Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 63 страниц)

15

На выборах в Риме, проводимых диктатором Манлием Торкватом, консулами на следующий год избрали Гая Клавдия Нерона и Марка Ливия. Гай Клавдий, по мнению большинства, давно созрел для высшей магистратуры, потому его кандидатура не вызвала споров. А вот с Марком Ливием дело обстояло сложнее. Это был видный политический деятель. Он исполнял консульство еще за год до нашествия Ганнибала. Однако недруги, а следом и народ, обвинили его тогда в незаконном присвоении части добычи, собранной в иллирийском походе. Обида глубоко ранила Ливия, и он удалился в свое поместье, где безвыездно прожил восемь лет. И только в прошлом году консулы велели ему вернуться в Рим, поскольку нельзя было допускать, чтобы столь опытный человек проводил время в бездействии, когда государство находится в опасности. Но, возвратившись в Город, Ливий и обликом своим, и поведением выражал все ту же скорбь по поводу давних событий. Дабы придать ему нормальный вид, пришлось вмешаться цензорам, которые заставили его срезать длинную бороду, остричь волосы и снять рваное рубище. Будучи насильственно втянут в общественную жизнь, Ливий оставался пассивным и угрюмым. Когда же ему предложили консульство, он саркастически укорял народ в непоследовательности, ибо, однажды обвинив его в нечестности, те же люди снова прочат ему высшую должность. Однако в конце концов он склонился пред волею сограждан и не только принял консульство, но и для пользы дела помирился со своим личным врагом – Клавдием Нероном.

Такая обстановка сложилась в государстве к моменту вторжения Газдрубала. Перед лицом этой грозной опасности многие вспоминали, сколько бед принес на их землю Ганнибал, и страшились возвращения тех мрачных времен. Но тревоги было все же меньше, чем сосредоточенности. Люди понимали, что настал решающий период в противостоянии Рима и Карфагена, ибо враг не сумел выдержать тяжесть войны одновременно в Испании и Италии и, используя свой последний шанс, объединил обоих неудачников вместе с целью добиться перелома на главном фронте. Достаточно выстоять сейчас, и противник никогда не сможет реально угрожать существованию государства.

В этот раз консулы, как никогда, тщательно производили набор войск. Особенно усердствовал вечно всем недовольный Марк Ливий Ресурсы Республики оскудели, численность граждан уменьшилась почти в два раза по сравнению с довоенным периодом, и Ливий потребовал предоставить ему возможность привлекать к службе ветеранов и добровольцев. Сенат наделил консулов всеми правами, необходимыми для формирования легионов в нынешних условиях, а также особыми полномочиями при ведении боевых действий, состоящими в свободе перемещений за пределы предписанных районов и перегруппировки воинских подразделений.

Подготовка к походу была еще в полном разгаре, когда от претора в Галлии пришло известие о начавшемся переходе Газдрубала через Альпы, сообщалось также о волнениях лигурийцев, выказывающих намерение присоединиться к вражескому войску. Это заставило консулов поторопиться с завершением дел в Городе и с набранным пополнением раньше обычного отправиться к своим легионам. Ливию выпал жребий воевать с Газдрубалом, а Клавдию Нерону – с Ганнибалом.

Газдрубал гораздо быстрее и с меньшими потерями преодолел горы, чем его старший брат, поскольку учел предшествующий опыт, но не сумел извлечь выгоды из сложившегося положения. Он принялся осаждать римскую колонию Плаценцию и в бесплодных усилиях упустил время, тем самым позволив Марку Ливию привести свое войско в боевую готовность.

Ганнибал, разгоряченный новыми надеждами, рано покинул зимний лагерь. В спешке Пуниец проявил несвойственную ему беспечность и во время марша был атакован римлянами, возглавляемыми легатом, так как консул тогда еще находился в Городе. В результате столь внезапного нападения африканцы потеряли четыре тысячи человек. Это несколько охладило пыл Ганнибала, и он вернулся в Бруттий. Тем временем Клавдий Нерон прибыл к своему войску и повел его на юг. Ганнибал вызвал все гарнизоны из бруттийских городов и усилил ими свою армию, после чего посчитал себя способным сразиться с консульскими легионами. Встреча противников произошла в Лукании. Римляне затевали с пунийцами стычки, но в настоящую битву не вступали, так как в условиях кампании этого года при неудаче они теряли больше, чем могли приобрести в случае победы. Главный удар предполагалось нанести Газдрубалу, а в войне с Ганнибалом достаточно было помешать карфагенянину оказать помощь брату. Осторожность римлян напомнила африканцам прежние времена, и они значительно осмелели. В конце концов их дерзость возмутила темпераментного консула, и однажды на широком поле он решительно построил войско к бою.

В произошедшем сражении Клавдий Нерон более походил на Ганнибала, чем сам Пуниец, который в этот день сыграл роль Варрона или Семпрония. Карфагеняне, едва увидев стоящие в шахматном порядке манипулы римлян и получив разрешение своего полководца вступить в бой, беспорядочной толпою ринулись за лагерный вал, организовывая строй уже в непосредственной близости от врага. Клавдий без промедления пустил на них конницу и тем окончательно смешал ряды африканцев, на которых вскоре могучей лавиной обрушились подоспевшие легионы. Пунийцы оказались в жалком положении, но тут в дело вмешался Ганнибал и благодаря своему опыту и энергии восстановил некоторый порядок в войске. Однако в этот момент из-за лишенных растительности и потому не внушавших опасений холмов на краю равнины выскочил римский отряд, спрятанный там накануне ночью Нероном, и ударил во фланг противнику. Теперь уже никакими силами невозможно было удержать африканцев от бегства, как обычно, сопровождаемого избиением отступающих. Только близость лагеря спасла пунийское войско от разгрома, но и при этом карфагеняне все же понесли значительный урон.

На следующий день консульская армия вновь предложила противнику бой, но пунийцы остались в лагере. Тогда римляне беспрепятственно похоронили погибших сограждан и собрали добычу. Ночью Ганнибал тайно увел свое войско прочь.

Некоторое время римляне преследовали врага, неизменно одерживая верх в случайных схватках. Наконец Ганнибал, опасаясь попасть в «клещи» между двумя противниками, так как в окрестностях действовало еще войско римского пропретора, закрепился на удобной позиции и стал ждать сведений от брата, не искушая более судьбу бесполезными маневрами.

Консул разбил лагерь поблизости от неприятеля и тщательно следил за ним, готовый в любой момент предпринять контрмеры против его действий. Клавдий Нерон томился бездействием, душой он находился там, где решалась сейчас судьба войны. Нерон особенно жаждал сразиться с Газдрубалом еще и потому, что хорошо помнил, как тот лживыми переговорами провел его в Испании. Именно за эту свою оплошность, как ему казалось, он и был отозван из провинции и пережил немало насмешек.

Случай помог Клавдию активно вмешаться в ход событий. Римлянам удалось перехватить курьеров Газдрубала, которые несли Ганнибалу письмо с планом совместных действий. Газдрубал предлагал брату двигаться на север, чтобы в Умбрии объединить оба карфагенских войска. Теперь консул знал маршрут неприятеля.

Казалось, сами боги доставили Нерону эту информацию, поощряя его отважиться на нестандартный ход. Он решил любой ценой, а точнее, ценою риска, захватить стратегическую инициативу, и тут же, получив дозволение его внутреннего «цензора», мысль, давно работавшая в этом направлении, подсказала соответствующую идею. О задуманном предприятии консул оповестил сенат, направив в Рим свое послание вместе с Газдрубаловым письмом. Замысел Клавдия – с частью войска придти на помощь Ливию и, сложив усилия, одним ударом уничтожить врага – вызвал у старейшин Города немало опасений, поскольку план не уделял должного внимания Ганнибалу. Однако консул располагал полномочиями для подобного поступка и призвать его к ответу можно было только по истечении срока магистратуры.

Итак, Клавдий Нерон выбрал из своей армии шесть тысяч лучших солдат и, объявив, что желает овладеть небольшим близлежащим городком, выступил из лагеря. Выйдя из зоны досягаемости пунийских разведчиков, римский отряд повернул к Пицену. И только теперь консул сообщил солдатам об истинной цели похода и о значительности той роли, которую им предстоит сыграть в кампании этого года.

Основой для успеха задуманного маневра была внезапность, которая, достигалась быстротою действий. Поэтому воины шли днем и ночью, лишь на несколько часов в сутки позволяя себе отдых. Жители городов и селений, расположенных на пути консула, заранее оповещались о приближении отряда и толпами выходили навстречу, вынося продукты и вещи, которые могли бы потребоваться солдатам. Легионеры шагали вдоль пестрых людских рядов и на ходу брали из предложенного только самое необходимое, проявляя скромность, достойную великодушной щедрости населения. Со всех сторон они слышали добрые напутствия, к ним взывали как к защитникам Родины, с каковыми связаны надежды всей Италии. К Клавдию обращалось множество добровольцев, желающих вступить в его войско, он всех благодарил за верность Отечеству, но принимал к себе лишь некоторых, реально способных выдержать тяготы похода.

За шесть дней отряд пересек почти всю Италию и ночью тихо вошел в лагерь Ливия. Консулы решили разместить солдат Нерона в имеющихся палатках, не расширяя лагеря, чтобы скрыть от противника прибытие подкрепления. Той же ночью состоялся совет консулов и легатов. Многие считали целесообразным дать отдых истомленному переходом пополнению и за это время лучше изучить своего врага. Но Клавдий Нерон пылкой речью, перемежая доводы и просьбы, склонил собрание в пользу немедленных активных действий.

На следующее утро легионы выстроились на равнине. Карфагеняне также проявили готовность к бою. Но, знакомясь с расположением войск противника, Газдрубал заметил среди римлян людей, выделяющихся свежим загаром, и исхудавших, будто только что с похода, коней. Он заподозрил недоброе и отвел свою армию в лагерь. По его приказанию к римскому стану и в ближайшие окрестности отправились разведчики. Данные, полученные по их возвращении, были противоречивы: лагерь не увеличился, однако в среде италийцев наблюдается эмоциональный подъем и уверенность в скорой победе. Газдрубал сам приблизился к вражескому лагерю, и тут его поразило дублирование команд, подаваемых трубачами. Он давно имел дело с римлянами и знал, что такое повторение сигналов означает у них наличие двух полководцев и, соответственно, двух войск. Исследуя обстановку, Газдрубал все более склонялся к предположению о присутствии здесь, на границе Галлии и Умбрии, обоих консулов. Это открытие произвело на него угнетающее впечатление, так как он не мог представить, на сколь дерзкую авантюру решился Клавдий Нерон, и посчитал, что его брат потерпел сокрушительное поражение, не позволившее ему воспрепятствовать походу Клавдия. Удрученный тягостными мыслями и дурными предчувствиями Газдрубал с наступлением темноты поспешно бросил лагерь и стал уходить со всем войском вдоль реки Метавр к Апеннинам, намереваясь форсировать реку и идти на юг, чтобы оказать помощь Ганнибалу, по его мнению, попавшему в беду. Но во всеобщей неразберихе пунийцев покинули проводники, и войско заблудилось среди лощин и оврагов незнакомой страны. Тем не менее, Газдрубал не позволял сделать привал и торопил наемников продолжать путь. Все это стало походить на хаотическое бегство. Тут испанцы, составлявшие большую часть армии, вспомнили, как весь прошлый год они без отдыха отступали перед римлянами, но тогда они находились дома и потому спаслись, а здесь, на чужой земле, им грозила всеобщая гибель. Воля иберов была сломлена. Потеряли боеспособность и галльские наемники. Эти рослые, сильные и воинственные люди привыкли решать дело коротким яростным натиском, но оказались неспособными переносить длительные труды. Бессонная ночь лишила их пыла и сил, и многие из них разбрелись по округе, чтобы предаться сну на лоне природы, а остальные едва держались на ногах. Днем разведчики сообщили о приближении римлян, которые двигались по кратчайшему пути. Эта весть снова подстегнула карфагенян к продолжению марша, так и не позволив им восстановить силы. По мере их удаления от устья реки ее берега становились все круче, а воды – более бурными. Надежда найти брод таяла, а вдали уже показалось облако пыли, взметаемой сапогами легионеров. Пунийцы совсем сникли, дух обреченности реял над войском.

Когда Газдрубал, наконец, понял, что им не уйти от врага, он отдал приказ возводить вал. Но было уже поздно: Клавдий Нерон, следовавший с конницей в авангарде, напал на карфагенян и не позволил им серьезно заняться строительством укреплений, а вскоре подоспел Марк Ливий с легионами, на ходу перестроенными в боевой порядок. Пунийцам ничего иного не оставалось, как вступить в бой.

У римлян правым флангом командовал Клавдий, левым – Ливий. Газдрубал поставил против Нерона галлов, а сам с испанцами и африканцами принял на себя удар Ливия.

На участке Ливия с переменным успехом шла жестокая битва. Постепенно Газдрубал стянул туда из центра лигурийцев и слонов. Обе стороны несли большие потери. А на фланге Клавдия было затишье, поскольку противников разделял холм, огибать который и тем, и другим было опасно. Нерон не мог стерпеть, чтобы исход сражения определялся без его участия и, сдружившись за последнее время с риском, решил до конца выдержать принятую ранее роль отчаянного смельчака. Он развернул почти весь свой отряд и, оставив немногочисленное прикрытие, повел основные силы в обход левого фланга. Переход загорелой части римского войска был столь стремителен, что, прежде чем испанцы и лигурийцы поняли происходящее, они и с фланга, и с тыла были атакованы солдатами Клавдия. Уже пережившие пик напряжения своих сил в битве с легионами Ливия воины пунийского войска не могли выдержать новое сражение. Бежать было некуда, потому окруженные, сгрудившиеся в кучу наемники тысячами гибли на месте. Обезумевшие от боли ран и истошных воплей избиваемых людей слоны топтали свое же войско, и погонщики были вынуждены сами умерщвлять их ударом в голову. Галлы, размякшие от усталости и жары, сдавались в плен, почти не оказывая сопротивления. Газдрубал, сколько мог, и словом, и личным примером воодушевлял солдат. Но в такой безнадежной ситуации наемники забывают о деньгах и превращаются просто в людей, которые понимают всю бессмысленность смерти за тысячи миль от своей Родины. На них все меньше действовали увещевания Газдрубала, воспользовавшегося человеческой алчностью, чтобы ввергнуть их в пучину гибели. Видя бесполезность сопротивления, пунийский вождь, кроме того, под влиянием собственных неудач твердо уверовавший в поражение Ганнибала, совсем отчаялся, причем не только в собственной судьбе, но и в участи своего государства. Он разогнал коня и бросился в гущу римских рядов, найдя смерть, достойную воина, но не полководца.

Избиение продолжалось столь долго, что на следующий день у римлян не хватило сил для уничтожения беспомощной толпы уцелевших галлов и лигурийцев. А Марк Ливий, давая возможность беглецам спастись, сказал: «Пусть останется хоть кто-то, чтобы рассказать о нашей доблести и поражении врага». Пунийцы потеряли более пятидесяти тысяч солдат убитыми, их войско прекратило свое существование. С римской стороны погибло восемь тысяч воинов.

Клавдий Нерон, едва успев возликовать, вспомнил о своих брошенных на произвол судьбы легионах и в ближайшую ночь снарядил приведенный им отряд в обратный путь. В войске, которое он оставил рядом с Ганнибалом, находились опытные легаты, в том числе Квинт Фульвий, прославившийся взятием Капуи, но никакие слава и опыт не способны были заменить для римского солдата авторитета консульского звания, потому уверенность воинам могло придать только присутствие Клавдия.

Боги хранили римлян. Ганнибал проявил странную нерасторопность, и консул вернулся в апулийский лагерь, прежде чем там произошло что-либо существенное.

Клавдий Нерон сполна утолил свою ненависть к Газдрубалу, не только приведя его к поражению и гибели, но и надругавшись над мертвым телом. Он привез с собою голову карфагенского полководца и велел бросить ее перед вражеским валом. В отличие от Ганнибала, Нерон не питал особого почтения к тем немногим людям, которые попирают тысячи других. Для него Газдрубал не был великой личностью, а воспринимался им лишь как захватчик, стремившийся поработить его Родину, и, помимо того, он являлся чужеземцем, то есть почти нечеловеком. Многие соратники Нерона под влиянием широкомасштабных войн и греческого воспитания раздвинули границы своего мировоззрения за пределы померия и приобрели гордость несколько иного порядка. Потому они не могли одобрить последний поступок своего консула, но всеобщая радость была столь велика, что никто не захотел упрекать главного героя этого года.

Когда Ганнибалу принесли голову брата, он впился в нее взглядом и долго молчал. Овладев собою, он сказал: «Узнаю злой рок Карфагена». Вслед за тем к нему привели посланных Клавдием африканцев, которых тот взял в плен у Метавра. От них Ганнибал узнал все подробности о случившемся.

Через несколько дней пунийское войско оставило лагерь и поползло в Бруттий, чтобы забиться в самый дальний угол Италии. Туда же Пуниец согнал население греческих городов, державших его сторону, заставив их покинуть родные очаги.

Ганнибалу невозможно было не понять, что одолеть Рим не в его силах, но он упорно не желал покидать эту страну, в лютой, взращенной с детства злобе к италийскому городу стремясь даже наперекор судьбе вредить ненавистному врагу. Может быть, он рассчитывал на чудо, либо просто не мог поверить в то, что кто-то способен по-настоящему победить его.

В Риме, как только стало известно о предпринятом Клавдием Нероном форсировании событий, установился особый распорядок жизни. Сенат целыми днями заседал в курии, готовый при первой необходимости поддержать государство своим советом, народ толпился на форуме, а многие женщины проводили дневные часы в храмах, простирая мольбы к богам.

Сначала в Город просочились робкие слухи о победе, и люди, возбудившись до предела, все еще опасались радоваться. Потом пришло официальное сообщение о сражении от одного из легатов. Письмо прочли в сенате, а затем – с ростр. Народ восторжествовал, но все же ждал еще более авторитетного подтверждения сведений о великом успехе римского оружия от самих консулов. Наконец происшедшее стало известно во всех подробностях, и обстановка в Городе резко изменилась. Груз войны перестал давить на граждан, и они в полной мере вернулись к мирному труду. Деревенские жители начали возвращаться на свои участки и возрождать запущенное земледелие. Сенат назначил трехдневное молебствие в благодарность богам, даровавшим государству победу, а в скором времени, ввиду пассивности противника, отозвал обоих консулов в Рим.

Марк Ливий и Клавдий Нерон решили и дальше действовать столь же единодушно, как во время сражения. Они в один и тот же день прибыли к Городу и в храме Беллоны, за бороздою померия, встретились с сенаторами. После того как консулы представили отчет о военной кампании, они попросили разрешения вступить в Город с триумфом. Триумф был дарован полководцам без каких-либо возражений.

Итак, через двенадцать лет после вторжения Ганнибала в Италию состоялся первый настоящий триумф в этой войне. Марк Ливий ехал по центральным улицам города на колеснице, запряженной четверкой белых лошадей, как полноправный триумфатор, поскольку победа была одержана в его провинции и под его ауспициями. Клавдий, согласно букве закона, не мог претендовать на такую же честь и предстал перед народом верхом на коне, как при овации. Такое, второстепенное, положение Нерона во время торжеств лишь добавило к его славе героя еще и восхищение скромностью, так как все понимали, что его вклад в общую победу ничуть не уступает достижениям Марка Ливия. Даже солдаты Ливия уделяли Клавдию больше внимания, чем своему полководцу. Так, год этот, начавшись с великой тревоги, закончился великой радостью.

Тем же летом проконсул Марк Валерий Левин с флотом совершил набег на африканское побережье и благополучно вернулся обратно в Сицилию, по пути нанеся поражение еще и карфагенскому флоту.

В Греции по-прежнему шла вялая война с переменным успехом. Вначале этолийцы при поддержке войска Аттала и флота Сульпиция добились некоторых результатов в свою пользу. Затем Аттал был вынужден возвратиться в собственное царство, потому что против него начал враждебные действия царь Вифинии. После этого преимущество оказалось на стороне Филиппа Македонского. Однако и он не смог достичь чего-либо значительного.