Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 53 страниц)

Британское офицерство сотрудничало с приверженцами шерифата во время войны и продолжало сотрудничать и после, энергично способствуя и защищая политику, направленную на установление их правления по всей территории, освобожденной от Турции. Столь же энергично они противодействовали французскому влиянию. Таким образом, их сотрудничество и поощрение антифранцузской деятельности в Трансиордании были вполне логичны, особенно после того, как французы так успешно разрушили планы англичан в Сирии. Один из офицеров, печально известный майор Сомерсет был официальным участником Каирской конференции.

Черчилль, хоть и осведомленный о керзоновских планах "арабской Трансиордании", до Каирской конференции не принял решения, как этого достичь. Его, тем не менее, определенно подтолкнуло к конкретному решению, связанному с Абдаллой, известие о прибытии Абдаллы в Амман во главе сил численностью 8000, включая кавалерию, и о том, что 17 артиллерийских орудий и 10 самолетов Хиджазской армии находятся на пути туда. Эта сказка исходила из, казалось бы, авторитетного источника – британского консула в Дамаске Палмера, который до конференции сообщал, что атака Абдалаха на французов "неизбежна"[1046]1046
  Отдел парламентских документов, иностр. отдел. Палмер Керзону, Е3513/117/89 (№ 19), 7 марта 1921 г. Цит. по: А.Клейман. Основы британской политики в арабском мире: Каирская конференция 1921 г. Балтимор, 1970, стр. 208.


[Закрыть].

Теперь он ссылался на донесения друзов[1047]1047
  Там же, Е3810/31/88 (№ 26) от 406/45, 14 марта 1921 г.


[Закрыть].

Эта картина арабской военной мощи была расписана многочисленными деталями: что успешное начало действий Абдаллы вызовет переход многих друзов на его сторону, и что из Иерусалима Абдалла заказал 4000 солдатских мундиров.

На конференции присутствовали две дюжины военных деятелей и гражданских знатоков со всех концов Ближнего Востока в дополнение к собственному составу советников Черчилля. Среди них был Герберт Сэмюэл, содержащий собственный штат в Трансиордании, и генерал Конгрив, главнокомандующий областью. Ни один из них и бровью не повел от этой выдумки. Ни один из них не задался вопросом, как удалось Абдалле провести из Хиджазса 8000 человек и расквартировать их в Трансиордании, не спровоцировав при этом донесений об их прибытии; никто не поинтересовался, где удалось Абдалле обзавестись снаряжением и фондами, требующимися на вооружение и питание 8000 человек в примитивных условиях этой территории.

И таким образом, – о чудо из чудес! – конференция впала почти что в паническое состояние. По словам историка, писавшего о конференции, "когда авторитетов, собравшихся в Каире, осведомили об этих происшествиях, представлявших открытый вызов Великобритании, – отреагировали они очень остро, поскольку действия Абдаллы вели к серьезным последствиям в британской политике на Ближнем Востоке. Они не только возвращали Трансиорданию к ее хаотическому состоянию, но и ставили под угрозу также хрупкий покой в Палестине. И, что значительно серьезней, грозили возобновить беспорядки в Сирии и возродить перспективу значительного французского присутствия в районе Аравии и вдоль второй границы и Месопотамии, и Палестины.

Более того, война между Францией и приверженцами шерифата свела бы на нет постоянную составную политики Иностранного отдела с 1918 г.: избежание необходимости выбирать между французами и арабами"[1048]1048
  Климан, стр. 209.


[Закрыть].

И Сэмюэл, и Дидс выразили протест против возведения на престол Абдаллы. Сэмюэл даже продолжил призывы отрядить военный наряд, но Лоуренс, Сомерсет, и Янг, каждый из которых на словах тоже объявлял неприятие назначения Абдаллы, утверждали: коль скоро он уже на месте и не может быть выдворен из-за его подразумевающейся военной мощи, самым мудрым представляется сотрудничество с ним. Этот довод убедил Черчилля; и таково было окончательное решение.

На деле все эти события, начиная с британской поддержки шерифской пропаганды, затем с панической телеграммой о мощи Абдаллы и уговоров Сомерсета и Лоуренса, прекрасно знавших настоящую цену палмеровской информации, показывают попросту наличие сговора сторонников Лоуренса с приверженцами шерифа. Целью сговора было толкнуть правительство в лице неинформированного и доверчивого Черчилля к проведению желаемой политики.

Эта информация поддерживается ошеломляющим свидетельством, исходящим от самого Абдаллы вскоре после его восхождения на престол. Его правление шло негладко, и через четыре месяца после утверждения в роли главы правительства Трансиордании он объявил о своем желании уйти со своего поста. Дидс сообщил в Лондон о беседе Абдаллы с Абрамсоном[1049]1049
  Абрамсон не был евреем.


[Закрыть], британским представителем в Аммане. В ходе беседы Абдалла жаловался на то, что не получил Ирак, и добавил, что, «когда он вошел в Трансиорданию с согласия англичан, он согласился действовать в соответствии с желаниями м-ра Черчилля и с британской политикой»[1050]1050
  Отдел парламентских документов, отдел колоний 733/178/41683,Дидс в отдел колоний.


[Закрыть].

По прибытии этого документа в Лондон он попал в руки чиновников Колониального отдела, но они, по-видимому, не нашли ничего предосудительного в заявлении Абдаллы о том, что англичане сами пригласили его на вторжение в Трансиорданию. Никто из них никак это не прокомментировал. И когда Черчилль и Абдалла встретились в Иерусалиме сразу же после Каирской конференции, никто и не вспомнил призрачную армию Абдаллы.

Черчилль в результате получасовой беседы заключил с Абдаллой соглашение, по которому тот был назначен представлять Великобританию в качестве губернатора Трансиордании на шесть месяцев.

Свидетельство, что Абдалла не способен справиться с хаотичным состоянием, царившим на его территории, и представляет собой никудышного администратора, не заставило себя долго ждать. Выраженное им желание покинуть Трансиорданию приветствовалось всеми, и в Лондоне, и в Иерусалиме. Когда сообщение из Иерусалима, что Абдалла не может возглавить правление и что "большинство в народе не хотят иметь дело со сторонниками шерифата и сирийцами", прибыли в отдел колоний, Клоусон заметил: "Ситуация совершенно позорна и не исправится, пока не будет убран Его Высочество эмир Абдалла и его окружение". Шакберг с ним согласился: "Это демонстрирует, какой хаос воцарился в Трансиордании и насколько окончательно провалился Абдалла"[1051]1051
  Там же, № 733/6/52088, стр. 440, 433, 434, 6 октября 1921 г.


[Закрыть].

В Амман с целью организовать отставку Абдаллы откомандировали, тем не менее, Лоуренса, который признавался Янгу, что "более или менее уверен, что может избавиться от Абдалла"[1052]1052
  Там же, № 733/6/52954, 7 ноября 1921 г.


[Закрыть]. Добился же Лоуренс как раз обратного. Сэмюэл с сарказмом писал Черчиллю: «Лоуренс обнаружил, что Абдалла покинуть Трансиорданию теперь не желает»[1053]1053
  Там же, № 733/7, 24 октября 1921 г.


[Закрыть]; и таким образом Абдала оставался в Трансиордании еще четверть века.

Так закончилась первая стадия поругания восточной Палестины.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

ИЗ Италии Жаботинский отправился прямо в Карлсбад на ежегодную конференцию Сионистской организации. За одну ночь он перенесся из мира, напоенного солнцем, в атмосферу мрачности и раздора. Шломо Гепштейн, друг и соратник его молодости по «Рассвету», живо описал его в Карлсбаде. До того они не виделись семь лет, со дня разгоряченных дебатов о Еврейском легионе в квартире Гепштейна в Петербурге. «Почему-то, – пишет Гепштейн, – я не сомневался, что встречу очаровательного Жаботинского, полного радости жизни и распираемого беспредельной творческой энергией, которую я так любил. Я был уверен, что увижу сияющего, солнечного Жаботинского, и потому, после объятий и первых вопросов о семьях, был удивлен и сражен… Немедленно я ощутил, что передо мной иной Жаботинский, разгневанный пророк, служащий одному Богу».

В ответ на обеспокоенные расспросы Гепштейна Жаботинский описал свои многочисленные опасения: "Нам следует вернуться к началу. Вместо подлинного сионизма нам предлагают плохой суррогат. Вейцман хочет следовать своей системе, без борьбы, в атмосфере красивых слов и изъявлений любви. Это означает уступки, сдачу и отступление. Ему хотелось бы, чтобы англичане всегда относились к нему со "спокойным удовлетворением". Но мы можем этого достичь, только если продемонстрируем твердость в наших взглядах, если не прекратим давление, только если иногда к нам будут относиться с "беспокойным неудовольствием". Вейцман и Соколов к тому же хотят приблизиться к уважаемым еврейским деятелям, не придерживающимся сионистских взглядов. Это усилит тенденцию в сторону какой-нибудь подмены сионизма. Сегодня я долго беседовал с Вейцманом. Это было приятно и по-дружески. Каждый из нас представил отличные доводы и доказательства. Но я чувствовал интуитивно, что не могу с ним согласиться; по существу, это было бы моральной уступкой, поскольку может привести к отказу от наших принципов.

Он видит свою роль как гибкого организатора компромисса, учитывающего реальность, в то время как мой путь – упорствующего утописта. Но я чувствую, что его путь – дорога к отречению, к невольному отступничеству. Я признаю, что мои пути трудные и бурные, но приведут нас к Еврейскому государству быстрее. Конечно, Вейцман преуспеет с солидным "уважаемым" народом, но, в конце концов, ты и я никогда не верили, что Еврейское государство построится солидной, степенной буржуазией"[1054]1054
  Гепштейн, Зеев Жаботинский, стр. 96–98.


[Закрыть].

Во время Карлсбадской конференции за кулисами действительно произошел резкий спор между членами сионистской Экзекутивы (исполнительного совета. – Прим. переводчика). Жаботинский позднее заявил, что «основным подспудным фактором было все то же – глубокое разногласие в трактовке политической ситуации между некоторыми влиятельными членами Экзекутивы и мной»[1055]1055
  Почему я подал в отставку. – «Джуиш кроникл», 2 февраля, 1923 г.


[Закрыть]. Предмет спора являлся вполне конкретным. Вейцман давно мечтал – и эту мечту разделяли все лидеры сионизма, – привлечь к сотрудничеству по воссозданию Палестины несионистских деятелей: иначе говоря, состоятельных евреев, державшихся до того в стороне. 4-я статья мандата упоминала организацию необходимого Еврейского агентства и объявляла, что Сионистская организация будут признана таким агентством. Вейцман решил, что необходимо предпринять незамедлительные шаги по расширению основ для возрождения Еврейского национального очага, обеспечив участие богатых несионистов. Его практический план заходил еще дальше. Он включал перестройку сионистского руководства и лишение авторитета большинства из существующей Экзекутивы. Он предлагал, чтобы некоторые из членов Экзекутивы (конкретно, сам он и Соколов) были уполномочены отвечать за отношения с британским правительством и за формирование ядра Еврейского агентства вместе с обращенными в будущем несионистами. Они представляли бы в целом Экзекутиву Еврейского агентства до созыва Всемирного еврейского конгресса, который изберет смешанное Еврейское агентство.

Жаботинский высказал серьезное возражение идее, что Экзекутиве следует передать свою власть части своих членов, действующих к тому же вместе с группой неизбирающихся лиц. Он настаивал на том, что Экзекутива была избрана Конгрессом и коллективно несла ответственность перед Конгрессом. Его поддержали Эдер, Соловейчик и Лихтгайм. Тогда Вейцман внес измененное предложение: чтобы Экзекутива в качестве органа Еврейского агентства назначила "комиссию" из двух-трех ее членов для контактов с правительством и еврейскими организациями и деятелями и для представления на следующем Сионистском конгрессе (в 1923 г.) доклада по вопросу об общем Еврейском конгрессе. Эта формулировка показалась Жаботинскому – и Соловейчику, Лихтгайму и Моцкину – слишком двусмысленной. Жаботинский предложил отложить голосование до представления детального плана. Его предложение было поставлено на голосование и потерпело поражение (пять голосов против четырех). Вслед за тем эти четверо подали в отставку и вышли из состава Экзекутивы[1056]1056
  Центральный сионистский архив Z4/302/7, протокол заседания исполнительного совета 23 и 29 августа 1923 г.


[Закрыть]. Вейцман рассерженно писал Вере: «…не вижу никакой возможности работать с этой Экзекутивой, а… эта Экзекутива стала на дыбы и настаивает, что никаких перемен не надо, что никого привлекать не надо, что надо ждать и т. д. В этом главным образом виноват В.Е. [Жаботинский – прим. перев.], а за ним тащатся Лихтгейм, Соловейчик, Моцкин, отчасти Усышкин и, видно, другие. С ними при таких условиях работать нельзя, без них это значит себе в самом начале оппозицию по всей линии…»[1057]1057
  Вейцман. Письма. Том XI, № 185, 29 августа 1922 г.


[Закрыть].

Заявления об отставке были впоследствии взяты обратно, и позднее Жаботинский писал: "Конфликт закончился пустым компромиссом, оставив открытой дорогу к будущей междоусобной борьбе"[1058]1058
  «Джуиш кроникл», 2 февраля 1923 г.


[Закрыть].

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

В НАЧАЛЕ октября Жаботинскому наконец удалось попасть в Палестину. Этого нельзя было откладывать – он получил известие о болезни матери, с которой не виделся уже два года. Из писем сестры Тамар ему стало известно, что возобновившуюся разлуку мать переносит очень тяжело. Она мечтала, чтобы Жаботинский обосновался в Палестине. Тамар, безусловно, стремилась примирить интересы обоих, отправляя ему разнообразные предложения с единственной целью вернуть его домой. Конечно, практичными они не были, и Жаботинский вынужден был просить ее, нежно, но настойчиво, воздерживаться от советов в делах, разрешить которые мог только он.

В подробном письме (от 29 сентября 1922 г.) он обсуждал некоторые из ее замыслов. Времена были неподходящими даже для его собственного плана основать издательство. "Книжный рынок, – пишет он, – сконцентрирован сейчас в странах с дешевой валютой (low currency), так что ни для одной книги, напечатанной в Палестине, не предвидится подготовленный спрос".

В целом давление сестры его очень огорчало. Он пишет: "Мне больно, что складывается впечатление, что в каждом письме из Иерусалима содержится конкретный проект по моему перемещению, устройству и вообще каких-то перемен в моем образе жизни, а что я их все отвергаю. Суть же попросту в том, что моя жизнь очень сложна, и не может направляться на расстоянии, даже из соседней комнаты. Дорогие, умоляю вас – не пытайтесь. Вопрос о том, когда, как и куда я отправлюсь, поселюсь, что предприму или что надену, может разрешаться только мной, а все остальное – ненужный источник огорчений и для меня, и для вас".

С тяжелым сердцем предпринял он поездку в Палестину, но его приезд, по-видимому, подбодрил мать и сестру. Болезнь оказалась менее серьезной, чем состояние еврейской общины и сионистского движения. Он нанес визит Сэмюэлу и обрисовал ему практические последствия британской политики. Как он писал позднее, он сказал Сэмюэлу, что "за серьезнейшие финансовые затруднения, переживаемые в нашей созидательной работе в Палестине, ответственность лежала на палестинской администрации, чья политика охлаждала энтузиазм сионистов во всем мире; и что продолжение этой политики приведет только к неизбежному банкротству"[1059]1059
  Jewish Chronicle, 2 февраля 1923 г.


[Закрыть].

Каков на это был ответ Сэмюэла и был ли он, Жаботинский не пишет. На следующий вечер он встретился с членами палестинского отдела Всемирного исполкома и с Национальной комиссией, избранными руководством еврейской общины. И эта встреча не придала бодрости. "Все присутствующие, – писал он, – как один высказывали самые горькие нарекания в адрес администрации". Он же, со своей стороны, ничем не мог их утешить: "Я повторил то, что заявил Герберту Сэмюэлу и сказал собравшимся, что если Экзекутива не примет более жесткую тактику для борьбы с этой ситуацией, в наших рядах неизбежен раскол"[1060]1060
  Там же.


[Закрыть].

Кризис в исполнительном совете не разрешался. Брожение продолжалось, и ясно было, что очередной взрыв только вопрос времени. Причины конфликта снова всплыли на поверхность вскоре после возвращения Жаботинского из Палестины.

На общих выборах правительство Ллойд Джорджа не было переизбрано. Новый премьер Бонар Лау объявил, что собирается пересмотреть вопрос о Палестине. Он позволил бросить фразу: "Нам туда не следовало отправляться".

Это имело подавляющий эффект на сионистское движение, поскольку звучало угрозой отказаться от мандата. Жаботинский предложил, чтобы правительству был брошен вызов. 4 ноября он обратился к исполнительному совету принять резолюцию о представлении меморандума правительству Его Величества с просьбой осведомить Сионистскую организацию, намеревается ли правительство следовать мандату, в свете обещания премьера пересмотреть вопрос о Палестине; и если намеревается, просить принять меры по смещению антисионистских чиновников, обеспечению безопасности еврейского населения, устранению препятствий созидательной работе и восстановлению доверия еврейства всего мира.

Его предложение вызвало противодействие; на следующий день он отправил своим коллегам подробный доклад, в котором сформулировал свои взгляды на взаимоотношения с британцами. Часто приводился довод, пишет он, что "нам не следует прямо ставить вопрос к настоящему правительству, поскольку существует опасность негативного ответа.

– Я отвергаю этот довод и по тактическим и по моральным соображениям. Лично я верю так же твердо, как и раньше, что существует подлинное совпадение интересов между сионизмом и британской позицией в Восточном Средиземноморье; и я твердо убежден, что прямолинейный запрос, – на который правительство, по мандату и с учетом закона Бокара, обязано дать ответ, – приведет к благоприятному ответу.

Но для тех, кто полагает, что общность интересов сомнительна и что обязательство может быть нарушено, потому что налогоплательщик устал платить два миллиона в год, могу заявить, что затягивать недопонимание было бы и опасно, и аморально.

Если единственная основа мандата – блеф, не имеет смысла хранить видимость еще на пару месяцев. Наше движение может благоденствовать только при условии полной ясности. К настоящему положению вещей привела нас политика блефа и самотека. Эта политика – избегания прямого разговора с правительством из страха, что у них наготове неприятный ответ, и одновременно заверения еврейской общине, что все в полном порядке, – эта политика переноситься больше не может. Я вынужден даже заявить, что продолжать эту политику будет невозможно, разве что Экзекутива готова к открытому расколу в своих рядах".

Он пояснил в дополнение, что настаивает на неотложности подобного заявления. Его анализ не должен быть для его коллег сюрпризом. Жаботинский, как и Вейцман, порицал еврейскую мировую общину за неспособность откликнуться на призыв к оказанию серьезной финансовой поддержки, без которой в Палестине не могло быть экономического прогресса и без которой политическое будущее движения ослабевало. Но была и иная сторона в этой картине, которую Вейцман признавал, но только в своих "сионистских" кулуарах; признать ее формально или публично он отказывался. Жаботинский призвал исполнительный совет довести и эту сторону до сведения правительства.

"Мой двухлетний опыт работы для "Керен а-Йесод" меня убедил полностью, что основная причина наших финансовых затруднений политическая. Средства фонда редко высылаются или доставляются в офис по-жертвователями по собственной инициативе: эти средства собираются во всех странах сравнительно маленькой группкой сионистских работников. Успех сборов, таким образом, в основном зависит от энергии и «Arbeitsfreude» этих работников. Их задача тяжела и неприятна; они могут выполнять ее с энтузиазмом, только если знают, что конечная цель – все тот же старый сионизм, создание еврейского отечества в Палестине. Когда они видят, как эту конечную цель официально затуманивают, как например, в речи Сэмюэла от 3 июня 1921 г. или в Белой книге в июле 1922-го; когда они слышат и читают об антисионистских действиях Палестинской администрации, и когда не раздается ни одного мужественного слова для опротестования всего этого от сионистской Экзекутивы, а, напротив, видят, что эта Экзекутива продолжает улыбаться и кланяться, словно все в поведении правительства вполне удовлетворительно; – тогда уверенность и энергия сионистского работника неизбежно слабеет, он начинает пренебрегать своей задачей, и доходы в «Керен а-Йесод» не поступают. Это-то и есть наша ситуация на сегодняшний день…"

Затем он привел примеры ослабевающих усилий, даже паники среди добровольцев фонда из-за разочарований в политическом будущем. В Америке это было очевидно. Экзекутива знала скромные результаты оттуда. Жаботинский привел также примеры влияния политических потерь и разочарований на потенциальные частные капиталовложения в палестинскую индустрию.

Хорошо известный начинатель в развитии индустрии Моше Новомеский мог привести длинный список примеров, когда обструкционная политика г-на Ричмонда и других в штате Сэмюэла помешала капиталовложениям в предприятия в Палестине.

Карлсбадский конгресс, продолжал он, вполне уяснил, что это были результаты политики Сэмюэла. Поэтому и приняли решение отправить делегацию к Сэмюэлу, чтобы она доложила затем о его ответе на обвинения. Делегацию не отправили, "следующим шагом Сэмюэла был проект Белой книги". В правительстве это сыграло заметную роль. Жаботинский выдвигает тезис, ставший центральным элементом его подхода к необходимой сионистской политике:

"Неустойчивое поведение настоящего правительства – всего лишь логический результат политики палестинского верховного наместника и нашей собственной слабости во взаимоотношениях с его администрацией. За исключением только вопроса о Трансиордании, каждое ограничение, наложенное на сионистское движение, и каждая мера, противоречащая нашим интересам, исходила из Иерусалима, из правительственного здания; колониальный офис попросту санкционировал предложения сэра Г.Сэмюэла. Зачастую, как в яффских событиях, старшие офицеры Колониального отдела признавались нам, что паническое поведение Герберта Сэмюэла было, по их мнению, совершенно неоправданно, но пока мы, сионисты, хотим, чтобы он оставался на посту верховного наместника, они, естественно, вынуждены соглашаться с его позицией как утвержденной или, по крайней мере, поддержанной нами. Таким образом, шаг за шагом, привычка пренебрегать сионистской позицией укоренилась на Даунинг-стрит с тем результатом, что сегодня вместо одного опасного источника мы имеем дело с двумя – с палестинской администрацией и одновременно с правительством мептрополии".

Потому-то, считал он, следует бросить вызов лондонскому правительству.

"Если год назад еще нельзя было спасти положение соответствующим отношением к сэру Г.Сэмюэлу, на следующий день события вынуждают нас обратиться непосредственно к правительству метрополии и просить его либо еще раз подтвердить их приверженность Декларации Бальфура и доказать это на деле, либо прояснить для нас наше положение"[1061]1061
  Центральный сионистский архив, Z4/1396, заявление Жаботинского Сионистскому исполнительному совету, 5 ноября 1922 г.


[Закрыть].

И снова, тем не менее, Экзекутива отказалась предпринять какие бы то ни было шаги. В атмосфере нарастающих разногласий Жаботинский, по всей видимости, осознал, что даже глубочайшая солидарность с Вейцманом и другими коллегами не оправдывает его постоянного разочарования от того, что его слова остаются гласом вопиющего в пустыне. Через две недели после заявления он пишет в частном письме: "Вы, вероятно, знаете, что д-р Вейцман и я разошлись в наших позициях серьезно"[1062]1062
  Жаботинский к «Абе» (Абраму) Тюлину(?).


[Закрыть].

Но не прошло и двух недель, как он, не отчаиваясь, возобновляет атаку. На заседании Экзекутивы 4 декабря он возвращается к своему предложению подать в правительство меморандум с требованием радикальных перемен в политике по Палестине; но в этот раз он добавляет, что в случае непоступления конкретного ответа сионистское руководство должно счесть себя вправе обратиться в Лигу Наций. Соколов ответил незамедлительно, что "радикальные меры" невозможны. И опять присутствовавшие его поддержали. Два существенных фактора, тем не менее, удержали Жаботинского от решительных действий. Прежде всего Вейцман был в отъезде в Палестине. А для Жаботинского было немыслимо делать серьезные шаги в его отсутствие. Напротив, он был вынужден заполнять вакуум; его снова просили принять руководство Отделом политического просвещения и Отделом по политике, вместе с Соколовым и Соловейчиком[1063]1063
  Протоколы сионистского исполнительного комитета, 15 ноября 1922 г.


[Закрыть].

В довершение всего неожиданно показалось, что возникла возможность достичь соглашения с арабами.

Абдалла прибыл в Лондон в середине октября и за пять совещаний с ним вырисовался далеко идущий план сотрудничества. Сутью этого плана было короновать Абдаллу королем объединенной Палестины – по обе стороны Иордана, – и он признает Палестину как еврейский национальный очаг.

Сионисты окажут финансовую помощь Трансиордании и будут также сотрудничать в установлении конфедерации государств, состоящей из западной Палестины, Трансиордании, Сирии, Ирака и Хиджаза.

Жаботинский принимал участие в обсуждениях и после первого заседания энергично взялся за детальную разработку условий для подобного соглашения. Из ряда поданных им докладов в Экзекутиву, между 7 ноября и 29 декабря, вырисовываются поставленные им цели под рубрикой "Условия соглашения с арабами".

Во-первых, не должно подавляться развитие в направлении еврейского государства. Во-вторых, безопасность еврейской общины должна была обеспечиваться существованием адекватной еврейской военной силы. В-третьих, арабам должны быть выданы максимальные концессии в определенных выше рамках. В-четвертых, мандат должен был оставаться в силе, но не последующий шаг британцев, исключающий Трансиорданию из приложения условий, связанных с еврейским национальным очагом. Затем роль мандатного уполномоченного будет значительно уменьшена – сведена к вмешательству в случае конституционных нарушений, контроля над международной политикой и безопасностью. Это могло осуществлять британское официальное лицо, назначенное в консультациях с Еврейским агентством и возглавляющее военные силы. Требовался только небольшой британский контингент – пехоты или кавалерии. Это ограничение ставило целью подавить критику британских налогоплательщиков как уже финансирующих большой, по слухам, бюджет по Палестине.

Военные силы должны были состоять, помимо британского подразделения, из еврейских и арабских частей поровну, как вначале предлагал Сэмюэл и как сионисты согласились поначалу, а затем отвергли после майских погромов.

Жаботинский, однако, определил рациональное рассредоточение войск. Три четверти арабских частей должны были служить в Трансиордании и одна четверть – в Западной Палестине. Равнозначно, одна четверть еврейских солдат должна была служить в Трансиордании, и три четверти – в Западной Палестине.

То, что евреи согласились на признание арабского короля с ограниченной властью, должно было уравновеситься назначением еврея премьер-министром. Каждодневные функции правления выполнялись бы администрацией с равным числом еврейских и арабских служащих.

Отдел по иммиграции будет возглавляться евреем, и политика по коммерции будет утверждаться Еврейским агентством, без вмешательств извне.

Парламент должен был состоять из двух палат, по американскому образцу. Нижняя палата должна основываться на пропорциональном представительстве с избирательным правом для всех граждан, могущих читать и писать (на любом языке); верхняя палата – из равного представительства каждого из "четырех элементов, участвующих в развитии страны": еврейской общины, мусульман, христиан и Еврейского агентства, представляющего евреев мира. Предполагалось ввести систему муниципальной автономии; каждому муниципалитету предоставить право на налогообложение и содержание своей полиции.

Изменения в конституции должны ратифицироваться тремя четвертями большинства в каждой из палат. Таким образом, по словам Жаботинского, "согласно конституции арабы не могли бы провести меры против воли еврейского представительства" (и, конечно, наоборот). С позиции сегодняшнего дня этот замысел выглядит наивным, даже утопическим. Но судить о нем следует в контексте того периода. Сионисты считали, и достаточно обоснованно, что первичным фактором во враждебности арабов было британское настроение и манипулирование и что между собой, без британского вмешательства, арабы и евреи способны на согласие, учитывая все взаимные уступки и помощь. Тем более что Абдалла целиком зависел от англичан, был по-прежнему неуверен в своем будущем; соглашение с евреями наверняка укрепило бы его на его посту.

Даже в этом случае шансы на получение согласия арабов с планами Жаботинского или любым подобным планом, были низки.

И значительно преуменьшались они решимостью, британских мастеров имперской политики, несмотря на шумную критику прессы, – удержать страну в своих хозяйских руках.

Возможно, что Абдалла сам затеял свои уступки сионистам только как средство давления на Великобританию с целью урегулировать его статус – что и было главной причиной его визита в Великобританию.

Словом, не случайно, что именно во время переговоров Абдаллы с сионистами британское правительство стало разрабатывать подход, удовлетворяющий его запросы. Не желая предоставить ему полную независимость, они все же согласились на признание "независимого конституционного правительства Трансиордании под управлением Его Превосходительства эмира Абдаллы ибн-Хусейна.

Некоторые из коллег Жаботинского по Экзекутиве, хоть и соглашаясь с большинством его предложений, относились скептически к эффективности заложенных в них "гарантий". Ответом Жаботинского было то, что ему не виделось никакого другого пути обеспечить "в человеческих рамках конституционную неуязвимость прав, необходимых для достижения целей сионизма". Он добавил, обрисовывая свое восприятие фактов, которого и впредь придерживался: "Единственной альтернативой, упомянутой в наших дискуссиях, было бы убедить британское правительство пожаловать "эмиру" финансовую субсидию под угрозой прекратить ее, если его политика нанесет урон сионизму; при таком условии мы можем позволить арабам составлять большинство в правительстве, в законодательных органах и в местной армии. Не думаю, что можно всерьез рассматривать такой вариант. С практической точки зрения ясно, что субсидия может быть прекращена только в случае серьезного нарушения конституции; существуют бесчисленные пути и способы помешать нашей колонизации и иммиграции административным или законодательным путем, формально и конституционно выглядящие вполне корректно.

На более общем уровне должен предупредить Экзекутиву – как уже не раз в прошлом – против наивной веры, что желание палестинских арабов удержать страну только для арабов может быть парализовано таким способом, как субсидии, экономические преимущества или подкуп.

Презрительное отношение к палестинским арабам, скрывающееся в подобных схемах, совершенно неоправданно. Арабы отстали в культурном отношении, но их инстинктивный патриотизм так же чист и благороден, как и наш; перекупить его нельзя, он может быть лишь сдержан силой, перед которой и более развитые общины иногда вынуждены склониться – force majeure.

Эта "force majeure", пишет он, была бы "конкретная структура административной, законодательной и военной мощи… гарантированных и находящихся под защитой мандатного правительства"[1064]1064
  Меморандумы Жаботинского от 4 ноября, 12 и 29 декабря в Центральном сионистском архиве S25-2073.


[Закрыть].