Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 63 страниц)

Предисловие

Восприятие истории тоже имеет свою историю. Существующее сегодня представление о римской цивилизации и ее основных персонажах сформировано западноевропейскими историками в эпоху захватнических, в том числе, колониальных войн и выражает идеалы экспансионистского общества.

Русский народ никогда не был завоевателем, никогда никого не эксплуатировал. Кому же, как не нам, очистить историю от идеологических наслоений последующих эпох?

История – это зеркало человечества; вглядевшись в прошлое, можно увидеть настоящее, а, разобравшись в настоящем, – предвидеть будущее.

Судьба одного из самых значительных людей эпохи Древнего Рима Публия Корнелия Сципиона Старшего прекрасна, трагична и загадочна.

Ему было семнадцать лет, когда карфагенский полководец Ганнибал, совершив с войском небывалый по тем временам переход через Альпы, подобно снежной лавине обрушился на Италию. Юный Публий прошел через ужас сокрушительных поражений римлян от войска профессионалов, для которых убийства, грабеж и насилие были привычным и доходным ремеслом. Изощренный в хитростях и непредсказуемый с точки зрения взглядов и морали римлян, воспитанных в республиканском обществе, Ганнибал после своих побед вырос в их глазах до масштабов некоего божества всесокрушающего коварства. Фраза «Ганнибал у ворот» вошла в историю как свидетельство опаснейшей угрозы для государства. За три года войны ценою страшных жертв римляне едва научились не проигрывать Ганнибалу, уклоняться от решительных столкновений; помышлять же о победе над ним считалось авантюризмом, чреватым катастрофой. И началом пути славы Ганнибала стала его победа над Публием Корнелием Сципионом – отцом нашего героя. Мог ли знаменитый завоеватель тогда, в зените своей судьбы, предположить, что последнее сражение этой войны он проведет с сыном поверженного им консула? Мог ли он знать, что в толпе избиваемых им римлян есть молодой человек, который в свое время повергнет его во прах?

Однако между первым и последним актом той драмы прошло шестнадцать лет. И все эти годы Публий Сципион целенаправленно шел к своей цели.

Сципион еще в возрасте семнадцати-девятнадцати лет поставил себе задачу победить Ганнибала и Карфаген вообще. Об этом свидетельствует то, что уже тогда он смотрел на Ганнибала взглядом полководца и досконально изучил его тактику, позднее использовав эти знания в Африке. Именно в тот период он составил стратегический план, который последовательно воплощал в действительность более десяти лет. В двадцать четыре года он стал полководцем и строил стратегию действий римлян в Испании таким образом, чтобы спроецировать их на Африку, где находилась столица карфагенской державы.

За пять лет Сципион полностью овладел Испанией, изгнав из нее карфагенян, для которых эта страна являлась главной материальной базой в войне против Рима, и при этом одержал не меньше побед, чем Ганнибал в Италии. Он возвратился в Рим героем и стал консулом, но его план войны казался соотечественникам слишком смелым, сенат выступил против него. Пройдя через жесточайшие политические баталии, одолев сопротивление столпа сената Фабия Максима, Сципион убедил сограждан в своей правоте и перенес очаг войны в Африку.

Разбив карфагенян, а затем их союзников – нумидийцев, он вынудил Ганнибала очистить Италию. Тому пришлось думать уже не о завоевании чужого, а о защите своего собственного. Однако Сципион разгромил и Ганнибала. Причем в отличие от своего противника Сципион сумел извлечь реальную пользу из победы и принудил Карфаген к капитуляции.

В дальнейшем под руководством идейного последователя Сципиона Тита Квинкция было нанесено поражение Македонии, а сам Публий вместе со своим братом Луцием руководил победной кампанией против Сирийского царства. При этом Сципион строил отношения с побежденными странами таким образом, что все, с кем он воевал: испанцы, нумидийцы, сирийцы и даже карфагеняне – стали союзниками римлян. Когда Сципион впервые получил войско, римское государство со всех сторон теснимое врагом, сжалось чуть ли не до границ Лация, небольшой области вокруг Рима, а к моменту его ухода с политической арены неформальные границы Республики раздвинулись до пределов тогдашнего цивилизованного мира.

Однако, всегда побеждая, Сципион, тем не менее, оказался побежден. Соотечественники «отблагодарили» Сципиона за великие дела во имя Отечества судебным преследованием с намерением подвергнуть его изгнанию. Правда, и из этой ситуации Сципион вышел с честью. Политическим конкурентам не только не удалось вынести ему обвинительный приговор, но даже и по-настоящему привлечь его к суду. Всякий раз, когда его противники пытались организовать процесс, он легко склонял народ и судей на свою сторону, даже не удостаивая внимания предъявленные ему обвинения. Те не смогли добыть себе даже геростратовой славы, они так и не сумели оказаться в роли обвинителей Сципиона.

Тем не менее, Сципион окончил свои дни фактически в изгнании. Однако без Отечества римляне долго жить не могли, и Сципион умер в возрасте пятидесяти одного года.

Такова судьба Сципиона Старшего, судьба, наполненная самыми значительными событиями и ярчайшими победами, которые в итоге парадоксальным образом обернулись поражением.

Очевидно, что жизнеописание такого человека не может не стать романом. Однако загадки его судьбы не позволяют ограничиться лишь ее описанием, поэтому роман о Сципионе не может не быть исследованием.

Необходимо сказать, что с преждевременной смертью беды Сципиона не закончились. Он был слишком заметной личностью, чтобы человечество оставило в покое его прах.

Одолев всех врагов на поле боя, Сципион вдруг потерпел «поражение» от историка XIX века Теодора Моммзена, который объявил гением Ганнибала, а Сципиона «великодушно» удостоил чести являть собой достойный фон для гениальности вознесенного на пьедестал героя. И эта оценка жирным шрифтом отпечаталась в культуре главенствующей ныне цивилизации.

Удивительная метаморфоза! Выходит, Сципион «не угодил» не только поколению новых для него римлян, но и цивилизации, ставшей будто бы продолжением латинской? А ведь во многом благодаря ему европейская цивилизация зиждется на греко-римской культуре, а не на финикийско-африканской.

Путь к решению проблемы можно найти в сопоставлении жизни Сципиона с судьбою Римской республики, частью которой она являлась.

Благодаря победам Сципиона Римское государство укрепилось, выросло и разбогатело. За несколько десятков лет оно из рядового по своим масштабам полиса превратилось в сверхдержаву, охватившую весь тогдашний цивилизованный мир. Этот феномен поразил даже самих древних и стал объектом их изучения, как, например, в труде Полибия. Но плоды побед содержали в себе семена деградации, проросшие трагедией столетних раздоров и гражданских войн. Республика не смогла преодолеть кризис и погибла в конвульсиях жестокой междоусобицы. Получается, что Рим тоже рухнул под грузом собственных побед, как будто Сципион вскрыл бутыль с могучим джином, одержимым всесокрушающей страстью к разрушению.

Что же касается оценок, то нынешняя цивилизация восхищается не величием Римской республики, а её мумией в роскошной мраморной гробнице, называемой империей.

Не в этом ли сходстве судеб народа и его героя следует искать причины метаморфоз каждого из них? Между прочим, такая взаимосвязь осознавалась и самими представителями античной цивилизации. Грек Антисфен писал, что государства погибают, когда перестают отличать хороших граждан от дурных. А в таком случае роман о Сципионе не может не быть социальным.

Итак, социально-исторический роман «Сципион» рассказывает о великом полководце, политике и интересном человеке Публии Корнелии Сципионе Африканском Старшем, показывает социально-политический фон, на котором разворачивались события его жизни, охватывавший почти все Средиземноморье, выявляет социальные сдвиги в римском обществе, вызванные изменением статуса Рима, каковые являются общими для всех цивилизаций и обуславливают их расцвет и падение. Таким образом, книга дает материал для ответа на вопрос, кто победил в этой трагедии, кто в конце концов остался в выигрыше, а кто проиграл, и кем является тот всесокрушающий джин, откуда он возник и кому служит.

Пролог

Над Римом брезжило хмурое утро. Ночью шел дождь. Теперь он почти иссяк, но его остатки повисли в воздухе серой мглой. Стены храмов, колонны и статуи слезились влагой, словно источаемой камнями. Булыжники мостовой терялись во мраке, но от них тоже веяло сыростью. То там, то здесь слышался похожий на всхлипывания шелест ручейков, ищущих спуск с крыш или бегущих по водоотводным канавкам.

Сумрак форума шевелился и качался группами теней. То были люди, сходившиеся сюда еще с ночи. Они собирались на главную городскую площадь, словно в театр. Их ждало здесь представление. Сегодня был день суда над Публием Корнелием Сципионом Африканским!

Не замечая промозглой прохлады ранней утренней поры, зрители ругались и работали локтями, стараясь протиснуться в первые ряды. Однако переговаривались и даже ссорились они почему-то шепотом, будто боялись помешать актерам готовиться к выходу на сцену или опасались спугнуть муз. Народ все прибывал, ажиотаж нарастал. Тысячи пламенных взоров буравили дом Сципиона. Все ждали: сейчас медленно, неуверенно раскроется дверь, и на пороге понурым, униженным, молящим о пощаде появится тот, кого всегда видели только гордым, победоносным, щедро одаряющим милостями обездоленных, он предстанет перед бесчисленной толпою в рубище, тогда как прежде его видели только в сенаторской тоге, магистратской претексте, императорском плаще, в наряде триумфатора. Душераздирающий контраст! Эти люди чувствовали себя в роли очевидцев крушения Родосского Колосса.

Многие из присутствующих, поддавшись пропаганде, искренне считали Сципионов корнем всех зол, другие ненавидели их как нобилей вообще, для третьих любопытство было превыше доблести и пороков, и ради острых ощущений они могли аплодировать казни праведника и триумфу подлеца, четвертых томило постоянство, и эта категория плебса жаждала свержения кумиров из страсти к новизне, пятые находились здесь, так как полагали, что обязаны быть причастными к важнейшим делам государства. Но все эти разные люди, собравшись вместе, оказались спаянными единым инстинктом и объяты стадным психозом. Их соединяли самые элементарные связи, и на уровне этих простейших связей осуществлялось функционирование организма под названием толпа, тогда как глубинная человеческая основа отступила назад и укрылась в тайниках души. Тут были тысячи милых, доброжелательных людей, но составленная из них толпа являлась диким зверем, она упивалась своим могуществом и, грозно оскалившись, подстерегала жертву у ее жилища. Она чуяла беду и приходила в неистовство, как хищник от запаха крови.

Вот сейчас на пороге покажется Сципион…

Двадцать лет эти люди трепетали и заискивали перед ним, ловили его взгляд, надувались гордостью и сияли счастьем, если удостаивались его слова или хотя бы приветливого жеста, многих из них он водил в походы, бросал на штурм городов, выстраивал на поле боя, с ним они победоносно прошли полмира. Кто-то получил от него награды и богатство, кто-то – земельный участок, всем он вернул Родину и принес славу. Но зато теперь он очутился в их власти! Его авторитет казался незыблемым, как могущество Рима, в представлении плебса этот человек не просто превосходил всех прочих людей, но был близок к самим богам. И вдруг мир перевернулся, и величие Сципиона Африканского обратилось во прах! И столь грандиозное превращение осуществилось силой и волей толпы. Они, серые обыватели, которых считали неспособными к большим делам, без труда одолели творца самых значительных предприятий своего века, они одержали победу над победителем, достигли того, чего не сумели бесчисленные орды врагов. Так как же было плебсу не возгордиться собственной мощью и не возрадоваться своей беспримерной победе! Толпою владело упоенье хищника, вонзившего зубы в горло жертвы, она жаждала крови и ни о чем не размышляла.

Где-то за тучами взошло солнце, но в Риме его не видели, здесь по-прежнему было темно, словно в сумерках. Сверкающие все так же, как и час назад, глаза буравили дверь Сципионова дома.

Сейчас стукнут засовы, и на пороге появится Сципион.

Толпа ждала этого события, как девица – брачной ночи. Вся жизнь впавших в созерцательный транс людей сосредоточилась на вожделенном мгновении, каковое представлялось пределом желаний и концом света, переходом в иной мир, вознесением в Эдемский сад. Никто не желал знать, что будет потом, после того как дверь снова закроется, это казалось неинтересным и ненужным, ибо все свершится сейчас…

Стукнули засовы. Зрители оцепенели: они уже не соображали, происходит ли это наяву или только мерещится. Они так долго ждали… Тысячам воспаленных любопытством глаз предстал привратник, который деловито отер порог, а затем уверенно отстранил публику от входа. И снова пауза. Толпа готова была ринуться на штурм, да вот беда: полководец-то находится внутри.

Вышел Сципион. У стоящих поблизости вырвался ликующий возглас, как и всегда при виде этого человека, однако на них злобно зашикали сзади и тем самым заставили замолчать. Следом за привычным восхищением зрителей охватило разочарование: Публий Корнелий Сципион Африканский по случаю сырой погоды был закутан в длинный плащ, и они пока не смогли увидеть его в жалких лохмотьях, в одеянии смиренья и мольбы, которое предписывалось подсудимому римскими обычаями. Но днем-то они заставят его снять плащ и предстать пред ними униженным и покорным оборванцем.

Публий поздоровался за руку с друзьями, собравшимися у входа, дал слугам указания относительно клиентов и в сопровождении кучки родственников и ближайших товарищей, а также когорты клиентов неспешно двинулся в сторону Капитолия. Толпу он не удостоил даже беглым взглядом, и вообще вид его был слишком торжественен, настолько, что плебс пришел в смущение и оробел. На форуме стояла неестественная при таком скоплении людей тишина, народ не выражал ни любви, ни ненависти. Казалось, сама серость скорбящей природы пасмурного утра проникла в души людей, и они усомнились: действительно ли так радостно губить славу и гордость собственной Родины надругательством над лучшими представителями своей общины.

Впрочем, замешательство длилось недолго. Сказалась гигантская подрывная работа, проделанная определенными людьми, а также и другие пороки того времени. И едва плебс увидел ростры, сидящих чуть поодаль судей, претора в магистратской тоге и ликторов со связками прутьев – символом государственной власти, разом вернулись недавние страсти. Люди осознали, что все это происходит наяву, что сегодня в самом деле будет суд над Публием Сципионом Африканским и, значит, почтение к нему неуместно. Муть тяжких переживаний и разочарований последних лет снова наполнила души, а влитый в них яд пропаганды сцементировал это рыхлое недовольство в монолитную глыбу ненависти, которая опять с грохотом покатилась на Сципиона.

За неимением в то время просторного общественного здания, суд проходил на форуме. После традиционного ритуала, открывавшего подобные мероприятия, слово было предоставлено обвинителям. На ростры коршуном взлетел наиболее темпераментный из двух Квинтов Петилиев, который воинственно обозрел поле людских голов, будто высматривая добычу, и ринулся в дебри своей речи с решимостью низвергшегося с небес стервятника, а может быть, с отчаянностью ныряльщика за пурпуром, штурмующего смертоносные глубины.

Не располагая фактами против Сципиона, он прибег к намекам, не обладая возможностью воззвать к рассудку слушателей, старался возбудить их эмоции. Страшась сразу высказать несуразное обвинение, оратор решил предварительно подготовить аудиторию к тому, чтобы услышать самое худшее о подсудимом. Потому он сделал экскурс в биографию Сципиона, мало затрагивая общеизвестные события и обильно заполняя все пробелы чернотою своей фантазии.

«Но, даже несмотря на все эти безобразия и беспутства полководца, народ сумел победить всех врагов! – с экспрессией экстатичных восточных жрецов вещал Петилий. – Но более нам недопустимо терпеть на себе ярмо подобных нобилей, паразитирующих на наших доблестях!»

У Петилия захватило дух от собственной смелости. В этот момент он мнил себя Радамантом, возникшим из мглы подземелья, чтобы свершить суд над пороком в его земном обличье. Ему мерещилось, будто его рука сжимает меч Ганнибала, и он жаждал вонзить оброненное Пунийцем оружие в спину ненавистному Сципиону, который в тот момент и в самом деле повернулся к нему спиной, отвечая на вопрос кого-то из друзей. Велик был сейчас боевой дух Петилия, и потому он разом выпалил обвинение подсудимому. Правда, объявив Сципиона государственным преступником, он невольно замолк и втянул голову в плечи, ожидая, что с вершины Капитолия грянет разящая молния Юпитера, но, пережив несколько ужасных мгновений, приободрился пуще прежнего и приступил к обоснованию высказанного обвинения. Суть его паутинообразных рассуждений сводилась к бесчисленным замечаниям относительно того, что Сципион подозрительно успешно управился с делами провинции, что все у него получилось подозрительно легко и быстро. В завершение Петилий потребовал назначить Сципиону штраф, выражавшийся многозначной цифрой. В таком противоречии между обвинением, квалифицировавшимся как измена Родине, за которую полагались смертная казнь или изгнание, и мерой наказания, состоящей в уплате денежной пени, просматривался пропагандистский характер всей акции и угадывался дух фальсификации, но народ понял это гораздо позже, а в тот момент было не до раздумий и анализа, поскольку требовалось кричать и размахивать руками.

При всей беспринципности Петилия и его жажде добиться славы любой ценой, обвинительная речь далась ему нелегко. За час, проведенный на рострах, он словно совершил кругосветное путешествие и стократ претерпел злоключения Одиссея. Несмотря на молодость, Петилий помнил Пуническую войну, и вместе с мочою грязных пеленок кожу его пропитал страх пред Ганнибалом, а фигура Сципиона представлялась ему и вовсе мифической. Он и сейчас трепетал, как сухой лист на осеннем ветру, при упоминании об Африке, означающей для него Плутоново царство, которым его пугали в детских сказках, потому каждый раз, называя своего врага, он невольно заикался, доходя до его почетного имени, и никак не мог вымолвить слово «Африканский». Лишь звание народного трибуна, окрыляющее даже пресмыкающихся, да напор молодости, не отягощенной мудростью жизненного опыта, позволили ему кое-как довершить речь и слезть с трибуны без помощи передних конечностей.

Однако, оказавшись в кругу своих вдохновителей, ощутив запах пота, исходящий от их крепких плебейских тел, он пришел в себя, осознал грандиозность свершенного подвига и безмерно возгордился. Прочтя его настроение по пылающему восторгом и азартом лицу, кто-то из друзей Сципиона достаточно громко бросил в его сторону:

«Поджечь Рим – дело, конечно, более достопамятное, чем храм Дианы в Эфесе, да только у нашего оратора явно запала маловато».

Разгоряченный словесной дракой, Петилий тут же хотел ввязаться в кулачную, но тут Сципион Африканский вышел на передний план в прямом и переносном смысле слова и начал неспешно подниматься на ростры. Он восходил на трибуну походкой императора, намеревающегося вершить суд, и оттого плебс почувствовал себя проштрафившимся легионом. Все стихли и как бы по волшебству замерли в тех позах, в которых их застало завораживающее предчувствие кары. Застыли зачарованные драматизмом момента и оба Петилия.

Этого мгновения хватило для того, чтобы вечность поставила незримый заслон, разрубивший время на прошлое и будущее. Только что произошедшее, как и предшествовавшее ему, уже не имело значения, ибо все определял наступающий миг. Сейчас истерзанный страстями народ в равной мере был готов, ринувшись на ростры, задушить Сципиона и, бросившись ему в ноги, молить его о прощении.

Сципион основательно устраивался на рострах. Приготовившись говорить, он еще продлил паузу и внимательно обозрел толпу.

Народ по-прежнему пребывал в замешательстве. Первое оцепенение, вызванное явлением принцепса, прошло, но люди недоумевали: глядя на претора, судей, обвинителей, писцов и прочих клерков, они видели суд, но, смотря на Сципиона, не видели подсудимого. Он был органически величав, как всегда, но при этом еще светился каким-то грустным торжеством. У них возникло впечатление, что они присутствуют при неком грандиозном погребальном обряде, однако им не дано было понять, кого хоронят в этот пасмурный день и с чем расстаются.

Наконец Сципион заговорил. Его голос зазвучал неожиданно мягко для такой суровой обстановки. «Приветствую вас, квириты, – сказал первый человек государства, – сегодня для меня особый день».

Народ оцепенел от нового предчувствия. Всем было ясно, что день суда, конечно же, особый для любого подсудимого, но Сципион произнес эти слова загадочным тоном, свидетельствующим о том, что он знает обо всем происходящем гораздо больше, чем плебс, судьи и обвинители вместе взятые. Толпа была заинтригована духом тайны, овеявшим форум, но не удивилась: она привыкла, что Сципион, подобно Юпитеру, обо всем всегда осведомлен лучше простых смертных.

Так Сципион первой же фразой восстановил дистанцию с плебсом, повергнув его к подножию пьедестала своей славы.

Он продолжал: «И раз уж я стою пред вами в этот день, то скажу вам несколько слов о себе, ибо лицо Рима за последнее десятилетие изменилось, и многие из присутствующих здесь меня не знают, а другие и знают, да прикидываются, будто забыли».

Жизнь Сципиона была богаче событиями, чем история иных государств, и ему едва хватило двух часов, чтобы бегло напомнить народу о своих делах. Он закончил рассказ описанием величайшего сражения эпохи, определившего пути развития Европейской цивилизации на многие столетия.

«И произошла эта битва, в которой Рим победил Карфаген, а я – Ганнибала, – говорил он, – ровно день в день пятнадцать лет назад! Вот такая сегодня знаменательная дата! Вот такой сегодня особенный день!»

При этих словах Сципион одним движением сбросил с плеч серый плащ и предстал изумленной толпе в пурпурном облачении триумфатора. Увлеченные повестью о подвигах Сципиона, слившихся воедино с подвигами всего народа римского, люди не заметили, как постепенно над их головами таяли тучи, и прояснялось небо. Зато теперь они увидели сразу десяток ослепительных солнц, брызнувших на них праздничным сияньем с золотых узоров триумфального плаща Сципиона. Восхищенным людям показалось, будто именно Сципион Африканский своим преображеньем зажег солнце, и они не удивились этому, ведь им и раньше было известно, что перед этим человеком, которого они имеют возможность числить в согражданах, расступается море и по его воле разводит свои костры Вулкан.

В этот момент многие римляне вновь ощутили себя участниками триумфа во славу победы в самой драматичной и тяжелой войне античности, но мало кто из них помнил тот день, когда она началась.