Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 53 страниц)

Его совет в конце состоял в следующем: "Чтобы сионистская программа была проведена без серьезных трений с остальными общинами, требуется великий такт и расчет, а наиболее нетерпеливые элементы сионистов следует попридержать"[510]510
  Письма Вейцмана, том 9 № 108 к а-Коэну, 21 января 1919 г.


[Закрыть].

Как выяснилось, Клейтон добивался отмены всей сионистской деятельности, иначе говоря, отмены Декларации Бальфура. Так сложилось, что уже на следующей неделе он получил возможность попробовать убедить правительство в Лондоне в этом своем радикальном предложении.

Вейцман подал в Иностранный отдел от имени Сионистской организации докладную записку из 9 пунктов о "Вопросах в связи с еврейской общиной в Палестине в период военной оккупации".

В ней он постулировал следующее:

Сионистская комиссия должна служить консультативным голосом по всем вопросам, связанным с еврейской общиной;

Военные власти обязуются предоставлять Сионистской комиссии всю возможную помощь в реорганизации еврейской общины;

Военная администрация предпримет все возможные меры, чтобы поощрять и увеличивать участие евреев в администрации, и комиссия получит право представлять проекты для этой цели;

Иврит должен быть признан языком евреев Палестины;

Должен быть создан Комитет по разбору всех вопросов по покупке и продаже земли;

Комиссия получит разрешение выполнять неотложные работы по благоустройству;

Комиссия должна быть уполномочена рассмотреть возможности и выступить с рекомендациями по устройству в земледельчестве еврейских солдат, выразивших намерение остаться в Палестине;

Комиссия получит разрешение на проведение работ по строительству для университетского комплекса.

Учитывая зияющую пропасть между поведением властей и задачами и ответственностью Сионистской комиссии, сформулированными в январе 1918 г. Комиссией кабинета Великобритании, эти "предложения", как они назывались официально, выглядели чрезвычайно сдержанными.

В отличие от предложенных 12 ноября Жаботинским, в них не содержалось ничего рассчитанного на сдерживание разрушительной деятельности местных губернаторов или моментов, препятствующих гражданской службе евреев или использованию иврита как государственного языка.

Вейцман не сомневался (как он писал Эдеру), что эти пункты будут приняты.

Иностранный отдел, однако, отправил их на рассмотрение генералу Клейтону, и Клейтон тут же рекомендовал отказать почти по всем из восьми пунктов. Он телеграфировал, что арабская неприязнь к сионизму возрастает и что не пришло время для какой-либо сионистской деятельности. Короче, следует заморозить Декларацию Бальфура.

Вейцман узнал, что консультировались с Клейтоном, и скорее всего, понял, кто стоял за отказом по его предложениям[511]511
  Письма Вейцмана том 9, № 112 к Мани, 26 января 1919 г.


[Закрыть].

В ту же неделю к тому же ему представилось непреложное свидетельство, что Клейтон оказывал враждебное влияние.

В Иностранном отделе ему показали телеграмму от Марка Сайкса, находящегося в Палестине. Сайкс выражал озабоченность растущими трениями между арабами и евреями. Вейцман убедился, что ему следует отбыть в Палестину хотя бы на несколько дней; но почему-то просил разрешения на поездку Ормсби-Гора.

Даже по этому поводу Ормсби-Гор поинтересовался мнением Клейтона и Алленби, и Клейтон тут же возразил[512]512
  Документы Британской иностранной политики, том 4, стр. 280, см. также Леонард Стайн: Бальфурская декларация (Лондон 1961), стр. 645.


[Закрыть]. Они не хотели пребывания Вейцмана в Палестине. Вейцман так и не поехал.

Через 6 недель Клейтон и генерал Мани, главный администратор, прибыли в Англию, и Вейцман встретился с обоими. Он дал Мани свой проект и прочел каждому из них длинную лекцию о сионизме. В заключение он уверился, что оба были теперь убеждены в справедливости еврейского дела и что Палестина должна быть еврейской[513]513
  Вейцман Эдеру письма, том 9 № 52; 4 декабря 1918 г.


[Закрыть].

Но Мани не позволил ему долго пребывать под этим впечатлением. 22 января он отправил Вейцману свои соображения по проекту и привел в качестве доводов все основные антисионистские аргументы того времени. Он утверждал, что проект приведет к ухудшению взаимоотношений евреев и арабов и что земельная реформа, жизненно важная для еврейского развития, будет несправедливой по отношению к эфенди – землевладельческому классу.

Более того, он интерпретировал "гражданские и религиозные права" нееврейских общин, упомянутые в Декларации Бальфура как означающие права политического большинства для арабов. Короче, полное отрицание идеи о "справедливости еврейского дела и того, что Палестина должна быть еврейской".

Вейцман, таким образом, почувствовал себя обязанным написать ему еще одно длинное письмо-лекцию в защиту своего проекта и сионизма, но продолжал числить Мани в друзьях[514]514
  Письма Вейцмана, том 9 № 108, 21 января 1919 г.


[Закрыть].

Необходимым дополнением к впечатлению Вейцмана явилось то, что спустя три месяца, 2 мая, не уведомляя Вейцмана, генерал Мани подал докладную, призывавшую попросту к упразднению Декларации Бальфура и замене ее декларацией. В этом случае правительство Его Величества последует пожеланиям населения страны. Клейтон отправил докладную в Иностранный отдел, присоединив записку, выражавшую его полное согласие. Он подкрепил это телеграммой спустя еще месяц – повторяя предложение перечеркнуть Декларацию Бальфура. Это для Бальфура оказалось слишком – он отмел эту идею напрочь, и, может быть, это послужило причиной, по которой Клейтона и Мани вскоре перевели с их постов[515]515
  См. выше.


[Закрыть].

Вейцман, однако, пребывал в состоянии величайшей эйфории; на то имелись причины. Он и его коллеги (включая Герберта Сэмюэля, который, оставив государственный пост, был чрезвычайно активен в сионистском движении), занимались формулированием еврейской задачи для выступления на мирной конференции. Все шло прекрасно.

У Вейцмана состоялся ланч с самим премьер-министром 11 ноября, и Ллойд Джордж выразил недвусмысленную уверенность, что Палестина должна быть под британским правлением, то есть что поддержка сионистской программы не ослабла. Бальфур тоже был полностью согласен с двумя главными сионистскими требованиями: воссоздание еврейского национального очага в Палестине и назначение Англии в качестве доверенного лица[516]516
  Письма Вейцмана, том 9 № 100, Вере Вейцман, 8 января 1919 г.


[Закрыть].

Итак, окруженный теплом британского сотрудничества и чувством партнерства, которым он наслаждался сразу после опубликования декларации, Вейцман мог оправдывать свое игнорирование серьезности британской враждебности, обскурантизма и дискриминации в Палестине, убежденный, что будущие гражданские власти все исправят.

"Когда в наших руках будет торжественное заявление союзников в пользу возвращения евреев в Палестину, – писал он а-Коэну, – мы придем с англичанами к соглашению в деталях"[517]517
  Там же, № 37, 26 ноября 1918 г.


[Закрыть].

В то же время он остро осознавал, что дружеские отношения с британским правительством основывались главным образом на общности интересов. Так же как евреи решили, что наиболее естественными и желанными доверенными для сионистского предприятия явятся британцы, британцы нуждались в поддержке сионистов для достижения важного элемента в их имперских устремлениях: контроля над Палестиной.

"Если Эрец-Исраэль станет протекторатом Великобритании, – пишет Вейцман а-Коэну, – совершенно ясно, что в значительной мере это свершится благодаря нам, нашей пропаганде и влиянию. Америка поддержит интересы Великобритании только при условии, что Палестина будет еврейской. Я в этом убежден после подробной беседы с президентом Вильсоном и другими членами американской делегации в Париже.

Англичане осознают это и в некоторой степени признают"[518]518
  Письма Вейцмана, т. 9 № 7, Клейтону, 5 ноября 1918 г.


[Закрыть].

Его представления об отношении американцев сформировались в результате бесед с доверенным президента Вильсона и официальным делегатом на мирную конференцию полковником Хаусом. От Хауса он узнал, что американцы поддерживают еврейскую Палестину и британское попечительство, и французская агитация скорее поправила дела, а не наоборот.

"Я полагаю, что действительно можно усилить наши требования, и Англия пойдет на это, желая искренне показать миру, что она берет Палестину не для себя, а для евреев"[519]519
  Там же, № 108.


[Закрыть].

Как бы то ни было, среди этих благопристойных дипломатических обстоятельств в глаза бросается один факт: не могло быть более благоприятного момента, чем недели перед мирной конференцией, когда сионистская пропаганда за британский протекторат шла в полный голос. Именно сейчас нужно было бить тревогу о невыносимом положении в Палестине, символом которого служило то, что, пока в Лондоне и кулуарах международных переговоров знаменем Декларации Бальфура размахивали открыто и с гордостью, в Палестине она даже не была опубликована, а ее дух ежедневно попирался и отрицался каждым действием англичан.

Вейцман не нуждался в новых сообщениях, чтобы сформулировать мнение о существующем положении. Он ясно представлял, до какой степени арабские протесты были фикцией и писал Эдеру, что "вся возня организуется британскими офицерами". Но ни на одной стадии своего пребывания в Лондоне Вейцман не поднял тревогу. Он не поднял вопроса, доминирующего в жизни Палестины, где еврейская община переживала постоянный шок и разочарование. Напротив, встречая высокопоставленных лиц в правительстве и армии (которых он перечисляет в письме к Клейтону), он сделал предметом обсуждения, по которому решил их просветить, "величайшие политические сложности, с которыми столкнулись Алленби и Клейтон"[520]520
  Центральный сионистский архив, 24/16 135, 27 декабря 1918 г.


[Закрыть].

Таким образом, сделав все возможное, чтобы укрепить престиж и авторитет людей, стоящих во главе антисемитского режима, он не мог теперь оказаться непоследовательным, обвиняя их же.

Таким образом, когда в середине декабря до него дошел подробный и взволнованный отчет Жаботинского от 12 ноября, его реакцией было: хотя факты неоспоримы, Жаботинский "слишком пессимистичен"[521]521
  «Швиндель» – трюкачество (идиш); прим. переводчика.


[Закрыть].

Жаботинский тем временем начал участвовать в жизни палестинской общины и в заседаниях только что сформировавшегося Палестинского национального совета. Он внес вклад в формирование предложений от палестинской общины к мировому сионистскому руководству для представления на мирную конференцию; он представил их совету на рассмотрение. В своем обращении он подчеркивал: сущность Декларации Бальфура в том, что она принята перед лицом еврейства всего мира. С одной стороны, декларация обращена к 10-миллионному еврейскому народу, с другой – против 600.000 остального населения, чьи гражданские и религиозные права будут соблюдены.

После некоторых незначительных разногласий, ответов Жаботинского на вопросы и его заключительной речи проект был принят советом 23 декабря, и Жаботинский, как член Сионистской комиссии, выслал его в Лондон.

Документ устанавливал два основных принципа: во-первых – положение о том, что Эрец-Исраэль является еврейским национальным очагом, должно получить международное подтверждение на мирной конференции. Правительства должны признать, что во всех вопросах по управлению Палестиной еврейский народ всего мира должен иметь решающий голос. Во-вторых – правительства избирают Великобританию как своего представителя, как доверенное лицо, которое получит бразды правления, с тем чтобы помочь еврейскому народу строить свой национальный очаг.

Официально страна должна на иврите называться Эрец-Исраэль, и сионистский флаг должен стать, как и флаг доверенного лица, флагом страны.

Иврит и арабский будут официальными равноправными языками.

Правительство метрополии будет назначать главу правительства, обязанностью которого станет защита прав всех граждан, независимо от расы и религии.

В согласии с этими принципами совет выдвигал предложение, чтобы Сионистская организация была признана как представитель еврейского народа по отношению к Палестине и чтобы представитель от этой организации подавал правительству метрополии список министров для службы в правлении – за исключением министра по арабским делам.

Это условие, подчеркивал Жаботинский в сопроводительном письме к Вейцману, считалось главами общины, в результате года горького опыта, обязательным для гарантии, что члены будущей гражданской администрации, не обязательно евреи, будут симпатизировать политике национального очага по контрасту с их военными предшественниками[522]522
  Иностранный отдел – прим. переводчика.


[Закрыть].

Все это время личная позиция Вейцмана целиком совпадала с этими постулатами, считавшимися палестинским руководством самоочевидностью для благоприятного правления. Поэтому они были ввергнуты в ошеломляющее недоумение, когда от Вейцмана поступила телефонограмма, что лондонское сионистское руководство не включает это положение в свой вариант проекта, готовившегося для мирной конференции.

Жаботинский отослал Вейцману рассерженное и вновь горько пророческое письмо.

"Писал уже несколько раз одно и то же, повторять нет смысла. Хотел бы только, чтобы вы поверили в одно: население глубоко оскорблено, вера утрачена, слова "обман", "швиндель"[523]523
  Архив Вейцмана, Жаботинский Вейцману; 22 января 1919 г.


[Закрыть] слышатся на каждом шагу, наглость арабов растет с каждым днем. Не проходит 48 часов, чтобы в Рамле не произносились зажигательные речи, кончающиеся призывом к арабскому мечу! Образ действий властей в Палестине ясно говорит арабам, что декларация не подлежит осуществлению. Наши proposals, если они таковы, как были в последней Вашей телеграмме, неудовлетворительны, потому что в них нет основного: чтобы правительство Палестины назначалось по нашему списку. Я не верю в то, что это труднодостижимо, – напротив, чем больше англичане уступят нам, тем легче им будет получить Палестину. Но даже если нам в этом требовании откажут, я считаю непростительным непредъявление этого требования. Вы как будто расписываетесь в доверии к англичанам, что они, мол, будут уж выбирать дружелюбных нам людей. Вы не имеете никакого права выдавать им это свидетельство, зная хорошо, что мы тут окружены врагами и что Иностранный отдел не сделало ни шагу для улучшения положения.

Образ действий властей теперь принимает характер систематического наступления со стороны низших при систематическом попустительстве со стороны высших. Я считаю своим долгом предупредить Вас, что если это перейдет за известные пределы, то я или устраняюсь от всего, или приму меры к тому, чтобы шум из Палестины достиг до Европы.

Если Вы упрекнете меня, что я затрудняю или грожу затруднить Вашу политику, то я должен с горечью ответить, что Вы ее сами затрудняете. Может быть, это вина не Ваша, а Ваших советников, но все равно. То, что Иностранный отдел привыкает к мысли, что сионисты все переварят, понижает ценность Ваших demarches. Я удивляюсь только, как Вы этого не понимаете. Простите за резкое письмо, но я не для того участвовал в организациях самообороны в юности, чтобы теперь сидеть и спокойно смотреть, как арабам вколачивают в голову идею, что от нас можно избавиться, если дать хорошего пинка"[524]524
  Центральный сионистский архив, протокол 30-го заседания Сионистской комиссии, 20 января 1919 г.


[Закрыть].

На этой же неделе во время заседания Сионистской комиссии Жаботинский подверг критике лондонское правительство за отсутствие инструктажа для военной администрации относительно необходимости разъяснить арабам, что намерено способствовать установлению еврейского национального очага.

Если бы они предприняли это, арабы стали бы вести себя иначе.

Он призывал делегацию, отправляющуюся на Сионистскую конференцию в Лондон, сообщить на конференции о растущем подстрекательстве арабских агитаторов и оказать давление на руководство, чтобы оно предприняло более энергичные шаги в адрес правительства в Лондоне. Он не добавил ни слова критики из частной переписки[525]525
  Письма Вейцмана, том 9, № 96, 6 января 1919 г.


[Закрыть].

Когда Жаботинский писал письмо от 22 января, ему не было известно решение, принятое по его адресу Вейцманом в начале месяца: сместить с поста представителя Сионистской комиссии на переговорах с военными властями вместе с Эдером. Нигде в письмах Вейцмана не указаны причины этого шага. 6 января он написал Гарри Фриденвальду, одному из двух американских сионистов (с Робертом Шольдом), который должен был по дороге в Палестину присоединиться к комиссии, попросту информируя его, что хочет, чтобы Шольд заменил Жаботинского[526]526
  Сам Бианчини обеспокоился столкновением интересов и ушел из комиссии в 1920 г. В тот же год, будучи в новой миссии для итальянского правительства, он был убит в Сирии арабом-грабителем. См. Иосиф Минерви. Эссе о Бианчини в издании «Сионизм»; 1: 296–356.


[Закрыть].

Однако за неделю до того за обедом с женой и Аронсоном он обсуждал доклад, доставленный в Лондон Бианчини, в котором тот нападал на подход Жаботинского. Вейцман знал от Эдера, что хотя Бианчини поддерживал его, Вейцмана, позицию в отношении англичан, он остался в одиночестве; в комиссии мнения разделялись между Бианчини и всеми остальными. Дело было в том, что Бианчини, командующий на итальянском фронте, должен был, по расчетам итальянского правительства, представлять итальянские интересы, и у него был приказ регулярно докладывать о развитии ситуации министерству иностранных дел в Риме. Очевидное влияние, оказанное на него британскими генералами, сделало его короткий вклад более значительным.

По прибытии, вооруженный итальянскими полномочиями, он сразу же установил личный контакт с военной администрацией, был несколько раз принят Алленби в ставке главнокомандующего и часто контактировал с Мани, Сторрсом и Клейтоном.

Его изначальное убеждение, что подходящим человеком для дел с британцами будет западноевропеец вроде него, было подкреплено оказанным ему сердечным приемом.

Ему, по сути вещей, было важно иметь возможность сообщать в Рим, что он установил хорошие, даже отличные отношения со знаменитым Алленби и с заносчивой офицерской кастой.

Властям не потребовалось много времени, чтобы обнаружить, что они могут позволить себе конфиденциально выражать свое недовольство прямолинейным Жаботинским, разговаривающим с ними как с равными и настойчиво критикующим их публично. Естественно, Бианчини сам стал недолюбливать человека, "вызывающего неприятности" и, как результат, портящего идиллию отношений его, Бианчини, с англичанами[527]527
  Вейцман, "Trial and Error” («Попытки и ошибки»), стр. 267.


[Закрыть].

В автобиографии Вейцман разделывается с Бианчини одной осторожной фразой: "Он оказался очень преданным работником, тесно сотрудничая во всех аспектах нашей работы в Палестине, но быстро создавалось впечатление, что его преданность носила итальянский, а не палестинский характер"[528]528
  Аронсон, стр. 467 от 28 декабря 1919 г.


[Закрыть].

Однако в декабре 1918 г. докладная Бианчини совпадала с тенденцией самого Вейцмана. Он признался жене и Аронсону на совместном обеде, что намеревался "пожертвовать Жаботинским"[529]529
  Отдел парламентских документов, Иностранный отдел 371/4167, F 801, № 54595.


[Закрыть].

Но он был не вполне откровенен, подразумевая, что это "жертвование" Жаботинским спровоцировано предпочтением, отданным докладу Бианчини перед предупреждением Жаботинского. Над ним довлело более значительное вмешательство. Его существование было захоронено в архивах британского Иностранного департамента, ставших доступными исследователям через пятьдесят лет.

Снять Жаботинского с его поста в Сионистской комиссии просил Вейцмана генерал Клейтон. В качестве причины он назвал "крайние взгляды"[530]530
  Центральный сионистский архив Z4/619, Клейтон Вейцману, 2 сентября 1918 г.


[Закрыть] Жаботинского. Совершенно ясно, что англичан уже достаточное время. беспокоило непреклонное разоблачение Жаботинским их политики и поведения. К тому же они понимали, что его точка зрения отражала чувства еврейского населения в целом. Они видели угрозу в возможности широкого распространения такой позиции – тем более что ее подкреплял официальный статус Жаботинского.

Клейтон почувствовал в Жаботинском опасность для антисионистских устремлений администрации задолго до того, как получил возможность обвинить его в "крайних взглядах". Когда Жаботинский пребывал еще на фронте с полком, Вейцман написал Клейтону, что по его предполагаемом отбытии в Англию он намеревался передать Жаботинскому обязанности поддерживающего контакт со штаб-квартирой. Клейтон вежливо ответил: "Я склонен думать, что Жаботинскому лучше было бы оставаться со своим полком. Он настолько представляет Еврейский полк, что, думается, было бы ошибкой пока что его отставить"[531]531
  Толковский, стр. 303. Неправда была очевидно намеренной.


[Закрыть].

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЗАЯВЛЕНИЕ Жаботинского, что он может «все оставить», не было одномоментным импульсом. Это заявление проистекало, во-первых, из нелюбви к общественной деятельности. Общественную деятельность он считал обязательством перед своим народом, обязательством столь важным, что Жаботинский, в конечном счете, пожертвовал прекрасным положением и блестящими перспективами на русском литературном небосклоне, не говоря уже о счастье и ощущении благополучия, которые давало ему писательство. То, чем он занимался, пожертвовав всем и вдобавок терпя невыносимую враждебность, преодолевая трудности, диктовалось чувством долга.

Властные творческие порывы и идеи, их питавшие, не оставляли его. Кое-что нашло впоследствии воплощение, но большинство по необходимости подавлялось. Он, видимо, поставил себе условие, руководившее всей общественной деятельностью: не тратить время на пустые фантазии и не участвовать в мероприятиях, противоречащих его принципам.

Теперь, по завершении полковых сражений, его личная ценность заметно уменьшилась. Политическая задача, отведенная ему и Дэвиду Эдеру Вейцманом, сводилась в основном к жалобам на неприглядные дискриминационные акты и саботаж Декларации Бальфура военной администрацией. Эти жалобы приобрели безнадежно неэффективный характер, поскольку пребывание Вейцмана в Лондоне, где ему представлялась возможность говорить лицом к лицу с британским правительством, никак не повлияло на бездействие Лондона в данном вопросе. Офицеры администрации считали себя вправе игнорировать комиссию.

Убедившись, что генерал Клейтон обладал достаточной властью для подавления попыток комиссии урегулировать ее статус и даже мог воспрепятствовать визиту Вейцмана в Палестину, и продолжая при этом получать от Вейцмана поток дружественных писем, военные чиновники автоматически привычно пренебрегали жалобами и доводами.

Проявление же на этой стадии Жаботинским инициативы по обнародованию в Англии правды о происходящем в Палестине означало бы критику Вейцмана и продемонстрировало бы раскол в решающие дни перед мирной конференцией. Таким образом, руки Жаботинского были связаны.

В такой ситуации он наверняка обращался к масли "все оставить".

Его размышления неизбежно диктовались и дополнительными соображениями. На протяжении всей службы в Палестине его беспокоили денежные затруднения жены, связанные в основном с расходами на лечение Эри. Жаботинский поначалу рассчитывал, что его доход окажется достаточным – благодаря предложению от руководства Иностранного отдела писать статьи для британской прессы. Но поскольку это предложение последовало в спешке накануне его отъезда в Палестину, размеры оплаты установлены не были.

Договор не увенчался успехом. В течение месяцев он предпринимал безуспешные попытки установить размеры вознаграждения, пока не выяснилось, что кто-то в Иностранном отделе принял решение вообще не платить дополнительно.

Ему не было известно, что один из членов Сионистского комитета в Лондоне, Альберт Хаймсон, работавший во время войны в отделе пропаганды министерства иностранных дел, активно распространял слухи, будто Жаботинский на самом деле не был солдатом, а только "военным корреспондентом"[532]532
  Письма Вейцмана, том 9.


[Закрыть].

Жаботинский вынужден был воспользоваться официальной поддержкой Паттерсона, чтобы разделаться с этой странной идеей. Но это оказалось не единственной неприятностью. Министерство информации сочло темы его корреспонденций неподходящими. Сам Жаботинский написал Анне, что попросту не в состоянии найти подходящие темы и затронуть сердца читающей публики, "ему чужеродной". Тем более что большая часть из того, что публику действительно интересовало, подвергалось цензуре.

Жаботинский с облегчением воспринял известие о расторжении Иностранным отделом соглашения. "Меня уволили", – писал он Анне. Какой финансовый выход был найден – неясно. Нехватки в семейном бюджете продолжали расти.

Физическое напряжение, которого требовало от Анны подвижническое участие в курсе речевой терапии Эри, также не уменьшало волнений. В довершение всего до нее продолжали доходить предостережения от дружественного и прилежного корреспондента относительно того, что ее блестящий и знаменитый муж не только наслаждается легкой жизнью, но и преследуется (и, как намекалось, успешно) роем палестинских красавиц. Имена, упоминавшиеся наиболее часто, принадлежали Белле и Нине Берлин. Белла, как ей сообщали, была самой "опасной".

Госпожа Жаботинская успокоилась бы, если бы знала, что Белла поддерживала теплую дружбу с Вейцманом, письма которого, написанные, когда она в тот же год уехала на занятия в Швейцарию, были весьма чувствительными[533]533
  Исследование его писем на английском, публичных и частных, свидетельствует, что он ошибался.


[Закрыть].

Очевидным выходом было воссоединение. Это наверняка был единственный способ для него удовлетворить свою собственную тоску по ней и мальчику, все более непереносимую теперь, когда заботы и тяготы войны остались позади.

Для приезда Анны в Палестину существовали непреодолимые препятствия. Армия не оплатила бы ее расходы на поездку на том основании, что Жаботинский не был обычным солдатом. К тому же речевая терапия Эри, невозможная в Палестине, должна была продолжаться еще некоторое время. Мог ли Жаботинский вернуться в Лондон?

Как иностранец, английский которого, по его же мнению, был еще несовершенен по сравнению с русским, он не верил, что сумеет заняться английской журналистикой[534]534
  3 января 1919 г.


[Закрыть].

Надежда на скорое падение большевиков, еще сражавшихся за свою революцию с целым сонмом внутренних и внешних врагов была широко распространена среди представителей русской свободной прессы.

Любая русская газета несомненно приняла бы с распростертыми объятиями предложение Жаботинского стать ее иностранным корреспондентом. Подобными проектами Жаботинский мог утешаться в письмах к Анне, но вряд ли они могли стать экономической основой его возвращения в Лондон. Рассчитывать на постоянный доход он не мог. Короче, на этом этапе ни один из них не мог двинуться с места.

Анна, как видно получавшая намеренно злостные сплетни из Палестины о Белле Берлин, писала с возрастающей едкостью, пока в ноябре 1918 года не написала рассерженно, что их брак может распасться.

Жаботинский, со своей стороны, отрицает вину в неверности, он берет аванс в счет офицерского жалованья, чтобы облегчить ее материальные затруднения, чтобы уменьшить или предотвратить для нее необходимость занимать.

Он нежно отводит ее критику, его реакция может послужить примером для несправедливо обвиненных мужей (и жен). Он пишет ей, что, просматривая свою корреспонденцию, наткнулся на открытки от нее 1914 г., полные уже тогда критики, но он об этом начисто забыл.

"У меня на это короткая память, – пишет он. – Это во мне нечто неизлечимое, так что предупреждаю, что забуду и теперешние резкие письма. Я буду помнить лишь ваши печальные глаза и нежные руки, мадам, даже если вы взорветесь во гневе"[535]535
  Письмо к Анне, 20 декабря 1919 г.


[Закрыть].

Их материальное положение вдруг поправил Израиль Гольдберг, недавно прибывший из России друг, представивший план публикации книг и газеты. Он хотел, чтобы Жаботинский редактировал газету или, если она не организуется, написал роман о библейском Самсоне, давно задуманный Жаботинским. В любом случае он хотел, чтобы Жаботинский перевел на иврит оригинальные рассказы Эдгара Аллана По, чье стихотворение "Ворон" в переводе Жаботинского стало русской классикой.

Гольдберг обязался платить ему 75 египетских фунтов ежемесячно в течение 6 месяцев до июня 1919-го, и из этой суммы 50 должны были выплачиваться в Лондоне Анне[536]536
  Письмо к Анне, 28 декабря 1919 г.


[Закрыть].

Две недели спустя расследовать практические сложности организации книжного издательства из России прибыл Шломо Зальцман, тоже участвовавший в этом проекте. Он, со своей стороны, обязался платить Жаботинскому еще 6 месяцев после прекращения платежей от Гольдберга. Кроме того, Зальцман привез настоящий клад – доход от 6-го издания Бялика в переводах Жаботинского[537]537
  К Анне, 9 января 1919 г.


[Закрыть].

Теперь они были обеспечены на целый год, но ему пришлось остаться в Палестине.

Политический же небосклон не прояснился. Напротив, тревога Жаботинского возрастала. За две недели до второго письма к Вейцману (от 22 января) он пишет о них вкратце Анне. Арабы, пишет он, набираются смелости из-за невыполнения англичанами своих обещаний евреям. Он добавил в резких тонах: "Кишиневом это, может быть, еще не завершится, не так трагично, но так же уродливо. Я написал об этом Х.В. и думаю, он ужаснулся"[538]538
  28 января 1919 г. Жаботинский Хаббарду.


[Закрыть].

Вслед за тем, в первых числах января, Давид Эдер отбыл в Англию, свалившись от истощения. На посту председателя Сионистской комиссии его сменил Элиягу Левин-Эпштейн, и Жаботинский возложил на него всю ответственность за отношения с администрацией.

Его незамедлительно удостоили дополнительными проявлениями попустительства британских властей к арабским агитаторам.

В письме от имени комиссии он доставил полковнику Хаббарду имена арабских агитаторов, выступавших на разнообразных торжествах в целом ряде мест, частных и общественных, которые он все перечислил, с призывами к насильственным методам избавления от сионистов и выражением уверенности, что британские власти "очень довольны оппозицией к евреям и окажут всемерную помощь"[539]539
  3 февраля 1919 г.


[Закрыть].

Хаббард никаких мер не предпринял. Аналогичное письмо, адресованное Жаботинским заместителю военного губернатора в Рамле, вызвало пренебрежительный ответ: Сионистская комиссия может подать на агитаторов в суд[540]540
  Жаботинский к Анне. 8 февраля 1919 г.


[Закрыть].

К этому времени он уже принял решение. 1 февраля 1919 г., за три недели до прибытия Фриденвальда и Шольда в Палестину, Жаботинский, освобожденный Вейцманом от своих обязанностей, известил Левина-Эпштейна, что выходит из Сионистской комиссии[541]541
  «Джуиш кроникл», 1 ноября 1918 г.


[Закрыть].

3 февраля 1919 года Всемирная сионистская организация представила силам союзников меморандум о своих требованиях для рассмотрения на мирной конференции.

Их появление на свет сопровождалось и затягивалось детальными обсуждениями с представителями британского правительства, чью поддержку надеялись обеспечить Вейцман и его коллеги. Эти обсуждения и изменения, введенные британской стороной, явно носили отпечаток влияния военной администрации в Палестине.

Вейцман воздержался от выяснения отношений с лондонской администрацией по поводу враждебного и покровительственного отношения военных властей и подавил критику, исходящую от других.

Он настаивал, что военные власти были всего лишь временным препятствием, долженствующим в недалеком будущем раствориться со всеми своими атрибутами. Верх же возьмет дух Декларации Бальфура, когда бразды правления неизбежно перейдут к гражданской администрации.

К тому времени, как убеждал он а-Коэна, сионисты сумеют "отработать детали" с британским правительством. Он, видимо, не осознавал динамику того, что насаждали Алленби и его команда, и того факта, что это оказывало быстрый и глубокий эффект в Лондоне.

Вся офицерская верхушка в Палестине, за редким исключением, была с самого начала против сионизма – либо из дремучего невежества, либо просто потому, что недолюбливала евреев. Они с самого начала решили не терять времени и противостоять целям Декларации Бальфура.

Оппозиция арабского землевладельческого класса и прочей знати оказалась очень в этом полезной.

Отправка в Лондон петиций и угроз из разных городов с сопроводительными сообщениями имела целью испугать власти достаточно для того, чтобы они отступились от декларации и по возможности распростились с ней еще до мирной конференции. Частично они добились желаемого.