Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 63 страниц)

Публий вдруг почувствовал себя легко и свободно, плечи его расправились, фигура приняла привычную патрицианскую осанку, и он почти весело, почти искренне воскликнул: «Почему же только глазам! Они завидуют мне. Мои глаза, пальцы и прочее – лишь инструменты, которыми я впиваю блаженство твоей красоты, а истинно насладиться тобою может только моя душа, где суммируются токи всех ощущений!» Он уверенно сделал шаг вперед, и она роскошно упала на ложе. Сейчас Публий почти любил ее в благодарность за то, что она избавила его от тяжкого в нынешнем положении ритуала и сама решительно перешагнула через преграду, отделяющую невесту от жены.

Через несколько мгновений он уже забылся в объятиях природной страсти и в безудержном порыве изливал накопленный потенциал неразделенных чувств, выражая языком любви все муки, претерпленные им из-за Виолы. Он уже не сознавал, кто перед ним, а помнил лишь, что это – женщина, и, яростно терзая Эмилию, мстил в ее лице всему женскому роду за обиду непонятой любви.

Эта ночь казалась ему продолжением кошмарных снов, преследовавших его во время болезни в Испании. Но когда он выплеснул в неистовстве страстей излишек недобрых сил, то сквозь мглу изнеможения увидел в душе зарницу долгожданного рассвета, пришедшего к нему одновременно с приближеньем дня, только что тронувшего небеса восходящими издалека лучами, и ощутил внутреннее очищение. Испанские чары наконец-то рассеялись. Однако едва он издал вздох облегчения, как вдруг вспомнил о существовании свидетеля сцен его своеобразных ночных откровений и впервые за многие часы подумал об Эмилии. Представив, что она должна была перенести, разделив с ним хаос его сумбурных чувств вместо нежных ласк, достойных первой брачной ночи, он содрогнулся.

Готовясь к утру, небо медленно смывало с себя черноту, узкое окно в стене у потолка светлело, но в комнате еще было темно. Эмилия дышала размеренно и ровно, тем не менее, Публий знал, что она не спит. Он мучительно раздумывал, как с ней объясниться, но, не найдя слов, мягко привлек ее к себе и чистым светлым поцелуем, совсем не похожим на предыдущие, попросил у нее прощения. При этом он даже во мраке почувствовал ее улыбку. Затем они согласованно притворились спящими и встретили день в мирных объятиях.

Раб аккуратно стукнул в дверь и, когда Публий отозвался, сообщил, что в атрии уже стали собираться гости, а у вестибюля толпятся клиенты. Эмилия помогла мужу завернуться в тогу, любовно уложила несколько десятков искусных складок, пульсирующих и переливающихся одна в другую при каждом движении, словно струи сложного фонтана, после чего Публий вышел к гостям, а в спальню вбежали две рабыни и занялись туалетом молодой матроны.

Некоторое время Публий отвечал на веселые шутки гостей по поводу его нового положения, сегодня уже почти не тяготясь многочисленным обществом. Потом в атрий вошла Эмилия, свежая и румяная, будто после здорового полноценного сна, и молодых, поздравив еще раз, начали осыпать подарками. Видя, как беззаботно улыбается его жена, с какой изящной непосредственностью она радуется незатейливым дарам, Публий и себя почувствовал счастливым. Когда родственники и друзья собрались в полном составе, хозяин дома пригласил их в триклиний на утреннюю трапезу. Сам же он, пока гости располагались на ложах, вышел за порог и, сколько мог, уделил внимание простому люду.

На пиру Сципион предстал перед публикой в привычном для нее свете и очаровал всех остроумием и весельем. Эмилия очень умело подхватила его тон и солировала в беседе попеременно с мужем. Увлекшись импровизированным спектаклем этого дуэта, гости восхищенно переводили взгляды с Эмилии на Публия и наоборот, теряясь в догадках, кто из них настоящий Сципион.

Однако к полудню бессонная ночь дала о себе знать, молодые утомились, и пирующие оставили их в желанном одиночестве. Но они не смогли уснуть: возбуждение превосходило усталость. Сидя на ложе, Эмилия лениво перебирала подарки и из-за опущенных ресниц поглядывала на мужа. Публий полулежал рядом и откровенно любовался Эмилией, чертам которой полумрак спальни придавал дух женской тайны, каковой не было в действительности. Временами ему даже казалось, что какая-то линия в облике его жены напоминала Виолу, и он вздрагивал. Эти женщины выражали противоположные типы красоты, но обе они в своем роде являлись совершенством, и в том было их сходство, их роднило сознание собственных достоинств, придающее осанке и движеньям особую стать. В эти мгновения Публий чувствовал душевную боль, но уже не такую острую, как накануне, теперь раны его затянулись, и воспоминания о прекрасной иберийке ударялись в его сердце глухо, словно копье через панцирь.

– Сегодня ты, похоже, обрел себя, мой милый Публий, – произнесла Эмилия, деля интонации между томностью и лукавством.

– Да, моя дорогая, ты сумела отвлечь меня от забот. Вчера же я больше думал о войне, чем о любви, – отозвался Публий, несколько озабоченный такой темой.

– Я видела это и очень терзалась за тебя. Но сегодня я спокойна… Если ты будешь сражаться с Ганнибалом так же яростно, как с женщинами, то он в ближайшее время прославится своими поражениями громче, чем в прошлом – победами.

– Весьма остроумно. Но почему же ты говоришь: «с женщинами», когда я всю жизнь верен тебе?

– Любопытный парадокс: вчера мне показалось, что ты со мною изменяешь мне же.

– Что за фантазии! – неуверенно воскликнул Публий и спрятал лицо в тень.

– Тебя не удивило, что я вела себя не совсем как девственница?

– Ты была обворожительна.

– Когда ты вошел ко мне, я поняла, что ты не видишь меня, и решила стать для тебя в эту ночь не невестой Эмилией, а просто женщиной. Наше дело – быть такими, какими нас желают мужчины.

– По-моему, наоборот, ты решила меня преобразить в того, кого хотела иметь перед собою, и с блеском этого достигла. Накануне мне действительно было не по себе. После «Канн» я дал слово не жениться до тех пор, пока не расправлюсь с захватчиком. Это было единственное обещание, которое я нарушил, однако меня оправдывает твое очарование… Мне было тягостно от мысли, что в то время, когда пунийский сапог давит италийскую землю, я предаюсь забавам…

– Да, Публий, я понимаю тебя и разделяю твои чувства. Теперь же все позади и забудем об этом. Иди ко мне.

Публий приподнялся, но следующие слова Эмилии заставили его замереть в неловкой позе.

– Многие заботы, мой дорогой, томили тебя, а вдобавок еще и воспоминания о прелестных испанках… – промолвила она или задумчиво, или выжидательно.

– О чем ты? Я же сказал, что был верен тебе с момента первой нашей встречи.

– В мире все взаимосвязано, и часто один человек передает привет через другого…

– По-моему, ты переувлеклась Пифагором.

– А ты… впрочем, я сказала, что все это осталось в прошлом. Ведь так?

– Надеюсь, твои сомнения бесследно растворились. Думаю, теперь уж все прекрасно. По крайней мере, у меня настроение самое безоблачное, как небо в Испании.

– Опять Испания!

– Каково! Ну и гордость! Не имея повода при такой красоте ревновать к женщинам, ты увидела соперницу в целой стране.

– Огромная провинция была в твоем распоряжении, и все девушки в ней, конечно, тоже… какая-нибудь могла приглянуться особо…

– Я римлянин, и дикарке не по силам очаровать меня. Все мои увлечения остались на уровне фантазии.

– И то немало. Смогу ли я проникнуть в твое воображение или останусь лишь в сознании… Однако достаточно об этом.

Наступила пауза. Публий с удивлением рассматривал свою жену. Желая разрядить сгустившуюся эмоциональную атмосферу, он сказал:

– Кстати, о Пифагоре, ты так поразила меня познанием наук, что я с нетерпением жду, когда твоя библиотека воссоединится с моей.

– Это ни к чему, милый Публий, – промолвила она с грустной усмешкой, – моя библиотека не предоставит тебе ничего нового.

– Почему же?

– Она включает только те свитки, какие уже есть у тебя, разве что оправлены они чуть изящнее, согласно женскому нраву.

– Как это?

– Ответь: если перед тобою стоит вражеское войско, ты ведь не ждешь, пока оно само начнет отступать, а смелой атакой вынуждаешь его к этому?

– Когда как.

– Но бездействовать нельзя перед лицом соперника?

– Безусловно.

– Так вот, и я не могла спокойно возлежать на покрывалах и ждать, пока ко мне сама собой придет твоя любовь.

– Но ведь я не враг и не соперник.

– Когда речь идет о любви, союзников надежных нет, враждебно все вокруг. Для женщины любовь – война, походка – поступь легионов, взгляд – стрела, таран – улыбка, засада – тонкое лукавство. Я не буду продолжать, тут можно долго говорить.

– Ну какова! Возвращаясь из провинции, не думал я, что главная война ждет меня в палатах собственного дома.

– Не так, мой милый, я сражалась за нас обоих. Моя победа – общая для нас.

– Вот так стратег! А что же, библиотека – твой сенат?

– С детства мечтая о твоей любви, я жадно впивала каждое слово о тебе. И потому уже давно неплохо представляла характер твоих интересов и увлечений. Зная, чего ты достиг в познаниях греческих искусств, я решила изучить все то же, что и ты. Через своего слугу я пыталась договориться с твоими рабами, но, увы, у Сципионов даже слуги неподкупны. Тогда мне пришлось действовать иначе. Я приобрела красивую гречанку из Кротона, сведущую в науках на уровне гетеры и весьма удалую в любовном искусстве. Она сумела понравиться твоему рабу, позволь мне не называть имени, и выманить у него секрет. Правда, он и тогда не согласился передать мне на требуемое время твои книги, но его подружка, утомив любовными ласками верного стража таблина, проникала в библиотеку и выписывала названия книг. Таким образом я постепенно повторила у себя твое собрание людской премудрости. Должна признаться, мне на ум не приходило изучить нечто сверх заданной программы, хотя это было бы полезно для тех же самых целей. Науки сами по себе меня ничуть не занимали. В подобных делах женщина, если она истинная женщина, может достичь успеха только тогда, когда они способствуют любви.

– Однако в этом ты преуспела… как и прошлой ночью…

Они помолчали. Сципион тяжело переваривал услышанное, но наконец решил, что именно в подобном духе и должна была действовать настоящая римлянка. Затем он сказал:

– Но теперь, когда цель достигнута, тебе, наверное, скучно говорить о греках?

– Ничуть. Во-первых, такая цель, как моя, всегда сияет впереди, ее невозможно поймать и запереть в сундук, а во-вторых, когда я говорю с тобою, мой ум становится продолжением твоего, и наши интересы сплетаются.

– Ну и ну. Я думал, что в твоем лице нашел сокровище, а оказалось – приобрел вторую жизнь.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись.

– Покажи мне твою шпионку-гетеру, – сказал он.

– Увы, ее уж нет здесь. Служанка, знающая такие секреты о своей госпоже, опасна – ведь в мои планы не входила нынешняя откровенность – потому я отправила ее в Пергам.

– Вот это политик! Тебе не тесно в женском теле? А то я предложил бы тебе разделить со мною консульство вместо Красса.

– Я буду делить с тобою все, мой милый.

6

Приближался день выборов. Сципион был уверен в успехе. Провести целый год в бездействии представлялось ему невозможным, потому он не допускал даже мысли о неудаче. Тем не менее, Публий еще и еще раз оценивал расстановку политических сил и просчитывал различные варианты развития событий накануне решающего дня. Кандидатура Лициния при поддержке лагеря Корнелиев-Эмилиев также приобрела популярность в подавляющей массе народа и среди большинства сенаторов. Репутация Красса была столь чиста, что и наиболее ярым сторонникам Фабия приходилось отзываться о Великом понтифике с почтением, даже острословие Валерия Флакка оказалось бессильным против имени Красса. Сципион и его друзья позаботились также о подборе претендентов из числа своих людей на должности преторов и эдилов. Организация самих выборов тоже не вызывала опасений, так как оба консула являлись сторонниками Сципиона. Однако Публий все же больше полагался на испытанную верность Ветуриев, чем на вновь приобретенную дружбу с Цецилиями. Потому все было устроено так, чтобы выборы проводил Луций Ветурий. Стараясь при этом не потерять расположения Квинта Цецилия, Сципион сказал ему наедине, будто рассчитывает на него в более значительных делах, чем наблюдение за подсчетом голосов.

Многие выдающиеся люди внесли свои имена в историю этой грандиозной войны. Причем Фабий Максим показал Риму, что осторожностью можно избежать разгрома от пунийцев, Клавдий Марцелл – что иногда удается и потеснить врага, Марк Ливий и Клавдий Нерон блистательной битвой у Метавра заявили о возможности решительного успеха в одном сражении, но пока только Сципион смог выиграть войну в целой провинции. Поэтому слава его в народе, в отличие от сената, раздираемого противоречиями ввиду соперничества и зависти, была огромна. Во многом этому способствовали рассказы ветеранов, сражавшихся под началом Сципиона в Испании. Из самых дальних земель шли люди в столицу, чтобы отдать свой политический капитал – свои голоса – молодому полководцу. За несколько дней перед выборами население города возросло как никогда за все годы войны. Толпы людей и днем, и ночью стояли у лестницы на Палатин возле дома Сципионов, жаждя увидеть своего героя, с чьим именем связывалась надежда на окончание войны.

За день до центуриатных комиций партия Фабия отозвала своих кандидатов в консулы, поняв бесперспективность борьбы на этом участке фронта. В соперниках Сципиону и Крассу остались люди второстепенные, правда, не столько ничтожные сами по себе, сколько слабые в политическом отношении, потому как за ними не стояли могучие кланы знатных родов. Все это сняло последние осложнения, и выборы явили собою своеобразный гражданский триумф Сципиона. Публий Корнелий Сципион был избран консулом всеми центуриями при всеобщем ликовании. Публий Лициний Красс стал вторым консулом, значительно опередив в количестве полученных голосов других претендентов. В преторы также прошли двое представителей Сципионовой коалиции: молодой Гней Сервилий и сын видного сенатора, в прошлом консула и цензора Луций Эмилий Пап, который доводился родственником Марку Эмилию.

При определении провинций новым магистратам, действующие консулы приложили все силы к тому, чтобы наряду с Италией была назначена Африка, но большинство, составляющее нейтральное ядро сената, не отважилось на столь кардинальное решение, правда, не поддержало и Фабия, призывавшего обоих консулов отправить в Бруттий. В результате пылких дискуссий победил компромисс: вновь избранным консулам предложили для жеребьевки Бруттий и Сицилию. Такой вариант заранее рассматривался Сципионом как наиболее реальный, потому он не отчаивался. Сохранили надежды и те, кто стремился не допустить Сципиона до больших дел, но их вскоре постигло разочарование. Красс отказался от жеребьевки и добровольно остался в Италии, веско сославшись на необходимость надзора за священнодействиями. Тут только фабианцы в полной мере оценили ход Сципиона с избранием в сотоварищи Лициния Красса, но было поздно: их соперник почти достиг своей цели, получив Сицилию, откуда полководцы не раз переправлялись в Африку.

Вдобавок к этому, и жеребьевка преторских назначений оказалась благоприятной для группировки Эмилиев-Корнелиев. Оба ключевых в настоящий момент поста заняли их люди. Луций Эмилий получил Сицилию; это означало, что Фабию не удалось в лице претора составить оппозицию Сципиону. Городским претором стал Сервилий, а двое других получили второстепенные назначения: один отправился в Аримин для борьбы с галлами, второй – в Сардинию.

После выборов и распределения провинций Сципион на Капитолии в присутствии великого множества граждан, еще не успевших разойтись после комиций по селам и городам, принес в жертву своему любимому богу Юпитеру сто быков в честь испанской победы. Это грозное и яркое действо было использовано сторонниками Сципиона для пропагандистских целей. Тысячи клиентов Эмилиев, Сципионов, Корнелиев Цетегов, Ветуриев, Цецилиев, Сервилиев, Ливиев и Папириев вместе с испанскими ветеранами рассказывали окружающим о подвигах Сципиона, граничащих с чудесами, вновь и вновь намекали на его «духовное общение с богами» и призывали оказать ему помощь в реализации его планов по достижению решительного перелома в войне, ведущего к окончательной победе. Под впечатлением всего увиденного и услышанного народная масса зажглась воодушевлением и на все голоса заверяла Сципиона, что по первому зову придет поддержать его в столь благородных начинаниях.

В конце концов этот религиозный акт превратился в народный праздник. Весь день и всю ночь дымились внутренности жертвенных животных, услащая ароматами небожителей, а вечером из мяса жертв, по согласованию с жрецами, с которыми у Публия сложились отличные отношения, было приготовлено угощение для плебса, и простой люд пировал «вместе» с богами.

7

Настроение у Сципиона в этот период было самое безоблачное. Дела складывались благоприятно. Семейная жизнь также устраивалась к лучшему. Возвращаясь в Рим месяц назад, он под влиянием испанских переживаний с неприязнью думал о свадьбе, но оказалось, что в лице Эмилии ему удалось приобрести не только жену, но и друга, так сказать, второго Лелия. Однако времени до вступления в должность оставалось мало, и предаваться тихим радостям жизни было некогда.

Между прочим, Публий решил женить и своего брата, дабы разогнать его грусть по Эмилии, тем более, что тому предстояла длительная разлука с Римом, поскольку будущий консул намеревался взять Луция легатом в Сицилию.

С тех пор, как Публий в славе вернулся из Испании, и до самого дня его свадьбы почтенные отцы потенциальных невест поглядывали на него с особой выразительностью. Весьма настойчиво, например, поговаривали в высших кругах знати о том, что известный сенатор Марк Валерий Левин намеревался выставить кандидатуру своей дочери в соперницы Эмилии. Такая партия была очень желательна Сципиону с политической точки зрения, но, конечно же, родство с Эмилиями значило еще больше, и он тогда сделал вид, будто не понял маневров Валерия. А теперь уже сам Сципион через друзей стал «обхаживать» Левина, дабы он уступил дочь Луцию. Но Валерий, в свое время оскорбившийся пренебрежением Публия, еще сильнее возмутился теперь, когда ему предложили в зятья младшего члена семьи, имеющего ограниченные экономические права. После этого Публий обратил взор в стан своих приверженцев, и в доме брата консула Ветурия обнаружил пухленькую смешливую и пригожую девицу шестнадцати лет, весьма, на его взгляд, подходящую по характеру Луцию. Переговоры были короткими и в высшей степени успешными. Затем главы семей предоставили возможность молодежи лучше узнать друг друга, так как все были заинтересованы, чтобы узы вновь образованной семьи были украшены любовью. Этот эксперимент также имел успех: Луций и Ветурия прониклись взаимной симпатией и вместе резвились, как дети. Безотлагательно была сыграна свадьба.

Таким образом, чопорный и грустный со дня получения вести о гибели в Испании старшего Корнелия дом Сципионов преобразился в течение одного-двух месяцев и наполнился разноликой красотой и весельем. Последний выбор, сделанный Публием, оказался весьма удачным с точки зрения обеспечения счастья брата, но глава фамилии не учел возможных осложнений во взаимоотношениях Ветурии с его женой. Он думал, что Эмилия, как более взрослая и мудрая женщина, станет покровительствовать юной Ветурии, которая складом характера обещала и в зрелом возрасте оставаться, по сути, ребенком, и даже будет испытывать к ней своего рода материнское чувство, но этого не произошло. Хуже того, надменная, аристократичная до кончиков холеных ногтей Эмилия прониклась презрением к жене Луция, своими манерами более напоминавшей шуструю, разудалую плебейку, чем патрицианскую матрону, а за поверхностный шумный темперамент и вовсе возненавидела ее. Впрочем, все это по-настоящему проявилось гораздо позднее. Сейчас же Публий беззаботно смеялся, глядя на хмельного от счастья Луция.

В ходе подготовки к весенней кампании Сципион тщательно изучал обстановку в государстве и в первую очередь – в войсках. Он выяснял, какова укомплектованность легионов, расположенных в той или иной местности, сколь силен боевой дух солдат, как организовано снабжение, кто занимает офицерские должности. С целью выявления возможностей по набору и оснащению армии Публий рассылал своих людей в колонии, муниципии и к союзникам, где они вели предварительные переговоры.

Фабианцы на некоторое время затихли. До Сципиона не доходила информация об их планах, о том, какие сюрпризы готовят ему соперники, и вообще не известно было, готовят ли они что-либо, потому он стал забывать об оппозиции в Риме и свои помыслы целиком устремил на борьбу с Карфагеном.