Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

"Меня обвиняют, здесь и в других местах: ты, бывший революционером всего полгода назад, теперь защищаешь исполком. Должен сказать, что этой чести я не заслуживаю. Революция, как и милитаризм, принадлежит к тем из латинских терминов, которые мне непонятны. Во время войны, когда я считал, что надо сотрудничать с Британией, и мне твердили: стыд и позор, ты сотрудничаешь с авторитарным государством, то есть с Россией, я отвечал словами, когда-то произнесенными об Италии Мадзини: "Я тружусь для страны Израиля даже если мне приходится сотрудничать с дьяволом". Пусть же и мои друзья, и те, кто здесь меня высмеивает, не думают, что я хочу кого-нибудь обидеть, если скажу, что от тех, кто видит дьявола во мне и Найдиче, и Златопольском, я требую такого же сотрудничества"[922]922
  «Джуиш кроникл», 17 декабря 1920 г.


[Закрыть].

По воле судьбы эти слова несли особое личное значение для Жаботинского. В первую неделю того сентября он поставил свое имя под соглашением, известным в истории сионизма как соглашение Жаботинского – Славинского.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

МАКСИМ Славинский был журналистом, работавшим вместе с Жаботинским в редакции газеты «Русские ведомости». Он считался либералом – в том смысле, который вкладывали в это слово в XIX веке, – был женат на еврейке и тесно связан с еврейской общиной. Он был на таком хорошем счету, что в 1907 г. еврейские избиратели Волхинского округа выдвинули в члены Думы его, а не за кандидатов-евреев.

Страстный украинский националист, Славинский присоединился к вооруженному движению за освобождение Украины от большевистского правления, установленного во время революции. Пользуясь финансовой поддержкой двух западных держав, украинские силы в 1919 году выбили русских из большей части Украины и установили правительство во главе с Семеном Петлюрой. Славинский представлял это правительство в Праге.

Красная армия тем временем успешно контратаковала и отогнала украинцев в Галицию (Польша). В годы сражений и правления украинские силы вписали устрашающую главу в еврейскую историю, превзойдя даже польские погромы. В меморандуме к Лиге Наций в конце 1920 г. возглавлявшие еврейские организаций Нахум Соколов, Люсьен Вульф и Израиль Зангвилл описывали:

"Катастрофа, равной которой нет в печальной истории восточноевропейских евреев в последние столетия. Озверелые орды, с единственным желанием убивать, бесчестить, жечь и крушить, полчищем надвинулись на еврейскую общину, разоряя их дома и преследуя и убивая их невинных мирных обитателей с жестокостью и яростью неописуемыми. Повсеместно женщины и мужчины, старики и дети, дряхлые, недомогающие и беспомощные, изуродованные, прошедшие пытки, поруганные, покрытые ожогами, похороненные заживо, десятки общин разрушены или захвачены, их очаги, их кладбища, их святые места разрушены или поруганы, каждый дом – руины или прибежище стенаний; тысячи истощенных беженцев, блуждающих в лесах и скрывающихся в пещерах, и – самое печальное – многотысячные осиротевшие дети, голодные, нагие и бездомные, их юные жизни, отравленные ужасом и бродяжничеством"[923]923
  Друзья, с которыми он советовался, были: Владимир Темкин, Израиль Тривус, Михаил Шварцман, Иона Маховер, Иегошуа Супрасский (Шехтман, том I, стр. 402).


[Закрыть].

По всему миру еврейские общины организовывали сборы фондов помощи, и многие из осиротевших детей были усыновлены еврейскими семьями на Западе. Что касается меморандума к Лиге, он призывал к изъявлению сочувствия и назначению комиссии по расследованию. Тем временем украинские силы готовились к новой атаке для освобождения Украины. На этой стадии Славинский пришел повидать Жаботинского.

Их встречи состоялись в течение нескольких дней в конце августа в Праге, во время заседаний Сионистского комитета по мероприятиям, затем в начале сентября в Карлсбаде, во время Конгресса.

Жаботинский описал их суть спустя многие годы, – эти записи обнаружены среди его бумаг в написанном от руки автобиографическом фрагменте.

"Во время двух лет правления Петлюры во всей или в части Украины я находился далеко, в Палестине. Хотя до войны я считался горячим сторонником украинского национального движения и знал многих из его вождей, с Петлюрой я знаком не был; но я хорошо знал его "посла", Славинского.

Когда мы встретились в Праге, правительство Петлюры уже было в изгнании, а Украина – в руках большевиков; но Петлюра еще содержал 15.000 солдат на полном довольствии и хорошо экипированных в двух военных лагерях в Галиции, неподалеку от русской границы; финансировалось это дорогое мероприятие из казны одной великой западной державы. Благодаря этому же источнику Петлюра оплачивал своих министров и послов. Было, таким образом, очевидно, что западные державы в тот период еще собирались сражаться с большевиками и намеревались использовать армию Петлюры для нового захвата Украины; это, конечно, означало возобновление антиеврейской резни.

Когда Славинский пришел повидать меня в отеле, я спросил: "Как могли вы и профессор Грушевский, и Никовский, и так много других, кого я считал подлинными демократами, – как вы могли мириться со всеми погромами и не восстать против Петлюры?"

Он потупился и попытался объяснить причины их падения; его объяснение меня не убедило, но, по всей справедливости, должен признаться, что по крайней мере на один вопрос, который он задал мне, я не смог найти удовлетворительного ответа. "Почему, – спросил он, – вы, евреи, так осуждаете Петлюру, но прощаете генерала Алленби и своего собственного сэра Герберта Сэмюэла? Петлюра должен был иметь дело с 30 миллионами украинцев в стране размером в две Франции, и с армией, состоящей из неуправляемых банд. У Алленби было 70.000 дисциплинированных солдат против горстки арабов, и все же он ничего не предпринял, чтобы остановить год назад погром в Иерусалиме, а еврейская самооборона была приговорена к каторжным работам; а всего считанные месяцы назад еврейский верховный наместник Сэмюэл позволил майским погромам продлиться почти неделю, с примерно 100 жертвами-евреями, а солдаты получили приказ использовать дубинки вместо ружей. И все же вы, евреи, не "восстали" против Алленби, или Сэмюэла, или англичан".

Я, конечно, сказал все, что следует сказать в этих случаях (Декларация Бальфура, большая разница между убитыми евреями здесь и там, и прочее), но не мог не чувствовать всю неубедительность этих доводов.

– Хорошо, – сказал он, – главное – это как поправить дело в будущем. Скорее всего, наши войска перейдут границу еще раз наступающей весной и должны будут занять пограничные районы с еврейским населением; я боюсь, что эти наши войска окажутся так же неуправляемы, как и раньше. Что бы вы могли посоветовать? Я клянусь, мы готовы сделать все, чтобы предотвратить повторные погромы, – кроме отказа от надежды на взятие Украины. Должны ли мы обратиться к солдатам? Пригрозить повесить каждого провинившегося? Мы уже, поверьте, все это перепробовали.

– Это не помогает, – сказал я.

– Что же помогает?

– Только одно: организуйте еврейскую жандармерию, состоящую из евреев, под еврейским командованием, вооруженную и уполномоченную быть расквартированной в районах, которые будут заняты вашими частями при наступлении.

Он задумался.

– Позволите ли вы, – наконец спросил он, – представить это моему правительству как предложение со стороны Сионистского исполкома, в который вы, как я понимаю, входите?

– Нет, – ответил я. – Сионистская организация не имеет со всем этим дела, не имеет права вмешиваться в подобные вопросы и не может даже давать советы. Но вы можете представить этот план как мое личное предложение. Либо это, либо ничего.

Мы решили встретиться еще раз; тем временем он уехал в Галицию повидать своего предводителя, а я поговорил с некоторыми соотечественниками, бывшими тогда в Праге, – из одиннадцати, с которыми я посоветовался, восемь поддержали план и три были против; но это не означает, что они несут какую-либо ответственность[924]924
  Институт Жаботинского, дело Славинского.


[Закрыть]. Я не сформировал из них комитетов; ничья помощь не была мне нужна. В те дни большинство еврейской молодежи, готовой на битву, следовали примеру только одного человека, фигуры, связанной с Еврейским легионом и иерусалимской самообороной, и роль которой они были склонны преувеличивать чрезмерно. Я абсолютно не сомневался, что найду и людей, и (поговорив с несколькими состоятельными друзьями) деньги. На следующей встрече с Славинским я подписал с ним соглашение, по которому мы оба обязывались «направить все усилия» на осуществление следующего плана:

1. Еврейская жандармерия, соответственно вооруженная, будет официально причислена к украинской армии. Она будет состоять, находиться под командованием и содержаться евреями.

2. Еврейская жандармерия будет следовать за фронтом наступления и не станет принимать участия в каких бы то ни было военных операциях.

3. Немедленно по занятии украинской армией района с еврейским населением еврейская жандармерия будет уполномочена нести полицейские функции и обеспечивать безопасность населения и его имущества"[925]925
  Н. Левин, «Жаботинский и соглашение с Петлюрой» (транскрипт беседы с Жаботинским), «Еврейский Стандард», 9 августа 1940 г.


[Закрыть].

Соглашение воплощено в жизнь не было. Политика западных держав по "интервенции" против революции оказалась бесплодной. Они прекратили свою помощь, и украинское движение вскоре распалось. Соглашение же выжило – чтобы преследовать Жаботинского. Новость о его существовании распространилась из украинского источника, в еврейских общинах Европы поднялась буря протестов против Жаботинского.

Так, снова подчинив свои действия убеждению, что надо положить конец беззащитности еврейского народа, – как и в России в 1903-м и в Иерусалиме в 1920-м, – он снова вынужден был терпеть неприятные последствия. Девизом его критиков стало, что он "заключил сделку с дьяволом". Жаботинского это не затронуло. Напротив, ему было очевидно, как, считал он, должно было быть очевидно всем его современникам, что здесь представлялся случай предотвратить страшное побоище, остановить которое никто и пальцем не пошевелил, помимо протестов, призывов и оплакиваний; что он просто был не вправе отказаться от предложения Славинского. "Когда бы, – заявил он позже, – ни существовала опасность погромов против евреев из-за конфликта между двумя или большим числом нееврейских групп, я советую соглашение по формированию еврейской жандармерии с любой стороной, идущей на такое соглашение. Еврейская жандармерия с Белой армией, еврейская жандармерия с Красной армией, еврейская жандармерия с сиреневой или гороховой армией, если таковая существует; пусть они улаживают свои разногласия, мы же будем стеречь город и обеспечивать, чтобы мирное еврейское население не подвергалось насилию".

В другом автобиографическом фрагменте он приводит самоочевидный довод: "Тех, кто нападает на соглашение, следует спросить, почему они предпочитают, чтобы евреев резали беспрепятственно". Он даже однажды вызывающе заявил: "Я горжусь легионом, горжусь ролью, которую сыграл в обороне Иерусалима. Но еще больше я горд соглашением с Петлюрой, хоть из него ничего и не получилось, и после моей смерти вы можете сделать моей эпитафией: "Он был человеком, заключившим соглашение с Петлюрой"[926]926
  Шехтман, том I, стр. 403, цитирует И. Маховера.


[Закрыть].

Его целеустремленность не ослабла от предупреждений о резкой критике. Среди русских и украинских сионистов, с которыми он консультировался в Праге, некоторые даже из сторонников такой еврейской милиции сомневались в силе петлюровского правительства и беспокоились, что единственным результатом будет буря негодования и нападок на самого Жаботинского. Ответом Жаботинского стало: "В "практических результатах" я не совсем уверен. Но если есть хотя бы крохотный шанс, что соглашение способно предотвратить или преуменьшить новую волну погромов, попробовать стоит. А что касается нападок и оскорблений – вам известно, что меня это совершенно не заботит"[927]927
  Центральный сионистский архив, протокол заседания исполкома. 10 ноября 1921 г.


[Закрыть].

Интенсивность критики может быть более понятной, если учесть, что слухи были основаны на дичайших искажениях. Первое известие, полученное Сионистским исполкомом, содержалось в письме Ицхака Грюнбаума, польского сионистского деятеля (и члена польского парламента). Он осведомлялся о "циркулирующих сведениях, что правительство Петлюры достигло соглашения с исполкомом Сионистской организации касательно снятия с них вины за антиеврейские погромы". Жаботинский пребывал тогда в США, представляя "Керен а-Йесод". Исполком расспросил его друга, Йону Маховера; тот рассказал о встрече Жаботинского с украинскими и русскими делегатами конгресса, с которыми он советовался о соглашении[928]928
  Центральный сионистский архив, протокол заседания от 14 ноября 1921 г.


[Закрыть]. На следующем заседании исполкома было зачитано еще одно письмо, от Шломо Капланского, главы «Цеирей Цион» (левого крыла рабочего движения), с протестом против соглашения и требованием, чтобы Жаботинский был отозван из делегации в США.

Исполком затем телеграфировал Жаботинскому, что проблема вызывает "сильные чувства" в Восточной Европе и просил полного отчета и приложения документов. Они также просили его выразить свое отношение к требованию Капланского[929]929
  Центральный сионистский архив, протокол заседания исполкома, 1 декабря 1921 г.


[Закрыть].

На это 20 ноября Жаботинский ответил: "Отправляю материалы Славинском не намерен уступать дезинформированному общественному мнению".

Через две недели исполком вызвал доктора Михаила Шварцмана, еще одного из тех, с кем совещался перед подписанием соглашения Жаботинский. Он рассказал, что среди присутствующих были покинувшие Украину совсем незадолго до того. Большинство присутствующих поддержало идею соглашения для защиты еврейского населения.

Он осудил кампанию против Жаботинского. В конце концов, заявил он, ни исполком, ни Жаботинский не намеревались вмешиваться в гражданскую войну. Исполком последовал совету Шварцмана: выступил с заявлением, что в компетенцию организации или господина Жаботинского не входит участие в каком бы то ни было гражданском конфликте[930]930
  Шехтман, том I, стр. 404.


[Закрыть].

Тем временем Жаботинский написал исполкому (24 ноября): "Правительство Славинского обязывалось организовать еврейскую полицию; я обязывался оказать им в этом отношении свое полное содействие". Тем не менее, добавлял он, Славинский с тех пор сообщил, что планов на немедленную военную кампанию нет и что "весь вопрос представляется всего лишь газетной полемикой". Он обращал внимание на то, что единственными интересующимися этим делом являются члены "Поалей Цион" (социалисты-сионисты). Жаботинский предполагал, что причиной их беспокойства было опасение критики со стороны антисионистских социалистов, возглавлявших всю кампанию осуждения. "Правительство Славинского борется с большевиками, – пишет он, – и "Поалей Цион" беспокоятся, что их соперники-социалисты могут обвинить их в дружеских контактах с Сионистским исполкомом, один из членов которого, как предполагается, поддерживает дружеский контакт с антибольшевистским правительством". Как бы то ни было, об интеллектуальной честности "Поалей Цион" с их злобными требованиями осуждения и наказания Жаботинского и его исключения из исполкома, можно судить по тому факту, что два видных деятеля "Поалей Цион" на Украине, Шломо Галдельман и Авраам Ревутский, занимали министерские посты в правительстве Петлюры[931]931
  В более позднем автобиографическом фрагменте.


[Закрыть]. Но «Поалей Цион» были не одиноки. Более широкие слои в Европе оказались обеспокоенными поведением Жаботинского. Для многих шоком была сама мысль о контакте с таким преступником, как Петлюра. Два сионистских органа присоединились к призывам к выводу Жаботинского из исполкома: Совет английской сионистской федерации и Ежегодная конференция сионистской федерации Нидерландов.

Большая часть обдуманной критики исходила, однако, из другого источника. Вопрос ставился таким образом: "Какое право имел Жаботинский, будучи членом Сионистского исполкома, действовать от своего имени?" Тем самым движение вовлекалось в очень щепетильную проблему. Жаботинский осознавал правовой аспект острее, чем его критики. Он заявил, что имел полное право действовать, как считал нужным. "Сионистский конгресс", – писал он, – только что принял особую резолюцию: Политическую резолюцию VIII, – установив два принципа: что долгом каждого сиониста является участие в борьбе за евреев рассеяния, но "эта часть сионистской активности должна проводиться независимо от Всемирного исполкома"[932]932
  Письмо к Тривусу, 9 февраля 1922 г. Доктор Макс Соловейчик в то время был членом Сионистского исполкома, выбранного на Карлсбедском Конгрессе.


[Закрыть].

Эта резолюция подразумевала, в случае Жаботинского, что ему следовало представить предполагаемое соглашение компетентным сионистским органам на Украине. Таким образом, учитывая ограниченность во времени и месте (Сионистская организация находилась вне закона в России и на Украине, оккупированной русскими), он сделал как раз то, что требовалось: посоветовался с украинскими делегатами на Конгрессе и получил их благословение.

Резолюция Конгресса была продиктована здравым смыслом, о котором Жаботинский писал в более позднем письме. Невозможно, писал он, "втягивать исполком всемирной организации в проблемы самообороны на Украине, или признание идиша официальным языком в Литве. С другой стороны, так же немыслимо для меня расстаться с правом волноваться о самообороне в Южной России, поскольку я вхожу в состав исполкома, или для господина Соловейчика не заботиться о еврейской автономии в Литве, даже если он оставит свой пост министра по делам евреев в литовском правительстве. Следовательно, я считаю, что единственным возможным выходом является оставить все нетронутым как есть"[933]933
  Шехтман, том I, стр. 408–409.


[Закрыть].

Тем не менее, поскольку разногласия продолжались, Жаботинский, признавая справедливую озабоченность большого числа украинских сионистов, живших в изгнании по странам Европы, поднял вопрос на конференции их головной организации – Федерации русско-украинских сионистов.

"Значительное большинство делегатов, среди которых присутствовали некоторые выдающиеся деятели, было готово поддержать и оправдать его шаг", – пишет Шехтман, сам, как и Жаботинский, украинец и делегат на конференцию. Рабочая группа, в которую вошел Шехтман, выработала резолюцию, выдержанную в общих тонах, чтобы обеспечить единогласное принятие. Резолюция, цитирующая Политическую резолюцию VIII 12-го Сионистского конгресса, давала ясно понять, что Жаботинский действовал единолично и что Славинский знал, что он не представлял ни Сионистский исполком, ни украинскую организацию. Она гласила:

а) Действия Жаботинского и его намерения были несомненно нейтрального характера в отношении невмешательства в военные стороны, сражающиеся за Украину, или в военные действия советских властей (противодействовавших еврейским погромам);

в) Конференция, отвергая само предположение, что в действиях Жаботинского было что-либо аморальное, заявляет, что Жаботинским двигала исключительно обеспокоенность судьбой еврейского населения, подвергавшегося в прошлом не раз погромам и бойне во время военных действий на Украине.

Заключительный параграф гласил: "Настоящая конференция придерживается мнения о необходимости продолжения В. Е. Жаботинским плодотворной сионистской деятельности на занимаемом им посту"[934]934
  Доктор Иосиф Спэр, видный сионист Одессы и близкий друг Жаботинского.


[Закрыть].

Второй обоснованной причиной для критики соглашения были опасения, что в результате его подвергнутся преследованиям властей сионисты в Советском Союзе. На это Жаботинский дал категорический ответ с самого начала. В письме к своему другу Меховеру вскоре после начала враждебной кампании он заявляет: "Советское мщение меня не волнует. Я не верю, что это произойдет, но даже если это и случится, его нельзя брать в расчет. Не понимаю, как можно принимать во внимание 100 арестов и 10 казней, когда мечтаешь – с основаниями или без – предотвратить, хотя бы частично, 10.000 смертей от погромов. И если уж так суждено, что Спэр[935]935
  Письмо к И. Маховеру, 18 декабря 1921 г.


[Закрыть]или X. будут арестованы, я буду очень сожалеть, но пусть остаются под арестом. Они не первые, попавшие под арест. Такое отношение может оказаться для тебя, боюсь, огорчительным, но я от него не отступлюсь. Когда я вел пропаганду за легион, меня тоже старались испугать разговорами о погромах в Палестине[936]936
  9 февраля 1922 г.


[Закрыть].

Более того, по мере роста атак, он заверяет Тривуса – друга со времен самообороны в Одессе, – что не позволит себе поддаться на провокации. "Просто смешно думать об отставке. Я не только не подам в отставку, но даже не рассержусь и не начну никого называть дурными именами. Когда облаивание прекратится, я напишу две статьи в академическом стиле. Одна будет называться "О пользе жандармерии", другая – "Исполком и локальная политика"[937]937
  Ицхак Рабинович «Жаботинско-Славинское соглашение и большевики», «Ха’Олам», 5 августа 1943 г.


[Закрыть].

И действительно, единственными призывавшими наказать сионистов за деятельность Жаботинского, были злостно антисионистские коммунисты-евреи, знаменитая Евсекция. Ее идишистский орган "Эмес" ("Правда") напечатал материалы под типичной для них газетной шапкой: "Сионисты всаживают нож в спину Революции. Жаботинский вступает в союз с Петлюрой в войне с Красной армией".

Официальный орган комиссариата по национальным меньшинствам подключился к нападкам и призвал советское правительство "ликвидировать сионистскую контрреволюционную гидру" и начать с запрета на спортивную организацию "Маккаби".

Советские власти, однако, отреагировали не больше, чем Жаботинский. Правда, глава организации "Маккаби" Ицхак Рабинович был вызван в штаб ЧК. Состоялась длительная дискуссия о сионизме, погромах, обороне, большевизме, Жаботинском, Петлюре и на родственные темы. Рабинович, человек гордый и независимый, заявил своим собеседникам, что "Маккаби", пока еще легальная организация, находится в ведомстве отдела физкультуры и военной подготовки молодежи советского министерства обороны, и предложил передачу вопроса в эту инстанцию.

Его предложение было принято, и его впоследствии вызвали на заседание специального следственного комитета-тройки. По рассказу Рабиновича, написанного много лет спустя, комитетская тройка сначала на расследовании скучала. Им не попались зажигательные заголовки и статьи. Все, что они усматривали в деле, выглядело местным эпизодом в Галиции. Более того, к тому времени все предприятие Петлюры было уже ликвидировано. Они с готовностью согласились с тем, что Жаботинский не возглавлял организацию "Маккаби" в России и на Украине и что он подписал соглашение со Славинским, не советуясь с ними. Тем не менее, пишет Рабинович, "я не хотел прятаться за чисто формальные соображения и был готов рассмотреть вопрос по существу". Он обратил внимание комитета на то, что Жаботинский стремился "спасти украинских евреев от новой бойни в случае, если Петлюре удастся занять какие-нибудь поселки с еврейским населением. Если бы я был на месте Жаботинского, я поступил бы так же. У вас, таким образом, есть моральное право отдать меня под суд".

Тогда комитет подробно рассмотрел соглашение Жаботинского – Славинского. В конце концов он оправдал "Маккаби" и добавил: "То, что соглашение между Жаботинским и Славинским могло быть мотивировано с еврейской стороны контрреволюционными намерениями, видится неправдоподобным; можно заключить, что оно было вызвано исключительно страхом погромов и новых побоищ".

И еще раз, спустя четыре года, еврей-ренегат попробовал убедить еврейские органы, что сионисты сотрудничали с Петлюрой и другими антисоветскими элементами. Некто Дривас, сотрудник ГПУ, ведавший российскими тюрьмами, выступил с заявлением во время переговоров советского правительства и представителей сионистского движения в России. Целью переговоров было найти пути к сосуществованию (чего не произошло). Рабинович входил в состав сионистской делегации.

"В нескольких словах, – пишет он, – я обрисовал Смидовичу, вице-президенту Советской республики, и Менжинскому, начальнику ГПУ, детали расследования военной комиссией четыре года назад и ее заключение. Мой отчет был замечен. В течение двух с половиной часов дискуссии и дебатов этот вопрос больше не поднимался".

Таким образом, скупо комментирует Рабинович, благоприятным результатом гневных выкриков и стенаний Евсекции было то, что "никто не оказался задет"[938]938
  Впоследствии посол Израиля в Бельгии.


[Закрыть].

Одно истинное мнение сионистов России по поводу соглашения было выражено на конференции левой "Цеирей Цион". Эта организация вела опасное подпольное существование, но когда в апреле 1922-го г. она провела секретную конференцию в Киеве, одним из вопросов на обсуждении было соглашение.

Для составления проекта резолюции был сформирован политический комитет. Писал его делегат Барух Вайнштейн. Он только успел закончить, выразив поддержку действиям Жаботинского, как на конференцию ворвались агенты ЧК. Все участники были арестованы. Вайнштейну удалось порвать проект, но чекисты изъяли клочки прежде, чем он успел их проглотить.

Вейцман и двое соратников – Иосиф Дриэль[939]939
  Впоследствии член Кнессета.


[Закрыть] и Давид Бар-Рав-Хай[940]940
  Шехтман, том I, стр. 412–414.


[Закрыть] – рассказали Шехтману об этом тридцать лет спустя.

Чекисты, вспоминали они, сумели восстановить по кусочкам текст Вайнштейна; арестованные делегаты, которые обвинялись в нелегальных политических контактах, ожидали, что соглашение будет использовано в суде для доказательства их вины, что могло привести к тяжелому наказанию.

Кое-кто предложил выйти из положения, осудив Жаботинского, но Бар-Рав-Хай настоял, что, не делая добровольно никаких заявлений, им следует поддержать Жаботинского, если поднимется этот вопрос. Наконец они выработали общее соглашение: обвиняемые не затронут этот вопрос, и, если он будет поднят прокурором, они разъяснят, что конференция не выразила своего мнения. На суде, организованном спустя четыре месяца, этот вопрос даже не упоминался[941]941
  Стенограмма XII Конгресса сионистов, стр. 269.


[Закрыть].

Тем не менее, левое крыло сионистов годами винило Жаботинского. Соглашение стало удобным поводом для выражения враждебности, вызванной совершенно другими причинами и которой еще предстояло привести к серьезнейшим последствиям в жизни сионистского движения и еврейской общины в Палестине.