Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 63 страниц)

– Гонец с Балеар добирается в Рим несколько дней, за это время информация устаревает, – спокойно, но со скрытой насмешкой, заговорил в ответ Фабий. – Я знал о приготовлениях Магона и уверен, что именно в эти дни он отплыл к лигурийским берегам. Мой опыт является порукой истинности сделанного заявления. Как раз так я и сообщил об этом сенату.

– Ах, ты уверен? Так я и думал. Твою энергию и хитрость, Фабий, да обратить бы на благо Родине! Ты добился того, что война с Карфагеном стала чуть ли не личным моим делом. Но меня это не остановит. Ты лишил меня в столь важном предприятии поддержки государства, тем лучше: никто, кроме моих друзей и моих солдат, не посмеет притязать на славу. Одно меня мучает, Фабий, страшусь я за тебя: как-то ты посмеешь взглянуть мне в глаза, когда, добыв Отечеству великую победу, я вернусь в Рим! Ужасно, Фабий, проклясть себя на склоне жизни!

– Не знаю, юноша, – произнес Максим уничтожающе вежливым тоном, – удастся ли мне еще раз взглянуть тебе в глаза, не знаю, вернешься ли ты в Рим, потому не могу сказать, каким взглядом я удостоил бы тебя, но что меня поистине удивляет, так это то, как ты сейчас смеешь смотреть мне в глаза, юноша.

– Что же, Квинт… Фабий Максим, я оставлю последнее слово за тобою как за старцем, но за мною останется последнее дело. И прошу тебя, Фабий, найди в себе мужество дожить до моей победы!

У порога храма Сципион попал в объятия брата Луция и Гая Лелия. Они еще не имели права присутствовать на заседаниях сената и ожидали на улице.

– Мы уже все знаем! – воскликнули они в один голос.

Через несколько мгновений их окружили вышедшие из курии Марк Эмилий Павел, Корнелий Цетег, Квинт Цецилий Метелл, Эмилий Пап и другие соратники Сципиона. На лицах сенаторов лишь временами неуверенно просвечивалась надежда сквозь сумрак озабоченности.

– Формально мы добились своего, но по сути… Боюсь, что из-за ограничений Фабия мы ничего не сможем сделать и только скомпрометируем нашу идею и самих себя, – сказал Ветурий.

– Нет, друзья! – окидывая всех светлым взором, произнес Сципион. – Мы победили! Правда, нам предстоит несколько изменить тактику. Лишившись поддержки государства, мы одновременно избавились и от зависимости, обрели свободу от всех этих фабиев и фульвиев, которые в противном случае строили бы нам козни на протяжении всей африканской операции. Теперь же нам будет потруднее вначале, зато станет легче потом. Смотрите в будущее с оптимизмом, благо, нам есть куда обратить взор. Назавтра я всех вас, друзья, приглашаю на обед, там и поговорим о дальнейших действиях. Сегодня же мы потрудились достаточно и заслужили отдых.

Сципион подошел к ступеням, ведущим вниз к форуму. При его появлении над волнующейся на площади толпой взвился смерч ликования. Ощутив хмельной дух славы, Публий поднял руку, приветствуя народ, и начал медленно, величаво сходить с Капитолия. На последних ступеньках он задержался и, используя их как трибуну, обратился к народу с короткой речью.

– Квириты! Поход в Ливию состоится и подведет итог этой затянувшейся войне! – провозгласил Сципион. – Сенат отказал нам в помощи по организации этой кампании, но не в силах был запретить патриотам стремиться к победе! Люди, вознесшие свои корыстные страстишки над интересами Отечества, открыто самоустранились из этого грандиозного предприятия нашего государства. Тем лучше! Борьба с Карфагеном становится истинно народным делом, нашим делом, и мы докажем, что не нобили выигрывают войны, а рядовые граждане, народ!

Консул шагнул вниз, толпа покорно расступилась перед ним. Тут по людскому морю пробежала рябь. К Сципиону пробивался какой-то отряд, сплотившийся наподобие «черепахи». В центре этой группировки Публий увидел Эмилию Павлу. Поверх ее торжественной столы была накинута пурпурная палла, что вызвало нездоровое возбуждение у стоящих на склоне Капитолия сенаторов враждебной Сципиону партии. Когда Эмилия в борьбе прорвалась к Публию, ее разгоряченное лицо пылало румянцем, глаза сверкали торжеством, а яркое покрывало спало с головы на плечи, обнажив сверхмодную прическу.

– Ты отлично руководила боевыми действиями своей свиты и по праву облачилась в одеяние триумфатора, – сказал с улыбкой Сципион, несколько ошеломленный поведением жены.

– К тебе, мой консул, невозможно подступиться. Мне пришлось оставить лектику у торговых рядов и вступить врукопашную, – промолвила она лукаво, – а если бы моя палла была обычного цвета, ты бы меня даже и не заметил среди великого множества твоих почитателей.

– Да, триумфальный плащ как раз тебе под стать. И если лицо твое не красно, как у Юпитера, то уж, без сомнения, прекрасно, как у Юноны! Торжествуй с полным правом, Эмилия Павла, мы с тобою победили.

Своим самообладанием Публий сумел внушить плебсу мнение, будто поступок его жены в высшей степени похвален и не содержит в себе ничего предосудительного, нескромного, и народ умилялся, видя Сципиона одновременно в двух лицах: сразу и в мужской, и в женской ипостаси.

Дальнейший путь домой не принес происшествий. В атрии сыновей встречала Помпония. Взглянув на вошедшего Публия, она опустила голову, но через миг, гордо выпрямилась и посмотрела в глаза старшего Сципиона.

– Все хорошо, мой Публий, ты отправляешься в Африку? – почти без вопросительной интонации твердо произнесла она.

– Да, но еще не скоро. У нас много дел в Италии и Сицилии, – стараясь говорить будничным тоном, ответил Публий.

– Да помогут тебе Юпитер и Марс!

– И Венера также, – усмехнувшись, добавил Публий и улыбнулся Эмилии.

– Луций поедет с тобою?

– Да, конечно, ведь он тоже Сципион, – сказал Публий и вытолкнул стоявшего за его плечом брата на передний план.

Ветурия при этом восхищенно взвизгнула, зарделась румянцем, но в следующие мгновение расплакалась.

Обед прошел в домашнем кругу, чинно и холодно. Мысли и мужчин, и женщин были устремлены в будущее, которое грозно нависло над настоящим и выпило из него жизненные соки, отчего эти часы сделались призрачными.

Вечером Эмилия властно повлекла за собою Публия и потребовала, чтобы сегодня он наконец-то принадлежал ей целиком, не только телом, но и душою.

10

На следующий день Сципион пришел на Марсово поле и некоторое время усиленно занимался военными упражнениями, восхитив присутствовавших там новобранцев. Попутно ему удалось завербовать кое-кого из зрителей добровольцами в свое войско. Несколько позже пришел на плац и Красс. У храма Беллоны он занимался формированием пополнения в бруттийские легионы, доставшиеся ему в наследство от Ветурия.

– Вот срываю злобу к Фабию на этих деревянных манекенах, – сказал ему Публий, – ну и исполосовал же я их!

– Лучше пойди в рощу и найди трухлявый пень, а эти бревна оставь для моих солдат, – в тон ему ответил Красс.

Возвратившись домой, Публий долго полоскался в своих термах, где ему хорошо думалось, а потом расположился в таблине и несколько часов писал послания к различным городам и коллегиям граждан.

Часа за три до наступления сумерек стали собираться приглашенные гости. Сципион устроил им роскошную трапезу. За обедом он острил без удержу, говорил стихами, импровизировал на различные темы, то есть предстал настоящим Сципионом, таким, каким он был мил сердцам друзей. Вначале гости чувствовали себя скованно, будучи удрученными трудностями, возникшими в их деле по вине политических противников, но благодаря бодрящему жизнелюбию хозяина постепенно повеселели, стали смелее высказываться, и некоторые из них произвели на свет неплохие идеи. Выслушав друзей, Публий столь же легким, изящным слогом, каким произносил экспромты и тосты, начал говорить о своих планах. Разбуженные застольным весельем умы всех присутствующих живо анализировали каждый пункт предлагаемой консулом программы, и тут же велось их смелое обсуждение. Совещание затянулось до полуночи, но никто не замечал времени, поддавшись воодушевлению творчества.

В последующие дни друзья Сципиона стали собирать своих друзей и пропагандировать среди них политику консулов, давать указания клиентам. Вскоре забурлил весь Рим, а следом – и Италия. Многочисленные гонцы заполонили дороги, неся послания общинам союзных городов и просто влиятельным людям. Отправились в различные регионы страны и многие сенаторы, дабы личным влиянием способствовать успеху.

Посланцы консулов обращались к италикам и гражданам с воззванием поддержать передовых людей Отечества на переломном этапе истории. Африканская кампания Сципиона провозглашалась началом новой эпохи, его идеи о гармоничном устройстве мира подавались как доктрина качественно нового бытия Италии, возвышения ее до роли всемирного сената со всеми вытекающими из этого последствиями. Каждому италийскому народу, всякому городу были подчеркнуты конкретные выгоды такого положения. Портовым городам обещали с подавлением Карфагена обеспечить свободу торговли сначала в западном, а потом и в восточном Средиземноморье, другим сулили богатства Персии и Индии, третьим – африканских рабов, четвертым предрекали возможность наслаждаться миром, не опасаясь воинственных соседей, и всем вместе – положение первых граждан новой цивилизации. «Чем больше государство, тем более велик человек, ибо горизонты его жизни расширяются от границ городской черты в перспективе – до крайних пределов мира, и в жизнедеятельности каждой общины отражаются культуры тысяч далеких народов», – писал Сципион в своих обращениях.

Параллельно с картинами процветания Италии изображались альтернативные события, которые могут ожидать страну, если, послушавшись Фабия, упустить благоприятный момент для победного завершения войны. Промедление неизбежно будет использовано Карфагеном для восстановления сил и организации последующего наступления. «Цель любого поединка одна: ты должен поразить соперника, в противном же случае он поразит тебя», – говорили на италийских форумах люди Сципиона. Ясно, что при изменении ситуации в противостоянии двух великих государств в пользу Карфагена уже пунийцы станут формировать структуру послевоенного мира, а их господство, основанное на подавлении подвластных народов, станет катастрофой для всего человечества. Отсюда опять-таки выводилась особая роль Рима в мировых событиях, который, борясь за собственную свободу, одновременно отстаивает всю цивилизацию.

Было и другое направление в этой политической кампании. Наряду с разъяснением народным массам идеологии Сципионовой партии, в более узкие круги италийской знати аккуратно внедрялась мысль, что Сципион олицетворяет собою восходящие силы Рима. Фабий стар, Фульвий тоже немолод. В таких условиях будущее государства виделось за Сципионом и его окружением. Основываясь на этих соображениях, уже сами италийские политики делали вывод о целесообразности оказания помощи Сципиону, пока он в ней нуждается, дабы, заручившись его благосклонностью, в будущем получать от всемогущего Рима проценты со своего благодеяния.

Таким образом, с целью всестороннего воздействия на разноликие народы Италии Сципион связал в единый узел идеологию, политику и частный интерес. В каждой категории граждан Сципион затрагивал самые сильные стороны их натуры; обращаясь к людям высокой души, он взывал к лучшему, что в них есть, обращаясь к корыстным, – приводил в движение их низменные страсти.

Усилия Сципиона и его сторонников дали хотя и не стопроцентный, но все же значительный результат. Наибольший отклик воззвание получило в Этрурии и Сабинской области, особенно среди городов, которым Сципион оказал услуги в бытность свою квестором и эдилом. При этом среди этрусков сыграл немалую роль возрожденный к случаю миф о происхождении рода Помпониев из их области, что позволило им видеть в Сципионе соплеменника. Выразили готовность поддержать экспедицию и многие общины Умбрии, а также другие италийские народы. В самом Риме были собраны немалые средства за счет частных пожертвований и займов под будущую африканскую добычу. Состоялось совещание по координации совместных действий, где представители городов рассказали о возможностях своих сограждан в оснащении армии и флота, на основании чего был выработан план, определяющий поставки материалов и снаряжения, а также – контингенты добровольцев. В соответствии с выработанной стратегией подготовительной кампании самые авторитетные производственные коллегии получили подряды на работы.

Повсюду забурлила деятельность. Половину Италии захватил водоворот этих событий, раскрученный Сципионом. В Остии была организована верфь, где строился флот, неподалеку соорудили лагерь, в котором собирали добровольцев и готовили из них воинов. Из разных краев Италии тянулись в Лаций обозы. Из Этрурии по Кассиевой дороге доставляли хлеб и другое продовольствие, железо, холст на паруса, корабельный лес, оружие, шанцевый инструмент и прочее походное снаряжение. Со стороны Умбрии по Фламиниевой дороге и по Валериевой – из Сабинской области шагали отряды новобранцев. Некоторые самнитские племена прислали добровольцев во флот.

Столь масштабная вовлеченность в предприятие Сципиона множества людей дала, кроме основного, еще и второй положительный результат: «Эффект Эвмена» – как назвал его в шутку Публий – состоящий в том, что дельцы, общины и города, вложившие свои средства в организацию похода, уже не только душой, но и нитями материальных интересов оказались связанными с делом Сципиона, а потому стали горячими приверженцами консула, сложившись в союзную ему политическую силу.

Наряду с подготовкой африканского похода Сципион занимался и прочими делами государства. Много усилий потребовало устройство игр для народа в честь успешного завершения испанской войны. Как известно, на это мероприятие сенат выделил средства из государственной казны. Некоторые друзья советовали Публию вложить их в финансирование военной кампании. Однако он, поразмыслив, удержался от соблазна и использовал казенные деньги исключительно в соответствии с буквой закона, чем крайне разочаровал Фабиевых шпионов, пристально следящих за его деятельностью в поисках повода для того, чтобы по истечении срока консульских полномочий Сципиона привлечь его к суду и тем самым оборвать политическую карьеру лидера враждебной партии.

Правда, и в этом случае не обошлось без неприятностей. Когда Сципион пришел в эрарий получить деньги и предъявил квесторам сенатское постановление, те под всяческими предлогами стали препятствовать исполнению его требования. Вначале они сказали, что в связи с поздним часом казнохранилище уже заперто и делами они будут заниматься только завтра, потом невнятно заговорили о намеченном на следующий день религиозном ритуале и прочих заботах, которые никак не позволят им заняться чем-либо иным. Выслушав эти нелепые отговорки, Сципион, едва сдерживая гнев, заявил: «Если вы не в состоянии открыть эрарий, я сделаю это сам. Ведь, не наполни я его испанской добычей, нечего было бы и запирать».

Он приказал ликторам взломать дверь, но тут квесторы вдруг заметили, что солнце еще довольно высоко, и пообещали успеть обслужить консула сегодня же.

Этот эпизод получил широкую известность. Многие одобряли поведение консула, иные осуждали. Каждая из сторон трактовала возникший конфликт в свою пользу и пыталась опорочить соперников, и те, и другие делали это убедительно.

Как и всякое действо, затеянное Сципионом, игры прошли с широким размахом и блеском. На это празднество собралось почти столько же народа, сколько полгода назад – на выборы магистратов, и несколько дней и ночей город сотрясался от восторгов толпы. Фабий не находил себе места, он затыкал уши, чтобы не слышать восхвалений Сципиону, больно зажмуривал глаза, дабы не видеть воздаваемых покорителю Испании почестей. Для половины сенаторов это время стало сплошным кошмаром. Плебс не давал им прохода, повсюду преследовал, везде находил и проклинал их за противодействие консулу. Им чудилось, будто Сципион призвал духов тьмы, чтобы покарать воспротивившихся его воле.

Кроме того, Публий умудрился выкроить средства еще и на дары дельфийскому храму Аполлона, обещанные оракулу после каннского поражения. Он снарядил в Грецию посольство, которое доставило в Дельфы весомый золотой венец и серебряные изображения трофеев, захваченных у побежденного Газдрубала.

Но все же наибольших трудов требовала подготовка к войне. Главное внимание Сципион уделял строительству флота и формированию войска, тем более, что в устройстве игр значительную помощь ему неожиданно оказала Эмилия, проявившая при этом богатую фантазию и организаторские способности. Публий же постоянно пребывал в разъездах и загнал немало коней на италийских дорогах. Зато он успевал повсюду и одновременно вел дела в Риме, Остии, Этрурии, Самнии, Умбрии и Апулии.

В Остийской верфи были заложены остовы двадцати квинкверем и десяти квадрирем. Как и в критических условиях первой войны с пунийцами, было налажено серийное производство деталей судов, которые затем собирались в более крупные узлы, после чего поставлялись на стапели, где корабельные корпуса возводились уже из целых блоков. Такая технология, несмотря на неудобство подгонки конструкций друг под друга на месте окончательной сборки, позволяла существенно сократить сроки создания флота. Уже через полтора месяца после доставки на верфь леса со склонов Апеннинских гор, тридцать белых, пахнущих сосновой смолою боевых кораблей были спущены на воду.

Пока строились суда, на берегу проходили подготовку команды гребцов. На ровном месте устанавливались скамьи c упорами для ног, подобно тому, как они располагались на палубе, на них рассаживали людей и учили по команде согласованно совершать движения, аналогичные гребле.

А тем временем в сухопутном лагере упражнялись будущие легионеры. Добровольцев было много, а доспехов и оружия – гораздо меньше. Потому Сципион проводил особенно тщательный отбор кандидатов в свое войско, учитывая при этом не только их физические данные, но также патриотизм, стремление к славе и смекалку. За каждым из тысяч молодых людей он наблюдал персонально и с каждым беседовал, прежде чем записать его в свое войско. Таким образом он составил надежный семитысячный отряд, правда, снаряжения не хватило даже для этого количества воинов, и многие отправились в поход безоружными.

Однако, как ни торопил Сципион своих друзей, дельцов, рабочих, как ни спешил сам, подготовка кампании затягивалась. Уже наступило лето. Лициний Красс давно был в Бруттии. Там же находился со своими легионами Квинт Цецилий, получивший проконсульские полномочия благодаря ходатайству Сципиона. Отбыли в предназначенные им провинции преторы. Тормозили Публия еще и тревожные сведения относительно Магона.

Баркид вначале задержался на островах, но позднее, усыпив промедлением бдительность римлян, все же прибыл в Лигурию. Обосновавшись в Генуе, он стал вербовать наемников из местных племен. Численность его войска скоро превысила десять тысяч. На помощь претору, ведающему северной Италией, отрядили проконсула Марка Ливия с легионами, стоявшими в Этрурии, и Валерия Левина с городскими подразделениями. Три полководца со своими войсками прикрывали дороги, ведущие в центральные районы Италии, и напряженно следили за поведением врага. Магон же, учтя печальный опыт Газдрубала, не форсировал события и пока ничего, кроме антиримской агитации среди лигурийского населения, не предпринимал.

В такой ситуации можно было ожидать активности от Ганнибала, но он словно и не знал о появлении в Италии Магона. Видимо, Пуниец сомневался в силах своего войска или слишком низко оценивал способности младшего брата. В Бруттии в этот год свирепствовала чума, потому люди на время забыли вражду друг к другу и направили все силы на борьбу с эпидемией. Ганнибал, за неимением других дел, предавался печали и разочарованию в тени роскошной рощи у храма Геры в окрестностях Кротона. Там он велел поставить алтарь с надписью, перечислявшей его подвиги, с указанием количества людей, убитых при их свершении.

В начале лета стало ясно, что в этот год Сципион не сумеет осуществить свой замысел. В сложившейся обстановке первостепенное значение вновь приобретала политическая борьба. Следовало ожидать, что противники в Риме станут строить ему всевозможные козни с целью лишить его власти, прежде чем он дойдет до Карфагена. Потому перед тем, как отправиться в Ливию, необходимо было укрепить тыловые позиции и на несколько лет вперед обеспечить своей партии господство в Риме.

Сципион разработал программу политических действий, содержащую, наряду с рекомендациями по проведению выборов должностных лиц и списку кандидатов, меры идеологического и религиозного характера. С этим документом он ознакомил только ближайших друзей и велел им строго соблюдать секретность в обращении с ним.

Сам Сципион наконец подготовился к походу и принялся заново готовить к нему общественное мнение. Его политические противники упорно создавали культ Магона и нагнетали страх перед младшим Баркидом, чтобы представить намерение консула перенести войну в Африку как несвоевременное, подвергающее Родину опасности. В настоящий момент уже ничто не могло воспрепятствовать Сципиону осуществить свой план, так как он располагал законными полномочиями для принятия самостоятельного решения, но эмоциональный фон, который останется в Риме, после того как он покинет Италию, будет весьма значим для его партии. И вот, для того чтобы придать необходимую политическую окраску своим действиям, консул стал делать вид, будто колеблется в замешательстве, а его друзья принялись демонстративно убеждать его совершить задуманное, не оглядываясь на Магона. По их словам, Баркида заслали в Италию не воевать, а лишь пугать римлян, то есть как раз для того, чтобы помешать осуществлению африканского похода, потому де он и ведет себя в Лигурии столь пассивно. Голоса, взывающие к Сципиону, раздавались на площадях и улицах, на рынках и в торговых лавках, в термах и частных домах. Эти призывы звучали гораздо привлекательнее, чем трусливые нашептывания противников консула, и все больше завоевывали симпатии плебса. В конце концов Сципион созвал народную сходку, дабы посоветоваться с гражданами относительно главного вопроса года, и там умело дал себя «уговорить» совершить поход на Карфаген, несмотря ни на что.