Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц)

Это письмо тем более выглядит странно, что исходит от человека, обещавшего Жаботинскому свою поддержку и оказывавшего ему скрытую помощь советом и наведением контактов, в дипломатической кампании которого легион являлся существенным элементом.

Более того, предоставленная Сайксом информация о позиции армии наверняка интересовала Вейцмана в той же степени, что и Жаботинского. Обвинение, что Жаботинский "подчиняет легиону важные сионистские интересы", должно было бы исходить от противников этой идеи.

В письме от 20 февраля Вейцман сообщил Жаботинскому, что получил копию письма Сайкса, но не упомянул о собственном бестактном комментарии.

К тому времени было уже ясно, что наступление в Палестине совсем не за горами, хотя нельзя было предугадать, сколько оно продлится. Нетерпение Жаботинского росло с каждым днем, особенно из-за его пребывания по большей части вне Лондона. Он отдавал себе отчет в том, что и после принятия решения о создании легиона понадобится какое-то время для его формирования.

Эмери призывал к терпению, так же как и Сайкс.

"Все члены кабинета, – писал он, – получили копию меморандума, но нужно время для коллективного обсуждения".

По правде говоря, существовала оппозиция не только в Военном министерстве, но и в министерстве иностранных дел, в первую очередь из опасения, что поддержка легиона покажется поддержкой сионистской идеи. Безоговорочная враждебность еврейских ассимиляторов идее легиона свидетельствовала об основаниях для подобных опасений.

И хотя глава министерства Бальфур сам являлся убежденным сионистом, ему приходилось считаться с оппозицией. Даже Рональд Грэхем, призывая в письме армейскому совету к поддержке легиона, подчеркивал, что для правительства правильней не ассоциироваться слишком тесно с политическими целями сионистов, подразумевающимися в этом плане, поскольку это означало бы определенные обязательства в вопросе, по которому царит разногласие среди наиболее представительных фигур мирового еврейства[339]339
  Иностранный отдел, 800/204, Эмери – Бальфуру, 29 марта 1917 года.


[Закрыть].

Было весьма печально, чтобы не сказать больше, что интеллигентные британские политические деятели позволили себе поверить, будто евреи, подобные Эдвину Монтегю, настаивавшие, что они фактически англичане еврейского вероисповедания или, по характеристике Эмери (в письме к Бальфуру 23 марта), личности, желавшие считаться английскими последователями униатской церкви (хотя и с предрассудками по вопросу свинины), – и есть наиболее представительные евреи. Они же и продолжали агитацию среди членов правительства со значительным успехом. Это обстоятельство заставило даже Эмери действовать с оглядкой в его попытках продвинуть план Жаботинского. "Я не предполагаю, – писал он Бальфуру, – что мы должны принимать обязательства в отношении какого-либо сионистского плана. Но с точки зрения чисто военной я считаю, что использование наших российских евреев в специальном подразделении для службы на Востоке обеспечит нам гораздо лучшее боевое качество, чем их распределение в обычные части для службы во Франции".

И все же спустя еще шесть дней Эмери откровенно уговаривает Бальфура поднять вопрос о Еврейском легионе в Военном кабинете на более широких основаниях. Его побудила к этому речь Бальфура, который выступил на заседании Военного кабинета как "откровенный сторонник сионизма".

Вполне возможно, ему было известно, что на той же неделе у Бальфура состоялась теплая беседа с Вейцманом о задачах сионизма[340]340
  Жаботинский. «Слово о полку», стр. 183.
  Иностранный отдел 371/3101 Жаботинский – Сайксу, 25 марта 1917 года.


[Закрыть].

Эмери проанализировал возможности "еврейского набора". По его мнению, двадцать – тридцать тысяч российских евреев, пребывающих в Англии, вступят в легион. Это положительно повлияло бы на евреев в Соединенных Штатах и, по его предположению, даже среди евреев во вражеской Австро-Венгрии "формирование такой части может вызвать огромную перемену в настроениях".

Генерал Сматс, премьер Южной Африки, считал, что этот доминион также располагает большим потенциалом для легиона[341]341
  Отдел Парламентских документов, иностранный отдел 371/81175, Жаботинский в Бельгии, 20 апреля 1917 г.


[Закрыть].

Жаботинский был знаком со Сматсом, чье значительное влияние как члена Военного кабинета основывалось не столько на военной мощи Южной Африки, сколько на его собственной прочной репутации человека мудрого и опытного.

Тот факт, что когда-то он представлял вражескую сторону, будучи генералом буров в Бурской войне в начале века, только еще усиливало всеобщее к нему уважение.

Как это бывает, он был убежденным сионистом. По словам Жаботинского, наравне с Бальфуром или Робертом Сесилем, – "одним из тех, кто считал обещание Бальфура прекраснейшим наследием войны". Он расспросил Жаботинского о деталях плана легиона и заключил: "Это одна из самых замечательных мыслей, с какими довелось мне сталкиваться в жизни: чтобы евреи сами бились за Землю Израиля".

Жаботинскому стало ясно, что Сматс станет в кабинете голосом на его стороне; впоследствии он вспоминал свидание со Сматсом как наиболее значительное в тот период[342]342
  С.А.В. 23/40, 5 апреля 1917 года. Люсьен Вульф, узнав об официальных переговорах сионистов с английским и французским правительствами, прислал в самых суровых тонах протест против переговоров министерства иностранных дел с сионистами, а не с «истинными представителями» британского еврейства.


[Закрыть].

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

СОБЫТИЯ, давно предсказанные, часто по свершении оказываются равносильными непредвиденному шоку. В течение двух недель, на подходе третьей военной весны, в двух великих державах произошли грандиозные перемены.

19 марта было свергнуто самодержавие в России. На его место пришло Временное правительство, обещавшее парламентскую демократию. Оно возглавлялось князем Львовым, вскоре смененным на этом посту более доминантной личностью – Александром Керенским. Вслед за этим, в ночь на 2 апреля, президент Вильсон заявил, что Штаты вступили в войну с Германией. Присоединение великой заокеанской державы к силам союзников хоть и не принесло немедленных ощутимых результатов, значительно подняло дух в истекающих кровью силах Антанты.

Российские ветры принесли скорую перемену в настроениях русских евреев в Англии. Уже спустя неделю Жаботинский отмечал в письме к Сайксу, что события в России повлияли чрезвычайно на истэндских обитателей-иностранцев, которых правительство так жаждало призвать.

"Уничтожена их единственная претензия к союзникам. Друзья пишут, что на сегодняшний день вербовочная кампания в Еврейский легион прошла бы в Уайтчепле с большим успехом.

Кто может провести эту кампанию как не группа русских евреев в форме? И неужели правительство может найти инструкторов для этих иностранцев лучше, чем мои соратники в этой части, говорящие на русском и идише, и к тому же, по мнению их начальства, из лучших солдат и аккуратнейших стрелков? Поймите меня правильно: это не вопрос облегченной для них службы. Но я скорблю об этом новом примере растраты человеческого капитала и силы убеждения"[343]343
  С.А.В. 24/а GT 372, заметки о конференции на Даунинг-стрит # 10 3 апреля 1917 года. (Копия в следмерских документах, цитата из Фридмана, стр. 141).


[Закрыть].

Сайкс передал письмо министру иностранных дел; по просьбе Бальфура Грэхем переслал копию в армейский совет. В сопроводительной записке Грэхем писал, что Бальфур считает предложение Жаботинского "исключительно полезным в решении сложностей, с которыми мы столкнулись в этой стране, в связи с набором евреев, и этот план может создать новые источники вербовки в Британском доминионе, а также в Штатах и Египте".

Русская революция, как выяснилось, была для союзников обоюдоострым мечом. Она покончила, несомненно, с отталкивающей необходимостью сотрудничества с деспотическим режимом, но одновременно по России прокатилась волна пропаганды за сепаратный мир с Германией. Среди организаторов этой кампании, естественно, были евреи; ее развязали и ориентировали в основном большевики. Враждебно настроенные английские газетные корреспонденты и даже некоторые британские дипломаты, расквартированные в Росии, распространяли измышления о еврейской ответственности за это. Одной из тем, взятых на вооружение кампанией за сепаратный мир, была пропаганда против Англии как союзницы царского режима.

Жаботинского, пристально и с тревогой следившего за событиями в России, держали в курсе дел многочисленные друзья; он вскоре здраво оценил новую ситуацию. 3 апреля он направил письмо Ллойд Джорджу, призывая его рассмотреть некоторые последствия новой ситуации в России и Америке.

Он писал, что революция в России разделалась с основным доводом тех, кто находился в оппозиции к союзникам; с момента вступления в содружество Штатов силы союзников приобрели характер единения мировых демократий. Эти соображения должны были повлиять благотворно на набор в предполагаемый Еврейский легион.

Но несмотря на очевидную несправедливость обвинения, что евреи представляли более чем меньшинство среди пацифистски настроенных слоев населения в России и в Америке, пацифистские настроения были весьма ощутимы среди евреев в обеих странах, где многие евреи были финансистами, журналистами и политиками.

В заключение он отметил: "Нам видится единственный способ противодействовать этой тенденции среди евреев: необходимо сформулировать прямую и непосредственную заинтересованность еврейской нации в войне до победы. Это снова приводит к нашему предложению.

Обязательство сформировать Еврейский легион, сражающийся за Палестину на стороне союзников заставит каждого еврея осознать, что его собственный национальный интерес целиком зависит от доведения войны до победного конца.

Поскольку новые обстоятельства открывают широкие возможности по пропаганде, а возможно, и набору в России и Штатах, необходимо привнести эту идею в самые широкие и разнообразные слои еврейского населения. Хочу добавить, что еврейство в Австрии и Венгрии, имеющее в этих странах большой вес, было до сих пор безоговорочным противником Антанты из-за еврейской ненависти к царской России.

Недавние события ее резко ослабили, и эта перемена в восприятии может быть еще более закреплена, если свидетельство симпатий Антанты к еврейским чаяниям будет подкреплено формированием Еврейского легиона для Палестины".

Расстроенный пренебрежением к представившейся прекрасной возможности, он ясно понимал, что среди русских евреев англичане должны создать "факты на местах"; в этом случае можно будет надеяться на вспышку энтузиазма. Теплые слова этого не заменяли. Он упорно стучался во все британские двери, стремясь разбудить чувство необходимости немедленных действий..

20 апреля он написал Артуру Бальфуру. Он напомнил ему об их беседе, состоявшейся несколько недель назад.

Признавая, что понимает загруженность правительственных органов, "не могу не думать, – писал он, – что пацифистская демагогия в России представляет в настоящий момент величайшую опасность". И затем: "Я убеждал в этом сэра Марка Сайкса во время нашего свидания, и он со мной вполне согласен. Течение это в Петрограде не еврейского происхождения – я категорически не согласен с подобным преувеличением. Но еврейский элемент несомненно представлен в его рядах и, очень опасаюсь, энергичными и умными людьми. Я не хочу, чтобы Англия недооценила этот фактор. В самой еврейской общине нужно нарождение противодействующего течения – в пользу завершения войны.

Это доступно, только если еврейство обретет цель, осуществимую по ходу военных действий; и этой целью может быть только Палестина и еврейское подразделение на Палестинском фронте как связующее звено в стремлении к победе.

Я абсолютно убежден, что формирование такого подразделения немедленно подействует в противовес пацифистским идеям среди русского еврейства. И я абсолютно убежден, что нет другого способа этого добиться.

Но в случае, если мы хотим противостоять пацифистской пропаганде в Петрограде, следует это делать без промедления.

Я вынужден подчеркнуть это обстоятельство, вынужден сообщениями из России и Дании, и демонстрирующими серьезность положения. Вы, конечно, располагаете большей информацией, и я убежден, она совпадает с доступной мне.

Повторяю, в этом движении вес и создание противовеса в еврейском сознании – не панацея, но значение это будет иметь большое, и в случае немедленных действий полдела будет сделано.

Приношу свои извинения за размер письма и мой плохой английский. Мною движет не просто нетерпение – но осознание петроградской атмосферы, которая может сыграть решающую роль в нашей общей судьбе. Обеспечьте мне и моим соратникам эффективную аргументацию в пользу победной войны созданием еврейской военной силы, на стороне Антанты борющейся за сионистские идеи; мы обязуемся провести широкую разъяснительную работу не только здесь в целях вербовки, но и в России, чтобы завоевать единство в общественном мнении российского еврейства в пользу победной войны"[344]344
  С. Толковский. Политические дневники, стр. 58, запись 2 мая 1917 года.


[Закрыть].

В начале письма Жаботинский сообщил, что 9 апреля встретился с лордом Дерби, военным секретарем, и генерал-майором Вудводом, административным директором, но его не поставили в известность, приняты ли

какие-либо решения. Встреча с Дерби явилась, несомненно, первым наводящим мостом для внедрения идеи легиона в сферу практических действий. Спустя два дня после его письма Ллойд Джорджу в кабинете министров состоялось обсуждение меморандума Жаботинского.

Решение было принято положительное: лорд Дерби был уполномочен войти в курс дела и встретиться с подателем для обсуждения деталей.

Но победа была неполной. Дебаты в кабинете сконцентрировались на доводах против легиона.

Во-первых, по-прежнему официально связанное соглашением Сайкса – Пико, правительство не было готово предпринимать шаги, могущие знаменовать поддержку сионистских устремлений.

Кроме того оно было озабочено яростным оппозиционным отношением ассимиляторов к идее Еврейского национального очага и их ужасом, что британские евреи запятнают свою британскую лояльность, если вступят в ряды еврейского подразделения[345]345
  «Слово о полку», стр. 178–180.


[Закрыть].

Тем не менее проблема российского еврейства была отправным пунктом самого Жаботинского для агитации за легион – и вызвала значительное возбуждение, сосредоточив все внимание на идее легиона.

Вне всякого сомнения, сионистский элемент набрал силу в самих правительственных кругах; в их рядах, не затронутых еврейскими комплексами, воцарилось согласие, что участие в освобождении Палестины будет содействовать успеху сионизма. Ллойд Джордж сделал и следующий шаг.

В беседе с Вейцманом и издателем "Манчестер Гардиан" С. П. Скоттом 3 апреля он заявил: "Что касается еврейской заявки на Палестину, общественное мнение будет изменено в чрезвычайно неблагоприятную сторону, если выяснится, что евреи не готовы идти за нее в бой". (Вейцман отвечал: "Они готовы сражаться и будут сражаться хорошо".)

Ллойд Джордж принял решение продвинуться в этом вопросе в тот же день. Он вызвал Марка Сайкса и подробно проинструктировал его, как себя вести во время его предстоящей поездки на Восток.

Сайкс надеялся спровоцировать в Сирии арабский мятеж в тылу у турок. Ллойд Джордж предупредил Сайкса не связывать британское правительство "никаким соглашением с племенами, которое может пойти вразрез с британскими интересами". В заключение он высказался в тоне, оказавшемся весьма неожиданным для членов его кабинета, не говоря уже о французском правительстве.

Он подчеркнул "важность не ставить под удар сионистское движение и возможности его развития под британской администрацией".

Евреи, добавил он, могут оказать значительно больше помощи, чем арабы. Очевидно, имея в виду деятельность Жаботинского, он напомнил Сайксу, что в "Англии существует значительное количество [таких евреев], знающих Палестину детально; их нужно использовать там, а не здесь". Было ясно, что премьер наконец согласился с мыслью о британском контроле в Палестине[346]346
  «Слово о полку», стр. 180–181.


[Закрыть]. Как заявил спустя несколько недель Вейцману Филипп Керр, секретарь Ллойд Джорджа, изменившиеся обстоятельства и вступление в войну Соединенных Штатов привели к необходимости широких перемен.

"Соглашение Сайкса – Пико, – добавил он немногословно, – было заключено так давно, что Ллойд Джордж почти совсем о нем забыл и старается забыть еще прочнее"[347]347
  Отдел парламентских документов; иностранный отдел 95232/153/140, Грэхем к армейскому совету, 24 апреля 1917 года.


[Закрыть].

Эта первая неделя апреля ознаменовала собой решимость пренебречь соглашением Сайкса – Пико и приступить к серьезным переговорам с сионистским руководством; она послужила и первым серьезным шагом к формированию легиона. Тогда-то, в момент пересмотра британской политики, Жаботинский на пасхальных каникулах в Лондоне получил письмо за подписью генерала Вудворда с приглашением "господину Владимиру Жаботинскому" нанести визит лорду Дарби в тот же вечер.

Позднее Жаботинский живо описал картину этой встречи.

"Мы устроили с Трумпельдором военный совет. Как тут быть? Увидев на мне солдатскую фуражку, не испугаются ли министр и генерал такой беспримерной неслыханности, как политическое совещание между главой военного министерства и рядовым пехотинцем? Я готов был просить Трумпельдора заменить меня, но он не доверял своему английскому красноречию. В конце концов мы решили ехать вдвоем. Ровно в два часа, у дверей кабинета директора организации в Военном министерстве, я передал ординарцу генерала Вудворда наши визитные карточки. Нас сейчас же пригласили войти. Я собрался с духом, выпятил грудь, маршем вступил в кабинет, как полагается, с фуражкой на голове, вытянулся, отдал честь и представил Трумпельдора и себя.

Должен сделать генералу комплимент: хотя лицо его выразило совершенно гомерическую степень изумления, на словах он этого не показал. Он сказал: "Oh, yes, я доложу министру", – и вышел, не глядя на нас. Зато у министра он просидел больше пяти минут. Трумпельдор подмигнул и пробормотал:

– У них тоже военный совет.

Наконец вышел из того кабинета секретарь и пригласил нас в кабинет. Тут уже я, слава Богу, мог снять фуражку: лорд Дарби – штатский, стоять навытяжку необязательно.

– Премьер-министр поручил мне, – сказал лорд Дарби, – расспросить вас о подробностях вашего плана еврейской боевой единицы.

Я рассказал: слава Богу, знал эту премудрость уже наизусть и со сна мог бы ее изложить без запинки.

– I see, – ответил министр. – Теперь другой вопрос. Считаете ли вы, что создание такого контингента послужит серьезным толчком к большому притоку волонтеров?

Ответил ему Трумпельдор с настоящей солдатской точностью:

– Если это просто будет полк из евреев – пожалуй. Если это будет полк для Палестины – тогда очень. А если вместе с этим появится правительственная декларация в пользу сионизма – тогда чрезвычайно.

Лорд Дарби мило улыбнулся и сказал:

– Я – только военный министр.

Трумпельдор мило улыбнулся и сказал:

– Я только отвечаю на ваш вопрос.

– I see. Теперь третий вопрос: я слышал, что в 20-м Лондонском батальоне есть группа солдат-сионистов из бывших чинов Zion Mule Corps.

– Так точно, 16-й взвод, – сказал я, – там я и служу, а капитан Трумпельдор командовал ими в Галлиполи.

Министр и генерал переглянулись и тут только присмотрелись к солдатскому обличью Трумпельдора и к его неподвижной левой руке; потом Дарби слегка наклонил голову в знак молчаливого признания, а генерал еще больше выпрямился на своем стуле в углу.

– Что же, по-вашему, полезнее, – продолжал министр, – сделать из этого взвода группу инструкторов для будущего еврейского полка или послать их в распоряжение сэра Арчибальда Маррэя в качестве проводников для предстоящих операций на юге Палестины?

(В то время английские войска уже перешли Синайскую пустыню; генерал Маррэй (Murrey), тогдашний главнокомандующий Египетской армией, стоял недалеко от Газы.)

Трумпельдор сказал:

– Насколько я знаю своих бывших солдат, в проводники они вряд ли годятся. Генерал Маррэй легко найдет гораздо лучших знатоков страны. А для роли инструкторов они вполне подходят.

– Но ведь в Галлиполи они служили в транспорте, – вмешался генерал, – а полк предполагается пехотный.

– Полковник Паунол, – сказал я, – очень доволен их успехами в строю, в службе и в штыковом бою, а кроме того, все вместе они говорят на четырнадцати языках, и это понадобится.

– В жизни не предполагал, – рассмеялся министр, – что есть на свете четырнадцать языков.

Рассмеялся и Трумпельдор. Мне при генерале смеяться не полагалось, и я доложил очень серьезно:

– Так точно, милорд, есть. А чтобы сговориться с евреями, и этого недостаточно.

– Ладно, – сказал министр. – Очень вам благодарен, господа. Относительно имени нового полка, полковой кокарды и всего прочего с вами договорится генерал Геддес, директор отдела вербовки. Он вас вызовет.

Мы откланялись и ушли"[348]348
  Иностранный отдел W. 65760/17, Грэхем секретарю армейского совета, 7 апреля 1917 года.
  3 Иностранный отдел 371/1053, 84713, доставлено Уингейтом в иностранный отдел 28 апреля 1917 года.


[Закрыть].

По возвращении в свой полк он рассказал о свидании своему командующему: Паунол заверил Жаботинского, что событие это было "неслыханным нарушением всех традиций британского Военного министерства". Он высказал готовность "дать руку на отсечение, что с тех пор, как существует английская армия, еще никогда не бывало такого происшествия с рядовым".

Жаботинский описывает и заключительный комический поворот во всей этой истории. "Но не хотят бессмертные боги, чтобы возгордился человек, даже после побитого рекорда. Мне об этом в то же утро очень нелюбезно напомнила действительность. Помню, солдаты ушли на учение, а я остался в бараке, потому что за мной числился еще день отпуска. Как раз накануне, в мое отсутствие, пришли первые экземпляры той самой моей книги "Турция и война", где, как дважды два четыре, было доказано, как и почему надо Турцию разделить и кому что достанется; страшно мне понравился красный коленкоровый переплет, и я даже погладил его, словно мать головку первого ребенка, и размечтался чрезвычайно оптимистически о судьбе этого детища, о влиянии, которое книга обязательно окажет на военных специалистов, посрамив окончательно "западную" школу Китченера и утвердив победу "восточной" школы Ллойд Джорджа Вдруг в барак влетел, предшествуемый запыхавшимся сержантом юный рыжий подпоручик: дежурный офицер на утренней ревизии. Я встал. Он орлиным оком окинул окна, почему-то закрытые, нахмурился и сказал:

– Эй вы там, рядовой в очках, открыть!

– Которое, сэр? – спросил я.

– Все, болван этакий (you bloody fool), – изрек он и проследовал дальше"[349]349
  Goytshe kop – нееврейский образ мышления (прим. переводчика).


[Закрыть].