Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 63 страниц)

8

Для римской армии зимовка была под стать переполненной неудачами осени. Во всей округе хозяйничали нумидийцы, а в холмистой местности – иберийские горные племена кельтиберов и лузитанцев, составлявшие значительную часть войска Ганнибала. Римляне не смели показаться за валом своего лагеря, и подвоз продовольствия осуществлялся только по реке. Однако Ганнибал решил перекрыть и этот путь снабжения, вознамерившись овладеть торговой пристанью возле Плаценции. Ночью с небольшим отрядом, полагаясь более на внезапность, чем на силу, он подступил к крепости. Но караулы вовремя обнаружили врага и сообщили о нем в город. На рассвете подоспел консул Корнелий Сципион, который тогда еще был в Италии и руководил обоими лагерями в отсутствие Семпрония, отбывшего в Рим. В схватке сам пунийский вождь получил легкую рану, и обеспокоенные этим карфагеняне отступили.

После выздоровления Ганнибал напал на другой город, помельче. Навстречу ему вышло многочисленное ополчение граждан, но противостоять опытному войску африканцев они не могли и при первом столкновении обратились в бегство. На следующий день город сдался. В ворота вошли пунийцы, приветствуемые жителями как новые друзья, и вдруг бросились грабить и уничтожать все живое, будто захватили город с бою. Стратегический план Ганнибала не предполагал снабжения войска извне, потому грабеж мирного населения был частью его кампании.

Закончив год таким «подвигом», Ганнибал разбил зимний лагерь и в дальнейшем занимался в основном встречей галльских посольств. Все племена предальпийской Галлии после битвы у Требии приняли сторону пунийцев и теперь скрепляли свою измену Риму заключением договоров с карфагенянами. К Ганнибалу всю зиму стекались полчища галлов, из которых он формировал воинские подразделения и отдавал на обучение своим офицерам. К весне его армия возросла более чем вдвое.

Поскольку в Риме было очень неспокойно, Тиберий Семпроний, едва устроив войска на зимовку, почти без сопровождения пустился в путь к столице, невзирая на то, что окрестности кишели врагами. Ему удалось перехитрить посты противника и благополучно прибыть в город. Там он первым делом провел консульские выборы, чем несколько приободрил народ, увидевший, что государственная система все еще функционирует нормально. Вожди плебса свалили вину за неудачный ход войны на сенат и под торжествующий рев масс провели в высшие магистраты злейшего врага знати, а значит, народного кумира Гая Фламиния. Вторым консулом избрали Гнея Сервилия Гемина. После выборов Семпроний столь же поспешно вернулся к войску. Фламинию по жребию достались легионы Семпрония, Сервилию – Сципиона. Принять командование новым консулам предписывалось в Аримине.

Гай Фламиний опасался, и не без причины, что сенат с помощью нобилей, облеченных жреческим саном, попытается задержать его в городе под видом неблагоприятных предзнаменований или вовсе объявит его избрание недействительным на том основании, что какая-то курица не с той стороны клюнула зерно, подобно тому, как это случилось во время его предыдущего консульства, когда он вел войну с галлами. Потому он пренебрег традиционными ауспициями и прочими атрибутами ритуала вступления в консульство и, незаметно, будто по частным делам, покинув город, устремился в Аримин.

Тем временем Ганнибал столкнулся с непредвиденными осложнениями. Галлы, мечтавшие о завоевательных походах под руководством Пунийца, до сих пор были вынуждены видеть, как обе противостоящие армии опустошают их собственные земли. Потому непостоянные галлы, легко переходящие от одной крайности к другой, от восторга к отчаянию, от дружбы к вражде, возненавидели Ганнибала и, не смея вступить с ним в открытую войну, неоднократно пытались его убить. Пунийцу пришлось применить свою изощренную хитрость, чтобы выжить. Он менял местопребывание, переодевался в различные одежды, использовал множество париков и прочий грим.

Учитывая сложившуюся обстановку, карфагеняне с приходом в долину Пада первых признаков весны, двинулись через Апеннины в направлении Этрурии. Однако в горах их застала лютая буря, и Ганнибал поспешно вернул войско в зимний лагерь.

До наступления настоящей весны более ничего не произошло за исключением нескольких стычек пунийцев с солдатами Семпрония, которые не дали перевеса ни одной из сторон.

9

В марте Фламиний прибыл в Аримин, принял войско и горными тропами направился к Аррецию, чтобы перекрыть врагу удобную дорогу к Риму.

Ганнибал, предпочитая действовать быстро и неожиданно, кратчайшим путем пошел в Этрурию. Он пересек болотистую долину реки Арно. Четыре дня и три ночи его войско не имело возможности устроить привал. Люди могли отдыхать только на трупах павших животных, во множестве возвышавшихся над болотной жижей. Этот переход унес немало человеческих жизней, но еще больше погибло лошадей и волов, не вынесли похода и шесть слонов из семи, оставшихся после сражения у Требии. От ядовитых испарений сырой местности заболел и сам Ганнибал. Он был столь слаб, что ему пришлось ехать на единственном уцелевшем слоне. Болезнь не прошла для него бесследно: он ослеп на правый глаз.

По прибытии в Этрурию войско долго приходило в себя, а Ганнибал собирал информацию об очередном сопернике – Гае Фламинии. Убедившись, что консул еще более горяч и заносчив, чем Семпроний, он демонстративно двинулся по плодородной этрусской равнине, грабя и разрушая все на своем пути. Фламиний нетерпеливо бросился в погоню. За счет смелого перехода через труднодоступную долину реки Арно Ганнибал выиграл в расстоянии и теперь опережал римлян. Однако, тщательно разведав местность, он тайно вернулся немного назад и устроил засаду в облюбованном им месте у Тразименского озера.

Товарищи предостерегали Фламиния от поспешных решений, советовали дождаться второго консула, чтобы действовать сообща, но он не слушал не только людей, а даже богов, которые не раз дурными знамениями оповещали его об опасности. Так, во время жертвоприношений теленок вырвался из рук жрецов и забрызгал окружающих кровью, что, по мнению римлян, недвусмысленно свидетельствовало об отказе богов принять жертву; выступая в поход, консул упал с коня, а знаменосец не мог вырвать древко «орла» из земли, на что Фламиний лишь с издевкой сказал: «Пусть выкопает знамя, если окаменел от страха и не способен его выдернуть!»

У Тразименского озера горная гряда расступалась и между холмами и водою оставляла узкую полосу ровной поверхности. В окрестностях это была единственная удобная дорога в равнины Этрурии. Ганнибал расположил тяжелую пехоту в горах вдоль озера, конницу – в конце прохода, а легковооруженных спрятал в его начале.

Фламиний подошел к озеру на пороге ночи. Утром он вступил в ущелье, не произведя разведки, ибо был уверен, что враг, не задерживаясь, движется к Риму. Когда все его войско вошло в низину и растянулось по узкой береговой полосе, а передовые отряды могли бы уже видеть, если бы не густой туман, широкие поля, лежащие по ту сторону хребта, Ганнибал разом послал все свои силы в атаку.

Непроницаемый для глаз туман наполнился хаосом звуков. Римляне, не различавшие в молочном воздухе своих знамен, не могли организовать строй и предпринять что-либо разумное. Они беспомощно метались в низине, то там, то здесь наталкиваясь на вражеское оружие. Возвышенностей туманная завеса не достигала, потому карфагеняне, отлично видя друг друга, могли действовать согласованно.

Долго длилось избиение, прежде чем Фламинию энергичными действиями удалось сплотить вокруг себя солдат и нанести некоторый урон противнику.

В это время произошло землетрясение, разрушившее многие города Италии, но здесь его никто не заметил.

Бой продолжался три часа. Римляне несколько выровняли положение, но тут их постигла еще одна беда – гибель военачальника. Один из галльских вождей племени инсубров, разбитых Фламинием несколько лет назад, узнал его и возбудил в своем отряде такую ярость, что легионеры не смогли уберечь полководца от расправы. После этого уже никто не думал о сопротивлении, каждый помышлял только о бегстве. Люди обезумели и слепо карабкались на скалы, откуда их сбрасывали пунийцы, либо тонули в озере. Пытавшиеся плыть не выдерживали дальней дистанции, отделявшей их от другого берега, и возвращались на мелководье, где их уничтожала вражеская конница, некоторые выбирались на острова, чтобы тоже стать добычей африканцев, только несколько позднее.

Когда туман в ущелье рассеялся, там все уже закончилось. Было перебито пятнадцать тысяч римлян и их союзников, около десяти тысяч удачливых беглецов разбрелось по округе, и лишь шеститысячный отряд пробился сквозь вражеские заслоны и стал лагерем на одном из холмов, однако, окруженный противником, сдался на условиях сохранения жизни и свободы. Ганнибал продемонстрировал им образец «пунийской честности»: всех бросил в оковы. Позднее он отпустил италийцев, объявив, что он их друг и воюет не с Италией, а только с Римом, римлян же продал в рабство.

Так армия Фламиния прекратила свое существование.

Слухи о крахе консульского войска опередили гонца с официальным донесением и заразили Город эпидемией отчаяния. С утра народ стекался на форум и толпился на Комиции, со страхом и надеждой глядя вверх на курию, где отцы города заперлись на совет с самого рассвета.

Наконец на склоне дня к толпе вышел претор Марк Помпоний и коротко сказал: «Граждане, мы проиграли большое сражение». С возвышения ростр ничего другого добавлено не было, но по площади внизу ползал зловещий шепот, источаемый, казалось, недрами земли, будто принесенный с шипеньем змей, вещавший о гибели всего войска вместе с полководцем.

Женщины, распустив волосы и раздирая на себе одежды, ринулись к городским воротам и в последующие дни и ночи, не прекращая истерики, дежурили у входов в город, ловя всех прохожих и жадно впивая любые сведения о событиях у Тразименского озера в надежде услышать что-либо об участи родных. Во время этих сцен вдруг кто-то взрывался ликованьем, когда другие рядом, сраженные отчаяньем, без сил падали на землю. Много матерей, надорванных горем, покинуло этот печальный мир, но были случаи, когда смерть, наоборот, венчала непомерную радость, и мать, внезапно встретив живым и невредимым сына, о гибели которого ей раньше сообщали, испускала дух в его объятиях.

Вскоре после трагедии у Тразименского озера пунийцы, устроив засаду, уничтожили четырехтысячный конный отряд, который Сервилий послал в помощь Фламинию еще до рокового сражения. Это несчастье потонуло в океане бедствий едва замеченным: римский народ стал привыкать к поражениям. Уже не ждали добрых новостей, но радовались дню, когда отсутствовали дурные.

10

Весть о разгроме Фламиния застала Публия в долине Пада, где легионы Гнея Сервилия с начала весны растрачивали свои силы и время в мелких стычках с варварами. Галлы не вступали в решительное сражение, а, прячась в лесах и городах, грабительскими набегами вредили римлянам. Осаждать неприятельские крепости в условиях враждебности населения всей провинции у Сервилия недоставало сил, другие способы ведения войны не приносили успеха. Солдаты изнывали от сознания бесполезности своих усилий, в то время как Ганнибал победно шествовал по Италии. Впрочем, стоило им покинуть эти земли, и галлы бесчисленными толпами ринулись бы в глубь страны и усугубили положение.

В июне Публий получил письмо из Испании. В нем отец рассказывал о том, как он высадился в Эмпориях – дружественном городе с греческим населением, подчинил небольшое соседнее племя и далее привлек на свою сторону племена всего левобережья Ибера, пополнив их воинами свое войско. Затем в письме сообщалось о выигранном сражении у армии пунийца Ганнона, в котором оказались уничтоженными шесть тысяч врагов, а две тысячи, включая и самого Ганнона, были взяты в плен. Теперь взор римлян обращен за Ибер, туда, где пока властвует Газдрубал, брат Ганнибала.

Едва Публий воспрял духом благодаря испанским успехам, как тут же, сметая все доброе в душе, на него обрушилось известие о страшном поражении Отечества от Ганнибала.

Как истинный представитель аристократии Публий ничего хорошего не ожидал от ставленника плебса Гая Фламиния, и все же столь бездарная гибель всего войска повергла его в шок. Каждое последующее сражение с Ганнибалом наносило все более сокрушительный удар государству. Можно было подумать, что только недостаток сил, невозможность собрать новую большую армию уменьшит размеры ущерба.

Не имея возможности самому сыграть существенную роль в этой войне, Публий все свои помыслы связывал с отцом. Он надеялся, что теперь-то сенат отзовет проконсула Сципиона из Испании и вверит ему борьбу с Ганнибалом. Такая надежда теплились в нем, когда пришло сообщение из Города о назначении диктатором Квинта Фабия Максима.

Сервилий получил приказ двигаться с войском в Рим для передачи его диктатору. Консул оставил часть сил для сдерживания галлов, а с остальными подразделениями направился в центральную Италию, вышел на Фламиниеву дорогу, построенную в цензорство погибшего у Тразименского озера консула, и на пути в столицу встретился с диктатором.

11

Фабий был избран диктатором, вопреки обычаю, на народном собрании ввиду невозможности немедленного прибытия в Рим консула. Начальником конницы он назначил незнатного Марка Минуция Руфа, чтобы привлечь на свою сторону простолюдинов.

Диктатор, видя вокруг панику, первым делом решил сплотить народ и укрепить его дух верой в богов. Он заявил, что причина несчастий не в слабости солдат или полководцев, не в таланте Ганнибала, а в забвении народом богов. По этому поводу он напомнил о пренебрежении Фламиния религиозными обрядами при вступлении в должность и о других нарушениях установленного порядка взаимоотношений с небожителями.

Фабий повел широкую религиозную кампанию, втянув в нее все население Рима, чем отвлек сограждан от мыслей о бедствиях. Люди, потерявшие доверие к государству и потому сосредоточившиеся каждый на своих делах, в результате чего народ распался на мелкие части и перестал существовать как целое, теперь дружно поглядели на небо. Единообразность взора стала первым элементом воссоединения народа, граждане, совместно послужив богам, вслед за этим столь же единодушно обратились к делам земным, к борьбе государства за выживание.

В соответствии с указанием древних книг легендарной пророчицы Сивиллы, Квинт Фабий и претор Тит Отацилий дали обеты о сооружении храмов Венере Эрицинской и Уму, которого не хватило Семпронию и Фламинию. С согласия народа богам была обещана «Священная весна», если через пять лет положение Отечества не ухудшится. Это означало, что весь весенний приплод домашних животных того года, когда будет исполняться обряд, обрекается на жертвоприношение. Были определены другие дары богам, в частности, Юпитеру выделялось триста быков. Кроме того, небожителей решили почтить проведением Великих игр. Принесение обетов завершилось в строгом согласии с обрядом длительным молебствием, в котором участвовали все горожане с женами и детьми, а также сельские жители. Три дня продолжался лектистерний. На нем было поставлено шесть лож для шести богов и шести богинь и предложено угощение Юпитеру с Юноной, Нептуну и Минерве, Марсу и Венере, Аполлону и Диане, Вулкану и Весте, Меркурию и Церере.

После наведения порядка в городе Фабий обратился непосредственно к военным делам. Марку Минуцию он поручил набрать два новых легиона, сам же направился навстречу Сервилию.

12

Встреча Фабия с войском произошла на глазах Публия, стоявшего в первом ряду. Диктатор предстал в окружении блестящей свиты из двадцати четырех ликторов. Он был на коне, хотя древним обычаем диктатору это запрещалось, Фабию же народ позволил такое отклонение от правил в угоду его почтенному возрасту и положению первого сенатора.

Когда величавая кавалькада приблизилась к легионам, один ликтор из окружения Фабия отделился от группы сопровождающих и, подступив к Сервилию, велел ему именем чрезвычайного магистрата распустить свою охрану и в качестве частного человека прибыть к диктатору. После того как это было исполнено, Фабий коротко обратился к солдатам. Он сказал, что теперь, когда государство после длительного перерыва вновь прибегло к помощи диктатуры, Рим вступает в войну по-настоящему. Кончилась чехарда с полководцами, в условиях частой смены которых достаточно было среди десяти мудрых вождей оказаться одному Фламинию, чтобы погубить все дело, ныне вся власть принадлежит одному, и пусть каждый солдат помнит, что его ведет диктатор. Главное внимание в недолгой речи Фабий обратил на то, что война – это не только битвы и штурмы городов, которые являют собою лишь видимую непосвященному взору верхушку событий, но в основе своей – труд. Он говорил: «Успех в сражении – всего лишь сиюминутный цветок, распускающийся на почве, обрабатываемой упорным трудом целый год. Война состоит из тысяч взмахов лопатой, бесчисленных миль маршей, ночных часов в карауле». Его голос, слабый от природы, но укрепленный длительной тренировкой с юных лет, был еще тверд и внушал оптимизм.

Публий с интересом наблюдал за тем, кому в критический час Отечество доверило свое спасение. Фабий к этому времени прожил более шестидесяти лет, но был еще достаточно крепок для ратных дел. Вообще, этот старичок невысокого роста с первого взгляда казался весьма простоватым и лишь нагоняющим на себя суровую серьезность, однако при более внимательном рассмотрении черты его лица создавали впечатление чего-то законченного, непоколебимо твердого, этому образу соответствовали и его скупые, но четкие движения. Публий сразу понял, что перед ним не Семпроний и не Фламиний, однако каков-то он будет против Ганнибала?

Солдаты, ставшие свидетелями величественной сцены прибытия диктатора, увидевшие могущество этого магистрата, перед которым сам консул безропотно распустил своих ликторов, прониклись значительностью происходящего и уважением к Фабию.

Сервилий был отправлен в Остию, морские ворота Рима в устье Тибра, чтобы снарядить флот для охраны италийского побережья. В связи с критической ситуацией для службы во флоте привлекались даже вольноотпущенники.

Фабий с войском, принятым от консула, пересек Сабинскую область и прибыл в лагерь Минуция, где присоединил его новобранцев. После недолгого отдыха четыре легиона с несколько меньшим количеством союзного войска двинулись навстречу противнику.

Недалеко от Аримина соперники расположили свои лагери в пределах видимости друг друга. Ганнибал сразу же вывел свою армию в боевом порядке за вал, однако ничего подобного не сделал Фабий, его солдаты продолжали заниматься своими делами за частоколом. Несколько дней пунийцы предлагали бой, но римляне не принимали вызов. Тогда Ганнибал пошел по Самнию, разоряя земли союзников Рима. Легионы Фабия также оставили лагерь и направились следом за врагом, при этом выбирая путь по холмам, чтобы не дать возможности проявить себя вражеской коннице.

13

По поведению полководца Публий понял, что в текущем году ничего интересного уже не произойдет. Это огорчало его юношескую душу, но умом он соглашался с диктатором. Конечно, толпу новобранцев нельзя было выпускать против Ганнибаловых наемников, воюющих всю жизнь и чужою кровью добывающих себе пропитание. Сципион решил, что война затянется еще не на один год, и постарался психологически настроиться на длительные труды.

После «Требии» он стал нервным и раздражительным, чье-либо присутствие его тяготило, вследствие чего возникали конфликты с товарищами. Образ приветливого, доброжелательного, лояльного человека, создаваемый им многие годы, теперь исказился гримасой презрительной угрюмости. В то страшное время, когда одно за другим гибли войска, рушилось государство, казалось, все и каждый виновны в поражениях, тогда товарищи были лишь сотоварищами по бегству, любое лицо вызывало в памяти позорные сцены отступлений и страха перед заморским завоевателем, потому все окружающие сделались ему ненавистны. Теперь под действием длительных раздумий он поостыл и узнал, что не какой-то конкретный солдат или центурион ответственен за поражение. Он снова стал следить за собою и сдерживать дурные эмоции. А вид безусых новичков и вовсе вызывал у него отеческое чувство, столь возмужал его дух за полтора кровавых года. Он и действительно в свои неполные девятнадцать лет стал чуть ли не ветераном. В их втором легионе едва осталась треть из состава, призванного некогда консулом Сципионом. Публий с тоскою вспоминал о нечаянных обидах, нанесенных им товарищам, которых ныне нет в живых. Кто-то раздражал его вечной осторожностью, весьма походившей на трусость, кто-то – бахвальством, неуместной отвагой, другой – медлительностью речи, четвертый – любимой присказкой, пятый – манерой подшучивать, цепляясь к словам; и вот теперь их нет, и вместе с собою они унесли в землю и нечто от него. С их гибелью умерла и часть его существа, какие-то струны души в нем уже не звучат. Сейчас, глядя на молодежь, он сознавал непрочность жизненной оболочки этих людей и, когда, например, наблюдал чью-либо жизнерадостную мимику, сопровождающую смачное повествование о любовных похождениях в пройденном накануне селении, его воображение отчетливо рисовало лицо рассказчика перекошенным гримасой предсмертной боли. Мог ли он после этого сердиться на такого юнца за невинную глупость?

Соседями по палатке у Публия были военные трибуны Луций Публиций Бибул – самоуверенный молодой человек лет двадцати восьми, недавно переведенный из Сицилии, и восемнадцатилетний Марк Эмилий, который выглядел еще моложе своих лет. Публиций принадлежал к набиравшему силу плебейскому роду и имел претензию со временем возглавить борьбу плебса против аристократии. На патриция Сципиона он смотрел как на будущего политического противника, с которым, однако, еще не пришло время скрестить оружие. Публия же он и вовсе не интересовал. Поэтому между ними сложились нейтральные формальные отношения, основанные на невмешательстве в дела друг друга. Они не были друзьями, но между ними не возникло и неприязни. Эмилий же сразу стал как бы младшим братом Публия. Сципион ненавязчиво наставлял юношу в военных и политических делах, а тот оказался своего рода отдушиной для эмоций старшего не столько по возрасту, сколько по жизненному опыту товарища. Публий рассказывал ему о пережитых сражениях, о двух убитых им врагах у Требии, о том, как в долгие бессонные ночи после этого его преследовали их ларвы и лемуры, как противоречили в нем рассудок, гордый уничтожением врагов Родины, и человеческая природа, протестующая против убийства себе подобных, как потом он привык к крови и, убив галла в лесных дебрях за Кремоной, уже не испытал никакого сожаления. Он не скрыл и своей неудачи с великаном-пунийцем, и, вместе глядя с утеса на равнину, где вольготно раскинулся карфагенский лагерь, они кипели гневом при мысли, что этот непобедимый враг свободно разгуливает по их земле. Эмилий горячо убеждал Публия в том, что тот еще найдет своего соперника и сразит его. Сципион делился с товарищем мыслями о Ганнибале и Фабии, рассказывал о действиях своего отца в Испании. Выяснилось, что их родители хорошо знакомы друг с другом и даже находятся в товарищеских отношениях. Публий не раскрывал Марку только своих личных надежд на войну, своей мечты вывести однажды собственное войско против ненавистного Ганнибала.

Бибул и Эмилий общались мало. У юноши был только один кумир – Сципион, а Публиций, видя, что не ему отдают предпочтение, проникся к младшему товарищу пренебрежением и держался с ним холодно.

Публий близко сошелся также с военным трибуном первого легиона Фабием Максимом, сыном диктатора. Их объединила общность взглядов на положение в государстве и оценку хода войны. Они и познакомились во время спора офицеров о тактике полководца. Большинство из них уже тогда критически относилось к затягиванию воины в расчете не на победу в бою, а на то, чтобы взять противника измором, считали такую стратегию позорной для римлян, а заодно отмеривающей лишние дни жизни Ганнибалу. Мало кто держал сторону Фабия, но и те, боясь обвинения в трусости, молчали. Открыто стал защищать позицию диктатора только Сципион. Он убедительно описал, ссылаясь на примеры «Требии» и «Тразименского озера», к чему приводят бесшабашные действия с необученным войском против матерых африканцев, объяснил, что осторожность необходима для того, чтобы приучить солдат к противнику, избавить их от страха перед Ганнибалом, сделав его присутствие будничным явлением. Кроме того, как пунийский вождь всегда изучал своего соперника, так и Фабий теперь, по его мнению, был занят исследованием характерных черт врага, поиском его уязвимых мест, а на это требуется тем больше времени, чем сложнее Ганнибал в сравнении с рядовыми полководцами. После того как молодежь разошлась по своим шатрам, Квинт Фабий подошел к Публию и поблагодарил его, причем не столько за поддержку отца, сколько за восстановление справедливости. Сам он, Фабий, разделяя мысли Сципиона, тем не менее, не мог их высказать, дабы не быть обвиненным в пристрастии ввиду родственных связей с обсуждаемым лицом. Затем они еще некоторое время говорили о происходящих событиях. Подчеркивая свою объективность, Фабий сказал напоследок, что, как ни высоко он ценит отца и сочувствует его нынешней тактике, все же считает, что не ему предназначено выиграть эту войну. За такую откровенную мысль, до которой сам Сципион еще не дозрел, Публий проникся большим уважением к собеседнику.

С тех пор они встречались довольно часто. И Публий, по-прежнему интересуясь личностью диктатора, узнал от его сына много интересного. В частности, ему стало известно, что Фабий старший от рождения был хилым и неповоротливым ребенком и среди сверстников отличался робостью. Многие учителя считали его тугодумом. Однако соображал этот мальчик медленно, но верно. Главной его чертой являлось упорство. Упорство и труд он добавлял к другим своим качествам и тем усиливал их. Так, в школе он медленнее других решал простые задачи, но зато, волей заставляя трудиться свою небыструю смекалку, в конце концов мог одолеть такой вопрос, который другим был вообще непосилен. Так же, как научился пользоваться своим умом, обращая в достоинства даже его слабые стороны, он укрепил и свое тело многими занятиями. Теперь же упорство сделало его принцепсом сената и вторично – диктатором.