Текст книги "Сципион. Социально-исторический роман. Том 1"

Автор книги: Юрий Тубольцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 63 страниц)

18

Узнав о бегстве Газдрубала из Испании, Сципион не стал более терять время и, оставив Силана с третью войска для разбирательства с последними пунийскими отрядами, с остальными силами двинулся в Тарракон. Путь его оказался долгим, поскольку он посетил вождей почти всех могущественных народов Испании, дабы воздать им должное за их участие в ныне законченной войне. Некоторых он поощрял, награждал, других слегка журил, третьих мирил с соседями, улаживал их ссоры, от четвертых выслушивал жалобы на своих легатов и в возникавших конфликтах старался, по возможности, поступать справедливо. Все эти дела заняли более двух месяцев.

Почти одновременно со Сципионом в Тарракон прибыл Юний Силан, закончивший дела в дальней Испании. Остатки пунийского войска частью сдались пропретору, частью рассеялись по округе; вражеская армия прекратила свое существование. Но в вопросе о карфагенянах в Испании все давно уже было ясно, и в докладе Силана Публия больше заинтересовало сообщение о переговорах с Масиниссой. Масинисса тайно встретился с легатом и, дружелюбно им принятый, поклялся стать верным союзником Рима. Заключенный ими договор было решено держать в секрете до высадки римлян в Африке, так как в противном случае карфагеняне могли уничтожить его государство, пока оно не готово к войне. После свидания с пропретором Масинисса отправился на родину якобы для вербовки новых наемников в пунийское войско, а на самом деле, чтобы заложить основы для переориентации своего будущего царства.

После того, как Силан принес весть о ликвидации последних пунийских отрядов, Публий снарядил в Италию Луция Сципиона с сообщением об окончательной победе над врагом и о завершении войны во вверенной ему провинции. Из наиболее знатных пленных Луцию был сформирован внушительный эскорт, призванный визуально подтвердить то, что произнесут его уста.

К сенату у Сципиона в этот раз была только одна просьба: поскорее прислать преемника. Он желал успеть в Рим к моменту проведения выборов, чтобы, получив магистратуру, уже в следующем году приступить к выполнению своей главной задачи. Завоевав Испанию, Публий лишил Карфаген мощной базы, поставлявшей ему средства для войны. Он, как Геркулес в поединке с Антеем, оторвал титана от питавшей его земли и теперь оставалось только задушить обессиленного врага. Война в Испании уже представлялась далеким прошлым, его душа неудержимо стремилась к новым берегам. Он с ужасом думал о проведенных здесь пяти годах – огромном времени, в течение которого ему почти не удалось приблизиться к цели. Как мала и ничтожна казалась сейчас эта гигантская покоренная им страна! Сколь тесна она была для воплощенья его замыслов! Вся предыдущая деятельность имела для него значение лишь постольку, поскольку приближала его к этому дню. До сих пор он лишь корчевал пни и расчищал поле, и только теперь настало время приступать к пахоте и посеву. Как долог еще путь к победе над могучим соперником Рима, и как нестерпимо пребывать в бездействии!

Впрочем, у Сципиона еще оставалось одно небольшое дело в Испании. Намереваясь воевать в Африке, Публий уже сейчас готовил себе плацдарм на этой чуждой и зловещей для италийцев земле. Он заручился поддержкой Масиниссы и недавно послал Гая Лелия в Сигу – столицу другого нумидийского царства, к Сифаксу. С этим царем были заочные контакты у его отца, но с гибелью старшего Корнелия Сифакс вновь вернулся под власть Карфагена. Необходимо было дождаться возвращения Лелия, и в случае отказа царя от союза предпринять какие-либо иные меры. Желал он также закрепить и отношения с Масиниссой, встретившись с ним лично.

Лелия не пришлось ждать долго. Он знал, сколь не терпится Сципиону покончить с делами в провинции, и торопился, как мог. В целом ответ Сифакса был положительным, ибо отзвуки громких побед римлян последних лет достигли и ливийских берегов. Царь с удовольствием принял от Лелия подарки и заявил, что рад дружбе с римлянами, но, видя перед собою то центуриона, то легата и ни разу не встретившись с лицом, облеченным государственной властью, он не может судить, сколь серьезно относится к нему Рим, а потому желает, чтобы в Сигу прибыл сам Сципион. В ответ Лелий стал говорить о множестве забот у проконсула, намекая на целесообразность визита самого Сифакса в Испанию, но царь был слишком горд, чтобы согласиться на такую поездку, кроме всего прочего, весьма красноречивую для карфагенян, но и достаточно умен, чтобы не разгневаться за подобное предложение; он сделал вид, будто не заметил намека, и еще раз заверил Лелия в готовности принять у себя Сципиона, обеспечив ему полную безопасность, и непосредственно с ним заключить союзный договор.

Выслушав эту информацию, Публий выпятил нижнюю губу и задумался. Он позволял себе неэстетичную мимику только в одиночестве или наедине с Лелием, в присутствии же других людей тщательно следил за своими манерами и жестами, как оратор на рострах. Помолчав некоторое время, Сципион принялся расспрашивать Лелия о личности нумидийского царя. Поскольку характер наблюдательности Гая соответствовал интересам Публия, он смог получить ответы на большинство своих вопросов. Несколько успокоившись после этого, Сципион повел разговор о нумидийцах вообще, их нравах, темпераменте, ценностных приоритетах: тяготении к славе или богатству. Попутно он выведывал у Лелия о настроениях населения в Сиге по отношению к римлянам, пунийцам, соседним государствам и наконец к собственному царю. Публий не обошел вниманием даже географических и топографических особенностей столицы Сифакса. Лелий стилем нарисовал на земле план города, указал гавань, дворец и попытался припомнить расположение комнат в нем. Дальше разговор пошел об этикете и обычаях при дворе царя и о многих других подробностях, замеченных Лелием во время его визита в Нумидию.

На следующий день Сципион стал готовиться к путешествию. Когда Публий получил назначение в Испанию, подразумевалось, что он не будет покидать свою провинцию, впрочем, это больше относилось к войскам, однако прямо никакие запреты на передвижения проконсула сенат не накладывал. Публий оставил ближнюю часть провинции, в районе Ибера, попечению Луция Марция, а в Новый Карфаген отправил Юния Силана с двумя легионами. Сам он, взяв с собою Гая Лелия и Корнелия Кавдина, дошел с Силаном до Нового Карфагена и оттуда на двух квинкверемах с сотней легионеров отплыл к ливийским берегам.

Царство Сифакса располагалось напротив Нового Карфагена, со стороны Океана оно граничило с Мавританией, а с другой – с государством Галы. Земли его были весьма плодородны и густо заселены. Как ввиду удобств местоположения, так и из-за своих ресурсов эта страна была необходима Сципиону в качестве союзника. Поэтому риск имел оправдание. Да и вообще Публий не мог проводить целые месяцы в бездействии, почивая на лаврах в ожидании вестей из Италии, в то время, когда родную землю попирает Ганнибал.

Погода благоприятствовала путешествию. Спокойное море радовало душу необъятным простором и блеском гладких волн. Тишина нарушалась только мерным плеском весел. Публию казалось, что суда движутся слишком медленно, он взывал к богам с мольбою ускорить плаванье и те, будто слыша его, подгоняли корабли попутным ветерком. У него были причины торопиться. Не подлежало сомнению желание пунийцев, потерявших Испанию, возможно прочнее укрепиться в Африке. Следовало опередить их в вербовке союзников.

К концу второго дня плавания римляне приблизились к берегу Африки. Сципион жадно всматривался в лежащую перед ним землю, к которой столь часто устремлялась его мысль. Открывающийся взору пейзаж почти не отличался от вида италийского или испанского побережий: та же благоухающая растительностью равнина у моря и бледная полоса невысоких гор вдали, только солнце казалось здесь более желтым. Однако нечто неуловимое сознанием подсказывало, что это чужой край. Лица римлян посуровели. Они находились у самого логова врага. В памяти всплыла трагедия Атилия Регула, вспомнилось вообще все зло, обрушившееся на Италию из этой страны.

Публий почувствовал необходимость взбодрить своих людей и громко воскликнул: «Светом и солнцем встречает нас Африка! Тут, наверное, никогда не бывает туч!» Нехитрые слова проконсула отвлекли солдат от мрачных воспоминаний и обратили их внимание к созерцанию красот природы.

Но, хотя небеса и были безоблачны, грозовая туча поджидала римлян у входа в гавань. На квинкверемах уже намеревались убрать паруса, чтобы облегчить управление судами вблизи берега, как вдруг кто-то заметил подозрительное темное пятно перед белевшим на пологом склоне городом. Через некоторое время, когда расстояние сократилось, пятно разделилось на отдельные силуэты, и стало ясно, что на рейде стоят несколько кораблей, причем, несомненно, боевых. Нумидийцы не располагали военным флотом; египтян, греков или азиатов сюда не допустили бы карфагеняне, следовательно, эти суда могли принадлежать только пунийцам.

На мгновение Публий растерялся. Отступление не соответствовало его характеру. Каково-то будет впечатление от его первого визита в Африку, если он, едва завидев берег, пустится в бегство! Да и вряд ли удастся теперь уйти от преследования, поскольку гребцы были утомлены, так как, не предполагая длительного пути, из них уже успели выжать все силы. Он посмотрел на Лелия. Тот закусил губу.

– Что может здесь делать их флот? – спросил Лелий в ответ на вопросительный взгляд Сципиона.

– Правильно! – воскликнул Публий. – Это не флот, это посольство. Если мы успеем высадиться на берег, наши шансы будут равны, и все решит Сифакс. Верим Сифаксу?

– Ничего другого не остается, – пожав плечами, сказал Лелий и почему-то улыбнулся.

– Итак, верим богам, себе и Сифаксу! – задорно крикнул Сципион и дал команду оставить раскрытыми паруса и налечь на весла.

Скоро на палубах стоящих на рейде кораблей стали различаться фигуры людей, которые столпились у бортов, чтобы рассмотреть прибывающих незнакомцев. Снаряжение судов не оставляло уже никаких сомнений в их принадлежности карфагенянам. Пунийцы тоже разобрались в том, кого они видят, и поспешно дали залп из метательных машин. Расстояние, разделявшее противников, было достаточно велико, и снаряды бессильно упали в воду, не причинив римлянам вреда, лишь только выказав ненависть к ним неприятеля. Публий приказал не отвечать на выстрелы. Между тем на вражеских триремах возникла суета: матросы поднимали якоря, гребцы занимали свои места, воины готовили оружие. Но усилия пунийцев оказались напрасными. Резко усилился ветер, и римские квинкверемы словно на крыльях влетели в гавань. Карфагеняне не успели атаковать их в открытом море, но могли еще попытаться нанести им некоторый урон сейчас, когда суда сблизились, поскольку имели численное превосходство, располагая семью кораблями против двух римских. Однако они не рискнули затевать сражение в гавани чужого города, рассчитывая, может быть, что враг и без того теперь в их власти.

Причалив к пирсу, римляне поспешно убрали снасти, втянули и сложили внутри весла. Сципион оставил на квинкверемах всех моряков и в сопровождении ста прибывших с ним легионеров, Лелия, Кавдина и своего универсального переводчика направился в город.

Тем временем карфагеняне, воспользовавшись знанием местности, продвинулись на кораблях в глубь гавани и, высадившись на берег позднее, все же обогнали римлян на пути к царскому дворцу, поскольку тем пришлось сделать большой крюк, огибая залив. Пунийцы остановились и хмуро ожидали приближения римлян. К этому моменту в порту собралась толпа африканцев, с любопытством глазевших на чужеземцев.

Публий строго наказал своим солдатам не вступать в схватку, ни в коем случае не поддаваться на провокации и целиком положиться на него: он знает, что делает, потому все будет хорошо.

Римляне почти поравнялись с пунийским, гораздо более многочисленным десантом. При этом карфагенские корабли все еще продолжали причаливать к пирсам по всей гавани и высаживать новые кучки солдат и прочего люда. По свите, окружающей пунийского предводителя, Сципион понял, что перед ним сам Газдрубал с остатками своего войска, бежавший из Испании.

Приготовившиеся к схватке карфагеняне с удивлением обнаружили, что римляне приближаются с мечами в ножнах, бесполезно болтающимися на правом боку, со щитами, висящими за спиною в специальных чехлах. Пунийцев сбило с толку такое, с виду миролюбивое поведение Сципионовых солдат, и, упустив первый момент, позднее они уже не отважились напасть на римлян, чувствующих себя как бы в полной безопасности среди все более сгущающихся толп нумидийцев.

Вперед из рядов карфагенян вышел Газдрубал, Сципион узнал его по фигуре и одеянию, знакомым ему со времени их противоборства в последнюю испанскую кампанию, и по величавой осанке, выдающей человека, главенствующего над окружением. Однако столь близко, а между ними было шагов двадцать, он видел его впервые. Публий с невинным и как бы даже приветливым любопытством посмотрел на своего врага и продолжал спокойно идти своей дорогой. Едва он оставил позади Газдрубала, как лицо его, утратив выражение беззаботной легкости, отразило мучительное напряжение. Но такое состояние длилось только несколько мгновений; миновав один вражеский редут, он уже раздумывал, как штурмовать следующий.

«Ничего особенного, я так и предполагал, – тихо пробормотал Публий, обращаясь к самому себе, – весьма неправильные черты, впрочем, не без некоторой приятности, волевого, но не выражающего глубины лица. Я одолел его в Испании, справлюсь с ним и здесь».

Газдрубал понимал, что, превосходя силами римлян, он все же существенно уступает нумидийцам, и если те в схватке примут сторону римлян, то ему несдобровать. А по уверенности, с которой ступал по этой земле Сципион, можно было полагать, что прибыл он сюда по приглашению Сифакса. Боясь самоуправством в чужом городе оскорбить нумидийцев, Газдрубал решил отказаться от применения оружия и погубить Сципиона иным путем. Он отобрал себе две сотни сопровождающих и последовал за римлянами.

Обе процессии двигались в глубь города и, стараясь шествовать чинно, с достоинством, тем не менее, постоянно суетились, торопясь обогнать друг друга. Нумидийцы – проводники и тех, и других – обменялись несколькими словами, и Сципион узнал, что Газдрубал так же, как и он, направляется в гости к Сифаксу. Публий был раздосадован, поскольку не успел опередить Газдрубала хотя бы на сутки, но в то же время мог и порадоваться, что не опоздал, иначе все могло бы закончиться еще в гавани, где пунийцы на его счастье излишне задержались в ожидании торжественной встречи со стороны хозяев. Он уже убедился в непостоянстве варваров и не очень рассчитывал на уверения в дружбе и гарантии безопасности, данные Сифаксом. Было ясно, что сейчас предстоит схватка сразу и за приобретение союзника, и за жизнь.

Делегации, одновременно подойдя к громоздкому зданию царского дворца, сообщили слугам о своих намерениях. Рабы доложили о них Сифаксу. Вскоре любезные придворные появились у ворот и, извинившись перед Сципионом, пригласили Газдрубала.

Публий кусал губы, но успокаивал сопровождающих, говоря, что им предстоит всего лишь очередная схватка с Газдрубалом, которого они уже не раз били, и призывал их следовать за своим императором столь же уверенно, как и в других сражениях.

Сципиону, проконсулу Римской республики, победителю Испании, пришлось долго стоять на пороге дворца африканского царька под жестоким, хотя и вечерним солнцем. Однако он подавил гнев и вновь надел маску приветливости, как бы не усматривая в происходящем оскорбления себе.

Наконец придворные вышли к Сципиону и хмуро велели ему идти за ними. Публию дозволили взять с собою трех человек. Он сделал знак следовать с ним Лелию, Кавдину и переводчику Сильвану, а оставшихся легионеров вверил попечению центуриона, приказав ему ничего не предпринимать самостоятельно, какими бы слухами ни пытались смутить его спокойствие. Они вчетвером сдали мечи нумидийцам и пошли по высоким коридорам, отличающим местную архитектуру от римской и греческой.

Войдя в тронный зал, Сципион увидел в центре пестрой, как африканские птицы, свиты красивого статного человека лет тридцати семи с яркими, выразительными чертами лица. Здесь же находился Газдрубал со своим окружением, также весьма многоцветным, поскольку карфагеняне, являясь народом путешественников, привыкшим к многообразию мира, были менее консервативны в одежде, чем римляне. Под сводом сумрачного помпезного зала царил тревожный дух недоброжелательства.

Газдрубал первым нарушил молчание и сказал:

– Вот, о могущественный царь, тот, кто уничтожил твоих солдат в Иберии и лишил нас с тобою этой богатейшей и обширнейшей земли.

Сципион любезно кивнул царю и даже Газдрубалу и приятно произнес:

– Вот, о могущественный друг, перед тобою Сципион, проконсул Римской республики, освободитель Испании, тот, кто позволил твоим солдатам избежать гибели в иберийских ущельях за чуждые им интересы и вернуться на родину.

Сифакс, пораженный молодостью, благородной внешностью и уверенностью Сципиона, несколько смутился и решил не торопиться с принятием крутых мер.

– Почему ты так смело назвал меня другом? – спросил он, не столько в ожидании непосредственного ответа, сколько для того, чтобы отдалить момент принятия решения об участи своих гостей и заодно прощупать ум римлянина.

– Ты объявил себя таковым моему посланцу и взамен получил уверенья в нашей дружбе, – спокойно, с достоинством сказал Сципион, – мы же, однажды кого-то назвав другом, не изменяем своему выбору. Увидев тебя, я понял, что таковы и твои принципы, ибо в человеке столь возвышенного облика не может таиться коварный дух.

Последней фразой Публий не только польстил чувствительному самолюбию варвара, но, в первую очередь, намеренно привлек его внимание к роли внешности человека в определении черт характера, этим словно бы призывая Сифакса в ответ довериться обаянию самого Сципиона. Удивление нумидийца росло с каждым мгновением. Он произнес нечто несущественное только для того, чтобы побыстрее передать слово римлянину, и весь превратился в зрение и слух, изучая своего оппонента. Публий же, наоборот, старался не молчать и использовал всякую паузу для воздействия на африканца. Как полководец, застигнутый с войском на невыгодной позиции, он мог искать победы только в активных действиях. Сципион аккуратно напомнил царю о его приглашении посетить Сигу, о даваемых гарантиях безопасности и о славе нумидийского гостеприимства. Сифакс ощутил потребность не опускаться ниже образа, созданного под его именем чужеземцем. Он смягчил тон и, пытаясь загладить суровость приема, извинился перед римлянином за то, что заставил его слишком долго стоять перед воротами дворца, оправдываясь при этом невозможностью беседовать сразу с двумя прославленными людьми, представителями величайших народов мира, пребывающих, однако, не в лучших взаимоотношениях.

– Кто-то должен был ждать, – не очень ловко, но с самодовольной улыбкой закончил свою речь Сифакс и, вдруг вспомнив требование этикета, представил Публию Газдрубала. Весь разговор, начатый пунийцем на своем родном языке, так и продолжался по-финикийски при посредстве переводчиков.

Сципион, поприветствовав карфагенянина, ответил Сифаксу, что не видит ничего недостойного в его поведении, и, мгновение спустя, добавил:

– Все верно, Газдрубал должен был войти первым: дело Карфагена всегда начинать, а дело Рима – заканчивать.

– Как это? – снова удивился царь, только что считавший, будто сумел овладеть ситуацией.

– Ну, например, карфагеняне развязали войну против Италии, мы же ее закончим.

Сифакс очень внимательно посмотрел на Сципиона. Он не сразу нашел возражение на такое неожиданное заявление и заговорил о том, что его более всего волновало.

– Но Газдрубал рассказывал мне, как ты с особым остервенением убивал нумидийцев, истреблял даже пленных, считая нас дикарями, народом низшей категории…

– Что еще он мог сказать, желая уничтожить меня твоими руками, после того как не сумел это сделать в честном бою?

– Что мог сказать? – вдруг распалившись, почти крикнул царь. – А то, что Рим ведет захватническую войну. Захватил Сицилию и Испанию, издавна принадлежавшие Карфагену, а теперь рвется проглотить и Африку! Ты ввел меня в заблуждение, римлянин, своим посольством, дарами и сладкими обещаниями! Но, хвала богам, Газдрубал прибыл вовремя и сегодня раскрыл мне глаза!

Сципион понял, что варвар настроен решительно, Газдрубал постарался на славу, и теперь рациональными доводами преодолеть его предубежденье будет сложно. Однако Публий уже выиграл время, враг не смог уничтожить его с первого наскока, и сейчас, выпустив резерв из засады, он оттеснит его ряды. Под воздействием некоего загадочного импульса Сципион внезапно отважился на эффектный, но очень рискованный шаг.

– Я вижу, что ты, царь, привык во всем верить карфагенянам, но чего ты достиг, следуя за ними? – спокойно заговорил Сципион. – Ко мне же ты относишься враждебно. Потому, если я стану уверять тебя в чистоте своих замыслов и чувств по отношению к тебе и твоему народу, в честности деяний римлян, в справедливом ведении нами войны, ты по методу Улисса залепишь уши воском, чтобы не услышать меня, воском недоверия. А не желаешь ли ты, царь, в таком случае послушать богов? Давай-ка, узнаем их волю. Быть может, им удастся убедить тебя?

– О чем ты говоришь, римлянин?

– Мы никогда не затеваем важного дела, не испросив мнения богов, и вступаем в войну или в сраженье только тогда, когда боги заявят нам о своем согласии. Уже одно это доказывает, что все наши действия угодны небу, а значит, справедливы. Но я не буду сейчас говорить об ауспициях или гадании по внутренностям животных, со мною нет авгуров и гаруспиков, да и ты можешь сказать, что не понимаешь ответа богов, предъявленного в наших обрядах. А потому я предлагаю просто бросить жребий, это легкий и всем доступный способ для выяснения воли богов.

– Ну что же… Вот у меня в соседней комнате на столе кости… – неуверенно произнес озадаченный Сифакс.

– Я согласен. Газдрубал, трижды метнем кости, и трижды победа будет за мною, – с улыбкой бодро сказал Публий.

Пуниец нерешительно приблизился к Сципиону. Царь, несколько поколебавшись, со свитой направился в другое помещение. Туда же последовали и соперники. Оказавшись в просторном зале с длинным столом посередине и ложами вокруг, видимо, предназначенном для пиршеств, они подошли к небольшому столику, сделанному из единого куска экзотического африканского дерева и покрытому цветной мозаикой, который был расположен почти в самом углу. Рабы подали кости. Сципион взял их, как бы взвесил на руке и передал Газдрубалу, сказав с иронией:

– Карфагеняне всегда начинают…

Газдрубал нервно встряхнул золотой стаканчик и метнул фишки. Его бросок был весьма посредственным. Рабы снова упаковали стаканчик и подали его Публию. Сципион быстро, не задумываясь, бросил кости и получил «Венеру». Все присутствующие вздрогнули. Лбы у Лентула и Лелия покрылись потом. Публий остался невозмутим, будто ничего иного от судьбы не ждал. Это произвело на окружающих большее впечатление, чем сам бросок. Вторая попытка дала очень хороший результат Газдрубалу, но и у Сципиона кости легли должным образом. Сифакс, захваченный процедурой, поскольку, как всякий варвар, быстро поддавался суевериям и смене настроений под влиянием мелочей, сам склонился над столом и, сбиваясь, несколько раз пересчитал очки. Оказалось, что у Сципиона на одно очко больше. Все тяжело выдохнули. Во время третьего броска разволновавшийся Газдрубал задел локтем угол стола и уронил две фишки на пол, поэтому Публию не составило труда одержать верх и на этот раз.

Сифакс был восхищен. Сципион проявлял прежнее спокойствие. А Газдрубал нервно воскликнул:

– Давай еще!

Сципион даже не обернулся на его слова, понятные и без перевода. Царь внушительно напомнил пунийцу об условиях договора.

– Кидаем еще трижды, и во всех трех случаях я побеждаю! – в отчаянии взмолился Газдрубал, но его никто не слушал.

– Какого рода чуда я был свидетелем? – обратился Сифакс к Сципиону. – Происшедшее можно было бы объяснить простым везением, вполне доступным для смертных, если бы не твоя уверенность в успехе, молодой человек. Как ты решился на такое испытанье?

Публий, усмехнувшись, ответил:

– Я уже говорил вам, что мы ничего не предпринимаем, не сверившись предварительно с волей богов. Отправляясь к тебе, царь, по твоему приглашению, я, как у нас заведено, принес жертвы богам, и гаруспик сообщил мне, каковым образом они восприняты в небесной синеве. Гаруспик дал добрый ответ, и согласно велению неба, я двинулся сюда. Узнав один раз мненье богов относительно этого мероприятия, я не сомневался, что они и повторно подтвердят свою волю, ведь небесные владыки не меняют однажды принятых решений, как, я думаю, и властители земли…

– Да-а-а, у меня сегодня очень интересные гости, – заметил Сифакс, – и скажу, что пока я, как хозяин, вас не достоин, но постараюсь исправиться и оказать вам соответствующий прием. Приглашаю вас принять участие в пире! И прошу тебя, Газдрубал, ты больше не мути тут воду, под своим кровом гостей в обиду я не дам.

– Так, скорее из-под крова! – буркнул Газдрубал и нехотя двинулся вслед за царем и Сципионом.

Они вновь прошли под арками высоких проходов и стали подниматься по широким ступеням из знаменитого желтого нумидийского мрамора. Процессия растянулась и, воспользовавшись тем, что царь оказался впереди гостей, Корнелий Кавдин, все еще бледный от пережитого волнения, тихонько спросил Публия, почему он столь уверенно вступил в безумную авантюру с игрою в кости.

– Ведь «жребий – сын случая», как сказал Еврипид, – сослался он на авторитет.

– Я верил в свою судьбу, – коротко ответил Сципион.

– А если бы она тебя подвела?

– Если судьба может оказаться мне неверной, то не испытай я ее в этот раз, она изменила бы мне в следующий. Велика ли разница: на несколько дней раньше или позже.

Публий говорил равнодушным и даже будничным тоном, и Кавдин не мог понять, шутит проконсул или нет.

– Ну а если серьезно? – с прежней тревогой в голосе спросил он.

– Если серьезно, то надо думать о том, что будет дальше.

Публий велел товарищу прекратить шептаться, чтобы не нарушать приличия перед хозяином. Желая рассеять возможные подозрения Сифакса относительно своих переговоров с Кавдином, он сообщил ему о восторге своих товарищей великолепием царского дворца, создав у того мнение, будто об этих камнях да рюшечках и велась беседа с легатом.

Тем временем они преодолели длинную лестницу и оказались в зале, похожем на тот, где произошла предыдущая сцена, но более роскошном и просторном, высокий штучный свод которого подпирали четыре ряда дорийских колонн. Царь подвел гостей к столу, обставленному каменными ложами, застланными мягкими покрывалами, и предложил им располагаться. Сципиона и Газдрубала он упросил занять места рядом, а сам возлег напротив, чтобы было удобнее за ними наблюдать. Он не мог скрыть гордости от того, что принимает выдающихся представителей великих народов, которые с риском для жизни ищут его дружбы. Несомненно, сегодняшний день – самый славный в его жизни.

Ухоженные, опрятно одетые в нечто полугреческое рабы быстро заполнили все помещение и, как муравьи, засновали вокруг стола, на котором очень скоро выстроились правильными рядами легионы роскошных яств, готовых сразиться с аппетитом гостей.

Как подобает хозяину, Сифакс первым поднял кубок, первым его осушил столь лихим, несмотря на величавую грацию, движением, что Публий определил в нем чувственную натуру, жадную до наслаждений, и первым же начал беседу. Разговор по-прежнему шел на пунийском языке, хорошо знакомом как Сифаксу, так и Сильвану.

– Публий Корнелий, ты поведал нам о любопытных обычаях твоего народа, который я слишком мало знаю. Продолжи рассказ. Как ты говорил, вы не принимаете ни одного важного решения, не узнав волю богов, и все делаете с их согласия. Но почему же тогда и у вас случаются поражения? Или Ганнибал не давал вам времени для жертвоприношений?

– Ты почти угадал, благородный царь. В Риме правит сенат, но лишь выражая волю народа. Последнее слово всегда за собранием всех граждан. При решающих достоинствах в таком управлении есть и недостатки. Народ многолик, и встречаются люди, которые возбуждают нелучшую часть толпы, играют на слабостях плебса ложью и лестью и тем самым создают себе политический вес, положенье, добиваются власти. Особенно это явление распространилось с той поры, когда к высшим магистратурам получили доступ плебеи. Такие люди, став консулами и преторами, воспринимают власть как способ добиться преимуществ лично для себя, а не как возможность мудрым правленьем принести пользу Отечеству, в отличие от тех, кто рожден для магистратур. Потому они легко попирают законы и обычаи предков.

– Ты прав, царь, – еще раз подтвердил Публий, – и вот тебе пример: Фламиний, чрезмерно торопившийся к славе, пренебрег обязательными жертвоприношениями перед выступлением в поход, не внял предостережениям богов, явленным ему в грозных знамениях, за что был наказан позором и смертью у Тразименского озера и гибелью войска покарал народ за неразумный выбор. Таков же, только еще более ничтожный как личность, был Теренций. А бывает и так, что человек, долгое время исполнявший высшие должности, привыкает к власти, для него все становится обыденным и как бы личным, он забывает свою ответственность за весь народ. Подобное случилось с Аппием Клавдием, сыном знаменитого Клавдия Цека. Перед морским сражением в прошлую войну с Карфагеном он велел выкинуть в море священных кур, которые, отказавшись брать корм, дали знать о неблагоприятном моменте для начала битвы, и при этом цинично заявил: «Пусть пьют, если не хотят есть». Плачевным результатом неуместной, богохульной шутки стала гибель почти всего флота.

Тут в разговор вмешался Газдрубал, к этому времени несколько пришедший в себя после ошеломляющей первоначальной атаки Сципиона.

– А может быть, есть собственные боги у каждого народа, и, заручившись поддержкой своих богов, вы, скажем, начиная войну, выражаете интересы только одной группы бессмертных, а не всего неба, так же, как на земле – интересы кучки своих сенаторов, а не всех жителей ойкумены. Тогда понятны и ваши поражения, они означают, что римские боги, сражаясь с другими, одновременно с вами бывают побиты.