Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ПИСЬМО Жаботинского от 20 апреля привело к далеко идущим последствиям в министерстве иностранных дел. Сам Бальфур был в США для обсуждения результатов их вступления в войну, и лорд Сесиль просил Грэхема отправить копию в армейский совет с рекомендаций «сообщить г-ну Жаботинскому, что британские военные власти готовы следовать предложенному плану и что все последующие сообщения надлежит направлять непосредственно в Военное министерство»[350]350
  Жаботинский к Ллойд Джорджу, 29 апреля 1917 года.


[Закрыть].

Это предписание являлось, естественно, не более чем издевкой над армейским советом. Сесиль и Грэхем знали о предшествующем свидании Жаботинского и Трумпельдора с секретарем Военного министерства и прекрасно понимали, что армейский совет тоже о нем осведомлен.

Лорд Дерби отправил решительную докладную Ллойд Джорджу, сообщая о встрече с Жаботинским и призывая к скорейшему формированию легиона:

"Меня проинформировали, что многие из кандидатов сражались на русском фронте, что они отличаются дисциплиной и способностями.

Невозможно, конечно, предсказать, насколько важен будет их вклад в качестве боевой единицы, но формирование их подразделений весьма рекомендуется по политическим соображениям, в первую очередь потому, что несколько ослабит раздражение в лондонском Ист-Энде среди христианского населения, вынужденно исполняющего воинскую повинность; кроме того, это послужит добрым примером, который может иметь весьма благоприятные последствия в самой России"[351]351
  Так же, как в 1914–1915 гг., репрессии были приостановлены благодаря вмешательству союзников Турции – Германии, США и Испании.


[Закрыть].

Жаботинский тем временем был снова встревожен отсутствием новостей. Он, вероятно, знал о письме Грэхема армейскому совету, но спустя пять дней отправил из военного лагеря пространное рукописное послание самому Ллойд Джорджу.

Он напомнил, что с момента свидания с лордом Дерби прошло три недели. С тех пор, не считая приказа использовать людей из еврейского подразделения в качестве помощников инструкторов для будущего набора, ничего предпринято не было. Он писал:

"Я уверен, что потерянное время дорого, поскольку это момент, когда впечатления от перемен в России, вступления Америки в войну и наступления в Палестине еще свежи и положительны.

В такой момент призыв вступить в Еврейский легион [для борьбы] за Палестину будет встречен с неугасшим энтузиазмом и здесь, и в России, и в Штатах; само по себе это существенная политическая победа, даже если энтузиазм не всегда равнозначен вербовке. Но когда эхо великих событий в России и Америке, как и все на свете, затихнет, а Палестинская кампания превратится в окопную войну, – что весьма возможно, – этот энтузиазм разбавится спорами, доводами "за и против" и т. д.

Я думаю, что и переговоры с Россией по вопросу временных жителей ускорились бы, если бы был объявлен план Еврейского легиона. В России расползаются всякого рода ядовитые слухи о британских намерениях относительно русских эмигрантов. В случае заявления, и не только внутри-правительственного, но и публичного, все подозрения (которые, по моему убеждению, Временное правительство принимает в расчет, хоть и не разделяет) перевесит существенная поддержка продуманному военному применению иностранных подданных в Англии. Если нам будет разрешено немедленно начать публичную пропаганду, велики шансы на усиление тенденции в поддержку войны до победы, поскольку большинство по-прежнему колеблется. Стоит ли отпускать им время на укрепление тенденции за мир любой ценой, а затем начинать кампанию в ухудшенной позиции?"

Тем временем письмо к Бальфуру от 20 апреля послужило толчком к еще одному правительственному начинанию. Анализ русской ситуации произвел особенно сильное впечатление на официальных лиц, имевших дело с последствиями русской революции. Разведывательный отдел предложил отправить Жаботинского в Россию для организации кампании в интересах легиона и войны до победного конца. Ради этого он получил бы отпуск из армии или был бы переведен под русское командование. Одновременно его настигла телеграмма от друзей в Петрограде с призывом вернуться в Россию. Приглашение было не от сионистского руководства, оставшегося при прежних взглядах и не отменившего бойкот замыслу легиона, но от активной и убедительной оппозиции, включавшей Меира Гроссмана, который вернулся в Россию и стал редактором газеты, и Иосифа Шехтмана: они считали, что "сильное и успешное движение" может быть сформировано.

Их доводы были продуманы: объектом Жаботинского стала бы не инертная, в основном постаревшая, сионистская верхушка, а молодежь, окунувшаяся в головокружительную атмосферу революционных перемен и расцветающего сионистского самосознания.

Бесполезно гадать о возможном воздействии захватывающих речей Жаботинского на молодое еврейство России в такой исторический момент и о том, какого политического результата можно было достичь за полгода, остававшиеся до большевистской революции. Несмотря на жизненную важность задачи, на то, что и время, и место, отведенные на нее, были настолько созвучны его духу и дарованиям (не говоря уже о возможности воссоединения с семьей), Жаботинский решительно отклонил приглашение. Точнее, он выразил согласие при одном условии: сначала должен быть сформирован легион.

В письме Грэхему он разъяснял:

«На сегодняшний день сионистская идея стала синонимом британской Палестины, и, следовательно, Сионистский легион может быть сформирован только в Великобритании. Впоследствии он сможет принимать подкрепление из России или США. В политическом отношении вопрос о том, могут ли эти иностранные новобранцы вступить фактически в его ряды, является второстепенным. Иностранный отдел заинтересован в движении за него как таковом, в том, что тысячи молодых евреев России выступят в поддержку военных действий и за Англию, – в пробританской и провоенной кампании в прессе, на митингах и демонстрациях, которые возникнут как следствие. Я убежден, что в состоянии претворить это в жизнь, – при условии, если вы обеспечите отправной момент, ядро еврейского полка в Палестине под британским флагом. Полагаю, что общественная кампания не должна ограничиваться евреями. В моем распоряжении будет, по моим расчетам, большинство ведущих газет России. Без преувеличения моих скромных возможностей и не рассчитывая на всевозможные чудеса, я попросту уверен: Россию легко воспламенить для величайшего провоенного движения и разжечь его можно, если приложить целенаправленное усилие воли и эффективный боевой клич.

Что касается евреев, боевым призывом станет Палестина – цель, требующая победы, – и легион в качестве живой связи каждого еврея с военной задачей".

Ободренный тем, что, несмотря на промедление, его замысел завоевал приоритет в британском правительстве, Жаботинский стремился отделить вопрос о легионе от вопроса о вербовке временных жителей. Ядро, необходимое для "целей иностранного отдела", можно было сформировать без их участия: "Военное министерство может попросту выбрать 1000 британских евреев из разных подразделений – так же, как выбираются переводчики, музыканты или инженеры, – дать им конкретное имя и знаки отличия, и дело будет приведено в исполнение. И, между прочим, парадное шествие этого батальона в Уайтчепле в какую-нибудь субботу, со всеми знаками отличия и знаменами, сделает больше для мобилизации временных резидентов, чем любая иная форма пропаганды. Положив такое начало, можно заняться работой в России и Америке".

Судя по содержанию этого письма, Жаботинский не знал об оживленных дискуссиях в кабинете министров, состоявшихся в предшествующую неделю.

Предложение разведывательного отдела разрослось в иностранном отделе в проект, по которому правительство непосредственно сформировало делегацию ведущих сионистских деятелей – Исраэля Зангвила, Исраэля Коэна, Хаима Вейцмана и Жаботинского – для визита в Россию с целью убедить русских евреев в необходимости их поддержки войны, поскольку еврейские чаяния относительно Палестины могут осуществиться только после поражения Германии. Это предложение было телеграфировано в Петроград послу Бьюкенену. Телеграмма содержала существенное дополнение. Процитировав вывод Жаботинского, что"…одним из лучших способов борьбы с еврейской пацифистской и социалистической пропагандой в России будет поддержка еврейских национальных устремлений в Палестине", отправитель продолжает: "Вопрос о сионизме очень сложен, но мне хотелось бы, для начала, выяснить Ваше мнение: поможет ли улучшить внутреннюю обстановку и международное положение России заявление союзников о поддержке еврейских национальных устремлений?"

Таким образом, иностранный отдел впервые высказался за идею просионистской декларации, как того добивались Жаботинский и Вейцман. Обеспокоенность русской склонностью к пораженчеству и вера, что еврейское национальное сознание достаточно сильно, привели бы к тому, что в случае согласия Бьюкенена декларация Бальфура была бы принята на полгода раньше.

Он же активно воспротивился. Он не разделял веры в энтузиазм евреев России по отношению к сионизму и выразил сомнение в эффективности постановлений в поддержку еврейских национальных устремлений.

Марк Сайкс, находившийся тогда в Египте, следил за развитием событий. Он был вне себя от гнева по прочтении бьюкененовского ответа. Аарон Аронсон, присутствовавший при этом, заметил в дневнике: "Сайкс рвал на себе волосы от бьюкененовской глупости".

Грэхему Сайкс сообщил телеграммой:

"Я придерживаюсь мнения, что британское посольство в Петрограде не способно установить ни того, каковы убеждения российских евреев, ни их возможного воздействия на пацифистов, находящихся под еврейским влиянием. Любые расследования по этому поводу, исходящие из посольства, могут пробудить только страхи и подозрения, и выводы, совершенно противоположные фактам.

Наведение справок в отношении сионистов можно с безопасностью вести лишь через М. Соколова, д-ра Вейцмана, В. Жаботинского.

Единственно верный канал – от еврея к еврею, и даже при этом к вопросу следует подходить с величайшей деликатностью и осторожностью"[352]352
  Папка Военного министерства, Керр к Криди, 5 мая 1917 года.


[Закрыть].

Но Сесиль и его заместители не хотели действовать через голову собственных послов. Предложение было отвергнуто даже раньше, чем стало известно, что Жаботинский в любом случае не собирается ехать в Россию.

Воззвание к Ллойд Джорджу ускорить формирование легиона было не единственной целью письма от 29 апреля. В нем содержалась энергичная аргументация и по другому вопросу, преследовавшему идею легиона с момента зачатия и служившему основным доводом сионистов и прочих его противников – будто любой шаг в сторону еврейского участия в войне против Турции приведет к жестоким мерам турецких властей против еврейской общины в Палестине. Контрдоводы Жаботинского не помогли предотвратить суровую критику его действий в еврейской прессе в странах Антанты.

Теперь же он вдруг обнаружил опасения турецкого возмездия, исходившие из совершенно неожиданного источника, – его соратник Хаим Вейцман высказал их не кому иному, как премьер-министру. Поэтому письмо Жаботинского имело продолжение:

"Доктор Вейцман поднял с вами вопрос о риске резни в Палестине. Я высоко ценю мнение д-ра Вейцмана, но не согласен с ним по этому вопросу. Значительно больше причин (если они имеют значение вообще) было для подобных опасений во время формирования – у самых ворот в Палестину – Сионского корпуса погонщиков мулов из беженцев, всего лишь за несколько недель до этого покинувших Яффо, и в период, когда арабов еще не вынудили к открытой враждебности к Турции казни в Сирии в 1916-м. И несмотря на все это, резни не было.

С тех пор вопрос легиона поднимался сто раз, до бесконечности обсуждался во всех турецких газетах и потерял всю свежесть и остроту как повод для погромов".

И Жаботинский продолжает объяснение моральной проблемы, с которой он вынужден был бороться постоянно. Столкновение мировоззренческих принципов (которые многие относили за счет его goyishe kop[353]353
  С. Толковский. Политические дневники, стр. 62–66.


[Закрыть]) с врожденным – и потому простительным – комплексом неуверенности и опасений, присущим стольким его современникам:

"Помимо этого, я не согласен с самим утверждением, что вся сфера действий преследуемого народа, особенно в такой момент, должна быть ограничена, определяясь страхом за судьбу маленькой группы собратьев по вере. Использование угрозы погромов как наказание за участие в революции было излюбленной тактикой старого российского правительства; я с радостью припоминаю, что русских евреев это не остановило, что они не поддались шантажистам. Я убежден, что так же мыслят и наши соплеменники в Палестине. Они осознавали опасность, связанную с пребыванием в поселениях после начала войны; они остались там не для охраны имущества или деловых интересов, но чтобы удержать сторожевой пост; они находятся, так сказать, на линии огня – не менее сознательно, чем любой другой боец-доброволец. Если случится что-либо, их жертва не будет бесцельной, она послужит сионистскому идеалу так же, как потери Еврейского легиона, а может быть, и больше.

С другой стороны, и признав угрозу погромов, я не вижу пользы в промедлении.

Наши колонии простираются на север вплоть до широты Сидона. Даже после взятия Иерусалима основная их часть останется на вражеской территории. В таком случае, когда же представится удобный момент для формирования легиона? Разве что после полного завоевания Святой Земли, но тогда эта идея превратится в фарс. C'est à prendre ou à laisser. Если замысел хорош, его следует воплотить в жизнь без промедления.

Я смею надеяться, что буду прощен за столь неформальное обращение и обширность письма"[354]354
  «Слово о полку», стр. 142.


[Закрыть].

По странному совпадению, не прошло и недели с момента отправки его письма, как произошли события, по существу опровергнувшие довод о

турецкой мести в случае агитации за легион. Так же, как и в 1914 году, турки не ждали предлога для преследований, да и не нуждались в нем.

В начале мая до Лондона дошли известия о жестоком изгнании всех евреев из Яффо и Тель-Авива. Их имущество было разграблено мусульманскими бандами. Среди жертв набега были повешенные за оказание сопротивления, убитые грабителями. Несколько сот евреев были изгнаны из Иерусалима. Турецкий губернатор Джемаль-паша не делал секрета из причины погрома: ею стало начало британских военных действий в Палестине. В Яффо он заявил, что радость евреев по поводу наступления англичан будет недолговечной, поскольку им уготована участь, постигшая армян во время массовой резни 1914–1915 годов[355]355
  Аронсон. Дневники, стр. 254, 275–276.


[Закрыть].

Вейцман, сожалея о своих негативных ремарках в беседе с Ллойд Джорджем, тут же пошел на попятный. Он заявил секретарю премьера Филиппу Керру, что в свете недавних событий в Палестине оппозиция плану легиона, продемонстрированная в еврейских кулуарах в прошлом, теперь исчезла, и план получит поддержку всех видных евреев[356]356
  Следмиер. «Документы», цитата по Фридману, стр. 187; Ормсби-Гор к Сайксу, 8 мая 1917 года.


[Закрыть].

Как оказалось, он был слишком оптимистичен.

Его сионистские коллеги реагировали странно. Записи в дневнике Шмуэля Толковского, члена консультативной группы при дипломатической деятельности Вейцмана и Соколова, представляют последовательную картину дебатов того периода. Поскольку большая часть работы этой группы осуществлялась неофициально, Жаботинский иногда присутствовал на заседаниях во время своих визитов в Лондон. Сам Толковский, как и остальные, за исключением Вейцмана и Джозефа Кауэна, был убежденным противником идеи легиона, ужасался, что Жаботинский действовал наперекор решению, принятому сионистским движением, и его записи о Жаботинском часто недружелюбны.

В день прибытия телеграммы из Каира с извещением об ошеломляющих событиях в Палестине Толковский, Симон Маркс и Джозеф Кауэн, будучи на заседании в доме Вейцмана, пришли к соглашению, что формирование легиона является верной реакцией. Участники совещания, состоявшегося в тот же день в доме давнего противника идеи легиона Ахад ха-'Ама (Толковский и несколько других членов его группы), пришли к такому же заключению. Более того, они приняли решение запросить у судьи Брандайза, видного американского сионистского деятеля, информацию о возможностях мобилизовать хотя бы 40–50 тысяч волонтеров в Америке.

Но одновременно с этим они постановили не проводить в Англии кампанию в поддержку легиона. На следующий день Вейцман известил об этом Жаботинского, приехавшего в Лондон, и – как признается Толковский в дневнике – Жаботинского известие не обрадовало. При встрече в доме Вейцмана Толковский попытался убедить его, что он обязан действовать в соответствии с этим решением: не вести никакой агитации за свой план и избегать каких-либо упоминаний о нем. В придачу он предупредил Жаботинского, что нарушение принятого решения повлечет за собой "страшную ответственность за агитацию, могущую привести к резне в Палестине"[357]357
  Жаботинский к Грэхему, 6 мая 1917 года.


[Закрыть].

Реакцию Жаботинского на свое абсурдное требование он не описывает. В течение двух лет этот самый Жаботинский переворачивал горы для воплощения в жизнь идеи Еврейского легиона – исторической вехи в деле освобождения Палестины. Он и его соратники публиковали об этом бесчисленные статьи на русском, идише и английском. Редакционные статьи в их поддержку появились в наиболее влиятельных английских газетах – "Таймс" и "Манчестер Гардиан" – и в двух еженедельниках из самых значительных – "Нэйшн" и "Джуиш Кроникл". Его план широко обсуждался и в Соединенных Штатах. Всему свету о нем было известно, но от турок надо было теперь держать его в секрете.

На протяжении всех этих месяцев большинство сионистского руководства действовало против его плана, настаивая, что турецкие власти могут зловеще отыграться на палестинских евреях, – и Жаботинскому приходилось опровергать эту уверенность. Теперь же его доводы неожиданно оправдались. Джемаль-паша развязал-таки зверское нападение на евреев, но при этом заявил, что предпринял его в отместку за наступление Британской армии. О легионе даже не упомянул.

Когда же мрачные предсказания о последствиях агитации за легион оказались несостоятельны, а турецкие власти показали свое лицо и подтвердили, что представляют собой постоянную опасность для еврейской общины Палестины независимо от "пролегионистской" деятельности, – сионистское руководство пытается заставить Жаботинского отказаться от борьбы и, невзирая на теперь уже известные факты, предупреждает его о личной ответственности за нападение на еврейскую общину.

Чтобы сполна продемонстрировать путаницу в своем мышлении, они же выступили с заявлением, что теперь, после турецких зверств, они тоже на стороне Еврейского легиона. Нетрудно догадаться, почему Толковский не описал реакцию Жаботинского: тот наверняка лишился дара речи.

Эти противоречия в рядах молодой группы из окружения Вейцмана определялись не только верностью ее членов запрету на идею легиона, исходившему из сионистской организации, но и влиянием их старшего коллеги Ашера Гинцберга (более известного под псевдонимом Ахад ха-'Ам), на протяжении многих лет центральной, поистине исторической фигуры в сионистском движении. Будучи чуть старше Герцля, он принимал активное участие в догерцлевском российском движении "Хиббат Цион", проводившим поселенческую деятельность в Палестине.

Ахад ха-'Ам был известным эссеистом, писал на иврите и справедливо считался самым авторитетным оппонентом Герцля в рамках сионистской организации. Ярый противник дерзких дипломатических вылазок Герцля, он развил альтернативную сионистскую доктрину, видя в идеале Палестину как культурный центр, несущий в мир еврейские духовные ценности. Впоследствии это течение назвали духовным сионизмом.

Теперь Ахад ха-'Ам жил в Лондоне, пользуясь репутацией умудренного государственного деятеля и значительного интеллектуала. Большинство молодых людей группы, включая близких поверенных Вейцмана Леона Саймона и Гарри Сакера, относились к нему с великим почтением, почти благоговейно. Преданность этой молодежи казалась остальным загадкой. По выражению Жаботинского, Ахад ха-'Ам был "их кумиром". Именно его неистребимая враждебность самой идее еврейского военного подразделения спровоцировала отрицательное, ироническое отношение к Жаботинскому во время их первой встречи весной 1915 года[358]358
  Военное министерство. 81775W50, Грэхем армейскому совету, 7 мая 1917 года.


[Закрыть].

После единственного незапланированного жеста в поддержку легиона как достойного ответа Джемаль-паше, описанного Толковским, они возобновили свою оппозицию. Возможно, не сознавая того, они фактически оказывали моральную поддержку ассимиляторам, вызывая недоумение англичан – сторонников сионизма и приводя в сильное смущение Вейцману, считавшему в те критические дни продвижение идеи легиона жизненно важным орудием в борьбе за поддержку сионизма Великобританией.

Точка зрения, которую энергично пропагандировал в Каире Аарон Аронсон, первым обнародовавший на Западе известия о турецких зверствах, весьма отличалась. Пользуясь официальными английскими каналами, он рассылал телеграммы – Соколову как члену руководства сионистской организации, барону Ротшильду в Париж и всем своим многочисленным друзьям среди видных еврейских деятелей в США, доводя до их сведения теперь уже откровенную враждебность турок к еврейской общине и подчеркивая безоговорочный долг еврейского народа подняться на битву[359]359
  Сайкс в Военное министерство (в составе телеграммы Вингейта # 9) 24/4/17 и Сайкс в Военное министерство (в составе телеграммы Вингейта # 498, 8 мая, по цитате Фридмана, стр. 183).


[Закрыть].

Реакция английских влиятельных кругов тоже была недвусмысленной. Вильям Ормсби-Гор, состоя на службе в Каире, был покорен Аронсоном. Он взялся за пристальное изучение сионизма и еврейского возрождения в Палестине и стал горячим сторонником сионистского дела и формирования Еврейского легиона как его естественного составного элемента. Став по прибытии в Лондон одним из трех членов секретариата Ллойд Джорджа, он в конфиденциальном личном послании к Сайксу призывал воспользоваться "погромами в Палестине для пропаганды"[360]360
  Меморандум Дэвиса в Военное министерство (дата и номер не проставлены).


[Закрыть].

Грэхем в обсуждениях с Жаботинским откровенно заявил, что "страхи о спровоцировании резни в Палестине развеяны Джемаль-пашой, он проявил инициативу, не дожидаясь провокаций". В письме к нему на следующий день Жаботинский припоминает, что предсказания о погромах в 1914 году не оправдались и подчеркивает убежденность, что "формирование боевой единицы вызывает во врагах обычно значительно большее человеческое уважение, чем ненависть". Тем не менее, он сопровождает написанное предупреждением: "было бы безумием клясться, что Джемаль-Паша не прибегнет к резне, если найдет это полезным. Но где гарантия, что это не произойдет, если не будет Еврейского легиона?

И более того: согласились ли бы Вы, будучи англичанином, на ограничение своего политического диапазона из-за угрозы резни над маленькой группой своих граждан? Это означало бы подчинение отвратительнейшему шантажу. Каждый англичанин его бы отверг, отвергнут и евреи"[361]361
  Военное министерство 20/сен. #/4425, Дерби к военному кабинету.


[Закрыть].

На следующий день Грэхем снова связался с армейским советом.

"Я уполномочен лордом Робертом Сесилем подчеркнуть, что существуют еще два довода в пользу предложения г-на Жаботинского.

Первый заключается в том, что существующий аргумент, будто создание Еврейского батальона для боев в Палестине приведет в этой стране к резне, теперь опровергается, поскольку резня уже, по всей видимости, началась, и второе соображение заключается в том, что создание Еврейского легиона наряду с провозглашением правительства Его Величества о поддержке устремлений многих евреев к жизни в Палестине и к развитию в ней общины могут произвести самый благоприятный эффект в поощрении евреев США и России оказать воодушевленную поддержку военным усилиям до победного разрешения"[362]362
  Военное министерство, Геддес вербовочному отделу, 12 июля 1917 года.


[Закрыть].

Апрель и май стали поистине пунктом в истории легиона. Среди серии благоприятных дипломатических переговоров одно событие едва не положило конец всему предприятию: ни больше ни меньше как предложение отказаться от самой «восточной" политики вслед за отражением первой попытки генерала Мюррэя взять Газу в конце марта. Второй провал последовал в середине апреля.

Турки оказались крепким орешком для генерала Мюррэя. Как раз тогда-то распространение в России пацифистской пропаганды и ее замораживающий эффект на военную поступь России заставил английский генералитет волноваться о падении русского фронта, которое, помимо прочего, высвободит большой контингент немецких сил на Кавказе. Последует резкая перемена в соотношении сил на Восточном фронте не в пользу англичан.

Некоторые члены Верховного командования видели смысл в замораживании палестинского наступления. И правда, находясь в Каире, в мозговом центре этого наступления, Марк Сайкс был так убежден в провале, что его охватила паника в связи с возможными последствиями. Он телеграфировал в Лондон: отсутствие продвижения армии в Палестине приведет к катастрофическим последствиям для евреев. Станет необходимо приостановить все сионистские предприятия, как и все планы по переговорам с арабами в Сирии.

Он ратовал даже за прекращение сионистской агитации в Англии и Америке; и «не следует проводить в жизнь план Жаботинского". Спустя две недели он выслал еще одно предупреждение[363]363
  «Слово о полку», стр. 187–188.


[Закрыть].

Но Ллойд Джордж стоял на своем. Содействие в этом оказало, хоть и пародоксально, тяжелое положение на Западном фронте, где как раз в это время было отражено одно из многочисленных наступлений (на Шампаньском фронте). Кампания застряла на мертвой точке на двух ведущих фронтах, да еще при угрозе падения русского фронта. Ситуация могла оказать подавляющий эффект на общественное настроение, и так уже упавшее до самой низкой точки с начала войны. Несмотря на неудачи, было ясно, что Палестина является самым слабым звеном во вражеском кольце, и доводы в пользу возобновления усилий получили подкрепление в свете одного радостного события, осветившего мрачный конец зимы: генерал Моуд сломил сопротивление турок в Месопотамии и взял Багдад.

В середине мая Военный совет постановил возобновить наступление в Палестине. Предстояло переправить туда существенное подкрепление: генерала Мюррэя заменили более решительным командующим – Алленби. Знал ли Жаботинский или нет об этих мучительных решениях, он наверняка заметил, что его предложение вновь повисло в воздухе. Теперь ему предстояло несколько встреч с майором Дэвидом Дэвисом. Его сопровождал д-р Вейцман. Дэвис сообщил своему начальству, что они "требовали решения" по вопросу легиона.

Он напомнил, что на рассмотрение парламенту был представлен проект, передававший военному министерству право призывать временных жителей – включая российских подданных, – и перешел к подробному перечислению предложений Жаботинского в случае, "если будет принято решение сформировать еврейскую часть".

1. Правительству следует опубликовать обращение к евреям, призывая их к сотрудничеству и помощи в борьбе за уход турецких властей из Палестины.

2. Следует создать еврейский вербовочный кабинет для содействия с директоратом по вербовке и с командующим офицером еврейской части.

3. Пост командующего предложить подполковнику Паттерсону.

4. 6-й взвод должен стать ядром нового формирования, и одновременно подходящие кандидаты должны пройти курс инструкторов для новых поступлений.

5. Поскольку значительный процент состава не говорит на английском, будет предпочтительно создать определенное число квалифицированных инструкторов, владеющих общим с ними языком[364]364
  «Слово о полку», стр. 184–185.


[Закрыть].

Меморандум Дэвиса не вызвал энтузиазма у директора по вербовке генерала Геддеса. Сообщения об ист-эндских евреях, доходившие до него, расхолаживали. Он представил доклад директору по организации, утверждая, что все усилия и структура, созданная для проведения в жизнь их вербовки и "масса времени и средств на культивирование энтузиастов" ушли впустую.

"Результат практически нулевой. Пока не будет принят проект, ничего не поменяется". В резкой записке к Макреди он писал: "Эти евреи не проявляют ни малейшего желания отправиться воевать".

Военный министр в секретном докладе военному совету поддержал его мнение. "При отсутствии каких-либо побудительных мер совершенно ясно, что не предвидится участие российских и польских евреев, пребывающих в стране, в армии. Когда постановление о военной службе будет проведено в жизнь и если Россия войдет в предложенное соглашение, только тогда эти люди предоставят себя армии, но никак не раньше"[365]365
  Барух Вайнштейн, бывший председатель конференции, в интервью с Шехтманом. (Шехтман, стр. 240–241, английское издание).


[Закрыть].

Спустя три недели у Жаботинского состоялось свидание с генералом Геддесом, и тому ничего не оставалось, как согласиться, что о вербовке не может идти и речи, пока Парламент не примет постановление, разрешающее формирование подразделений из временных жителей. В докладе Геддеса об этой встрече нет и следа горечи предыдущих замечаний. Напротив, тон добродушный и даже игривый.

"У меня состоялась встреча с сержантом Жаботинским, – сообщал он, – и мы долго беседовали в целом о создании Еврейского легиона. Он полный энтузиазма оптимист и, несомненно, выдвинул несколько серьезных соображений".

Беседа коснулась некоторых практических аспектов вербовки. Одним из них был вопрос об эмблеме легиона. Геддес, возможно, никогда в своей жизни не видел "маген-давид", и шутливо преподнес объяснение его важности. Жаботинский, докладывал он, сообщил: "Евреи, будучи очень сентиментальными людьми, придающими большое значение символам, весьма предпочли бы собственную эмблему. Щит царя Давида, представляющий собой два перекрещивающихся равносторонних треугольника с львом в центре.

Треугольник, как я понимаю, символизирует троицу, но в чем причина двух троиц, я объяснить не могу. Он уверяет, что, если к воротнику обычного мундира хаки добавить какую-нибудь бело-голубую нашивку, это очень поможет в вербовке".

Жаботинский призывал к тому, чтобы у солдат Еврейского легиона была возможность дослужиться до любого ранга, оставаясь в легионе. Он пролил свет для Геддеса на взаимоотношения британских евреев и их иностранных братьев по вере. "Он сообщает, – пишет Геддес, – что в Ист-Энде Лондона и в Манчестере, и в Лидзе, и в Глазго евреи иностранного происхождения относятся к истинно британским евреям как к практически иной расе. Они утверждают, что эти евреи позабыли о своем еврействе, стремясь стать британцами, и называют их, по словам Жаботинского, "разбавленными" евреями.

Он также сообщил, что если мы хотим успешно вербовать евреев, следует четко разъяснить, что они не будут под командованием британских евреев.

По его мнению, они скорее согласны на британских офицеров неразбавленного британского происхождения, будь то английского, шотландского, ирландского или уэльского, чем на наличие британского еврея в офицерском составе, разве что тот уже отличился в боях".

Следовало с очевидностью, что и организацию, и вербовку, как настаивал Жаботинский, не стоило поручать существующему Еврейскому комитету по вербовке, состоящему преимущественно из ассимиляторов, пытавшихся в прошлом вербовать российских евреев в британскую армию.