Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 53 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

СОВПАДЕНИЕ взглядов с Вейцманом имело и дальнейшие последствия. Вейцман был охвачен стремлением реорганизовать Сионистский исполнительный совет, но не хотел ждать съезда, хотя был согласен, что тот должен состояться летом. Он намеревался провести изменения на заседании комитета по мероприятиям ранней весной. Участие Жаботинского казалось ему необходимым[828]828
  Жаботинский к Артуру Хантке, Курту Блуменфельду, Юлию Бергеру (Берлин), 10 ноября 1920 г.


[Закрыть]. Как только Вейцман получил согласие Жаботинского на вступление в «Керен а-Йесод», он убедил его присоединиться к нему и Соколову в политическом комитете[829]829
  Предположительно, ноябрь 1920 г.


[Закрыть]. В результате, сообщал Жаботинский настроенному скептически Нордау, без его ведома не принималось ни одного решения. «Меморандумы либо написаны мной, либо по моему совету, я вижу ответы; Кауэн и я помогли Вейцману в наиважнейшем интервью. Я в самом деле думаю, что делаются усилия в нужном направлении»[830]830
  Письма Вейцмана, т. X, № 84, Ричарду Лихтгайму, декабрь 1920 г.


[Закрыть]. Жаботинский и Вейцман «частным образом» обсуждали теперь кандидатуры в исполнительный совет.

Основным соображением Вейцмана была необходимость включить несколько "английских евреев". Предложения Жаботинского были детальнее. Он предлагал кабинетную систему, в которой каждый член совета вел бы свой отдел и воздерживался от вмешательства в деятельность коллег. Новыми в составе, помимо него самого, должны были стать Нордау, Кауэн, Найдич или Златопольский, а также Артур Руппин, агрономом, служившим с 1907 года старшим представителем сионистов в Палестине, во главе Палестинского исполнительного совета. Нордау, однако, отверг его жаркие призывы к сотрудничеству. Обеспокоенный антисионистской политикой палестинской администрации и усилиями Великобритании разбавить формулировки мандата, он резко критиковал вейцмановскую тихую публичную поступь.

Вера Жаботинского в то, что готовятся перемены и что Нордау с его огромным престижем может способствовать их осуществлению, не убедила последнего. В любом случае Вейцман твердо возражал против включения Нордау. "Ни при каких обстоятельствах, – писал он, – я не могу теперь сотрудничать с Нордау в исполнительном совете"[831]831
  Центральный сионистский архив, меморандум «Палестинский мандат», 6 февраля 1921 г.


[Закрыть].

Докладные, написанные Жаботинским или по его совету, были скорее всего частью кампании для подавления попыток Керзона лишить мандат его сущности. Эта атака была отражена. Измененные положения были восстановлены, хоть и с некоторой коррекцией. Изменения во вступлении иллюстрирует следующее:

Июнь 1920

Признавая историческую связь еврейского народа с Палестиной и право, которое это дает на воссоздание Палестины как его национального очага…

Октябрь 1920

Признавая историческую связь еврейского народа с Палестиной… (воссоздание Палестины как его национального очага опущено)

Окончательный текст

Настоящим признается историческая связь еврейского народа с Палестиной и основания для воссоздания его национального очага в этой стране.

Восстановлено было ключевое «воссоздать». Жаботинский писал тогда: "Даже с точки зрения сугубо юридической эти положения в мандате дают нам основание защищать наше право от попыток в конечном счете интерпретировать его узко. Единственным серьезным недостатком является термин «национальный очаг». Его туманность признана повсеместно, и упорство, с которым это выражение было сохранено в этом тексте, выдает намеренное стремление оставить широкое поле для интерпретации на усмотрение мандатных властей.

Эта неточность делает особенно важным анализ состава исполнительных органов. Мне нет необходимости пояснять очевидное, что любой принцип конституции (особенно туманно сформулированный) может стать недействующим при своенравной администрации. Как любопытный пример венгерские министры обрели простое объяснение для прекращения иммиграции польских крестьян из Галиции: они объявили, что в Галиции болеет скот, и закрыли границу, предоставив польскому крестьянину доказывать, что он не скотина"[832]832
  «Джуиш кроникл», 5 ноября 1920 г.


[Закрыть].

Соответственно, увещевал Жаботинский, мандат должен обусловить Сионистской организации конкретное право на участие в решениях по "выбору подходящих кандидатов на главенствующие позиции в палестинской администрации".

Его точка зрения пользовалась значительной поддержкой Эдера, прошедшего через все перипетии с военной администрацией в Палестине: "Опыт с палестинской администрацией продемонстрировал истинную необходимость во включении предложений господина Жаботинского в мандат. Это жизненно необходимая предосторожность''[833]833
  Письма Вейцмана, том X, № 42, к Ллойд Джорджу, ноябрь 1920 г.


[Закрыть].

И все же Вейцман, не выдвинувший это условие до предоставления мандата Великобритании (хотя оно было выдвинуто Еврейской общинной конференцией в Палестине в декабре 1918 г.), по-видимому вообще не поднял этот вопрос с англичанами после Сан-Ремо, хотя наверняка понимал его важность.

В осенние дни 1920, как раз когда Жаботинскому предоставили голос в верхнем эшелоне сионистского начинания, он был вынужден вплотную столкнуться с поражением, имевшим решающее значение для еврейского будущего в Палестине, – поражением, которое к тому времени уже нельзя было предотвратить. 4 декабря 1920 года британское и французское правительства пришли к соглашению об определении северной границы Палестины. В этот день Ллойд Джордж официально и окончательно отмежевался от сионизма. Это был завершающий шаг в серии уступок, начавшихся с греха британского согласия за год до этого на военную демаркационную линию, потребованную французами. Она проходила гораздо южнее, чем линия, первоначально требуемая англичанами и совпадающая с картой, приготовленной для мирной конференции сионистами, и даже южнее, чем более позднее компромиссное предложение англичан, разработанное Майнерцхагеном. По существу, она была близка к границе, определенной в соглашении Сайкса – Пико, на котором, несмотря на другие изменения, настаивали французы. Вакуум, образовавшийся тогда в результате британского вывода войск, привел к трагедии в Тель-Хае.

В то время полковник Гриббон из военного министерства заверил Вейцмана, что эта граница, будучи всего лишь военной, не несет за собой никаких постоянных политических прав для Франции. Практически же все переговоры впоследствии исходили именно из этой границы. Физическое владение территорией неизбежно давало Франции преимущество, которого лишились англичане.

Теперь же, в лучшем случае, каждая поправка требовала платы. Великобритания не могла требовать территориальных уступок, обосновывая их военной необходимостью, поскольку ее военные нужды были, по всем данным, разрешены. Следовательно, она могла выдвигать только сионистский довод: экономические нужды еврейского национального очага.

То, что эти нужды представляли первостепенную важность, доказывать не приходилось.

"Экономическое будущее всей Палестины зависит от водных ресурсов на севере и востоке, – писал Вейцман в одном из многочисленных воззваний и к британским, и к французским официальным лицам. – В полузасушливой стране, какой является Палестина, не обладающей топливом, вода для ирригации и для энергетических нужд незаменима для какого бы то ни было экономического прогресса. Без этого ни сельское хозяйство, ни индустрия не могут существовать или развиваться".

"Верховье Иордана и ее истоки, и Ярмук с ее притоками, не говоря уже о водах Литани, которые оспариваются Францией по соглашению Сайкса – Пико, не могут быть отрезаны от Палестины, не нанеся тяжелый, а может быть, и непоправимый урон ее экономической жизни"[834]834
  Французские документы Иностранного отдела, Левант – Е 312/4, том III, 19 октября и 3 ноября 1920 г.


[Закрыть].

Для самих британцев привлекательным было не только расширение их владений в Палестине, но и то, что водные ресурсы значительно укрепили бы жизнеспособность страны. Это могло освободить Великобританию от большой части, а то и всего финансового бремени правления и, учитывая динамичное еврейское развитие, могло превратить мандат в доходное дело.

К несчастью, эти соображения только ужесточали упорство французов. Правда, на протяжении всех длительных переговоров в 1920-м французы утверждали, что эти водные ресурсы требуются им самим, но необоснованность этого была очевидна. Как писал Вейцман в письме к Ллойд Джорджу: "Мнение незаинтересованных экспертов подтверждает, что дискутируемая территория не представляет собой ценности для территорий к северу, в то время как она является жизненно необходимой для Палестины". Эта позиция была безоговорочно подтверждена последующим ходом истории.

Вежливые дипломатические фразы временами могли вводить в заблуждение Соколова, чьи усилия в Париже были практически непрестанными. Они, возможно, обманули и Вейцмана в его переговорах с французским руководством. Фактически в Париже с течением времени все меньше считались с сионизмом или принимали во внимание явно решающие условия для успеха его предприятия. Внутренние французские документы полны откровенного антисемитизма, неразборчивого усвоения арабской пропаганды и даже ядовитых личных нападок на сионистских вождей. Робер де Кэ, генеральный секретарь французского представительства в Дамаске и ветеран антисионистских сообщений, заявляет в характерном письме к своему начальству в Париж, что вожди сионизма "фанатики" и что "многие" из них – "большевики"[835]835
  Письма Вейцмана, том X, № 52, к Жаку Калми (для передачи де Кэ), 27 октября 1920 г.


[Закрыть].

Он выносит свое суждение всего спустя неделю после того, как Вейцман отправил ему телеграмму, пытаясь убедить, что французская "несгибаемая позиция по поводу северной границы может оказаться серьезным ударом по сионистскому и еврейскому начинанию". Он добавил, что "мировое еврейство полагается на французскую широту и сочувствие в этом трудном кризисе"[836]836
  Там же, № 128, 24 февраля 1921 г.


[Закрыть].

Де Кэ очень скоро в открытую продемонстрировал свою "широту и сочувствие". Вейцман вынужден был опротестовать заявление, сделанное де Кэ в прессе, что "евреи прибывают в Палестину, скупают земли, растаскивают имущество населения; они стремятся изгнать истинное население и контролировать экономическую деятельность правительства"[837]837
  «Гаарец», 14 января 1921 г., также французские документы Левант Е 312.4, том XIX.


[Закрыть].

Соколов вспоминал впоследствии, что на каком-то этапе французы изобрели довод, казавшийся им более убедительным для отказа сионистам в их просьбе. "Французы, – сказал он, – обещали содействие, как только они убедятся в успехе сионистского начинания. Теперь же они не хотят идти на уступки, которые пойдут на пользу Англии в случае, если планы сионистов воплощены не будут"[838]838
  Жан Пишон, Le Partage du Proche Orient, пред. цитата, стр. 164.


[Закрыть].

В то же время они выражали готовность пойти на уступки, но только в обмен на британские уступки в чем-то другом.

В 1920 году был момент, когда Клемансо смягчил свой подход. Его "отказ от Палестины" в декабре 1918-го, получив огласку, шокировал чиновников во французском Иностранном отделе, и, несомненно, это они подогревали атаки оппозиции на Клемансо. Его "слабость", однако, была основана на принципе. В течение всей своей долгой карьеры он воздерживался от усиления французского влияния на Востоке. "Зачарованный нашей границей на Рейне, – пишет французский историк того периода, – он стремился к обретению от Великобритании поддержки, идя на уступки ей в Азии"[839]839
  Документы британской международной политики, том IV, № 409.


[Закрыть].

И действительно, осознавая это, Керзон, сходившийся по этому вопросу с сионистами, инструктировал английскую делегацию (Роберта Ванситерта и Эрика Форбса Адамса) пригрозить отказом гарантировать границу на Рейне, если не изменится их позиция по вопросу о сирийско-палестинской границе"[840]840
  Относительно незначительные изменения были внесены последующими переговорами. Подробности см. у Г.Ф. Фришвассер-Раанана: «Frontiers of a Nation» (Лондон, 1955).


[Закрыть]

Видимо, по инструкции Клемансо представитель Франции Филлипп Бертелло приготовил в Сан-Ремо меморандум, в какой-то степени удовлетворяющий британским условиям.

Но в это время правительство Клемансо пало. Новое правительство во главе с Александром Мильераном, нескрываемо стремившимся оказать большое сопротивление британским доводам и, более того, науськиваемое свирепой антибританской кампанией в прессе, наложило на проект вето. Не произвели впечатления и горячие воззвания, прибывавшие от еврейского руководства и организаций со всего мира, и даже увещевания президента Вильсона, генерала Сматса и других национальных вождей – их в любом случае французские официальные лица относили на счет еврейского влияния.

В конце концов, когда и Мильеран был смещен и заменен Жоржем Леге, французы пошли на единственную уступку сионистам. Они согласились отнести существовавшую горстку еврейских поселений в Северной Галилее к Палестине. Они также позволили Палестине пользоваться водами Ярмука и верхнего Иордана, но не Литани. Эта частичная уступка оказалось бы ценной, если бы была воплощена, – но воплощена она не была, сионистское начинание оказалось подорванным[841]841
  Отдел парламентских архивов, протокол заседания кабинета, 21/153/90324, стр. 200.


[Закрыть].

Но было бы несправедливо винить только французов за поражение сионистов. Им посодействовал и британский премьер, сумевший преодолеть весьма мощные усилия Иностранного отдела во главе с самим Керзоном добиться разумной границы. Секретные документы раскрывают, что Ллойд Джордж принял решение отступить уже в самом начале переговоров.

В сентябре 1919-го он провел несколько совещаний с группой советников в своих апартаментах в Трувийе для определения желаемой политики по отношению к Франции в разделе Ближнего Востока. Участники получили подробный меморандум Бальфура, в котором тот поддержал позицию сионистов, заявив, что Палестина должна "обрести право на водную энергию, по своей природе принадлежащую ей"[842]842
  Там же, стр. 228–229.


[Закрыть]. Эту позицию в целом поддержали и Алленби, и полковник Гриббон.

На совещании 10 сентября Ллойд Джордж просил секретаря кабинета связаться с Лондоном и прислать ему в Париж «Историческую географию Святой земли» сэра Джорджа Адама Смита, его атлас, показывающий границы Палестины в разные периоды, и большую карту соглашения Сайкса – Пико.

Гриббон тут же предупредил: "У Палестины было так много разных границ, что он сомневается, согласится ли кто-либо следовать единственному авторитету, будь то сам Адам Смит"[843]843
  Там же, стр. 285.


[Закрыть].

Но Ллойд Джордж, как выяснилось, уже принял решение, что у Великобритании есть интересы более важные, чем палестинская северная граница. Он отказался рассматривать передачу Франции чего-либо взамен где бы то ни было. Более того, у него были собственные условия к французам – в Месопотамии относительно прав на нефть и железнодорожные пути, остававшиеся невыполненными. Обнаружив, что палестино-сирийская граница в соглашении Сайкса – Пико проходила в районе, где находился, как считалось, в библейский период удел Дана, он объяснил свою сдачу утверждением, что выяснил из книги Адама Смита: подлинные земли Палестины лежали "от Дана до Беэр-Шевы". Ничего подобного обнаружить в книге Адама Смита на самом деле невозможно. Как подчеркивал Гриббон, даже если бы Смит выразил такое мнение, оно все равно мало значило бы, поскольку политические границы Палестины расширялись и сужались на протяжении веков снова и снова. Северная граница иногда даже доходила до Евфрата. Многочисленные дискуссии в Талмуде и больших ученых трактатах, еврейских и нееврейских, веками обсуждали "передвижение" границ еврейского государства.

Книга Адама Смита отнюдь не стремилась к политической точности в вопросе пограничных районов. Упоминаемая формула "от Дана до Беэр-Шевы" менялась с меняющимися обстоятельствами[844]844
  Там же, стр. 414, 415.


[Закрыть]. Как и другие исследователи, Адам Смит не собирался даже определить точное местонахождение «Дана», и во времена Ллойд Джорджа этот вопрос оставался открытым. Единственное подобие точности в описании Смитом Галилеи, самой северной провинции Палестины во времена Ллойд Джорджа (и его самого), содержится в следующих двух параграфах:

"Расширение еврейского государства при Иоханане Гиркане (135–105 до н. э.) должно было дать многим евреям возможность вернуться в привлекательную провинцию, не боясь преследований, и либо этот правитель, либо его преемник присоединил к своим владениям Галилею. Вскоре после этого, в 104 г. до н. э. Галилея проявила достаточную лояльность к еврейскому государству, чтобы свергнуть сильного захватчика. В начале следующего правления, Александра Янная, Галилея насквозь еврейская.

Естественные границы (курсив оригинала) Галилеи очевидны: на юге, равнина Эздрелона; на севере глубокое ущелье Литани или Касимми, отделяющие Ливан"[845]845
  Отдел парламентских документов, Иностранный отдел 13621/4164/44.


[Закрыть].

Не менее важно и то, что Ллойд Джордж не был откровенен со своими собственными подчиненными.

9 ноября 1920 г. Керзон еще пишет Ванситарту: "Правительство Его Величества не готово заключить соглашение без необходимых проектов по будущему использованию вод Ярмука и Литани Палестиной, что может оказаться весьма жизненно важным для экономического развития страны и создания национального очага для евреев"[846]846
  Документы британской международной политики, т. VIII, стр.865, № 01.


[Закрыть].

Затем, спустя три недели, на заключительном заседании с французами, Ллойд Джордж раскрыл, что дипломатические усилия целого года со всеми его многочисленными неприятными этапами были тратой времени и сил. Он заявил, что уже в декабре 1918-го (то есть за девять месяцев до "изучения" книги Адама Смита) "достиг соглашения с господином Клемансо, что границы Палестины будут историческими "от Дана до Беэр-Шевы". Он был готов следовать этому соглашению и не мог поддержать притязания сионистов на расширение территорий вне исторической Палестины"[847]847
  Там же.


[Закрыть].

Бертелло привнес затем собственную перспективу эксперта. Явно в насмешку, он заявил, что "изучил работы великого историографа сэра Джорджа Адама Смита, и что Смит ясно продемонстрировал, что Палестина никогда не превышала границы от Дана до Беэр-Шевы". Он занялся этими исследованиями, добавил он, "по просьбе Ллойд Джорджа"[848]848
  9 ноября 1920 г.


[Закрыть].

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ЧУВСТВО подавленности, на которое Жаботинский жаловался вскоре после прибытия в Лондон, перешло в более конкретное недомогание. Он пишет Иоффе в «Гаарец» с просьбой не платить ему жалованье, поскольку не дал ни одной статьи. «Я не писал, потому что не мог. Какая-то маленькая пружина в моей голове сломана и не знаю, когда она восстановится»[849]849
  6 декабря 1920 г.


[Закрыть].

Спустя три недели он все еще страдает. "Я очень много занят теперь, – пишет он Белле в торопливой записке, – но хуже всего то, что я устал. Умственно надорвался, иначе не могу назвать. И никакой отдых не помогает. Начинаю серьезно бояться потери работоспособности"[850]850
  7 апреля 1921 г.


[Закрыть]. Недомогание, по-видимому, продолжалось. В течение месяцев нет никаких признаков, что он писал для газеты «Гаарец». В апреле снова пишет Иоффе: «Простите мое молчание. Причин, дел и пр. много, но основная причина – органическая усталость, накопившаяся в каждой косточке за последние шесть лет и прорвавшаяся, как только я уехал из Палестины. Боюсь, она вынудит меня оставить сионистскую деятельность окончательно после конгресса»[851]851
  Жаботинский Исааку Гольдбергу, Тель-Авив, 7 декабря 1920 г.


[Закрыть].

Как ни странно, это недомогание никак не отражалось на его деятельности, ни в "Керен а-Йесод", который он представлял на бесчисленных митингах по всей стране, ни, как заметил Вейцман, в Комитете по политическим вопросам. Он даже нашел время заняться давно лелеемым замыслом создания издательства в Иерусалиме. Несмотря на все политические переживания, Жаботинский организовал группу для его воплощения. Найдич, Златопольский, Шмариягу Левин – знаменитый писатель и пропагандист сионизма – и всегда верный Зальцман встретились с ним и решили сформировать компанию с капиталом в 50.000 фунтов. Иосиф Коуэн и Джеймс Ротшильд согласились стать директорами. Левин должен был разделять редакторские функции с Жаботинским, озабоченность которого отсутствием хорошей, живой литературы для детей Палестины не ослабевала. Он приступил к изданию книг для детей и школьных учебников, включая ивритский атлас, о котором он давно мечтал. Сроки на этой встрече не обсуждались[852]852
  Гроссман, в интервью с Шехтманом, том I, стр. 373.


[Закрыть].

Только одна возможная причина может убедительно объяснить эту жалобу, повторяющуюся на протяжении месяцев почти в каждом письме к сестрам Берлин: его одолевала мучительная интеллектуальная и моральная дилемма – результат присоединения к руководству движением. Даже соглашение с Вейцманом было нацелено не только на излечение болезни в движении (проблема с персонажами в Лондоне и Иерусалиме), но и на отвоевание позиций, утерянных вопреки его советам и несмотря на его предложения в течение предшествующих двух лет: требование участия сионистов в выборе официальных лиц на посты в Палестине и поддержка легиона.

В конечном итоге он считал Вейцмана, по крайней мере, частично ответственным за эти невзгоды. Только после заверений, что в Исполнительный комитет будут введены еще два дополнительных члена, Жаботинский согласился войти в его состав. Дополнительно членами Исполнительного комитета стали Иосиф Коуэн и Ричард Лихтгейм, представитель молодого поколения немецких сионистов, который во время войны выполнял с пониманием и энтузиазмом невероятные, почти невозможные функции сионистского представителя в Турции.

Тем не менее в ноябре Жаботинский посоветовался с группой близких друзей, верных ему со времени легиона, – Йоной Маховером и Михаилом Шварцманом из России, Якобом Ландау (основателем Еврейского бюро по переписке, откуда он распространял из Голландии пробританскую, просоюзническую и пролегионерскую информацию) и Меиром Гроссманом. На совещании в доме Иосифа Коуэна Ландау и Гроссман выразили безоговорочную оппозицию его вступлению в комитет. Они считали, что, не имея за собой организации, он не будет пользоваться достаточным весом, даже вместе с Коуэном и Лихтгеймом, для перемен, которые они все считали необходимыми. Была предложена альтернатива: организовать такую поддержку, оппозиционную партию. Коуэн, Маховер и Шварцман были на стороне Жаботинского, который, как Гроссман отметил много лет спустя, "согласился с точкой зрения большинства"[853]853
  «Оппозиция», «Di Tribune», 25 февраля 1921 г.


[Закрыть].

Через несколько недель, адресуясь к более широкому кругу сторонников, Жаботинский откровенно изложил сущность проблемы: в двух статьях в "Ди Трибуне", идишистском журнале военных лет, который Гроссман возродил в Лондоне.

В первой статье, опубликованной накануне его официального вступления в Исполнительный комитет, он впервые после прибытия в Лондон развернул серьезную гласную критику в адрес сионистского руководства.

"Политически мы достигли многого, и способствовавшие этому достойны вечной благодарности нашего народа. Но были совершены и серьезные политические ошибки: слишком много было празднований, слишком много благодарственных речей и мало использования полученных (от англичан) обещаний.

Существует опасность, что даже теперь, при том, что текст Мандата всем известен, и все убедились, как прекрасны его принципы и как слабы полученные нами гарантии, будет сделана попытка инициировать очередное еврейское "Ура!" и приношение благодарностей, вместо того чтобы объявить открыто и честно, что если от нас ждут большую работу по колонизации, мы должны получить существенные политические права".

Затем Жаботинский перешел к проблеме безопасности ишува. "В течение двух лет мы позволяли английской администрации привыкнуть к идее, что в Палестине антисемитская политика может серьезно претворяться в жизнь без риска для служебного продвижения антисемитов. Когда из Палестины взывали, что совершенно открыто готовится погром против евреев, ответом "сверху" всегда было, что это всего лишь истерические вопли и что генерал Икс или полковник Игрек – наши наилучшие друзья.

Нам следует раз и навсегда с ясностью определить, что истинной причиной коррупции в предыдущей администрации и катастрофы был не только ее антисемитизм, но и наше вечное "Хорошо".

И снова, предупреждал он, грозит та же опасность. Уже есть признаки того, что, несмотря на влияние Герберта Сэмюэла, многие из британских официальных лиц чувствуют себя так же, как и в дни Алленби. Теперь, как и тогда, они чувствуют, что еврей не способен защитить свои права и, пока не начнется откровенная бойня, продолжит твердить "хорошо". Без наличия в стране здоровой оппозиции, без жесткого ежедневного сопротивления каждой несправедливости, каждой грубой фразе о евреях не может быть создана нормальная политическая атмосфера нигде в мире. Палестина не составляет исключения. Но хотя "все сионистское движение" пронизывало оппозиционное брожение, оно выражалось в разнообразных элементах, включая и попросту мелочные; прежде всего люди, сами неспособные на созидательную деятельность и интенсивно противившиеся всякому практическому начинанию, заходили так далеко, что предлагали прекратить сборы фондов.

Следовало создать нечто новое. И нужна была не просто программа – она уже существовала.

"Нам нужен новый элемент в Сионистской организации – забытый размах герцлевской идеи Еврейского государства, активная движущая сила, вера в великие идеи, готовность предъявлять великие требования к себе и другим.

Такое настроение существовало и было широко распространено; но необходимо было объединить людей, выработать новое кредо, а затем обрести влияние и возродить Сионистскую организацию.

Но в любом случае, пишет он в заключение:

"С верхушки или от низов, мы должны произвести в движении органическую революцию"[854]854
  «Иной путь», «Di Tribune», 21 марта 1921 г.


[Закрыть].

Его следующая статья вышла через месяц[855]855
  Центральный сионистский архив, Z4/16035, протокол заседания исполнительного комитета.


[Закрыть] – через три недели после воссоздания Сионистского исполнительного комитета. В ней он разъяснил характер противоречивых принципов, которые ему пришлось разрешить. Существовало, по его словам, два пути по оживлению движения. Один – «мобилизация молодых, здоровых, разочарованных людей и преподача им основы политического образования». В нескольких конгрессах они потерпели бы поражение, но победили бы в конечном итоге. Это был путь длинный, но чистый, здоровый и эффективный; даже и до победы он возвел бы жизнь в Сионистском движении на более высокий идеальный уровень.

Альтернативой является компромисс; и он описывает характер этого компромисса и последствия. Описание четко отразило отношение его и его близких соратников с Вейцманом и его друзьями.

"Так случилось, что некоторые из представляющих "опасную" позицию, более или менее хорошо известны и пользуются уважением. Так случилось, что внутрипартийные обстоятельства делают необходимым пригласить этих людей присоединиться к руководству. Чтобы уговорить их, нужны уступки. Будут приняты резолюции, которые в разбавленной форме отдают "опасной" точкой зрения.

Тем не менее реальная власть управления останется в тех же руках, что и вчера; и, как хорошо известно, вчерашние руки не могут воплощать сегодняшнюю политику.

Не потому что не хотят – это не вопрос доброй воли. Они не в состоянии, органически, естественно – независимо от их желания или нежелания.

Разбавленные положения в напечатанной программе остаются пустыми словами, разве что у пришельцев найдутся силы, чтобы добиться внедрения того, что было обещано, и даже и тогда это не произойдет гладко. Следуют значительные трения в руководстве; лучшие умы с обеих сторон теряются во внутренних спорах, возможно, и в интригах, вместо развития продуктивных действий или хотя бы идей. Так, новые люди, вошедшие в старое руководство, "теряют не только свою свежесть, но и репутации, и к тому же доверие тех, кто их поддерживал и кто теперь, видя жалкие результаты, бормочут: "И это все, чего они смогли достичь? Какое разочарование!"

Естественно, в конце концов, по прошествии лет, все проясняется. Постепенно воспитывается поколение, постепенно в руководстве появляются новые лица. Я не утверждаю, что нельзя создать новую касту таким способом: можно, но весьма сомнительно, здоровый ли это путь".

И все же он выбрал этот путь, невзирая на то что предпочитал альтернативу. И причиной тому послужило его убеждение, что идет "война".

"Должен с горечью сказать: эта война не только против врагов, нееврейских и еврейских, это война против нашей собственной слабости. Еврейский народ, тот самый народ, который аплодирует и поет "мы клянемся", еще даже не подступил к выполнению своего долга.

Несмотря на все наши жалобы на кризис и об убийствах, мы могли бы найти средства, чтобы начать серьезную работу в Палестине. Но как раз в этом смысле народ бездействует. Это и есть наихудшая опасность. Это означает, что каждый, наделенный чувством ответственности, должен помочь выволочь воз из трясины, независимо от того, достигнуто ли полное согласие о том, в какую сторону тянуть".

Вопрос о том, "в какую сторону", все-таки оставался критическим. Он признается, что выбирает вторую дорогу с тяжелым сердцем и без большой уверенности. Далее он обрисовывает основные различия между ним и Вейцманом. О политической программе, отмечает он, они всегда имели единое мнение, отсюда и их соглашение. Они также были согласны, что в любых обстоятельствах еврейский народ должен отдать "миллионы за миллионами" на Землю Израиля. Они также взаимно признавали выдающиеся качества и способности друг друга. Их разделял, пишет он, вопрос "политической тактики". Но это-то как раз и было наиважнейшим элементом каждодневной работы. По вопросам тактики "невозможно объединиться на основе письменного соглашения. Это вопрос психологии; а также вопрос укорененного мировоззрения.

Контракт может быть подписан в самых конкретных условиях, но темперамент у каждой стороны остается свой. По темпераменту, психологии, мировоззрению мы весьма разнимся. В этом нет ни тени сомнения".

Здесь-то и требовался компромисс. Он, со своей стороны, был готов согласиться с его неприятными последствиями. Готова ли к тому же "другая сторона"?

"Это нам еще не известно; с сожалением могу сказать, что шесть месяцев, проведенные в Лондоне, не дают оснований для особого оптимизма. Сейчас, когда пишутся эти строки, я не знаю, будет ли вообще возможен второй путь. Но на войне как на войне: если есть хоть какая-то остающаяся нормальной возможность, мы изберем второй путь – до конгресса.

И хорошо, если все пойдет хорошо. Если нет – значит, второй путь не верен; и это тоже определит наши выводы".

Дилемма в тот период приняла еще более острый характер. Когда была написана статья, опубликованная 23 марта, неясно, но за пять дней до ее появления, то есть через две недели после своего официального вступления в Исполнительный комитет Жаботинский почувствовал необходимость подать заявление об уходе. Основания для этого шага были простыми, но решающими: его активное несогласие с вейцмановской почти постоянной политикой серийной дипломатии, избегавшей публичного обсуждения значительных разногласий с Великобританией и серьезных еврейских нареканий. Жаботинский придерживался мнения, что требования сионистов и факты дискриминации ишува должны быть обнародованы, чтобы поставить в известность и повлиять на общественное мнение – британское, еврейское и американское – короче, использовать оружие пропаганды как можно более полно. Это поистине было основной чертой в различии "темпераментов".

На втором заседании новообразованного исполнительного комитета 3 марта Коуэн предложил выпустить публичный политический манифест. Это предложение отвергли. Решили, что "опубликовано будет только постановление о назначении Временного исполнительного комитета.