Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 53 страниц)

Тем не менее, соглашение лондонского правительства по вопросу о легионе по-прежнему практически исключалось из-за несгибаемой оппозиции армейского Генерального штаба в Каире. Вдохновленный таким образом Сэмюэл продолжал поиски альтернативы, удовлетворяющей арабов.

Тем временем руководство нарождающейся Хаганы (почти все – ветераны легиона) постановило не дожидаться от администрации принятия решений и начать сбор оружия для своих членов. Голомб отправился с группой товарищей в Вену. Купленное там оружие благополучно переправили в Палестину. Одновременно в сионистских кругах за границей начался сбор средств на закупку оружия.

В отличие от руководства Хаганы, Жаботинский отрицательно относился к таким действиям и к созданию партизанских непрофессиональных сил. Тем не менее он поддерживал принятые меры. Моше Черток, бывший теперь студентом в Лондонской школе экономики и получивший благодаря Жаботинскому работу в Сионистском отделе, также представлял Хагану. Обращаясь к Вейцману о содействии в сборе фондов в США, он упоминает, что в работе с лондонскими сионистами ему помогает Жаботинский[899]899
  Шехтман, том I, стр. 378, интервью с Чертоком (позднее Шарет).


[Закрыть]. Действительно, первый же чек (на 25 фунтов, сумму значительную) Черток получил от Жаботинского[900]900
  Письма Вейцмана, том X, № 249, к П. Швайцеру и другим.


[Закрыть].

Летом на Сионистском конгрессе Жаботинский вместе с Вейцманом собирал средства для Хаганы среди делегатов из США[901]901
  Центральный сионистский архив, протокол заседания Сионистского исполкома, 17 июня 1921 г.


[Закрыть].

Но разногласия не утихли, а, напротив, обострились. Хотя личные дружеские отношения между Жаботинским и его соратниками по легиону сохранялись, зерна будущего конфликта уже были посеяны.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

НАСТОЙЧИВОСТЬ Жаботинского в стремлении к воссозданию Еврейского легиона или, в крайнем случае, легальной самообороны, была в сложившейся обстановке вполне оправданной. С одной стороны, Майнерцхаген уверял, что переговоры отдела по колониям с Сэмюэлом о формировании Еврейского полицейского резерва шли хорошо, и что есть определенная надежда на успех[902]902
  Письма Вейцмана, том X, № 208, к Бальфуру, 8 июля 1921 г.


[Закрыть]. С другой стороны, Макдоноу из военного министерства, твердо поддержавший кампанию Жаботинского периода военных лет, давал ему понять, что в министерстве готовы пересмотреть этот вопрос, но только с согласия Сэмюэла. Ключ, следовательно, находился в руках Сэмюэла (или, как пишет Жаботинский Белле, если Сэмюэь «не вмешается»). Кроме того, Жаботинский действовал по тому же принципу, который руководил им в прошлом и который, по опыту военного времени, был успешен, – не довольствоваться отказом.

Было очевидно, что Сэмюэл позволил поставить себя в положение, противоречащее принципу, заложенному в основу британского правления: подчинение военных властей гражданским. Согласно всем канонам британского правления Сэмюэл, возглавлявший в Палестине британскую администрацию, должен был осуществлять политический контроль над военными силами. Вместо этого они не только остались под началом армейского главного штаба в Египте, но Сэмюэл нисколько не пытался противодействовать диктовке генерала Конгрива, настроенного откровенно антисионистски.

Передача власти из Каира стала центральным требованием Жаботинского, и оно было принято на вооружение исполкомом.

Вейцман вернулся в Лондон 4 июля и через три дня излил Бальфуру горькое ощущение предательства, появившееся у сионистской стороны. Он просил о возможности беседы с Ллойд Джорджем, Черчиллем и самим Бальфуром, "которая бы раз и навсегда установила политику в Палестине"[903]903
  Там же, № 210, к Шмариагу Левину, 15 июля 1921 г.


[Закрыть]. Бальфур согласился: на следующей неделе Вейцман сообщил, что готовит требования сионистов в письменном виде[904]904
  Там же, № 283, к Шакбергу, 16 ноября 1921 г.


[Закрыть].

Фактически "пространный и детальный меморандум"[905]905
  Архив Вейцмана.


[Закрыть] приготовил Жаботинский. Вейцман включил в него лишь несколько незначительных поправок. На совещании с тремя государственными деятелями в доме Бальфура 22 июля Вейцман представил исчерпывающий и откровенный документ.

Он напомнил, как сокрушительно события развеяли твердую веру исполкома, что "правительство немедленно примет меры, показывающие, что урок Яффо понят, обеспечит серьезное наказание вдохновителей преступления и его исполнителей и сделает невозможным повторение подобных событий"; как в дополнение к приостановлению иммиграции многих повернули вспять от самых берегов Палестины: "Хорошо известные зачинщики разгула не были даже арестованы. Наказания, отпущенные немногим погромщикам, отданным под суд, были разительно неадекватными. Евреи, себя защищавшие, снова, как и год назад в Иерусалиме при военной администрации, арестовываются, и против них возбуждается дело. Делаются явные усилия, особенно со стороны военных властей, предотвратить возмещение арабскими деревнями убытков, нанесенных еврейским колониям их феллахами и бедуинами. Расследование (ведущая роль в котором вверена господину, который в апреле 1921 г. был членом военного суда в Иерусалиме, приговорившего некоторых из еврейской самообороны к трудовой повинности) ведется таким образом, чтобы воспрепятствовать эффективному наказанию убийц и грабителей и оправдать арабскую политику, в то время как прилагаются все усилия для представления самообороны со стороны евреев как преступной".

После подробной критики речи Сэмюэла от 3 июня Жаботинский выразил несогласие с ее поддержкой Черчиллем в палате представителей и подчеркнул неверное представление, созданное его характеристикой Сэмюэла как "самого страстного сиониста".

"В то время как мы почтительно отдали дань авторитету Его высочества как британского политического деятеля, и выражая безоговорочную веру в его лояльность еврейским идеалам, мы все же настаиваем, что единственным авторитетом на сегодняшний день, компетентным устанавливать сионистскую интерпретацию, является сионистский исполком; и как члены такового мы торжественно заявляем, что еврейский народ намеревается создать в Палестине еврейское большинство со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями. Мы утверждаем также, что эта цель была понятна британскому правительству, когда оно приняло Декларацию Бальфура; мы утверждаем, что каждый британский государственный деятель, оказавший нам честь своей поддержкой, понимал, что создание еще одного еврейского меньшинства не может быть целью сионизма, и мы заявляем, что каждый еврейский поселенец в Палестине, будь то уже поселившийся там или собирающийся, осознает эту цель и что интерпретация от 3 июня представляет собой разительное и неприкрытое противоречие политике, которую Сионистская организация постановила проводить в жизнь при любых условиях".

Сионисты, отмечалось в заявлении, горячо стремились к установлению постоянного сотрудничества с арабами. Но сионисты в Палестине преуспевали в этом начинании на протяжении более тридцати лет. В 1914 году в Палестине было больше евреев, чем в настоящее время (более 100.000 вместо 70.000). Все наши колонии были основаны в тот период, школы организованны, иврит превращен в живой язык. Привычный довод, что мир тогда царил, поскольку отсутствовала "сионистская пропаганда", абсурден; напротив, именно в те годы был создан политический сионизм; имели место одиннадцать конгрессов; пресса всего мира обсуждала сионистские устремления, и в самой Палестине публичные митинги и даже процессии сионистского характера проходили с большим размахом, чем что-либо после ее оккупации.

Более того, отношение турецкого правительства было ясно и официально отрицательным, и это было прекрасно известно арабам. Общее положение по безопасности было самое удручающее, и еврейские колонии были вынуждены организовать собственную конную охрану ("шомрим"). Все это предпринималось открыто и было объявлено и обсуждаемо в ивритской прессе, так что даже присутствие еврейских вооруженных единиц не так уж внове. Но никогда не было какого-либо бунта, подобного не только яффскому, но даже и гораздо меньшим событиям в апреле 1920 в Иерусалиме.

Таким образом, перемены в отношении арабов были вызваны не так называемой "бестактностью сионистов"; мир не мог ожидаться, пока присутствовали "влияния извне, будоражащие арабов и заверяющие их (неважно, словами или примерами), что они практически ненаказуемы ни за какое бесчинство, совершенное против еврейской жизни и имущества".

Сионисты никогда не просили мер "по навязыванию сионизма противящемуся местному населению". Никто не желал вынуждать арабов, например, продавать их земли и даже торговать с евреями.

"Но существует единственная вещь, которая должна быть "насаждена" в Палестине, так же, как и в Англии, и в других местах, и это – общественный порядок и отсутствие насилия. В любой цивилизованной стране это поддерживается, при необходимости, и предварительными мерами и с помощью наказания, и то же самое должно иметь место в Палестине. От этого требования сионисты не могут отказаться".

Меморандум подробно излагал историю антисионистского поведения военной администрации под командованием Генерального штаба в Каире; и хотя с назначением гражданского верховного наместника планировалось вывести Палестину из-под влияния Каира, это намерение потерпело поражение.

Описав события в Яффо и других районах, меморандум заключает: "Каждая честная попытка обеспечить соблюдение общественного порядка подрывается обструкцией военных, которых не в состоянии контролировать высший гражданский чин в Палестине. Таким образом, на каждом шагу, всеми способами, военные власти, действуя под командованием тех, чьи тенденции касательно Палестины были по существу осуждены правительством Его Величества год назад, блокируют и парализуют гражданскую администрацию в Палестине, делают ее бесполезной и бессильной и принуждают к поискам компромисса с насилием и к уступкам подрывной пропаганде".

В меморандуме был поднят наболевший вопрос об отсутствии консультаций правительства с Сионистским исполкомом, как это делалось в бальфурские дни, по критическим политическим вопросам.

"Официальный мандат, – напоминал Жаботинский, – обусловливает долг Сионистской организации оказывать содействие правительству. Такое сотрудничество становится очень трудным или невозможным без предварительных консультаций".

Черчилль в палате представителей фактически обещал пожаловать Палестине представительные структуры.

Сионистская организация принципиально не возражала – при условии, что "миллионам будущих еврейских поселенцев будет обеспечено соответствующее представительство".

Заключение гласило:

"Мы считаем, что наступил момент, когда настоящий исполком не может далее выполнять вверенные ему функции, пока правительство Его Величества не найдет возможным принять следующие меры как единственный путь к выполнению обещанного еврейскому народу:

1) Прервать все связи между армейским командованием в Палестине и Генеральным штабом в Каире; Палестинскому гарнизону обеспечить отдельное командование, непосредственно подчиняющееся военному министерству, с офицером во главе, лояльность которого Мандату не подлежит сомнению;

2) Назначить на все ответственные посты в Палестине лиц безусловной лояльности к духу Мандата и поставить в известность всех прочих британских чиновников в стране, что всякий, кто не может принципиально согласиться с политикой Национального еврейского очага, должен быть готов подать в отставку;

3) Проинструктировать верховного наместника, что убийцы и грабители должны быть строго наказуемы; что подстрекатели к бесчинствам, какое бы положение они ни занимали, должны быть все без исключения арестованы и отданы под суд; что все судебное расследование должно в данном случае быть мотивировано исключительно соображениями карательного правосудия, а не политическими поблажками; что все преследования евреев, действовавших в целях защиты своих соплеменников, должны быть прекращены; поскольку самозащита признана неоспоримым правом во всех цивилизованных странах;

4) Формирование официальных еврейских сил обороны, адекватных по численности и вооружению, как части британского гарнизона или местной организации;

5) Разоружение полиции, поскольку дубинка представляет собой вполне удовлетворительное оружие для обычных обязанностей полиции;

6) Установление тесных и постоянных консультаций между отделом по колониям и Сионистским исполкомом при ясно сформулированном условии, что последний уполномочивается обсуждать любую планируемую меру или назначение с правительством Его Величества, предваряя прием окончательного решения"[906]906
  Письма Вейцмана, том X, № 227, Ахад ха-Ааму, 30 июля 1921 г.


[Закрыть].

Вейцман отправился на встречу с министрами 22 июля один. Встреча завершилась несомненным успехом миссии сионистов, Черчилль оказался в абсолютном меньшинстве. Он защищал речь Сэмюэла, но оба старших министра его осудили. "Ллойд Джордж и Бальфур, – сообщает Вейцман, – признали, что речь была неудачной, и подтвердили, что всегда подразумевали еврейское государство. От Черчилля удалось добиться очень немногого. Он поддерживал официальную позицию и все, заявленное Сэмюэлом, которого он цитировал беспрестанно"[907]907
  Там же, № 228, к Дидсу, 31 июля 1921 г.


[Закрыть].

Когда Вейцман заявил о требовании "оборвать связь Палестины с Египтом", поскольку "все экспедиционные силы враждебны к бальфурской политике", и Черчилль заметил, что девять десятых официальных лиц в Палестине тоже против этой политики, Ллойд Джордж воскликнул: "Это следует изменить!"[908]908
  Отдел парламентских документов, отдел по колониям 733/14/38372, 1 августа 1921 г.


[Закрыть].

Немедленным результатом этих прямолинейных шагов, предпринятых сионистами, стала, несомненно, драматичная перемена фронта в отделе колоний. Игнорировать Ллойд Джорджа и Бальфура было невозможно; политика, основанная на речи 3 июня, оказалась несостоятельной. Докладную записку по новой политике, разработанную Хьюбертом Янгом, представили Черчиллю для рассмотрения кабинетом.

Янг определил ее основной принцип:

"Подразумевается, что правительство Его Величества не намеревается отказаться от сионистской политики. Проблема, подлежащая в настоящее время рассмотрению, – это проблема тактики, а не стратегии. Общей стратегической идеей является постепенная иммиграция евреев в Палестину, пока эта страна не станет преимущественно еврейским государством".

Он разрабатывал и практические предложения. Два из них совпадали с идеями Сэмюэла: перевод консультативного совета в выборный статус, хотя и с включением назначаемых членов, чтобы предотвратить оппозицию большинства и принцип экономической абсорбции для регуляции иммиграции.

Дополнительно он выдвигал еще шесть предложений, из которых пять содержались в меморандуме Жаботинского. Единственным неиспользованным предложением было разоружение полиции. Вместо этого докладная записка рекомендовала немедленно принять давно обсуждаемую "Рутенбергскую концессию" по электрификации Палестины. Наиболее значительным было заостренное Янгом требование сионистов о назначении исключительно лиц, лояльных Декларации Бальфура: он предлагал смещение с постов всех антисионистских чиновников[909]909
  Центральный сионистский архив, отчет Соколова комитету по мероприятиям на заседании в июле 1921 г., стр. 196.


[Закрыть].

Этим приоткрывалась возможность повернуть вспять хотя бы часть злостных эдиктов, которым Сэмюэл подверг евреев; но это ни к чему не привело.

Когда 18 августа кабинетом рассматривался вопрос о Палестине,

Черчилль даже не упомянул рекомендации Янга. Бальфур отсутствовал. Никакие решения не документированы. Статус-кво, установленный Сэмюэлом, остался неизмененным. Как выяснилось, меморандум Сионистского исполкома и встреча Вейцмана с тремя министрами, которые, казалось, изменили ход событий, стали последней крохотной победой сионистского руководства в попытках противостоять разъеданию бальфурской политики в правительстве.

Кардинальной причиной исчезновения рекомендаций Янга являлось то, что правительство было поглощено другими крупными задачами. Ллойд Джордж в особенности посвящал все свое внимание кризису в Турции, которая находилась в разгаре кемалистской революции, и греко-турецкой войне, тоже бывшей в самом разгаре.

Нельзя было ожидать, что Ллойд Джордж, да и Бальфур, при всей их доброжелательности, инициируют что-либо без подталкиваний, тем более при серьезных столкновениях с коллегами в отделе колоний и с верховным наместником. Дальнейших подталкиваний не последовало: стало очевидно, что сионисты проглотили эту пилюлю.

Сионистский конгресс в Карлсбаде, в Карловых Варах, состоявшийся через две недели после бесполезного заседания кабинета, не предпринял ничего: ни грозных резолюций, ни выражений недовольства политикой Сэмюэла. Напротив, с подачи Вейцмана была принята резолюция, изъявлявшая доверие Сэмюэлу.

Не столкнувшись с препонами и нажимом на тормоза, ни дипломатическими, ни в сфере общественного мнения, британская политика в Палестине продолжала ухудшаться. Черчилль относился к сионизму куда негативнее, чем Керзон. Керзон был убежденным антисионистом, но к объявленной политике Бальфура относился лояльно. У Черчилля не было главенствующих убеждений по этому вопросу, и, по существу, он в значительной мере не был осведомлен и мечтал уйти из Палестины (и Месопотамии) полностью.

Как раз в тот период он даже предложил отход Ллойд Джорджу. Сионистам в скором времени довелось убедиться, что Черчилль очень мало самостоятельно размышлял над возникавшими вопросами. Его вполне устраивали советы чиновников, в особенности Т.И. Лоуренса и Герберта Сэмюэла[910]910
  Отдел парламентских архивов, отдел по колониям 733/3/26134/, телеграмма от 24 мая 1921 г.


[Закрыть]

Несколько сдерживающим было влияние на него единственного преданного сиониста в его отделе, Майнерцхагена, и время от времени какого-нибудь чиновника, когда Сэмюэл заходил слишком далеко.

Повторно выраженная приверженность бальфурской политике Бальфуром и премьером могла бы стать мощным оружием в кампании сионистов.

В этом случае Сэмюэл, скорее всего, подал бы в отставку. Пропагандистская кампания, разумеется, имела бы смысл лишь в случае публичного развенчания Сэмюэла (как подразумевалось в меморандуме Жаботинского). На развенчание ни Вейцман (несмотря на резкую критику и презрение в адрес Сэмюэла в частных письмах), ни Жаботинский готовы не были. Они попали в ловушку собственного нежелания развенчать еврея, занимающего ответственный пост.

Правда, кампания, предпринятая Жаботинским в одиночку, без Вейцмана явно бы не удалась, но как член руководства он несет некоторую долю ответственности за серьезнейшие поражения в том 1921 году. Повидимому, такой была цена, которую он был готов заплатить, выбрав "иной путь". Ни он, ни Вейцман не знали, что Сэмюэл тем временем изливал Черчиллю серьезнейшую критику того, что не проводилась его проарабская политика и убеждал его, что "крайне необходимо, чтобы требования оппозиции были удовлетворены в наибольшей по возможности мере". И он привнес убийственный совет, чтобы особое положение, отведенное Сионистской организации в проекте Мандата, с целью сделать Декларацию Бальфура эффективной, было "уравновешено" арабской структурой равного положения[911]911
  Там же, 733/3/28358,10 июня 1921 г.


[Закрыть].

Предложение блокировал Черчилль, на этот раз последовавший совету Майнерцхагена и подчеркнувший Сэмюэлу, что "Мандат в целом полностью охраняет интересы нееврейского населения"[912]912
  Там же, 733/26, 8 октября 1922 г. (подчеркнуто автором).


[Закрыть].

Они также не осознавали, что Сэмюэл постоянно игнорировал еврейское население в ежемесячных отчетах. Упоминание о "населении" относилось к арабам; "общественное мнение" – почти без исключения к арабскому общественному мнению.

Фраза, брошенная без особой необходимости в конце одного такого отчета, отражает выразительно дух, в котором они были выдержаны: "Все это домыслы. Аллах на-Аллам (Бог знает), как мы говорим в этой стране"[913]913
  Центральный сионистский архив Z4/16055, стр. 112, Жаботинский к Вейцману, 28 июля 1921 г.


[Закрыть].

Еврейский верховный наместник мог бы уже выпустить свою фотографию облаченным в арабскую галабийю и куфию, чтобы произвести впечатление на министра колоний своей акклиматизацией к Falastin (арабское название Палестины. – Прим. переводчика).

Жаботинского не обескуражило неприятие правительством рекомендации о еврейском полицейском резерве. Он продолжал искать пути для преодоления оппозиции к Еврейскому легиону, пользуясь идеей о финансировании его сионистами. Из источников в военном министерстве ему стало известно, что хотя на содержание батальона пехоты уходит 200.000 англ. фунтов в год, фактически правительство выделяет только 90.000: 25.000 на питание и 65.000 на зарплату солдатам. Остающийся баланс в 110.000 фунтов уже существовал в виде ружей, палаток, обмундирования и т. п., накопленных за время войны и еще много лет неисчерпывавшихся.

Из того, что по просьбе исполкома выяснил Эдер, стало ясно: халуцим в Палестине согласятся на службу в еврейских частях за меньшую плату – одного фунта в день на каждого солдата. Таким образом, расход будет только 15.000 фунтов стерлингов в год на батальон. С учетом 25.000 фунтов на питание, расходы для Сионистской организации составили бы всего 40.000 фунтов в год на один батальон[914]914
  Di Tribune, 26 июня 1921 г.


[Закрыть].

Внутренние дебаты и разногласия между Жаботинским и организаторами Хаганы из рабочего движения не утихали. Жаботинский не только помог в сборе средств на оружие для подпольной Хаганы, но и заявил в статье: "Если не окажется иного пути, мы, несомненно, будем вынуждены создать секретную организацию". Он не ослаблял усилий по распространению своего убеждения, что только Еврейским легионом можно было обеспечить безопасность ишува[915]915
  «Джуиш кроникл», 19 июля 1921 г.


[Закрыть].

В июле он представил свою позицию комитету по мероприятиям в Праге. Обсуждение длилось три дня[916]916
  Протокол, стр. 251.


[Закрыть].

Моральной проблемы тут не было. Проблема являлась практической и военной. "Перед вами стоит невинная душа, – заявил он. – Я не знаю, что подразумевается под пацифизмом или под милитаризмом. Но я знаю, что такое сионизм. Наша задача – защита земли Израиля независимо от британских солдат или арабских полицейских. Когда в Палестине было расквартировано 15.000 еврейских солдат, в ней было тихо и мирно, хотя в Египте полыхало"[917]917
  Цитируется по Шехтману, том I, стр. 380.


[Закрыть].

Бен Гурион противопоставил альтернативу:

"Нам нужен Еврейский легион. Мы поддерживаем усилия исполкома в этом направлении, но нам неизвестно, будет ли у нас легион. Я отношусь к скептикам. Я не ставлю под сомнение наше моральное право сформировать Еврейский легион в Палестине. Наши права в Палестине – права нации, а не меньшинства. Поэтому мы должны защищать свои права собственными силами. Вопрос лишь в том, как это следует делать. В этом аспекте я не согласен с Жаботинским. Он убежден, что только легион в состоянии нас защитить. Я же не уверен в защите легионом, – даже если он будет состоять исключительно из евреев, – пока он будет под командованием не евреев, а английского генерала"[918]918
  «Джуиш кроникл», 2 сентября 1921 г.


[Закрыть].

Голомб, ставший теперь во главе Хаганы, поставил вопрос еще более кардинально. В письме к Жаботинскому он отмечал: хотя кампания за легион оправданна и необходима, она наверняка затянется, в то время как нужда была в "немедленном подкреплении наших оборонных нужд". Более того, даже если еврейские батальоны возродятся, в нужный момент они могут оказаться далеко. В результате всех дебатов было принято смелое и почти единогласное решение уполномочить исполком предпринять необходимые шаги для "обеспечения восстановления Иудейского полка, в прошлом действовавшего в Палестине".

Дебаты продолжались и на конгрессе в Карлсбаде в сентябре, но не на открытых заседаниях.

Менахем Усышкин – ветеран оппозиции Еврейскому легиону с 1915-го – не рекомендовал развернутых дебатов по этому вопросу. Как сообщает "Джуиш кроникл", вопрос о легионе "угрожал вызвать серьезный раздор", и потому "руководство в кулуарах, предчувствуя большие неприятности и осознавая настрой Конгресса, с одной стороны, и твердость господина Жаботинского с другой, – последовало совету Усышкина: чем меньше будет упоминаться легион, тем лучше"[919]919
  «Die Zionistische Bewegung», том II (Иерусалим, 1937), стр. 154, цитируется Шехтманом, том I, стр. 381.


[Закрыть].

Тем не менее, поскольку на открытом обсуждении раздавалась критика предложения освободить британского налогоплательщика от финансового бремени по легиону (выраженная де Льемом, еще более злостным противником легиона), Жаботинский посвятил часть своей речи объяснению политического преимущества этого жеста для сионистского движения в британском общественном мнении. В остальном дебаты о воссоздании легиона были перенесены на закрытую сессию комитета по политике. Из разрозненных отчетов видно, что Жаботинский столкнулся с серьезной оппозицией – не от руководителей рабочего движения, в принципе не возражавших, но от традиционных антилегионеров, от проповедников пацифизма и от некоторых опасавшихся, что вид еврейских солдат разгневает арабов.

Несмотря на это Жаботинского поддержало значительное большинство. Дополнительную причину к тому называет историк сионизма Адольф Бём, сам противник легиона и Жаботинского: "Учитывая настроение масс в тот период, большинство руководства поддалось на нажим Жаботинского, в то время считавшегося героем нации"[920]920
  Доктор Макс Соловейчик, министр по еврейским делам в Литве.


[Закрыть].

В своих разногласиях с представителями Хаганы из рабочего движения Жаботинский пошел дальше, чем просто пропагандирование идеи легиона. Он продолжал отметать замысел о секретной организации гражданских лиц, считая это нежелательной целью. Вооружать подростков, не обладающих дисциплиной и выучкой военной службы, было бы опасно и провокационно. Ее существование невозможно будет сохранить в секрете; провоз оружия в страну тоже обнаружится рано или поздно. "Еврейская самооборона из 10.000, – подвел он итог, – взбудоражит арабов больше, чем 2.000 солдат".

Критика ценности секретной самообороны не шла вразрез с активными стараниями Жаботинского собрать на нее фонды как на срочные меры по первой помощи. Но он тревожился, тем не менее, и, наверное, слишком, – что все должны уяснить: это в самом деле первая помощь, а не альтернатива настоящему лечению.

Представители Хаганы рассудили иначе. Учитывая престиж Жаботинского, они были глубоко расстроены тем, что восприняли как угрозу их кампании в поддержку Хаганы.

Ретроспективно, нет сомнений, что дискуссии в Карлсбаде сыграли роль в растущей пропасти между Жаботинским и руководством рабочего движения, хотя она оставалась еще подспудной и возникла по причинам, к сути спора не относящимся.

Жаботинский, которого встретили возбужденными и длительными аплодисментами, посвятил основную часть своей речи на пленуме ответу критикам исполкома. Наиболее значительными среди них были Юлиус Саймон и Нехемия де Льем, чей отрицательный отчет о деятельности Сионистской комиссии привел к ее отставке. Теперь же, во время дебатов, они повторяли свои очевидные ошибки. В Палестине им довелось пробыть только три недели. Все еще примитивную страну и ее крохотную общину они мерили меркой опыта жизни в организованных, исторически сложившихся странах современной Европы.

Жаботинскому было нетрудно показать узость их подхода. За свои два года в Палестине, в разгар своих военных и политических забот, он

прислушивался и изучал нюансы и впитал представления о труде и усилиях еврейской общины.

Его речь была откровенно полемичной. Он заявил, что будет говорить на немецком, чтобы господа Саймон и де Льем, иврита не знавшие, могли его понять. Тем не менее он развернул перед делегатами, большинство из которых, как ему было прекрасно известно, сами происходили из упорядоченных исторических общин, картину жизни в Палестине; его награждали частыми аплодисментами (как отмечено в протоколе).

Описывая метод своих критиков, Жаботинский воскликнул: "Нельзя сказать, что дилетант не читал книги. Он просто не дочитывает до конца". Ответ критикам по вопросу об образовании передает суть полемики. Саймон и де Льем описали систему образования как очень дорогую и жаловались, что она финансируется целиком из-за границы. Ишув, доказывали они, вносил очень мало и обязан вносить по меньшей мере половину бюджета. "Это прекрасные слова, – сказал Жаботинский, – и придет день, когда это станет реальностью. Но сегодня – ишув размером с городок в 70.000 душ; и спрошу тех, кто знаком с русским местечком: видели вы когда-нибудь общину в 70.000, способную содержать большое число детских садов и начальных школ, две десятилетки, два колледжа учителей, и даже несшую на себе половину стоимости по вербовке? В какой цивилизованной стране видели вы жителей деревни, несущих расходы по содержанию школ? Образование должно быть обязательным и бесплатным. Но они (Саймон и де Льем) читают только начало истории и не заботятся продолжить чтение". Они заявили конгрессу, что школы так дороги, потому что в каждой из них слишком мало учеников. "Прекрасно, джентльмены, обеспечьте деньги, постройте школьные здания и сумейте поместить 60 детей в один класс. На сегодняшний день школы размещаются в съемных помещениях, комнаты маленькие, и в таких условиях невозможно вместить более двадцати детей в одну комнату. Но им это не видно, потому что они не уделяют время изучению проблемы подробно; а затем являются и спрашивают: почему у нас так много школ?" Не учли они также, что среди евреев Палестины много бедняков, которые не в состоянии внести свою лепту. "Я согласен с теми, кто считает, что ишув должен стать самоокупающимся, но сегодня почти одна треть не в состоянии заработать на жизнь, а школы нужны сегодня. Но это тоже вопрос, который дилетанты осмыслить не могут".

Он высмеял попытки сравнений. "В Голландии, – где жил Льем, – тоже существуют детские сады, но они представляют собой роскошество, дети и дома говорят по-голландски. В Израиле они – необходимость, потому что именно они обеспечивают нам иврит".

Таким же образом досталось – со взглядом исподволь на группу Брандайза, к которой причислялись Саймон и Льем, – и точке зрения, что для руководящих ролей в сионистском движении или в Палестине достаточно преуспеть в бизнесе или какой-либо иной области у себя на родине, не имея ни малейшего представления о специфических местных условиях.

"Нам говорят: нам нужны "новообращенцы". Они нас спасут, – и им следует передать все сионистское руководство. Безусловно, мы нуждаемся в новообращенцах: на нашу сторону должен перейти весь еврейский народ. Но позвольте спросить: где это написано, что если мы хотим привлечь новые силы в Сионистскую организацию, то новобранцы должны тут же войти в исполком? В конце концов, начинают всегда солдатом и дослуживаются до сержанта, а уж потом и предводителя". В пример Жаботинский привел поведение одного из членов комитета по мероприятиям, члена кабинета в одном из европейских парламентов[921]921
  Полный текст речи содержится в протоколе 12-го Конгресса Сионистов.


[Закрыть], которого выдвинули на пост президента Сионистского конгресса. Он отмечал: «Здесь у нас своя иерархия. Министр я или нет, ничего не значит. Здесь я только молодой сионист».

"Я нападаю не только на этих двух господ, но и на всю сионистскую общину. В последние годы много неосторожных усилий было истрачено на громкие имена: в поисках "Их Сиятельств", а не "сиятельных сионистов". Явно имея в виду Сэмюэла, он продолжил: "Позвольте мне внести осторожную ноту, упомянув о том, что всем известно и что терзает наши сердца, как рана. Опасность скрыта даже в лучших из "новообращенцев", когда им выпадает ответственная и решающая для сионизма роль: случается что-нибудь, как, к примеру, беспорядки, – и их охватывает паника и они ищут дешевый выход". Он выступал два часа, и речь, прерываемая в иные моменты и освистыванием, сопровождалась повторными аплодисментами большинства. Знатоки его речей того периода, как, к примеру, Иосиф Шехтман, утверждают, что эта речь отнюдь не являлась одной из великих, потому что его немецкий не был таким же блестящим, как русский, итальянский или иврит. Может быть, частично компенсировало публику то, что на традиционной конференции, открывающей конгресс, он обратился к прессе на семи языках: русском, французском, немецком, итальянском, английском, иврите и идише; корреспондент "Джуиш кроникл" предсказал, что к концу конгресса он наверняка выучит и чешский. Его приветствовал шквал аплодисментов, и он включил также страстный призыв к единению под принятой программой. С той же страстью он высказал собственное кредо: