Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 63 страниц)

11

Проводы консульского отряда проходили при торжестве народа, считавшего это мероприятие собственной победой, и превратились в своеобразное празднество. Пестрая шумная толпа следовала за войском до самой Остии, оглашая просторы Лация возгласами радости и скорби, плачем и смехом.

Сципион расстался с родными на Палатине у порога своего дома. В тот тревожный час Эмилия предстала перед ним прекрасной как никогда. Возросшую полноту, обещающую Публию в скором времени добрые вести, она утопила в водопаде хитроумно расположенных складок длинного одеяния знатной матроны и статью соперничала с изваянной Фидием Афиной. Запечатлеть же ее лицо не был способен ни один греческий мастер, ибо оно было истинно римским и выражало непреклонную волю к победе, словно сама она, Эмилия Павла, отправлялась на войну, и величавую гордость жены великого вождя величайшего народа. Ни малейшее сомнение или опасенье не бросало тень на ее ясный светлый лик. В столь трогательный момент эта римлянка была тверда, непоколебима, как сам Рим.

Между тем в ее глазах сейчас отчетливо стояла картина прощания с отцом, Луцием Эмилием Павлом, когда они с матерью так же у порога дома провожали его в поход, закончившийся каннской трагедией, и тяжкие воспоминания об ужасной гибели отца соединялись в ее душе с отчаянным страхом за Публия. Однако она владела собою, как мудрый полководец на поле боя, ибо желала запечатлеть в памяти Сципиона такой образ о себе, в котором он в течение нескольких лет страшной войны в зловещих ливийских землях, более страшных для римлян, чем страна Плутона, мог бы находить силы для борьбы, образ, который насыщал бы дух его силой и влек к победе.

Она исполнила свой долг. Ни на мгновение ее глаза не замутились пеленою слез, ни разу не дрогнули губы. И в придачу к семи тысячам добровольцев Публий получил легионы любви и красоты, переданные ему в целости и сохранности.

Мать Сципиона была так же величественна, как и жена, только взор Помпонии не был столь ясен. Все пережитые ею сцены прощания с мужем и сыновьями слились в кошмарное видение. Она столько раз отправляла своих близких в чуждые неведомые страны, что у нее уже не осталось сил для печали. Все происходящее она видела словно издалека и мечтала лишь о том, чтобы ей хватило воли дожить до встречи с Публием и Луцием, но удалось умереть, прежде чем они снова соберутся в поход. Даже Ветурия, напитавшись духом гордого спокойствия, исходящим от двух других матрон, исполнилась патрицианского достоинства и с честью выдержала свою роль.

Когда братья в последний раз обняли женщин и стали спускаться вниз к форуму, где их ожидала восторженная толпа, Эмилия улыбнулась и произнесла, обернувшись к остальным женщинам: «За Публия не стоит опасаться: небеса ему помогут, ведь красноречием он давно привлек на свою сторону богов, а обаянием очаровал богинь, – и после паузы, снисходительно глядя на маленькую Ветурию, добавила, – за Луция тоже можно быть спокойным, поскольку рядом с ним – сам Сципион». Ветурия удивилась такой фразе, подумав, что Луций – тоже Сципион, и, не поняв насмешки, она все же ощутила ее. Однако сейчас ей было не до этого: глядя на удаляющегося Луция, она готова была заплакать и прилагала все силы, стараясь подавить порыв эмоций.

В следующее мгновение уже все три женщины почувствовали себя обессиленными и, чтобы не разрыдаться на виду у зевак, прохожих и слуг, поспешно скрылись в доме.

Во второй половине дня Сципион прибыл в Остию. Переночевав там, ранним утром его небольшое войско и громоздкий обоз погрузились на суда и покинули гавань. Выйдя на веслах в морской простор, флотилия поставила мачты с парусами и устремилась на юг вдоль невысоких берегов Лация.

Солнце поднималось к центру небес, раскалялось и истекало зноем. Мелкие волны неспешно плескались, блистая разноцветными бликами, словно кокетничали и заигрывали друг с другом. Природа источала сладостную негу, в воздухе, казалось, слышался шепот влюбленных.

Публий вспомнил, что именно в такой погожий, наполненный светлой радостью день он отправился в Испанию. К нему вернулись давние мысли и переживания. Тогда дух его рвался вперед, ни тени сомнения не омрачало роскошный морской пейзаж вокруг него. Он был слишком ожесточен неудачами Отечества и разозлен бездействием, чтобы в нем осталось место для робости. Крылатая Виктория парила в небесах, увлекая его за собою, и успех казался совсем близким. Он надеялся управиться с Испанией в два-три года, а через пять – штурмовать Карфаген. Но вот прошло шесть лет, а в мире как будто и немногое изменилось. В тот раз он плыл в направлении, противоположном цели, а Африка представлялась близкой, теперь же его флот движется на юг, но все еще не в Карфаген. Сейчас он, как никогда прежде, был подготовлен к ведению войны и знал, что одолеет любого соперника в любых условиях, однако под оболочкой оптимизма в глубинах его души бродила тревога, поднимавшая осадок зловещих чувств, сгущавшая мрак, подобно тому, как под сверкающими брызгами теплых волн скрывается холодный сумрак подводных течений. Впереди у него, несомненно, будет радость побед, но, однажды погрузившись с головою в войну, он познал основанье, на котором воздвигается успех. Там, глубоко внутри войны – гримасы Ужаса и Страха, Отчаянья и Боли, гибель друзей, коварство союзников, измены сограждан и Смерть, Смерть, Смерть, смерть воинов, вражеских и своих, смерть тысяч мирных жителей, которою искупаются проступки единиц.

Сципион не сомневался в справедливости и – что еще важнее – в неизбежности этой войны. Однако, вкусив в последнее время радостей мирной жизни, он с трудом, насильно возвращался к жестокости своего ремесла полководца. Но в противостоянии двух величайших держав современности кто-то должен пасть. «Так пусть же погибнут худшие, – говорил себе Сципион, – пусть восторжествуют в мире простые честные нравы римлян и будет попран развращенный незаслуженным торгашеским богатством Карфаген».

Память вернула его в события прошлого дня. Он снова увидел двух женщин, благословляющих его в поход. Одна из них являла собою суровость и волю, другая – величие и торжество. Фигура матери была напряжена, словно она уже взвалила себе на плечи груз предстоящих сыновних трудов, приняла на себя все его неудачи, разделила с ним самые черные дни. Эмилия олицетворяла успех, воплощала высшую цель – победу народа римского над Карфагеном, Сципиона – над Ганнибалом, своим обликом она предсказывала триумф и одновременно призывала к нему. Мог ли он в чем-либо сомневаться, обладая духовной силой такого напутствия!

Потом он вспомнил ревущую толпу сограждан, принявших эстафету проводов от самых близких людей. Их чувства не были столь утонченны и возвышенны, но содержали великую мощь солидарности народа. Казалось, сумей Сципион перенести этот грозный рев в Ливию, и стены Карфагена рухнут от одного только сотрясения воздуха. Правда, тут же Публий поймал себя на мысли, что не стоит особо обольщаться ликованием плебса, который так же дружно рукоплескал и авантюристу – Теренцию Варрону. Однако в следующий момент он подумал, что, несмотря на трудности и заблужденья, народ растет вместе с возмужаньем государства, ибо на смену восторга дутыми лозунгами Варрона пришло признанье Фабия Максима и Клавдия Марцелла. И разве нынешняя поддержка, оказанная ему, Публию Корнелию Сципиону, не есть выражение прогресса сознания простых граждан Республики?

Между тем, пока Сципион предавался размышлениям, наслаждаясь паузой в делах, суда двигались вперед. В Путеолах экспедиция позволила себе передышку и пополнила запасы продовольствия. Через день путешествие продолжилось, и вскоре флотилия Сципиона вошла в гавань сицилийского города Панорма.

Сицилия

1

Прибыв в провинцию, Публий сразу же с головою окунулся в хозяйственные и организационные дела. Важнейший вопрос, который в первую очередь требовал разрешения, состоял в том, чтобы определить: переправляться ему в Африку в этом году или же дожидаться весны. Сципион не привык напрасно терять время, да и политическая обстановка в Риме вынуждала его торопиться. Сейчас он был консулом, и никто не мог воспротивиться его воле, следующий же год означал избрание новых магистратов, соответственно – новый виток политической борьбы, а следовательно, новые козни противников. Однако затевать столь грандиозное предприятие, как поход на Карфаген, не подготовив его должным образом, не следовало. Решение можно было принять, только изучив состояние сицилийских войск, общую ситуацию на острове, а также – в самой Африке.

Уже почти год Сципион не имел определенных сведений о своих нумидийских союзниках. Масинисса, по слухам, вел тяжелую борьбу за власть в своем царстве, развернувшуюся после смерти его отца Галы. О Сифаксе и вовсе не было никакой информации, и это настораживало, так как вынуждало сомневаться в его верности. Поэтому консул сразу же по прибытии в Сицилию приказал Гаю Лелию организовать экспедицию в Ливию с целью произвести полномасштабную разведку. Сам же он вместе с претором Луцием Эмилием Папом объезжал места стоянки легионов, делал смотр войскам и формировал подразделения для своего похода. При этом он отдавал предпочтение солдатам, служившим у Клавдия Марцелла, поскольку считал их наиболее подготовленными как для битвы в чистом поле, так и для штурма укреплений, высоко ценил Публий и их победные традиции. К каннским легионам консул пока только присматривался. Опалу, которой их подвергло государство, он считал не вполне справедливой, поскольку главными виновниками того знаменитого поражения, по его мнению, были военачальники. Поэтому он желал помочь этим солдатам, в большинстве своем спасенным от истребления у Ауфида им же самим, заново заслужить себе имя римлян, граждан и победителей. Но у него вызывало опасения то, что длительное бездействие могло испортить их воинские качества. Кроме того, внимание, оказанное этим, обесславленным легионам оскорбило бы других солдат. Привезенных из Италии добровольцев, включавших и новичков, и ветеранов испанской кампании, он распределил по центуриям сицилийских легионов, желая сделать все свои подразделения равноценными и создать условия, подстегивающие новобранцев соревноваться в выучке и доблести с опытными воинами. Чтобы вооружить не имеющих снаряжения, Сципион прибегал ко всевозможным хитростям и уловкам.

Так, например, он выбрал из семей местной знати триста самых избалованных и развратных юнцов и обязал их вступить в войско в качестве всадников. При этом офицеры Сципиона громогласно заявляли о великой чести, выпавшей на долю этих избранных молодых людей, но попутно так живописно изображали ужасы предстоящего похода в логово жестокого врага, что порождали ропот сицилийских аристократов и повергали в трепет их сынков. Когда эти всадники в великолепном снаряжении, дрожащие от страха за свои жизни, собрались вместе, дабы предстать перед консулом, им дали понять, что Сципион – самый великодушный из всех полководцев, явленных историей человечества, и насильно уводить на чужбину никого не собирается. Затем сицилийцам предоставили возможность несколько часов потерзаться стыдом и сомнениями, а наутро, после бессонной ночи, их с самым радушным видом поприветствовал консул и объявил, что превыше всего ставит честность и добрую волю, поэтому желает знать истинное настроение своих воинов и предлагает им высказаться по поводу африканской кампании со всею прямотою. Но и теперь страстно мечтающие избавиться от службы сицилийцы молчали, опасаясь дурных последствий излишней искренности. Однако такое их поведение было предусмотрено заранее, и накануне римляне договорились с одним из всадников, чтобы он демонстративно отказался от участия в походе якобы для проверки твердости духа остальных его соотечественников. В ожидании награды он поступил так, как ему предписывалось, и, выразив сомнение в своих воинских способностях, сказал, что хотел бы остаться на родине. Сципион задумался, делая вид, будто огорчен услышанным, потом просветлел, похвалил сицилийца за честность и освободил его от воинской службы, поставив единственным условием требование снарядить вместо себя одного из италийских добровольцев. Видя такой исход дела, остальные всадники последовали поданному примеру и все благополучно избегли страшившей их участи, с радостью передав своих коней, вооружение и прочие принадлежности людям Сципиона. Публий мягко попрощался с этими сицилийцами, выразив надежду, что когда-нибудь они еще послужат их общему Отечеству. Таким образом, без видимого насилия, при всеобщем удовлетворении был создан надежный конный отряд.

Так, по десяткам и сотням, трудно, с помощью различных ухищрений создавалась эта армия, предназначавшаяся для достижения победы в великой войне, исход которой должен был определить пути развития и характер цивилизации на последующие времена.

В целом состояние легионов оставляло желать лучшего, но все же Сципион рискнул бы переправиться в Африку и с этими силами в надежде сплотить и закалить войско уже в походе, если бы его не задерживали в Сицилии другие дела. Хотя война здесь уже закончилась, ее эхо все еще сотрясало местные народы. Многие годы сицилийские города сражались с римлянами, карфагенянами и друг с другом, в хаосе этой бойни принимая то одну, то другую сторону. Десятки тысяч людей уничтожила война, а сотни тысяч перетряхнула, низвергнув могущественных и возвысив прежде незаметных, сделав господ рабами, а рабов – господами. Еще не затихли взаимные обиды, не угасли разочарования от несбывшихся надежд. Ныне все сицилийцы покорно склонились перед Римом, но положение было таково, что при малейшей неудаче римлян в Италии или, скажем, Сципиона в Африке на острове вновь вспыхнет восстание. Публий не мог вести войну с Карфагеном, опираясь на столь ненадежный тыл. Он должен был прежде всего упрочить свою власть в Сицилии, сделав местные народы не только формальными, но и истинными союзниками.

В ходе выполнения этой задачи Сципион сразу же после наведения некоторого порядка в войсках отправился в Сиракузы, откуда к нему приходило особенно много жалоб.

Оказавшись в великолепнейшем городе Средиземноморья, в котором он прежде не бывал, Публий, вместо того чтобы любоваться местными красотами, погряз в мерзости человеческих склок. Каждый день его осаждали сотни недовольных. С некоторыми из них действительно поступили несправедливо, другим, наоборот, не позволили совершить несправедливость, и они считали это жестоким ущемлением справедливости. Сципион добросовестно пытался уладить все споры, поддерживая обиженных и мягко одергивая агрессивных. Прежний консул Валерий Левин устроил сицилийские дела наскоро, не устранив глубинных противоречий, особенно острых в Сиракузах. После поражения в войне сиракузские греки стали как бы чужаками в своем городе, где власть и богатство захватили италики, хотя римский сенат вынес решение восстановить коренное население в своих правах. Сципион не погнушался разворошить сор послевоенных интриг и строго, не поддаваясь ни на уговоры, ни на подкуп, консульской властью проводил расследования и утверждал торжество законов. Прямыми распоряжениями или через суд он отбирал имущество у тех, кто захватил его неправедным путем, и возвращал истинным хозяевам. Такими действиями Сципион нажил себе немало врагов, но, будучи тонким политиком, сумел еще больше приобрести друзей. Слава о его принципиальности и справедливости разнеслась по всей Сицилии.

Сиракузские аристократы, обретшие прежнее могущество благодаря консулу, наперебой приглашали его к себе в гости, где потчевали и развлекали от имени всей общины. Показав себя в делах истинным римлянином, теперь, во время этих приемов Публий предстал перед сицилийцами утонченным эллином, чем вдвойне очаровал местную знать.

Склонив общественное мнение в свою пользу, Сципион наконец-то начал получать от греков деятельную помощь в подготовке к войне. Города взяли на содержание легионы, что позволило римлянам сохранить в целости доставленное из Италии продовольствие, сицилийцы помогли Лелию отремонтировать старые корабли, с которыми тот отплыл в Африку, консула поддерживали средствами и воинским снаряжением. Однако время шло, и вероятность осуществления главного предприятия в текущем году уменьшалась. Консул отложил окончательное решение этого вопроса до возвращения Гая Лелия из вражеской страны.

Тем временем флот Лелия удачно достиг Африки, в разведывательных целях проследовал вдоль побережья и ночью пристал к ливийской земле у небольшого пунийского города, расположенного вблизи границы карфагенской державы с нумидийцами. Гай Лелий сразу же снарядил посольство к Сифаксу и Масиниссе, а утром во главе десанта напал на окрестные пунийские села.

Африканцы были потрясены появлением римлян в здешних краях. Их паника позволила солдатам Лелия легко захватить богатую добычу. А в тот час, когда римляне грузили на суда награбленное добро, в Карфаген во весь опор скакали гонцы, торопящиеся обрушить на столицу весть, будто в Ливии высадился с войском сам Сципион. О запланированном походе непобедимого римлянина здесь уже знали, и слухи о скором вторжении врага психической тучей довлели над душами людей.

Уныние и страх, некогда терзавшие Рим, ныне переселились в Карфаген. Настал черед пунийских женщин оплакивать судьбу детей, мужей, отцов и собственную участь. Настала очередь пунийских философов задуматься о превратностях счастья, а политиков – об ответственности за прежние воинственные призывы и о путях спасения. Наконец утешение было найдено в деятельности. Карфагеняне стали всерьез готовиться к отражению вражеского нашествия. Как в древние времена, начался набор воинов из числа пунийских граждан, давно забывших о такой чести. В мастерских принялись ковать оружие и строить метательные машины, на верфях – оснащать флот, на полях – заготавливать продовольствие.

В разгар этой кампании пришло сообщение о том, что Сципион по-прежнему пребывает в Сицилии, а у Гиппона высадился Лелий с кучкой легионеров, способных воевать разве только с сельчанами за мешок зерна. Когда угроза карфагенянам миновала, они решили сами угрожать римлянам. Вновь взгляды пунийских вождей устремились в Италию. Магону было послано существенное подкрепление, Ганнибала настоятельно просили активизироваться, дабы сковать силы римлян и удержать их на дальних подступах к Африке. Одновременно были снаряжены посольства в Македонию, к ливийским и нумидийским царям с целью закрепить их союзы с Карфагеном и возродить коалицию против римлян.

Благодаря суматохе в Карфагене Гай Лелий получил возможность спокойно дождаться возвращения своих гонцов. Послы к Масиниссе вернулись с самим царем, Сифакс же римлян не принял. Бывший гостеприимец Сципиона и Лелия переметнулся к карфагенянам. Придворные Сифакса солгали послам, будто царь отправился на многодневную охоту в свои дальние владения, и сами оказали им весьма холодный прием. Все же, несмотря на всеобщее отчуждение, гонцам удалось разузнать о нынешнем положении дел в царстве Сифакса.

После успешного визита Сципиона в Сигу, карфагеняне не смирились с потерей выгодного союзника. Пусть Сципион произвел на нумидийца более яркое впечатление, чем Газдрубал, сын Гизгона, зато у карфагенянина были особые средства воздействия на впечатлительного варвара. Ориентируясь в прежние годы на царство Галы, пунийцы и брата царя женили на карфагенянке и наследнику престола Масиниссе обещали в жены дочь Газдрубала, сына Гизгона – Софонисбу. Однако, когда трон этой державы зашатался от грохота междоусобных войн, когда Масинисса лишился сначала армии, а потом – и царства, расчетливые пунийцы проявили особый интерес и уважение к Сифаксу. Красавица Софонисба охладела к неудачнику Масиниссе и в срочном порядке полюбила Сифакса. Ее прелести довершили победу карфагенских милостей над нумидийцем. Сифакс женился на карфагенянке и сделался союзником своего тестя Газдрубала.

Масинисса более подробно описал Лелию ситуацию в Ливии, а заодно поведал ему о своих сказочных приключениях, произошедших за последний год, затмевающих похождения самого Одиссея, и умолчал только о том, что одна из героинь этих событий когда-то была его невестой.

После смерти царя Галы власть со ссылкой на некий давний обычай захватил его брат. В свою очередь, отправляясь в скором времени в подземный мир, этот почтенный старец передал земное царство своему старшему сыну. Развратный трон, столь беззастенчиво менявший хозяев, привлек других родственников царской семьи. Началась война. Полилась кровь. Власть силой захватил некто Мазетул, не рискнувший сразу назваться царем и объявивший себя для начала опекуном малолетнего отпрыска царского рода. Тут у недавно вернувшегося в Африку Масиниссы появился прекрасный повод для вмешательства в дела своей страны. Он прибыл в Мавританию и пытался навербовать там войско, но тщетно: царевич – фигура почтенная, но только когда стоит за плечом у царствующего отца или во главе армии. В нынешнем своем положении одинокий Масинисса не прельстил мавританского владыку предложением союза. Тогда он рискнул явиться в Нумидию в одиночку. На его клич собралось всего несколько сотен соотечественников. Однако талантливый человек и с малыми силами всегда отваживается на великие дерзания. Масинисса сумел произвести политический шум, напав на отряд юного царя. Это привлекло к нему множество недовольных существующими порядками или просто любящих приключения людей. Теперь у него уже было войско, с которым он разгромил превосходящие силы Мазетула и вернул себе отцовское царство. Но это была лишь первая песнь эпопеи. Далее в дело вмешались карфагеняне. Видя, что соседней страной овладел способный самостоятельный человек, вышедший из повиновения, и не располагая второй Софонисбой, Газдрубал отправился к Сифаксу и поднял его на войну с Масиниссой. Пока пуниец и его дочь вдохновляли царя на славные деяния, Масинисса сумел помириться с Мазетулом и бывшим молодым царем и привлечь их на свою сторону. Но, несмотря на консолидацию всех сил своей израненной в междоусобице державы, он был разгромлен Сифаксом в первом же сражении. Благодаря своей ловкости Масинисса сумел спастись и с горсткой людей укрыться в горах. В целях пропитания царь без царства вынужден был заняться разбоем. Скоро он столь преуспел в этом деле, что к его лагерю пролегли торговые пути, по которым купцы развозили добычу во многие страны. Сифакс, считая унизительным для себя воевать с разбойничьей бандой, снарядил против нее одного из своих военачальников. Тот выследил дислокацию шайки и уничтожил ее. Но Масинисса вновь спасся. Преодолевая скалы, равнины и реки, уворачиваясь от вражеских стрел и копий, он ускользнул от преследования и всего лишь с двумя соратниками долгое время скрывался в пещере, почитаемый всей Африкой мертвецом. Когда Сифакс отпраздновал победу и возвратился в свои земли, Масинисса буквально явился из-под земли и во второй раз вернул себе царство. Соседи опять пошли на него войною. Масинисса собрал войско и смело вступил в битву с Сифаксом. Хотя молодой царь-скиталец был учеником одновременно и карфагенян, и римлян, ни его отвага, ни выучка не спасли слабое войско от разгрома со стороны превосходящих сил соперника. Сифакс одержал полную победу, но Масинисса, сдружившийся за время своих похождений со всеми природными стихиями, снова сумел ускользнуть от повсеместно расставленных вражеских заслонов. Еще долгое время воины Сифакса преследовали Масиниссу по всей Нумидии, но, вконец измученные, ни с чем вернулись в свою страну. С тех пор Масинисса проводил время в изгнании, на границе с дикими племенами каждый день в приключениях заново отстаивая свою жизнь.

Теперь Масинисса горячо убеждал Лелия ускорить вторжение римлян в Африку, но Гай был весьма озадачен сложившимся положением: один союзник перешел на сторону врага, а оставшийся верным не столько мог оказать помощь, сколько сам нуждался в таковой.

Так, с полными трюмами добычи и с дурными вестями Лелий отправился в Сицилию. С тем он и прибыли в Сиракузы к консулу.

Выслушав Гая Лелия, Сципион понял, что в Африке стоит рассчитывать лишь на собственные силы и начинать поход можно только с полностью укомплектованным и хорошо обученным войском. Друзья некоторое время погрустили, но из дворца вышли бодрые и, общаясь с легионерами, энергично выражали радость по поводу привезенной добычи. О нумидийцах речи не было, словно цель экспедиции Лелия состояла лишь в грабеже.