Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

Как глава сионистского движения, я обязан ставить успех дела во главу угла. С другой стороны, некоторые среди нас начинают упрекать меня за то, что, я полагаю, вы сочтете добродетелью в британском подданном. Они говорят: содружество с Великобританией, на которое ты опираешься, ранит тебя же. Великобритания использовала сионизм для закрепления ее положения в Палестине, завоеванного ее армией; завоевав эту моральную позицию, она теперь сожалеет, под каким уклоном пришла к ней, и готовится сбросить и тебя, и твою стремянку вниз". Такого сорта упреки бьют по живому, поскольку с сожалением признаю, что британская политическая позиция в Палестине в последнее время была разочаровывающей"[965]965
  11 ноября 1921 г.


[Закрыть].

Это мастерское, страстное и многое раскрывающее письмо, написанное в конце ноября 1921 года, осталось в бумагах Вейцмана. Черчиллю оно отправлено не было. И Вейцман так и не обратился с равной этому письму прямолинейностью к общественному мнению.

Как только Вейцман согласился представить меморандум Жаботинского в отдел колоний, Жаботинского немедленно направили в Соединенные Штаты, 5 ноября. Ему предстояло присоединиться к остальным членам делегации "Керен а-Йесод" – Соколову, профессору Отто Ванбургу, Александру Гольдштейну и полковнику Паттерсону. Паттерсон в тот период и до конца своих дней активно защищал сионистские идеалы.

"Я предпочел бы отчалить 12-го или позже, – писал Жаботинский Белле. – Сейчас 2 часа ночи. Аня пакуется, а я пишу письма". Тревоги и сомнения по поводу неожиданно уклончивого поведения Вейцмана в отношении легиона несколько рассеялись, и в блаженном неведении о том, что Вейцман намеревался сделать с меморандумом, он пустился в плавание на "SS Аквитании" в спокойном настроении. Он даже отправил с корабля в исполнительный совет письмо, выдвигая предложение о процедуре, которая может быть приемлема для англичан, по переводу сионистского взноса в британский военный бюджет[966]966
  Белле Берлин, 11 ноября 1921 г.


[Закрыть]. Остальное время недельного путешествия Жаботинский коротал переводом «Ада» Данте на иврит. Эта работа наполняла его радостью, и он обещал себе продолжить работу и в Америке, «между заседаниями и кино»[967]967
  Цитата из Шехтмана, том I, стр. 9, 16 января 1922 г.


[Закрыть]. В Лондоне он стал ярым киношником.

В Штатах Жаботинский провел более семи месяцев. Через месяц он писал Белле: "Америка по сию пору не произвела на меня впечатления. Что-то вроде Одессы. Весь мир – что-то вроде Одессы". Его любовь к родному городу не ослабевала, но, в конце концов, от прославленного Нового Света можно было ожидать большей утонченности. Он нашел его "скучным". Его ощущение не изменилось и через месяц, он пишет Вере Вейцман: "Не видел еще здесь ничего такого, ради чего стоило переезжать океан. Правда, сионисты и митинги заслоняют всю перспективу, так что, может быть, и есть чудеса, которые мне не показывают. Но мне-то скучно и начинаю уставать"[968]968
  Шехтман, том I, стр. 389.


[Закрыть].

Это письмо и несколько писем к сестрам Берлин и к друзьям Израилю Тривусу и Йоне Маховеру – все, что сохранилось из частной переписки Жаботинского того периода. Не уцелело ни одно письмо к Ане. Из его отчетов в исполнительный совет ясно, что времени ни на перевод Данте, ни на хождения в кино у него не было. Встречи с общественностью, с местными группами и комитетами, долгие часы в поездках, в поездах из города в город, разбросанных по просторам великого континента, шли в напряженном темпе. Он не щадил себя. Он не стал оратором, пренебрегающим черной работой по организации сборов фондов местным общинам. Напротив, Жаботинский вскоре проанализировал методы и литературу кампании и серьезно потрудился, чтобы убедить американское руководство ввести в обиходную рутину кардинальные изменения. Прослышав об оригинальной системе, учрежденной мормонами для сбора налогов, обеспечивающих их социальные услуги, он отправился в Юту изучать ее и убеждал "Керен а-Йесод" принять такую же[969]969
  Архив Вейцмана, Жаботинский к директорам «Керен Ха’Йесода», Лондон, 15 января 1922 г.


[Закрыть].

В первом подробном отчете в Лондон Жаботинский утверждает, что существует возможность достичь цели – 9 млн долларов, – но он считает необходимым изменить систему по сбору средств. "Это все та же старая ошибка, – пишет он, – с которой нам приходилось сражаться и в Англии: полагаться на пропаганду, общественные митинги и банкеты вместо личного обхода. Весь наш здешний опыт демонстрирует, что в Америке, больше, чем где бы то ни было, эти методы охватывают только периферию еврейства".

Американские сионисты вводить перемены не торопились. "Я внес много предложений, и в письменном виде, и устно, в самых умеренных тонах дружеского совета, но ни одному из них не последовали. Думаю, что этот же опыт разделяют и остальные члены делегации. Боюсь, что правление "Керен а-Йесод" здесь слишком громоздко для быстрых решений, и никакая реорганизация не поспособствует улучшению его эффективности, если не будет какой-то инстанции, чьи рекомендации будут восприниматься как приказ"[970]970
  Архив Вейцмана, Жаботинский к Лихтгайму, 6 января 1922 г.


[Закрыть].

Он еще более настойчив: "Работой здесь я и доволен, и разочарован. Доволен в том, что касается делегаций, митингов, энтузиазма. Митинги снабдили определенной суммой, достаточной для текущего бюджета. Под большим вопросом остается здесь сбор от двери до двери. Без этого ничего не выйдет. В провинции это более или менее происходит; но я беспокоюсь за Нью-Йорк и Чикаго. 11-го возвращаюсь в Нью-Йорк и потребую полной реорганизации кампании. Если удастся, убежден, что мы мобилизуем в 1922 г. достаточно, чтобы покрыть бюджетные расходы до конца 1923 года (около одного с половиной млн. фунтов)"[971]971
  Архив Вейцмана.


[Закрыть].

Его настроение переменчиво. 25 февраля он пишет Вейцману: "Подготовка кампании в Нью-Йорке проводится разумно. Тридцать женщин подготовили 150.000 адресов, в конце марта мы начнем обычную вербовочную кампанию для 3000 добровольцев-сборщиков; каждый адресат получит информацию и личное письмо; важным лицам нанесут визит особые, умудренные опытом сборщики; будет подготовлен ряд ланчей с бизнесменами, на 10–12 человек. Кампания начнется 15 апреля. В Чикаго, где мы начнем 19 марта, подготовка менее детальна, но сбор от двери до двери планируется. В целом буду очень удивлен, если нам не удастся собрать сумму, достаточную с честью закончить этот год; но возможность, что мы получим больше, вполне досягаема"[972]972
  13 марта 1922 г.


[Закрыть].

Его настроение изменилось через две недели. Белле он пишет из Питсбурга: "Деньги будут, но меньше, чем надо. Организация слабая и бестолковая, иначе можно было бы собрать сколько угодно – беспредельно. Я охрип, устал и рвусь сбежать"[973]973
  Вере Вейцман, 16 января 1922 г.


[Закрыть].

В том же ключе и письмо Белле от 23 мая: "Наши усилия успехом не увенчались. Собранная сумма будет ограниченной".

И результаты действительно не увенчались успехом. Было собрано всего полмиллиона фунтов. Но кампания очевидно заложила фундамент и механизмы для последующих лучших результатов.

Жаботинского вдохновило то, что группа Брандайза, отделившаяся от Сионистской организации, пользовалась гораздо меньшей поддержкой общины, чем полагали в Европе: "меньше одного процента"[974]974
  27 января 1922 г.


[Закрыть]. Было странно, что Брандайз и его единомышленники не пересмотрели причины своего разрыва с Сионистской организацией, – философскую позицию, что организации следует прекратить политическую деятельность и сосредоточиться на экономической. Даже майские события, разрушительное выступление Сэмюэла 3 июня, агония ишува и неослабевающее политическое наступление на сионизм в Великобритании не повлияли на их гротескную позицию. Жаботинский горячо симпатизировал их призыву к развитию частной инициативы в экономике, но как можно было надеяться на процветающий и значительный частный сектор в инфраструктуре, которую могли обеспечить только общественные фонды? Более того, в Палестине, где каждый крупный экономический проект зависел от согласия правительства, возможно ли было думать об экономическом развитии отдельно от политической деятельности, vis-a-vis администрации, к тому же и враждебно настроенной?

Не менее удивительно и то, что судья Брандайз не смог подняться над политическими разногласиями и воспользоваться возможностью, представленной визитом Жаботинского, для наведения мостов – после его резкого, даже оскорбительного обращения с Жаботинским, когда тот в 1919 г. привлек внимание Брандайза к откровенным проявлениям антисемитизма в британской администрации и нарастанию угрозы арабского насилия. Спустя меньше года худшие страхи Жаботинского сбылись, еврейская община заплатила горькую цену, и сам он вынес на своих плечах немалую долю этой расплаты.

Со стороны Брандайза признание своей грубой ошибки и даже извинение за прошлую грубость было бы шагом минимальной вежливости.

Жаботинский скрупулезно воздержался от критики в адрес брандайзовской группы и поистине приложил усилия к сближению с ними.

В личных контактах с некоторыми ее членами, в особенности с судьей Джулиеном Маком и раввином Стивеном Вайсом, работавшим в Вашингтоне, чтобы ускорить утверждение мандата американцами, он попытался добиться регулярного координирования их усилий с усилиями Сионистской организации. В этом он не преуспел, но несомненно добился некоторого улучшения взаимоотношений.

По всем свидетельствам, его личный успех был триумфальным. Паттерсон сопровождал его в большинстве его публичных выступлений. С их прибытием в города Центрального Запада, "элемент романтики, – писала "Новая Палестина"[975]975
  Бриан, французский политический деятель, считался выдающимся оратором дня. К ним также относились Троцкий и Ллойд Джордж. Шехтман, том I, стр. 392.


[Закрыть], – вошел в более или менее прозаичную жизнь евреев. Эта двойня представляет собой энергичный и воинственный аспект еврейского национального возрождения. Их призыв имеет эффект, который эти двое заслуживают как личности и как само их дело".

Жаботинского очень радовал прием, оказанный делегации, которую он описывал как "пользующуюся популярностью и симпатией". В письме к Лихтгейму он описывает стратегию публичных митингов: "На митингах, где цель – сбор фондов, необходима "звезда", с выступлением после сбора, иначе публика выходит из зала. Только первостепенные «звезды» годятся на это. Мы теперь используем Паттерсона, и с большим успехом. Я призываю к пожертвованиям, потом начинается сбор, и никто не уходит, потому что все ждут речи Паттерсона".

Его способность заворожить англоязычную публику оказалась равной эффекту на русском. Еврейская пресса, и англоязычная, и идишистская, была покорена. Майор Вайсгал, в то время центральная фигура в американском сионизме, вспоминая тридцать лет спустя речи Жаботинского, описывает его как "оратора уровня Аристида Бриана"[976]976
  Шехтман, том I, стр. 393–394.


[Закрыть].

При работе над своей книгой в начале 50-х годов Шехтману еще удалось проинтервьюировать современников об эффекте речей Жаботинского. Характерное описание содержит письмо Абрама Тюлина, видной фигуры в американском сионизме, ставшего личным другом Жаботинского.

"Жаботинский был очень прост и искренен в своем подходе в равной степени к мужчинам и женщинам; но и в то же время вежлив. Соколов однажды охарактеризовал его мне как джентльмена par excellence сионистского движения. Мой собственный опыт подтвердил это описание. Он был самым рыцарским мужчиной из всех, с кем я знаком. Я считаю достоверным, что каждая женщина, работавшая его секретаршей, безнадежно влюблялась в него на расстоянии, которое он всегда соблюдал.

Они ничего не могли поделать – учитывая неизменную теплую любезность и вежливость Жаботинского, в сочетании с огромным личным обаянием и блеском". Тюлин пишет, что Жаботинский был "неутомим в работе по продвижению сионистской миссии, в которой его не останавливали неудачи и отсутствие поощрений", но и умел расслабляться: "Он любил музыку, красоту, очарование и веселье. Очень часто он вытаскивал меня из постели поздней ночью, вернувшись после какого-нибудь изнуряющего выступления, и уговаривал одеться и отправиться с ним в какой-нибудь высокого класса клуб; мы обычно сидели в углу за столиком над бутылкой легкого вина, до рассвета, наблюдали, как танцевала молодежь, и обсуждая философские темы одновременно"[977]977
  16 июня 1922 г.


[Закрыть].

В приветственной редакторской колонке "Новая Палестина" вспоминала искаженное представление о Жаботинском, распространявшееся в США. Его имя использовалось "как лозунг для всего драчливого, агрессивного, дерзкого, с элементом военного перца. В прошлом году его представили как наглого узурпатора, поставившего условия, на которые доктор Вейцман был вынужден согласиться, сдавшись под напором неотступного Жаботинского. Господин Жаботинский виделся злым гением "Керен а-Иесод". Когда раскроется история визита господина Жаботинского в Америку, обнаружится (о чудо из чудес!), что это он сделал все возможное, чтобы добиться того, к чему стремится каждый сионист: мира, о котором столь многие говорят и который, как надеются многие, в скором времени наступит. Он был мягче мягкого.

Не пропустив ни малейшего дуновения в сторону мира, он тотчас же прослеживал его до самых истоков. Все его усилия напрасны. Но он продолжал попытки до последнего часа своего пребывания в этой стране. Так была разрушена легенда о головорезе и узурпаторе.

Он оставляет здесь множество друзей, знающих ему настоящую цену и ценящих его самоотдачу ради сионистского дела. Мы заражены энтузиазмом его духа.

Он отдался на службу сионизму безгранично. Его ценность для движения укреплена, и он освободился от лживой репутации, предварившей его в этой стране"[978]978
  См. у Филиппа Д. Барама, «Государственный департамент на Ближнем Востоке», 1915–1945 (Philadelphia, 1978).


[Закрыть].

Предстояла политическая работа. Одним из обстоятельств, отсрочивающих публикацию мандата, было отрицательное отношение американского правительства, чью поддержку Великобритания считала необходимой, – хотя Соединенные Штаты не вошли в Лигу Наций. Президент Хардинг другом сионизма не был, Государственный департамент занимал традиционно антисионистскую позицию[979]979
  Телеграмма Вейцмана к Соколову, 28 ноября 1921 г.


[Закрыть], и в Вашингтоне многие разделяли мнение, будто сионистские мотивы были эгоистично имперскими и потенциально враждебными интересам Соединенных Штатов.

Англичан так беспокоила отсрочка, вызванная американцами, что Черчилль убедительно просил Вейцмана поехать в Вашингтон и добиться американского согласия. В обмен Черчилль даже заверил Вейцмана, что правительство "твердо убеждено, что есть нужда в симпатизирующих официальных лицах (в Палестине) и общественной безопасности". Он также советовал, чтобы Бальфур, пребывавший в США на переговорах о морском соглашении с Японией, выступил перед сионистской общественностью, – по всей видимости, чтобы вдохновить американских евреев оказать политическое давление на Вашингтон[980]980
  Архив Вейцмана. Жаботинский Вейцману, 25 февраля 1922 г.


[Закрыть].

Делегация "Керен а-Йесод" поняла, что эффективное еврейское давление на администрацию может быть оказано только при поддержке широких слоев еврейской общины. Была сформирована делегация американских евреев к президенту Хардингу и дополнительно, как информировал Вейцмана Жаботинский, "все города получат наказ бомбардировать письмами и телеграммами сенаторов" и тех губернаторов штатов, "которые хоть сколько-нибудь дружественно настроены". Были организованы митинги с участием представителей нееврейской общественности в Нью-Йорке и других городах. Эти демонстрации явно предназначались в равной степени и для американского, и для британского правительств. Они проходили под лозунгами "За ратификацию мандата" и "Долой нарушения обязательств, долой погромы"[981]981
  Документы Ллойд Джорджа, F86/8/4, Бивербрукская библиотека, Лондон, цитата из писем Вейцмана, том X, сноска 313.


[Закрыть].

Это, несомненно, подействовало: несмотря на сопротивление Государственного департамента до последнего, бездействие правительства было потревожено. О согласии американского правительства с текстом мандата официально объявили в мае, и обе палаты Конгресса приняли резолюции в поддержку в июне.

С британской стороны на сионистское движение сыпался град ударов из самых разных источников. Кампания, фактически развязанная Сэмюэлом, приостановившим иммиграцию после майских беспорядков и выступившим с политическим кредо 3 июня, с его далеко идущими выводами и последствиями, продолжалась после представления антисионистского отчета Хейкрафта. Немедленно вслед за тем разразилась серьезная атака из военного генерального штаба в Каире. 29 октября генерал Конгрив разослал британским офицерам под его командованием циркуляр, объявлявший и обосновывавший внутриармейскую враждебность к сионизму. Он гласил:

"В то время как армии официально не полагается принимать политическую позицию, известно, что существуют такие проблемы, как Ирландия и Палестина, при которых симпатии армии принадлежат той или другой стороне. В случае Палестины эти симпатии, вполне очевидно, на стороне арабов, которые на сегодняшний день видятся незаинтересованному обозревателю жертвами несправедливой политики, насильственно насаждаемой британским правительством. Британское правительство никогда не поддержит более захватническую позицию сионистских фанатиков, чьей целью является создание еврейской Палестины, в которой арабов всего лишь терпят. Иными словами, британское правительство не имеет возражений к тому, чтобы Палестина была для евреев тем, чем Великобритания является для всей остальной империи, но несомненно не потерпит политическую позицию, которая бы делала Палестину тем же для евреев, чем Англия является для англичан"[982]982
  Письма Вейцмана, том X, № 315, 13 декабря 1921 г.


[Закрыть]. Лондон не предпринял никаких шагов против Конгрива; единственной реакцией колониального отдела было то, что там «огорчены» тем, что циркуляр вообще попал в руки Вейцмана. Он дошел до Вейцмана спустя шесть недель после даты его выпуска. «Думаю, – пишет он Эдеру, – что из всех опасных подвохов, причиненных нам, этот наихудший»[983]983
  Там же, № 316.


[Закрыть].

В длинной телеграмме, отправленной в тот же день Вейцманом в Вашингтон Бальфуру, он характеризует циркуляр Конгрива как "кульминацию непрекращающегося саботажа". Его, несмотря на нежелание, вынудили, пишет он, "видеть настоящие затруднения в меньшей степени с арабами, чем с некоторыми британскими элементами, упорствующими в попытках отравить арабо-еврейские отношения. Положение слишком критическое, чтобы позволить мне выехать в Штаты. Настоятельно прошу о вашем своевременном вмешательстве, чтобы было предотвращено непоправимое несчастье"[984]984
  Там же, № 314.


[Закрыть].

Бальфур, однако, вмешиваться не стал. Он сказал Соколову, что считает это дело "очень деликатным". Поскольку оно было "недостаточно документировано", ему "невозможно вмешиваться вне его прямых обязанностей".

Вейцману также не удалось побудить к действию главу армии, начальника имперской генеральной ставки сэра Генри Вильсона – хотя контроль и дисциплина его подчиненных, без сомнения, входили в его "прямые обязанности".

Вейцман грозил не отступать. "Я заявил в отдел колоний, что буду жать на это дело, – пишет он Коуэну, – пока правительство не решит, избавиться ли от подобных чиновников или уничтожить мандат"[985]985
  Там же.


[Закрыть]. В архивах нет следов какого-либо ответа из отдела колоний – или что Вейцман предпринял какие бы то ни было дальнейшие шаги.

Вейцман описал поведение Сэмюэла как "самый возмутительный элемент" в инициативе Конгрива. Верховный наместник, писал Вейцман Эдеру, "позволил не протестуя выпуск этого циркуляра"[986]986
  Там же, № 317, 13 декабря 1921 г.


[Закрыть]. Но в письме Сэмюэлу от того же дня он вообще не упоминает Конгрива. В письме он поднимал вопрос о еще одном фронте, открывшемся против сионизма.

"До меня дошло, – пишет он, – что господин Ричмонд, находящийся в настоящее время в Лондоне, выступает за ослабление сионистских положений мандата, и в особенности за упразднение параграфа 4, признающего сионистскую организацию еврейским представительством (Еврейским агентством. – Прим. переводчика).

Позиция лично господина Ричмонда, сама по себе, особой важности не представляет, но, поскольку он прибыл прямо из Палестины в качестве ответственного государственного лица, не могу не рассматривать его действия с серьезнейшими опасениями.

Я полагаю, что его высказывания выражают его личное мнение и его утверждения, что он выражает в данном случае мнение некоторых из своего начальства, не имеют под собой никаких оснований.

Мне вряд ли нужно напоминать, что упразднение 4-го положения нанесло бы смертельный удар Сионистской организации. Любое подобное предложение вызвало бы упорное сопротивление и неизбежно подняло бы бурю возмущения по всему еврейскому миру. Искренне верю, что на подобном шаге настаивать никто не будет и что нас не ввергнут легкомысленно в конфликт, которому не возможно предвидеть исхода"[987]987
  Там же, № 315, 13 декабря 1921 г.


[Закрыть].

В тот же день он упоминает о миссии Ричмонда в письме Дидсу; но в нем он раскрывает, что Ричмонд числит Дидса в числе поддерживающих его предложение.

"Не могу поверить, что это так", – пишет он и снова предупреждает об эффекте такого шага в отношении мандата и о гневной реакции "по всему еврейскому миру"[988]988
  Там же, № 323, 16 декабря 1921 г.


[Закрыть].

Взволнованный всерьез, он телеграфирует Соколову и выражает подозрение, что сам Сэмюэл числится в покровителях Ричмонда[989]989
  Там же, № 283, 16 ноября 1921 г.


[Закрыть].

На первый взгляд кажется странным, что шесть месяцев спустя после отказа Черчилля более скромному проекту Сэмюэла – нейтрализовать 4-ю статью, установив параллельное арабское правительство, – высокопоставленный чиновник из Иерусалима выступит наперекор этому отказу с более радикальным предложением вообще убрать из текста 4-ю статью.

То, что Ричмонд счел такой шаг возможным и свое предложение приемлемым, иллюстрирует текущую и усиливающуюся эрозию сионистской позиции в Лондоне. В Великобританию к тому времени прибыла арабская делегация, объявившая своей целью убедить правительство отказаться от Декларации Бальфура. Этого они не добились, но получили значительную поддержку от британских антисионистов и, как результат, большее внимание прессы к нападкам на сионизм и политику Бальфура. Именно тогда-то (15 ноября) и лордом Сиденгамом, лидером антисионистской кампании, был организован публичный обед в их поддержку. Там-то и собралась значительная группа британских общественных деятелей, которые еще накануне входили в военную администрацию Палестины.

Вейцман описал этот ланч на следующий день в письме к Шакбергу как "откровенный скандал с правительственной точки зрения. Присутствовали шесть или семь высокопоставленных государственных чиновников, занимавших ответственные посты в палестинской администрации и открыто продолжающие антисемитскую, антисионистскую и антиправительственную политику. Это вопиющий случай политического саботажа, длящийся уже много лет. Если эта политика самотека и безразличия будет продолжаться, в Палестине произойдет несчастье, и, возможно, Декларация Бальфура окажется потоплена в еврейской крови"[990]990
  Архив Вейцмана, 20 января 1922 г.


[Закрыть].

Однако в атмосфере, постоянно отравляемой противниками сионизма, и спустя всего несколько недель после опубликования отчета Хейкрафта со стороны Ричмонда и ему подобных логично было предположить, что правительство окажется, наконец, склонным к подрыву Декларации Бальфура, если и не к формальному от нее отказу.

Но не только антисионистская атмосфера Лондона вдохновила Ричмонда, – его поддерживали, даже поощряли из Иерусалима: Сэмюэл, правда, в ответ на протесты Вейцмана, заверил, будто уточнил у Дидса, что тот не обсуждал этот вопрос с Ричмондом и "ясно, что Ричмонд выражает целиком свое собственное мнение"[991]991
  Отдел парламентских документов, отдел колоний 537/852, 22 ноября 1921 г. Цитируется по Б. Вассерштейну «Уиндам Дидс в Палестине», Лондон, 1973 г., стр. 22–23.


[Закрыть]. Несмотря на заверения Сэмюэла, именно Дидс, а не Ричмонд первым выступил с предложением и направил его в отдел колоний. Приезду Ричмонда в Лондон предшествовало письмо от Дидса к Шакбергу с недвусмысленным призывом убрать 4-ю статью из мандата. «Только подобная решительная мера, – пояснил он, – может приостановить тенденцию к полнейшей потере администрацией арабских симпатий». Дидс поспешил снабдить Ричмонда рекомендательным письмом, характеризовавшим его как обладающего знаниями эксперта по положению в Палестине[992]992
  Письма Вейцмана, том X, 13 декабря 1921 г., см. выше.


[Закрыть].

Прегрешения Сэмюэла стали тяжким бременем для Вейцмана. В своем письме Дидсу, включавшем интенсивную атаку на препятствия, чинимые администрацией евреям Палестины, он упоминает очередной удар, несущий потенциально далеко идущие последствия. Соглашение между Францией и Великобританией по разделу между Палестиной и Сирией в 1919 году предусматривало, что пограничную линию определит объединенная комиссия.

Представлять Великобританию был назначен полковник Стюарт Ф. Ньюкомб. "Полковник Ньюкомб отправляется провести линию согласно обычным правилам, но неожиданно уходит по касательной и готов передать весь клин Хуле французам, с полнейшим пренебрежением к сионистским интересам. Он делает это сознательно. Он понимает, что это удар по чаяниям сионистов, но вроде бы утешает нас, предлагая передать кусок Трансиордании, куда в настоящий момент евреи въехать не могут. Случайно мне становится известно о подобном проекте и я должен снова протестовать, цитировать конвенцию, вмешиваться в политику и оказываться в оппозиции к палестинской администрации"[993]993
  Там же, том X, 13 декабря 1921 г., см. выше.


[Закрыть].

Однако в письме от того же дня к Эдеру он винит Сэмюэла: "Я поражен безразличием и бездействием, с которыми верховный наместник повел себя по этому вопросу и позволил Ньюкомбу себя запугать"[994]994
  Письма и Сэмюэла, и Черчилля вошли в официальную публикацию отчета (Cmd 1540, 1921 г.).


[Закрыть].

И все же, несмотря на все возрастающее понимание Вейцманом той почти неизменно разрушительной роли, которую играл Сэмюэл, несмотря на разочарование, даже отвращение к Сэмюэлу, нашедшее выражение в его письмах к коллегам, ни намека об этом не проскальзывает ни в одном из его многочисленных писем к самому Сэмюэлу. То же письмо от 13 декабря, в котором он протестует против инициативы Ричмонда, он завершает: "Знаю, как глубока и непоколебима ваша приверженность идеалу, которым мы оба так давно дорожим".

Как раз в этот период Жаботинский приходит к выводу, что скрывать правду о Самюэле далее невозможно. Необходимо вывести эту проблему на всеобщее обсуждение. Последней каплей для него послужила реакция Сэмюэла на отчет комиссии Хейкрафта.

"То, что делает отчет тяжелым ударом, – пишет он из Нью-Йорка Сионистскому исполнительному совету 24 ноября, – это следующее письмо сэра Герберта Сэмюэла к Черчиллю: он рекомендует сей документ со всеми его намеками и откровенной клеветой как "очень тщательное и беспристрастное обозрение!" Эта похвала, естественно, отразилась в ответе Черчилля (что этот отчет был "чрезвычайно эффективно составлен, ясен и хорошо аргументирован")[995]995
  Архив Вейцмана, 24 ноября 1921 г.


[Закрыть].

Эти два письма вместе представляют собой официальное подтверждение заключений комиссии и нанесут нам серьезный вред".

Жаботинский подчеркивает, что письмо Сэмюэла датировано 25 августа, до Карлсбадского конгресса, и продолжает: "Сожалею, что нам это не было известно в Карлсбаде. Если бы я знал тогда об этом, я взял бы на себя ответственность за подъем всего этого вопроса с Сэмюэлом. Но теперь считаю своей обязанностью осведомить, что границы оправданного терпения уже наступили и перейдены, и я официально призываю настаивать на том, чтобы против сэра Герберта Сэмюэла были предприняты решительные шаги. У нас нет права злоупотреблять доверием конгресса, поддерживая политику человека, открыто мобилизующего против нас общественное мнение Великобритании и арабского мира, заверяющего, что клеветнические обвинения, приписывающие нам "свирепость", "беспристрастное мнение", в довершение ко всей остальной его политике, хорошо каждому из вас знакомой". Он напоминает, что Карлсбадский конгресс принял решение отправить делегацию для предъявления Сэмюэлу претензий сути его политики и ее последствий и потребовать радикальных перемен. Делегации полагалось отчитаться затем исполнительному совету и комитету по мероприятиям. Прошло два месяца, и комиссия все еще не отправлена[996]996
  7 декабря 1921 г.


[Закрыть].

Отправлена она так и не была; следов какого-либо ответа на напоминание Жаботинского нет. Не упоминается оно и в протоколах заседаний исполнительного совета.

Во взаимоотношениях Жаботинского и исполнительного совета вырисовывается поистине поразительный феномен. За семь месяцев своего пребывания в США Жаботинский, следя за ходом событий на расстоянии, по прессе и частным сообщениям, отправил исполнительному совету ряд сообщений. Из более, чем двадцати заседаний исполнительного совета в этот период, упоминание о каком бы то ни было обсуждении его письма присутствует в протоколе всего лишь один раз. За этим единственным исключением и решением не предпринимать ничего по вопросу о соглашении со Славинским до его возвращения, контакты с Жаботинским касались только непосредственных финансовых и политических задач в Соединенных Штатах.

Отношение исполнительного совета к кампании, развязанной против него из-за соглашения со Славинским, Жаботинский считал непростительным. Из Милуоки он пишет сестрам Берлин: "Может быть, инцидент с Петлюрой послужит для меня предлогом оставить все позади, уйти в частную жизнь и писать романы. Но надежда слабая"[997]997
  Архив Вейцмана, 6 января 1922 г.


[Закрыть].

20 ноября он отправил из Нью-Йорка в исполнительный совет требуемые документы. Он был полностью осведомлен о содержании и мотивах соглашения.

Ничего не препятствовало публичному заявлению в поддержку патриотического шага отсутствовавшего коллеги. Члены совета также были осведомлены о том, что согласно условиям резолюции конгресса, принятой за руководящий принцип задолго до дела Славинского, соглашение не входило в компетенцию ни Всемирного исполнительного совета, ни комитета по мероприятиям. Следовательно, Жаботинский не был обязан консультироваться с ними или даже ставить их в известность. На этих основаниях исключительно исполнительный совет мог бы отклонить требование предпринять шаги против Жаботинского. Наконец, вскоре стало очевидным, что предполагаемая неизбежность ответных мер, широко предвещаемая некоторыми из социалистов– сионистов, не имела под собой оснований. Таким образом, новость, которую в начале января получил от друзей Жаботинский, пребывавший тогда в Миннеаполисе, что исполнительный совет отложил принятие решения до его возвращения, вызвала у него растерянность. Это значит, пишет он Лихтгейму, что после такого тяжкого труда, "с частотой двух-трех выступлений в день, комитет по мероприятиям может выразить мне свое осуждение. Это глупо. Если в моей работе нуждаются, меня следует оставить в покое. Я, в конце концов, не обязан обсуждать это дело с комитетом по мероприятиям, но нейтральное отношение исполнительного совета становится неловким"[998]998
  Архив Вейцмана, Жаботинский Вейцману.


[Закрыть].

Это было преуменьшением, поскольку он терпел нападки и в части американской еврейской прессы, которая истолковывала молчание исполнительного совета в негативном для Жаботинского свете. Когда вслед за этим он получил официальное подтверждение решения исполнительного совета, он телеграфировал 13 января (из Канзас-Сити): "Телеграфируйте откровенно, собирается ли совет стоять за мной безоговорочно. Не вижу смысла трудиться рабски 6 месяцев с перспективой в конце сражаться с оппонентами в одиночестве. Ваш ответ предрешит мои действия"[999]999
  Архив Вейцмана, 25 февраля 1922 г.


[Закрыть].

И эта телеграмма не обсуждалась советом. Кампании позволили вяло продолжаться. Однако Жаботинский на ответе не настаивал; в письме Вейцману спустя шесть недель, по возвращении в Нью-Йорк, он пишет в почти что легкомысленном ключе: "Что же касается моего друга Петлюры, у нас обоих хватает других дел и на него нет времени. Я принципиально отказываюсь обсуждать это с комитетом по мероприятиям"[1000]1000
  Архив Вейцмана, 14 февраля 1922 г.


[Закрыть].