Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ПОСЛЕ формального ухода из Сионистской комиссии Жаботинский неделями заканчивал и передавал дела прибывшему в конце февраля Роберту Шольду.

Так, обнаружилась его записка Левину-Эпштейну, исполнявшему обязанности председателя, написанная после поездки в Галилею, где он посетил "кружевную школу" в Тверии.

Школе сообщили, что ей придется закрыться (подразумевалось, что из-за недостатка средств). "Я навестил это предприятие, – пишет он. – Тридцать две девочки, тяжкая работа, по мнению госпожи Берлин – лучшая в своем роде в Палестине. Будет очень жаль ее закрыть. Да и политически ошибочно, поскольку все тридцать две – сефардки, и это будет воспринято как дискриминация".

Он был также проинформирован, что печатаются новые таможенные формы: 'Только арабский, даже без английского. Необходим протест, пока не поздно".

Последний раз в качестве члена комиссии он присутствовал на заседании 12 марта. Протокол отразил разные настроения среди членов комиссии, которым предстояло оставить тяжелый отпечаток и на его жизни, и на национальных интересах. С первых минут обсуждаемые вопросы были связаны с критическими проблемами. Комендант Леви Бианчини председательствовал вместо болевшего Левина-Эпштейна. Он начал с упоминания трагического положения, при котором сионисты сами вынуждены сдерживать поток иммигрантов, поскольку для них отсутствуют экономические перспективы. Жаботинский доложил о структуре и составе сформированного им журналистского бюро и о препонах, чинимых администрацией идее независимой ежедневной еврейской газеты.

Затем, по просьбе Бианчини, Жаботинский подробно рассмотрел два наболевших вопроса: будущее батальонов и растущая интенсивность арабской кампании против евреев и Декларации Бальфура. Насущной проблемой батальонов было неизбежное: с концом войны мысли солдата устремляются к демобилизации и возврату к гражданской жизни и работе.

В Еврейском легионе многие солдаты из-за границы мечтали, тем не менее, о демобилизации не для того, чтобы возвратиться к своим гражданским занятиям, а как раз чтобы начать новую жизнь в Палестине, строя национальное отечество. Их приходилось тоже сдерживать, поскольку работы было мало, а англичане категорически отказывались (для сохранения статус-кво, что снова и снова оказывалось ложным) сделать возможным приобретение земли, на которой ветераны могли бы обосноваться. Но существовала, в дополнение, и более насущная причина для попытки отсрочить демобилизацию: национальная необходимость.

Замысел легиона по Жаботинскому был нацелен как раз на этот послевоенный период. В ходе продолжительной борьбы он вновь и вновь доказывал, что легион, помимо исторической функции освобождения страны, был жизненно необходим в конце войны в качестве гарнизона. С демобилизацией британских солдат пропорция евреев в армии могла значительно возрасти, и внутренняя безопасность страны зависела бы целиком от еврейского подразделения – создавая факт, огромный по значению, в момент, когда закладывались основы еврейского государства. Но необходимыми условиями для этого были согласие англичан, которое в то время Жаботинский и Вейцман считали само собой разумеющимся, и желание еврейских солдат оставаться в легионе.

Давид Эдер, присоединившийся к Жаботинскому в начале его борьбы за легион в Лондоне, теперь так же осознавал необходимость реализации этой идеи. Он поднял вопрос об легионе на заседании в январе, хотя до того комиссия официально избегала обсуждения судьбы воинского контингента. Жаботинский затем официально запросил ставку командующего, подчеркивая желательность отсрочки демобилизации еврейских батальонов.

Ответ гласил: применять к еврейским солдатам процедуру по демобилизации, отличную от той, которая применяется к другим солдатам Его Величества, невозможно.

Жаботинский решил, что давление следует оказывать в Лондоне, колыбели легиона, где понимали его особый характер.

Сионистское руководство в Лондоне занималось подготовкой к мирной конференции, и, может быть, потому его проект передали на рассмотрение адъютант-генералу Макдоноу только спустя два месяца.

К тому времени у англичан появилась своя причина для отсрочки демобилизации еврейских легионеров. Почти все белые части в Палестине наскоро перебрасывались в Египет, где разразились серьезные беспорядки. В Палестине остались один британский батальон, индийская часть и 5000 еврейских солдат.

Беспорядки в Египте продолжались два месяца, в течение которых среди палестинских арабов не прекращалось подстрекательство.

"Ежедневно по базарам и кофейням ходили какие-то новые люди; десятки агитаторов проникли в Палестину с юга, неизвестно за чей счет, и почти открыто (в деревнях и совсем открыто) призывали народ избавиться и от англичан, и от евреев. Окружные губернаторы и другие чиновники, с которыми часто приходилось тогда встречаться (я был одно время членом "сионистской комиссии"), не скрывали своей тревоги; в офицерских столовых говорили, что индусские солдаты получают из Индии письма с жалобами на уничтожение халифата, на порабощение Константинополя, и смотрят неласково.

Стерегли Палестину в те месяцы мы. Кроме одного Иерусалима (дальше расскажу о том, как нас в Иерусалим не пускали), все главные центры и артерии страны охранялись еврейскими солдатами. В Яффе стояли наши "американцы", в Хайфе – палестинцы; все посты вдоль железных дорог, от Романи в пустыне до Рафы на границе Египта с Палестиной, от Рафы через Газу до Яффы, от Яффы через Луд до Хайфы и дальше до Тивериадского озера, были заняты нашими.

И опасные два месяца прошли спокойно"[566]566
  Архив Вейцмана. Эдер Вейцману, 29 ноября 1918 г.


[Закрыть].

Военный отдел выслал генералу Алленби инструкцию, благодаря которой батальоны просуществовали еще 6 месяцев.

Тем временем в феврале Жаботинский обратился с призывом к самим солдатам.

"Будущее еврейских подразделений, – писал он, – не может быть предсказано, пока мирная конференция не примет решения о будущем статусе страны.

Конечно, мы все надеемся, что Палестина окажется под британским протекторатом и что гарнизон нашей страны всегда будет включать Еврейский полк.

Мы также надеемся, что будущее Еврейского полка будет славным и что его еврейский характер выразится в его официальном имени, нашивках и языке".

К тем, кто желал оставаться в Палестине и участвовать в строительстве Эрец-Исраэль, и было адресовано его обращение. Их моральным долгом, писал он, было оставаться в батальоне, чтобы "поддержать порядок и спокойствие в нашей стране, пока решается ее будущее, и не оставлять эту священную обязанность другим".

Он подчеркивал, что миссия еврейских батальонов была важнее, чем когда-либо, но, писал он в заключении, "от каждого еврейского солдата в этот переходный период требуется поведение, достойное солдата, отличная дисциплина, бесконечное терпение и бесконечный такт".

Даже Жаботинский, при всем его остром понимании характера британского военного правления, вряд ли мог предвидеть, до какой мрачной степени солдатское терпение и такт подвергнутся испытанию в предстоящий период. В докладе на заседании Сионистской комиссии Жаботинский отметил поразительный момент: усилия удержать людей в армии подрывались "изнутри" полковником Фрэдом Самюэлем, командующим 40-м батальоном, в то время расквартированным в Хайфе. Не проконсультировавшись ни с кем из еврейского руководства, он объявил, что любой солдат будет демобилизован по представлении справки о наличии рабочего места и в любом случае он будет либерален в выдаче отпусков.

Естественно, начался поток заявлений. Некоторые палестинцы из давно основанных поселений просто вернулись к своей работе на земле, другие взяли отпуск, чтобы искать работу. Жаботинский написал Самюэлю с просьбой прекратить эту практику. Самюэль ответил, что в дальнейшем будет более строг в выдаче отпусков, но полагает, что из своих 1300 человек демобилизует 300.

Жаботинский, тем не менее, обратился к самим солдатам. Часть из них забрали свои прошения и остались в армии.

Странный обмен мнениями произошел между председателем Леви-Бианчини и Жаботинским. Бианчини, согласно протоколу, просил г-на Жаботинского "сообщить собранию известные ему определенные факты об арабском пропагандистском движении". Жаботинский в ответ дал длинный, детальный отчет об этой пропаганде, которая, предупредил он комиссию, может привести к антиеврейским выпадам. Она имела место и в печати, и в публичных выступлениях. Важным являлся факт, что центры по выпуску печатной пропаганды находились в Бейруте и Дамаске, откуда она высылалась почтой. Кампания началась к концу 1918 года – вскоре после того, как британское военное правление установилось в Сирии. Здесь редактор газеты "Сурия эль Джедида", напечатавшей манифест с угрозами "всепоглощающего пожара", был арестован, судим и оправдан. Газета затем продолжила откровенно призывать к насилию против евреев; в особенности она ориентировала свою кампанию на молодое поколение.

Другие газеты последовали ее примеру, и манифест, как оказалось, "законный", спровоцировал другие, содержавшие разнузданные антисемитские подстрекательства. Жаботинский процитировал один пример:

"Сыны Израиля, которых не терпит ни одна страна на свете, которых восемь раз убивали и резали повсюду, которые не смогли жить в согласии ни с одним народом мира, источник всего двурушничества, всех невзгод и печалей, – они теперь добиваются изгнания твоих детей из их страны и захвата, и поглощения их собственности! Дайте евреям почувствовать, что Палестина – наша страна, от которой они не возьмут ничего, пока не окрасятся багряным воды Иордана и Ярмука!"

Приведенные им примеры, как пояснил Жаботинский, не были типичными. Сирийская пресса проходила цензуру до пересылки в Палестину, и некоторая ее часть не пропускалась. Ставка командующего отказала комиссии в ознакомлении с материалами, запрещенными цензурой. Но они, несомненно, циркулировали по подпольным каналам среди арабов Палестины. За несколько дней до заседания прокламация, открыто призывающая к резне и подписанная 'Черная рука", была распространена в Яффе.

Жаботинский подчеркнул, что большая часть арабской пропаганды против сионизма не обязательно призывала к убийству евреев, но он снова повторил предостережение, направленное им ранее Вейцману и его коллегам в комиссии, предостережение, включенное им и в частные письма, – что создаваемая атмосфера походила на предпогромную атмосферу в России.

Когда Бианчини спросил, какие шаги были предприняты Жаботинским, поскольку в его руках были факты тот упомянул, что он и доктор Эдер переговорили с полковником Сторрсом, губернатором Иерусалима, и полковником Давнеем в администрации. Те направили дело лично к майору Хаббарду, губернатору района Яффы, который, в присутствии британских и двух французских офицеров заявил: "Если здесь будут бить евреев, я открою окна и полюбуюсь; милиция получит приказ не вмешиваться". Об этом инциденте комиссии сообщили французские офицеры, которые волею случая оказались евреями. Ясно, подчеркнул Жаботинский, что слова и отношение Хаббарда были известны и арабам.

Администрация приняла-таки меры после того, как это разрушительное обвинение было предъявлено одному из самых ответственных чиновников в районе. Майора Хаббарда убрали из Яффы и назначили военным губернатором Наблуса[567]567
  Письма Вейцмана, том 9, № 134.


[Закрыть]. Теперь Наблус стал «признанным центром» арабской агитации.

Это был единственный шаг, предпринятый администрацией, которой, при таком ее отношении, было бесполезно адресовать призывы о помощи в дальнейшем или сообщать какую-либо информацию.

В ответ Бианчини разразился подробной и крайне критической речью по адресу Жаботинского. Его никак не поколебала новая, все ухудшающаяся обстановка, сложившаяся после письма Вейцману четыре месяца назад, в котором он изничтожал Жаботинского и преуменьшал его предостережения. В то время Эдер, бывший на короткой ноге с британскими генералами, предупредил Вейцмана, что сообщение Бианчини о том, что "арабская позиция описывается в более мрачных тонах, чем того заслуживает, с целью вынудить вас смягчить ваши требования" сделано "под давлением".

Эдер подчеркнул, что сам настаивает, чтобы "на мирной конференции с нашей стороны не было уступок"[568]568
  Письма Вейцмана, том 9, № 135, адресовано Бальфуру, 9 апреля 1919 г.


[Закрыть].

Теперь же, на заседании комиссии, Бианчини перебил замечания Жаботинского, протестуя против сравнения условий в Палестине и России. Они были совершенно разными. "Его положение позволяло ему выразить в этом заверения комиссии" гласит протокол. Он полагает, обстоятельства "для нас вовсе не дурны". Жаботинский, намекал он, несколько несправедлив к арабам и английским властям.

Он заверил комиссию, что Лондон полностью осведомлен о происходящем. Он сам сообщил все в ноябре. Затем туда направила свой доклад делегация еврейской общины, а затем – доктор Эдер. В Лондоне, заявил он, "мы имеем прикрытие". Он, тем не менее, предпринял шаги и в самой Палестине и на основании информации, представленной Жаботинским, "быстро добился от администрации больше, чем лейтенант Жаботинский пытался получить за все это время". Он беседовал два часа с полковником Сторрсом и "получил от него гарантии, что, пока он (Сторрс) находится здесь, ничего с евреями не случится". Он также проинформировал Сторрса о других моментах, и результаты уже были получены в отношении губернатора Яффы (полковника Хаббарда). В будущем обещано и другое. Детали он не уточнял.

Он также "повидал генерала Мани", главного администратора, человека честного, и представил ему полную картину. Суть ее исходила от

Жаботинского. Генерал Мани дважды заверил его, что "ничего не может случиться". "Администрация была очень признательна за любую информацию", – сказал он и принял меры согласно совету комиссии. Достигнуто соглашение, что между Сионистской комиссией и представителями администрации раз в неделю будут происходить консультации.

Столкнувшись с надменным тоном Бианчини и поразительным пренебрежением к неоспоримым фактам в обзоре Жаботинского, тот отреагировал хладнокровно. Сказал, что "очень рад" слышать, что, по мнению председателя, есть надежда на улучшение положения. Он желает, тем не менее, предостеречь комиссию, что обещания Мани и Сторрса не представляют собой солидных оснований надеяться. Необходимо более твердое поведение властей. Он настаивает, что надо предпринять разоружение арабов. Необходимо провести обыски, оружие должно быть собрано и конфисковано (Эдер рекомендовал то же самое Вейцману в письме от 28 ноября). "Для нас очень важно избегать любого брожения в Палестине, – сказал Жаботинский. – Итальянцы к нам на помощь не придут. Арабы должны раз и навсегда убедиться в твердой позиции властей".

Он представил комиссии список мер для противодействия антиеврейской пропаганде среди арабов:

1. Призвать ставку командующего обратить внимание на пропагандирование погромов в Палестине.

2. Требовать полного разоружения арабского населения.

3. Просить расквартировать еврейских солдат, как можно большей численностью, во всех крупных еврейских центрах: Иерусалиме, Хевроне, Яффе и колониях, Хайфе и колониях, Тверии и Цфате и их колониях.

4. Просить, чтобы исключительно еврейская полиция и жандармерия были представлены в еврейских кварталах Иерусалима.

5. Просить о выпуске официальной прокламации в поддержку Декларации Бальфура.

6. Информировать ставки командующего, что в случае, если меры не будут приняты незамедлительно, чтобы антиеврейские выпады стали невозможными, комиссия сочтет политику местных властей недружественной и подаст официальную жалобу в высшие инстанции.

7. Требовать, чтобы возобновились просионистские статьи в "Палестинских новостях", согласно данным обещаниям.

В дополнение он предложил комиссии ряд действий в отношении легиона. Прежде всего он просил обращения комиссии к легионерам с призывом оставаться в армии; прошения в Генеральную ставку об информировании комиссии о каких бы то ни было планах по демобилизации еврейских солдат; была и просьба о переводе Тридцать восьмого батальона из Раффы в какой-либо еврейский район.

Он призвал комиссию также издавать для солдат еженедельный бюллетень на иврите и английском.

Свою критику Жаботинского Бианчини откровенно адресовал прибывшим американцам, чтобы, как он сказал, им стало ясно о существовании разных мнений. В протокол занесена только одна реакция – Роберта Шольда, который сказал, что имел возможность работать с Жаботинским больше, чем остальные, и, по его мнению, Жаботинский "проделал отличную работу".

Единственное замечание Бианчини могло быть поддержано всеми палестинскими членами комиссии: что генерал Мани – человек честный. Генерал продемонстрировал честность в высшей степени в том, как вел себя в отношении еврейской общины. Он не прятал и не маскировал свои чувства. Он открыто вел дискриминационную политику против иврита. Когда представился случай, генерал остроумно продемонстрировал, что он не просто против сионизма из политических соображений, но относится с презрением к самому еврейскому национальному чувству: на концерте в Иерусалиме, когда присутствовавшие встали во время исполнения "а-Тиквы", как они вставали во время исполнения "Боже, храни короля", Мани остался сидеть с военной выправкой, и члены его ставки, по его приказу, остались сидеть тоже.

Ничто из происходившего в последующие после заседания комиссии дни не сделало правдоподобными заверения Бианчини по поводу намерений арабов и обещания британских чиновников. Напротив, на следующем заседании спустя восемь дней (Жаботинский не присутствовал) были представлены дополнительные факты в подтверждение того, что арабы угрожают евреям насилием и формируют для этого организационные структуры. Здесь тоже нет свидетельств того, что комиссия обсудила конкретные предложения Жаботинского о необходимых действиях. Она довольствовалась тем, что воззвала о помощи к Вейцману. Фриденвальд, новый исполняющий обязанности председателя, послал ему детальный доклад с нарочным. Вейцман ответил из Парижа 7 апреля: "Мы принимаем все меры здесь и выступили с предупреждением властям о серьезной напряженности в Палестине. Надеюсь, меры будут срочно приняты".

В письме содержалось неожиданное замечание. Вейцман отмечал, что дела в Париже двигались хорошо "и многое зависит от благополучия в Палестине"[569]569
  В. Жаботинский, «Слово о полку», стр. 258–259.


[Закрыть]. Это свидетельствует о значительной перемене в представлениях Вейцмана. События в Палестине, таким образом, являли собой непреходящее явление, не составляющее прецедента и изменяемое с установлением гражданской администрации. Здесь он представляется еще большим «пессимистом», чем Жаботинский: влияние палестинских событий видится ему немедленным, а не отсроченным до установления гражданского режима. Это неожиданное осознание, по-видимому, было связано с его свиданием с Бальфуром 1 апреля и разъяснительным письмом Бальфура. Это письмо вызвало серьезные опасения.

Почти год Вейцман избегал доводить до сведения правительства, в какой степени военная администрация (на некоторые грехи ее он жаловался, впрочем, несколько раз) непосредственно ответственна за напряженность между евреями и арабами. Получив докладную от Жаботинского от 12 ноября, он пренебрег его советом и предостережением и последовал совету Клейтона снять Жаботинского. Более того, он продолжал восхвалять верхушку администрации. Обо всем этом Бальфур был осведомлен. Поэтому неудивительно, что Бальфур, которому Вейцман цитировал Клейтона, читал доклады Клейтона уважительно и внимательно.

И теперь Бальфур в своем письме занял позицию, которую Клейтон постоянно навязывал Лондону, – что за трения ответственность лежит на евреях. Эти "крайние" высказывания в Палестине и за ее пределами провоцировали брожение в дополнение к растущим страхам арабов от ожидаемой экспроприации и политического подавления евреями. Следовательно, это евреям следовало менять свое поведение, и Бальфур призывал Вейцмана принять к тому меры[570]570
  В. Жаботинский, «Слово о полку», стр. 257.


[Закрыть].

Письмо Бальфура к Вейцману (от 3 апреля) отражает значительный успех верхушки военной администрации в кампании по отлучению друзей сионизма в правительстве в Лондоне. Она теперь решительно возобновила попытки обкорнать крылья еврейским батальонам и, по всей видимости, озлобить их состав. С ростом неприятностей в Египте, арабской подстрекательской кампании, организованной из Сирии и в полном размахе в Палестине, они расквартировали 5000 легионеров, составлявших почти весь гарнизон в стране, – охранять дороги и железнодорожные пути и армейские лагеря и установки. Они также прислали 40-й батальон на подступы к Хайфе, что было исключением в принятой ими политике держать еврейские войска в стороне от еврейских населенных пунктов. Теперь же вдруг солдатам батальона, состоявшего в основном из палестинцев, были запрещены визиты в город. Генеральная ставка разъяснила командирам, что это было шагом к умиротворению арабов ввиду неуправляемого поведения некоторых солдат по отношению к арабским гражданам.

Это был жалкий предлог. Арабские старейшины организовали кампанию жалоб на еврейских солдат английским властям: практически ни одна из жалоб оснований не имела. Стычки, изредка имевшие место, были не больше, чем кулачные бои. Жаботинский описывает их весьма любопытные причины:

"Больше всего недоразумений бывало у второй части палестинских добровольцев – у той, которая сама выросла в «восточной» обстановке. Против арабов эти молодые люди ничего не имели, напротив – чувствовали себя с ними, как дома, совсем по-приятельски, и арабским языком владели в совершенстве. Отсюда и все горе. Начиналось с того, что солдат в отпуске встретил знакомого, поздоровались, обнялись, пошли в кофейню, выпили, сыграли партию; при этом сначала подтрунивали друг над дружкой, – что бывает и у самых близких друзей – потом поругались, а в конце подрались"[571]571
  Паттерсон. «С иудеями», стр. 195–196. Адриан – римский император, подавивший восстание Бар-Кохбы в 135 году н. э.


[Закрыть].

Объяснение британцами закрытия Хайфы могло бы быть принято, если бы не тот факт, что администрация не принимала никаких мер при стычках арабов с другими, нееврейскими, солдатами, – например, австралийские солдаты сожгли целую деревню Сарафанд, совсем вблизи генеральной ставки Алленби, убив несколько арабов в отместку за пристреленного товарища[572]572
  Август 1919 г.


[Закрыть].

Остатки доверия к англичанам были рассеяны следующим шагом Генеральной ставки против еврейского батальона и, по существу, против всей еврейской общины.

6 апреля Главный администратор генерал Мани издал указ: Иерусалим в пределах городской стены объявляется закрытым для еврейских солдат с 14-го по 22 апреля включительно.

Даты представляли собой дни Пасхи, одного из трех праздников, когда религиозная традиция предписывает восхождение в Иерусалим, радостный обряд со времен Храма. Генерал Мани (и уж наверняка полковник Габриэль, который, по мнению Жаботинского, полностью доминировал над Мани) хорошо осознавал, какой это будет удар по еврейской общине. Паттерсон был возмущен. "Не могу представить себе, – писал он, – большей провокации для еврейских солдат, или большего оскорбления. Такого унизительного указа не появлялось со времен императора Адриана"[573]573
  Игаль Элам, «Еврейские батальоны в 1-й мировой войне», стр. 283 (Тель-Авив), 1970 г.


[Закрыть].

Нет сомнений, что указ был рассчитанным вызовом. Жаботинский снова выступил с предостережением. Он снова ощутил запашок России. "Я хорошо знаю царскую Россию, – писал он позднее в письме Совету армии Великобритании, – но даже там подобные акты религиозного преследования были бы невозможны"[574]574
  Элиас Гильнер (Гинзбург), «Война и надежда: История Еврейского Легиона», стр. 301–302, (Нью Йорк), 1969 г. Автор служил в 40-м батальоне.


[Закрыть].

Он призвал Сионистскую комиссию потребовать отмены указа.

Руководство комиссии, вновь прибывший исполняющий обязанности председателя Фриденвальд и Бианчини, которые, по словам современного израильского историка, "далеко не были способны представлять сионистские интересы с достоинством и твердостью"[575]575
  Уингэйт Хардингу, 25 августа 1915 г., документы Уингэйта, Дюрамский университет, цитата по Кадури «Версия Чатама», стр. 17.


[Закрыть], удовольствовались протестом. Когда Мани высокомерно уведомил их, что решение было принято после «тщательного рассмотрения всех обстоятельств», они заключили, что сделали достаточно. В конце концов, решили они, в запрете не содержалось глубокого значения, а Жаботинский с его «страхом перед прецедентами» всего лишь преувеличивал.

Стоит отметить, что неустановленное число солдат батальона проникло в Старый город для защиты евреев в случае атак. Несколько из них были арестованы[576]576
  Ллойд Джордж, глава правительства, санкционировавшего этот миф, признался спустя много лет, что единственные сражавшиеся арабы
  "The truth about the peace treaties", том 2.


[Закрыть].

***

Резко враждебное отношение военной администрации к Декларации Бальфура, к сионизму и практически к евреям Палестины, а также их кампания по вытеснению французского влияния из Сирии, проистекали, во-первых, из вполне определенной имперской цели, поначалу не связанной с сионизмом или евреями. Верхушка администрации состояла из военных, служивших в прошлом на территории британского протектората в Египте и Судане. В начале мировой войны группа этих военных развила план по переходу по завершении войны обширных арабских районов Оттоманской империи под контроль Великобритании. Тогдашний генерал-губернатор Судана сэр Реджинальд Уингэйт определил их цель как создание "федерации полунезависимых арабских государств под европейским руководством и наблюдением, – хранящих духовную верность единственному арабскому первосвященнику и считающих Великобританию своим патроном и защитником"[577]577
  «Слово о полку», стр. 280–281.


[Закрыть].

С самого начала они следовали этому плану упорно, целенаправленно и с немалой дерзостью. Облачаясь в тогу экспертов, они успешно манипулировали правительством в Лондоне в целях достижения этой цели.

Они сделали Хусейна, шерифа Мекки, своей марионеткой, будучи убежденными, что он может успешно подчинить разнообразные арабские группировки и мобилизовать существенные силы для помощи в борьбе с Турцией.

В обмен на его обещание военного сотрудничества именно они вдохновили британское обещание будущей арабской независимости на большинстве территорий – и собрали значительную сумму в золоте для немедленной передачи Хусейну. Когда же выяснилось, что влияние Хусейна было весьма ограничено, а военные способности минимальны, именно они спланировали и воплотили в жизнь шараду с приписыванием арабским подразделениям побед, одержанных британским оружием[578]578
  Р.Х.С. Кроссман: «Миссия Палестины», стр. 48, Лондон, 1946 г.


[Закрыть].

Их труд на благо обширной арабской федерации не был чисто альтруистическим. Жаботинский позднее описал их видение:

"[Арабы] будут освобождены, объединены и будут называться "Великой Аравией". Им будут выданы арабские короли, живописные шейхи в зеленых тюрбанах, дорогие переросшие дети, восседающие на диванах со скрещенными ногами, нуждающиеся по всем государственным вопросам в английских советниках.

Основным элементом этой мечты было то, что "Великая Аравия" должна во всех случаях оставаться "живописной": с верблюдами, караванами, белыми бурнусами, зелеными чалмами и женщинами под чадрой и за решеткой. Всю декорацию Востока надо свято сохранить; было бы ужасно, если бы эту красоту нарушило прозаическое дыхание цивилизации! Сторрс, впрочем, поклялся, "что трамвай (в Иерусалиме) пройдет через его бездыханный труп"[579]579
  Комитет младотурок – комитет Союза и Прогресса. Цитируется по Э. Кадури: «Младотурки, фримасоны и евреи» (Middle Eastern Studies, VII, январь 1971 г.) Эта история детально рассказана Мимом Кемалем Оке в «Младотурки, фримасоны, евреи о сионизме в Оттоманской империи». «Сионизм», стр. 199–218, осень 1986 г.


[Закрыть].

Их мотивы, несомненно, усиливались благодаря особой разновидности первородного антисемитизма, пронизывающего британские "верхние слои". Марк Сайкс, например, был откровенным антисемитом, испытывающим отвращение к тому, что он называл безродным еврейским капитализмом, пока не встретил в Каире гордого еврея-националиста Аарона Аронсона; затем в Лондоне он познакомился с сионизмом и ближе.

Похожим примером послужил в более поздний период лейбористский писатель и политический деятель Ричард Кроссман, утверждавший, что "антисемитские бациллы теплятся в каждом христианине"[580]580
  Чарлз Хардинг: «Старая дипломатия», стр. 175, Лондон, 1947 г.


[Закрыть]. Это, конечно, было преувеличением, и можно с уверенностью утверждать, что почти никто из британских государственных деятелей, поддерживавших во время войны сионизм, поскольку верили, что это в британских интересах, не проявил признаков антисемитизма ни тогда, ни позже. Бальфур, Ллойд Джордж, Эмери, Дерби, Грэм и южноафриканец Сматс – все, без сомнения, свободны от этого предрассудка.

Антисемитизм, как показал опыт, не нуждается в контакте с евреями для процветания. Ни в одном классе не был этот предрассудок так распространен, как в профессиональной армии, возглавляемой в те дни, в большинстве своем, узколобой кастой, предрассудки которой, надо сказать, касались не только евреев. Солдаты, администраторы и офицеры разведки, прибывшие в Палестину из Египта и Судана, имели дело с немногими, если вообще с какими-либо евреями, и им не представился случай выразить свой предрассудок. Жаботинский ошибался в своем убеждении, что полковник Вивьен Габриэль был единственным настоящим антисемитом в администрации, хотя он явно был единственным, активно захваченным болезнью. По воле случая более ранний эпизод дает возможность засвидетельствовать антисемитизм других действующих лиц этой истории.

29 мая 1910 года британский посол в Турции, сэр Жерар Лаутер, заявил в пространном меморандуме в Иностранный отдел, что раскрыл заговор между евреями, франкмасонами и сионистами, – и режимом младотурок.

Он фактически утверждал, что в революции младотурок верховодили евреи. Цели коалиции, писал он, враждебны и Великобритании. Что было источником этого потока бессмыслицы – не документировано, но в свое время британские официальные круги рассматривали это с интересом.

Спустя несколько лет, во время войны с Турцией, меморандум Лаутера вспомнился директору разведки британской администрации в Каире. Его не удивлял смысл доводов Лаутера: они поддерживали его собственное мнение о евреях. В письме, отправленном им на эту тему сэру Реджинальду Уингейту, генерал-губернатору Судана, он разразился типичной антисемитской тирадой:

"Существуют английские евреи, французские евреи, американские евреи, немецкие евреи, австрийские евреи и евреи Салоников – но все они евреи.

Там, где слышатся разговоры и пожелания сепаратного мира с Турцией, снова евреи (главная пружина КСП)"[581]581
  Бумаги парламентского отдела, Иностранный отдел, 371/4167/10 5969/431


[Закрыть].

Это писал Гильберт Клейтон, которому предстояло в недалеком будущем стать главным политическим офицером в военной администрации в Палестине, Клейтон, между прочим, просивший Вейцмана уволить Жаботинского.

Немаловажен также и тот факт, что предполагаемый еврейский заговор в Турции вызвал антисемитские чувства у еще одного британского официального лица. Джордж Кидстон из Иностранного отдела писал 25 октября 1916 года:

"Примечательно, что помимо союза и программы, по существу все движение младотурок начато салоникскими евреями и еврейское влияние всегда в нем доминировало. Именно еврейский элемент трансформировал достойное восхищения движение за свободу в разнузданное правление террора, которое теперь осуществляет Комитет при поддержке Германии".

Ничуть не меньше.

Джордж Кидстон принял управление палестинскими делами в Иностранном отделе весной 1919 года. Его начальник, как выясняется, придерживался того же мнения. Лорд Хардинг, бессменный заместитель министра иностранных дел в военное время, известный как подлинный глава Иностранного отдела, в течение многих лет утверждал, что Турция при младотурках находилась под "доминирующим влиянием коррупционного комитета евреев и иностранных подданных"[582]582
  Отдел парламентских бумаг, Иностранный отдел, 371/4167/47652/426, 27 мата 1919 г. Ормсби-Гор Паттерсону.


[Закрыть].