть выше этого пса. Скорее всего, подчиняться-то придётся как раз ему, а не собаке.
Состязание взглядов человека и пса продолжалось недолго. Громадная собака вдруг резко подняла голову, оторвав взгляд от лица старика, и скользнула вбок, потому что в этот момент с другой стороны послышался грозный звериный рык.
Бартоломью нашёл в себе силы приподняться на локтях, и справа от себя увидел… огромного льва! Зверь был настроен к нему менее дружелюбно, чем пёс, который, не сводя со льва своих глубоких блестящих глаз, стоял, замерев, слева от Бартоломью. Лев хлестал себя хвостом по бокам, скалил зубы, и вдруг, быстро подбежав к дворецкому, встал ему на грудь передними лапами.
Перепуганный ещё больше, Бартоломью покорно растянулся на полу. Он понял: пёс словно перепоручил его льву, дабы тот тоже смог проверить его помыслы. Но откуда мог взяться ещё и лев, Бартоломью не ведал. Великий Фреммор о льве ничего не говорил. Может, лев – это помощник пса?
Но его догадка не подтвердилась. Лев, спустя всего несколько секунд созерцания взгляда дворецкого, убрал с его груди свои тяжёлые лапы и подошёл к собаке. Лев громко зарычал, словно ругая за что-то пса, и тот в мгновение ока припал к его лапам. Бартоломью, не смея подняться, глядел на всё это широко открытыми глазами и не верил тому, что происходит в его комнате и с ним самим.
Пёс жалобно заскулил. Лев в ответ негромко зарычал и прижал его к полу своей тяжёлой лапой, но выглядело это так, будто лев его погладил. Спустя секунду царь зверей лизнул пса в голову и отошёл в сторону. Пёс поднялся и двинулся следом. Оба улеглись возле письменного стола Бартоломью, не обращая на дворецкого больше никакого внимания.
Бартоломью, опасливо поглядывая на них, отважился подняться. Тот немой диалог льва и пса произвёл на него большое впечатление, хоть он ничего из этого не понял, как и то, что же всё-таки означало это странное глядение друг другу в глаза. Попытка установить мысленную связь вроде телепатии? Признание? Узнавание? Жест доверия? Пожалуй, этого он никогда не сможет узнать. Однако тот факт, что лев за что-то пожурил пса, не давал ему покоя. Но дворецкого больше всего сейчас волновало то, что же ему делать дальше. Эти двое, похоже, признали его, но вот они лежат тут, будто пришли из своего мира затем только, чтобы отдохнуть здесь, словно на курорте. А как же его хозяин? Он, конечно, не может перечить ни воле льва, ни воле пса, – они вольны вести себя как хотят. Но если их прислал сюда Великий Фреммор для того, чтобы помочь ему, чего же они медлят? Ждут каких-то действий или же слов от него самого? Или снова испытывают? Да, подумал Бартоломью, действительно испытывают. Его терпение. Время уже почти потеряно, и этот шар мог улететь насколько угодно далеко, а они…
Словно бы прочитав (или на самом деле прочитав?) его мысли, пепельно-чёрный пёс поднялся и двинулся к дворецкому. Шаг его был медленный и угрожающий, глаза предупреждающе засверкали.
Бартоломью испуганно попятился и упёрся спиною в дверь. Но тут лев зарычал, и пёс остановился.
«Слава Богу, вразумил своего подопечного», – с облегчением подумал Бартоломью. Он всё ещё боялся что-либо ответить этим двоим. Может быть, потому, что не привык разговаривать с животными? Но какие они животные? Они, несомненно, выше любого земного животного. Они не лев и собака. Они другие. Совершенно другие.
Не сами ли они внушили ему сейчас эти мысли? Бартоломью сейчас не мог с полной уверенностью ничего утверждать, да и ручаться за собственный разум – тоже, поэтому он всецело полагался на тех, кто прибыл к нему из Гулсена.
Лев поднялся, встряхнув своей роскошной густой гривой, и не спеша направился к дворецкому. Бартоломью пробрала дрожь, но он не мог ничего с собой поделать. Лев шёл прямо на него, и старику показалось, что в следующий миг он прыгнет и растерзает его, Бартоломью, на добрую сотню кусков.
Но лев не прыгнул. Вместо этого он, приблизившись к дворецкому, мягко прислонил свою лапу к его колену и настойчиво на него нажимал, пока Бартоломью не понял, чего от него хочет лев.
Старик встал на колени. В ту же секунду лев отошёл, и Бартоломью с ужасом увидел, что на него опять бросается чёрный пёс. Господи, да что же это такое?!
Пёс сбил его с ног, но на этот раз не стал «испытывать». Он просто укусил старика в область сердца. Бартоломью даже не успел как следует испугаться. Однако боли он не почувствовал. Напротив, словно какое-то облегчение поселилось вдруг у него в груди.
Собака подняла голову. И как только дворецкий взглянул на пса, изо рта у Хранителя что-то выпало и, упав на пол, звякнуло с глухим металлическим звуком.
Подошедший сзади лев тут же лизнул дворецкого в голову, но Бартоломью уже не обратил на это никакого внимания. Приподнявшись, он увидел лежащую на полу пулю. Ту самую, которая застряла у него возле сердца много лет назад, и с тех пор мучила всё это время. Так вот что сделал сейчас для него этот пёс! И кусать его он, выходит, вовсе не собирался, а лишь каким-то немыслимым образом вытащил из него эту злосчастную пулю.
Какими словами благодарности можно было выразить псу своё признание, Бартоломью не ведал. Но так ничего и не сказал, потому что пёс заставил его удивиться снова. Тем, что вдруг заговорил на человеческом языке!
– Моё имя – Процион, – представился он.
Выглядело это так, будто пёс ничего и не сказал, поскольку пасть его была закрыта. Казалось, говорил он только глазами. И Бартоломью понял, что собака обладает даром чревовещания. Но оно и понятно, подумалось дворецкому. Где уж животному приспособить свой рот под человеческий?
– Но как… – начал было потрясённый Бартоломью, но возникший перед ним лев заставил старика тут же замолчать.
– Моё имя – Аполлон, – объявил лев. – Теперь ты здоров, и мы можем начать наши поиски.
– С-спасибо… – поблагодарил растерянный Бартоломью, вставая. – Вы меня избавили от таких мучений, что даже не представляете. Процион, – поклонился он псу, – не знаю, как вам это удалось, но… огромное вам спасибо, я этого никогда не забуду. И мой хозяин, наверное, очень обрадуется этому.
На собачьих губах Проциона появилась понимающая улыбка. Или это Бартоломью только показалось?
– Теперь тебе нужно превратиться, – объявил лев. – Остаётся дождаться этого.
– «Превратиться?» – перепугался старик. – Погодите, Аполлон, но зачем? С какой целью? Да и не умею я…
– Я дал тебе этот дар, – прервал его Процион. – Я забрал пулю, а отдал то, что сделает тебя сильнее. Не забывай: ты подобен мне. И очень скоро станешь подобным мне во всём.
Такая перспектива Бартоломью совсем не обрадовала. Уж чего-чего, а уподобляться собаке он вовсе не желал. Однако и спорить с Хранителями боялся. И потому спросил о том, что интересовало его в первую очередь.
– Хорошо, Хранители, – начал он. – Я всецело покоряюсь вашей воле, ибо через вас я покоряюсь и Великому Фреммору. Но если вы действительно знаете, где сейчас мой хозяин, то скажите мне, умоляю! Я не найду себе покоя, если вы не скажете мне об этом прямо сейчас!
Лев и пёс переглянулись.
– Если мы скажем тебе, – начал Аполлон, – то ты не согласишься пойти за ним.
– Что вы, что вы, – возразил Бартоломью. – Я пойду за ним хоть в бездну ада, лишь бы вернуть назад, ко мне, к остальным! Я не испугаюсь, только скажите, прошу вас!
– Он у «Божьих праведников», – объявил Процион.
– Что?! – Дворецкий не поверил своим ушам. У него даже подогнулись колени от неожиданности. – Но этого просто не может быть! Они же давно уничтожены!
– Их невозможно уничтожить, – ответил Аполлон. – Они само Зло, а Зло можно только победить, на самое короткое время. Но рано или поздно оно опять даст о себе знать.
– О, чтоб их! – вскричал Бартоломью. – Я чувствовал, что эти мерзавцы не побеждены окончательно!
– Не нужно отчаиваться, – ответил пёс. – Эти сектанты достаточно умны и хитры, но не умнее и хитрее, чем ты думаешь. Их власть распространяется на слабых людей, а над тобой у них власти нет. Поэтому-то они затянули в свои сети только твоего хозяина, но не тебя. Ты оказался им не по зубам, а значит, ты сильнее их и способен их победить. Так что, если хочешь его спасти, тебе придётся приложить к этому все свои силы. Их же влияние тебе не страшно. Ты станешь Великим Псом Возмездия, а это – высший дар для того, кто чист душой и верен сердцем. До этого дня твоё сердце было отягощено во всех смыслах этого слова, и физическими страданиями, и душевными. Но я убрал то, что мешало тебе исполнить эту миссию. Теперь ты силён, а вскоре станешь ещё сильнее.
Бартоломью ничего не успел на это ответить, поскольку вдруг почувствовал, что с ним что-то происходит. Будто внутри него что-то меняется. Спустя несколько мгновений он почувствовал, что не может больше держаться на ногах в связи с появившимся сильным желанием встать на четвереньки.
И тут он понял, что в кого-то превращается, но страха почему-то не испытал. Слова Проциона его удивительным образом успокоили.
Старик покорно опустился на колени, опираясь руками о пол, и тут же увидел, что руки его словно бы стали больше. Несколькими мгновеньями позже он почувствовал, что ему стало невообразимо тесно в своих одеждах. Да, его тело росло. Он становился больше. Больше даже Аполлона.
Вскоре его одежда стала трещать по швам и быстро разорвалась в клочья. Бартоломью абсолютно ничего не ощущал, словно ничего с ним и не происходило. Лев и пёс, замерев, глядели на то, как он меняется, не говоря ни слова. Казалось, они были восхищены предметом своего творения, и более всего – творения Проциона.
После того как он лишился своей одежды, Бартоломью даже застыдился. Но тут он увидел нечто, что заставило его едва не свалиться в обморок: его лицо вытягивалось! Оно словно медленно уходило куда-то вдаль, становясь чёрным как смоль и блестящим в утреннем свете. И, метнув взгляд на зеркало, стоящее у стены, дворецкий увидел в нём огромную чёрную собаку с горящими глазами и прямыми торчащими ушами. Собака глядела прямо на него, лохматая, страшная, наводящая истинный ужас, ростом примерно с крупную лошадь. Совершенно чёрная, если не считать узковатой белой полоски, идущей от дугообразной холки до начала хвоста, прямого как палка, но до того лохматого, что он был похож на половую щётку.
