Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 53 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ПОКА Жаботинский сражался с врагами легиона, в замороженной структуре военной администрации неожиданно произошли перемены. В книге о Еврейском легионе «Слово о полку» Жаботинский пишет, что в Палестине объясняли происшедшие перемены результатом вмешательства судьи Брандайза. Факты и их значение, однако, были сложнее.

Лоис Дембиц Брандайз приехал с визитом в Палестину в июне 1919 года. Известный знаток права и член Верховного Суда США, он пользовался большим авторитетом и за пределами Штатов. Будучи другом президента Вильсона, судья Брандайз способствовал обеспечению американской поддержки Декларации Бальфура. Для Жаботинского естественным было заручиться поддержкой этого человека в войне с администрацией. Но свидание, с точки зрения Жаботинского, кончилось полным провалом. Как рассказывал Жаботинский в тот же день своему близкому другу Марку Шварцу (тоже американцу), Брандайз попросту отказался верить тому четкому анализу ситуации, который дал Жаботинский. Когда Жаботинский заявил, что политика администрации почти наверняка приведет к арабскому насилию (он применил слово "погром"), Брандайз пришел в ужас. Все привыкли к погромам в отсталых странах Восточной Европы, но как можно упоминать это слово рядом с именем Британии? Жаботинский сказал, что евреи – выходцы из России обладают чутьем "охотничьих собак, чующих кровь на расстоянии". "Как можно, – возразил Брандайз, – приводить в пример царскую Россию? Палестина – это не Россия. Я верю в британское правосудие", – заявил он. Жаботинский настаивал: пока не поздно, нужно принимать меры для предотвращения опасности. На что Брандайз холодно отвечал: "Мне ясно только, что мы говорим на разных языках". Уязвленный Жаботинский парировал: "Сэр, вы великий судья, но если вы не в состоянии разглядеть, что делается у вас под носом, ясно, что у вас отсутствует минимум политического соображения"[609]609
  Письмо к семье Рудольфа Сонненборна, секретаря Сионистской комиссии, сопровождавшего Фриденвальда и Шольда, 6 августа 1919 г. (Архив племянницы Сонненборна, г-жи Эллен Гирш, Иерусалим).


[Закрыть].

Однако этим дело не ограничилось. В речи на заседании исполнительного комитета 16 сентября Жаботинский сообщает, что обсуждал с Брандайзом также дело бунтовщиков и что солдаты хотели, чтобы защищал их Брандайз. Как видно, сам Жаботинский передал эту просьбу Брандайзу. И об этом тоже Брандайза, очевидно, проинформировала Сионистская комиссия; его ответ ужаснул Жаботинского. Он сказал, что не испытывает к солдатам "никакого сочувствия", и реакция Жаботинского была столь же гневной, как и реакция на обвинения доктора Эдера.

Эта беседа положила враждебный барьер между ними на долгие годы. Роберт Шольд, давший 30 лет спустя интервью Шехтману, не подтвердил содержания разговора. Но к тому времени трагические события доказали правоту Жаботинского, а Шольд был верным последователем Брандайза.

Несмотря на резкое неприятие прогнозов Жаботинского относительно грядущих опасностей, неизбежно вытекавших из поведения военной администрации (о том же свидетельствовал эмоциональный и печальный отчет Паттерсона), Брандайз высказал Бальфуру в Париже по пути в Америку суровую критику в адрес военной администрации. До отъезда из Палестины у него, тем не менее, состоялись две встречи с генералом Алленби. Алленби отправил отчет в Лондон. В свете последующей беседы Брандайза с Бальфуром, этот отчет – документ исключительной важности и представляет поведение Алленби в ясном свете. По прибытии Брандайза, сообщает Алленби, судью поставили в известность о специфических местных сложностях, преследующих сионистскую программу, о сопротивлении значительного нееврейского большинства и о том, что "местная администрация, будучи исключительно военной, может действовать только строго следуя законам и практике военного времени". Он настаивал, что "скрупулезная непредвзятость характерна для поведения его администрации по отношению ко всем классам" и что политика Декларации Бальфура в отношении солдат не предполагает возможность для него как военного администратора пожаловать сионистам "привилегии и возможности, не предоставляемые другим обитателям оккупированной территории".

После такого введения Брандайз предпринял поездку по стране, после чего встретился с Алленби вторично. Алленби упоминает в отчете: "Брандайз согласен со мной, что в настоящее время возможна только политика терпеливая и умеренная и что необходима осторожность, чтобы избежать возбуждения враждебности и страха нееврейского элемента актами экспроприации и установления еврейского предпочтения. Во время поездки судье Брандайзу были предъявлены рад жалоб на мою администрацию. Утверждалось, что еврейское развитие было несправедливо приторможено вразрез с позицией правительства Его Величества и что это результат антисемитского предубеждения со стороны государственных властей. Я полностью расследовал обвинения в антисемитском предубеждении членов администрации и уверен, что все эти нарекания неправомочны". Алленби не описывает реакцию Брандайза на это утверждение, но отчет завершается утверждением: "Мне ясно, что судья Брандайз придерживался по завершении визита того же мнения"[610]610
  Документы Британской международной политики, том IV, стр.281.


[Закрыть].

Возможно, Алленби действительно легко поддавался влиянию со стороны и был склонен к частым переменам своих позиций даже в ущерб своему слову. Об этом свидетельствует, например, его личная неспособность исполнить обещание создать еврейскую бригаду. В беседах с Брандайсом он явно уклонялся от правды. Он, несомненно, не "расследовал подробно" обвинения в антисемитизме. Для подобного расследования потребовался бы прежде всего допрос и даже перекрестный допрос тех, кто предъявлял это обвинение. Ничего подобного не имело места. Обман со стороны Алленби приводит к далеко идущим заключениям.

Во-первых, становится ясно, что Алленби, в противовес распространенному мнению, знал об обвинениях, носивших конкретный характер. Во-вторых, то, что он их не расследовал, неизбежно приводит к заключению, что мысль об антисемитизме в администрации и в армии его не пугала. Это заключение подкрепляется и реакцией на письмо Жаботинского. Письмо было откровенным и убежденным в серьезности обвинений. Алленби же воспользовался своей военной властью, чтобы пренебречь обвинениями и наказать обвиняющего. Не будет несправедливым полагать, что это открытие следует учитывать при рассмотрении личной роли Алленби в печальных событиях во время его пребывания на этом посту.

Что же касается Брандайза, то если его ужаснула сама мысль о возможности погромов при британском правлении, почему же этот блестящий юрист, с одной стороны, легко осудил обвиненных в бунтарстве солдат (в разговоре с Жаботинским), а с другой стороны, во время встречи с Бальфуром обвинил военную администрацию? Утверждение Алленби, что Брандайз согласился с его версией, лишь усиливает недоумение. Возможно ли, что и здесь Алленби не придерживается истины и старается убедить правительство в Лондоне в невиновности своей администрации, прибегая к имени такого известного знатока права как Брандайз, якобы снявшего с нее всякую вину?

Присутствовавший при встрече Брандайза и Бальфура профессор Феликс Франкфуртер рассказал о ней на следующий день Фриденвальду и Шольду (они тоже возвращались в Штаты). "Бальфур очень недоволен положением дел в Палестине, – сообщил он, – особенно узколобым военным режимом, возглавляемым равнодушными, а подчас и предубежденными личностями". По мере того как перед ним раскрывались факты, у него наконец вырвалось: "что я могу поделать с этими чертовыми военными!" Один из них даже потребовал, чтобы декларация была упразднена. Бальфур отвечал, что она будет не только оставаться в силе, но и строго претворяться в жизнь. Когда ему сообщили, что адресованное ему письмо разошлось по всей Палестине, но его ответ нигде не был упомянут или опубликован, он пришел в явное негодование"[611]611
  Бланш Дюгдэйл, Артур Джеймс Бальфур, том II, стр. 255, Лондон,1939 г.


[Закрыть].

Брандайзу не было известно, что незадолго до их встречи Бальфур уже принял меры против Мани и Клейтона. Бальфура явно потрясло откровенное предложение Мани от 2 мая упразднить декларацию и поддержка Мани Клейтоном. В депеше из Парижа лорду Керзону 14 мая он пишет с некоторой дипломатической язвительностью: "Конечно, ничего, подобного заявлению, предложенному в телеграмме от генерала Клейтона, предпринято быть не может, и в этой связи следует напомнить генералу Клейтону, что правительства Франции, США и Италии поддержали политику, очерченную мной в письме к лорду Ротшильду от 2 ноября 1917 года". Затем он приложил список поддержавших декларацию и в том же язвительном тоне добавил конкретное предложение: "Генералу Клейтону, несомненно, представится случай подчеркнуть ответственным инстанциям в Палестине общее единодушие союзников по этому вопросу". В запасе у него имелся еще одни удар по Клейтону и его коллегам. Он предложил Керзону послать в Палестину "комиссара", иначе говоря, "дополнительного советника по сионистским вопросам, в помощь генералу Клейтону, и предпочтительно кого-то из представителей, пребывавших в последние несколько месяцев в Париже и понимающих разнообразие текущих мнений". И он назвал возможного кандидата: полковник Ричард Майнерцхаген, а Майнерцхаген был известен как ярый сторонник сионизма"[612]612
  Письма Вейцмана, том IX, № 157, 3 июня 1919 г.


[Закрыть]. Что за этим последовало – не документировано в течение месяца, а 19 июня Керзон передал послание Бальфура Клейтону.

Столкнувшись с ограничительными мерами и распоряжениями Бальфура, Клейтон спешно выехал из Палестины, отправился в Лондон и уже не вернулся. За его смещением (или отставкой) через несколько дней последовало смещение полковника Мани. На место Клейтона был назначен Майнерцхаген. Пост Мани временно занял генерал-майор Ч.Д. Уотсон.

Такой ход событий заставляет задуматься. Почти очевидно, что Клейтон и Мани предприняли дерзкий шаг, призывая к отмене Декларации Бальфура, будучи убежденными в полном контроле над иностранным отделом секретаря отдела Керзона. Бальфур в это время занимался Парижской мирной конференцией. Не менее важно и то, что возражения Керзона против просионистской политики правительства не были секретом с самого начала, еще в Военном кабинете. Клейтон и Мани знали, что официальные лица в Иностранном отделе, имеющие дело с Палестиной, – такие, как Кидстон, – были согласны с Керзоном. Если бы вместо открытой атаки на декларацию они продолжали намекать на ее непрактичность из-за арабской оппозиции, реакция Бальфура вряд ли оказалась бы такой серьезной. Что же касается Керзона, его положение в Иностранном отделе в тот период было непрочным: "половинчатое" положение, как охарактеризовал его он сам, – поскольку за Бальфуром сохранилась вся формальная власть иностранного секретаря. Керзон избегал шагов, могущих вызвать недовольство Бальфура. Напротив, он давал Бальфуру возможность принимать решения, где только было возможно, и где это отвечало желаниям Бальфура. Его развитое чувство порядочности подкреплялось и близкой личной дружбой с Бальфуром[613]613
  Там же, № 178, 11 июля 1919 г. Адресовано Соколову.


[Закрыть].

Вейцмана это застало врасплох. Всего несколько недель назад он объяснял Фриденвальду, что "ничего решительного не произойдет" в отношении замены официальных лиц в Палестине, "пока не прояснится политическая ситуация", – то есть опять-таки пока военную администрацию не заменят на гражданский режим[614]614
  Там же.


[Закрыть]. Как следует из его писем, у них с Клейтоном состоялись «три конфиденциальные беседы» по прибытии последнего в Лондон в начале июля, и надо полагать, Клейтон тогда конфиденциально поставил его в известность о своей близкой отставке[615]615
  Там же, № 175, 10 июля 1919 г. Адресовано Франкфуртеру.


[Закрыть]. Вейцман продолжал упорно относиться к Клейтону как к другу сионизма. Он даже пригласил его на заседание с членами Сионистского комитета по мероприятиям и несколькими ведущими сионистами 9 июля, дабы продемонстрировать свою уверенность в его расположении. И тут-то на заседании Клейтон невозмутимо выдал сионистам свой совет. Он указал им на необходимость заняться работой как можно скорее и не ждать политического урегулирования более двух месяцев, а оказывать давление для предоставления им условий для начала работы. Из речи было упущено, что именно он и его коллеги в ответ на все мольбы, уговоры и призывы сионистов требовали от них невмешательства, дабы не расстраивать статус-кво в ожидании политического урегулирования. Столь же интересно прозвучало и его мнение о силе арабской оппозиции. Месяцами убеждавший Лондон в интенсивности этой оппозиции (инсценированной поначалу самими представителями администрации) и в конечном итоге призвавший по секрету к отказу от Декларации Бальфура из-за этой оппозиции, Клейтон теперь, по словам Вейцмана, «считает, что арабы смирятся с совершившимся фактом и 95 процентов существующей сегодня оппозиции иссякнет. Естественно, горстка экстремистов может продолжить агитацию, но с ней будет легко разделаться»[616]616
  Документы Британской международной политики, том IV


[Закрыть], – все это, несомненно, служит комментарием к его способности придерживаться каких бы то ни было принципов.

Но и на этом он не остановился. Всему происшедшему нашлось объяснение. В "частных беседах" Вейцман упомянул хорошо известные неприкрытые случаи дискриминации: перевод 40-го батальона из Хайфы в Рафу, запрет, наложенный администрацией еще в 1918 году на покупку Сионистской комиссией немецкой собственности для продажи или для съема. Клейтон предотвратил критику, прямо признав (опять-таки по словам Вейцмана), "что позиция военной администрации была в высшей степени неудовлетворительна, и многим из администраторов не следовало вообще служить в ней". Он специально назвал нескольких лиц, ответственных за нанесенный вред. Себя Клейтон постарался выгородить: "Многие из принятых администрацией мер проводились без моего ведома"[617]617
  Письма Вейцмана, том IX, № 176, 19 июля 1919 г.


[Закрыть]. Он не упомянул, что пытался подавить деятельность Жаботинского в отместку за обвинения, идентичные тем, какие теперь адресовал своим коллегам.

Вейцман жаловался, что евреям отказано в праве пребывать в Наблусе, после того как небезызвестного военного губернатора Хаббарда перевели туда из Яффо. Тут Клейтон не выражал неведения. Напротив, он предпринял поразительную защиту администрации и самого Хаббарда. Согласно его же отчету в Иностранный отдел, он сообщил своим слушателям: "Губернатор Яффо был переведен в Наблус из самых лучших побуждений. Поскольку у него не сложились отношения с еврейским населением, его перевели в город, где евреев не было. Невозможно было предвидеть, что за этим последует"[618]618
  Там же, Ne 189, 23 июля 1919 г. Адресовано Бальфуру.


[Закрыть].

Излагая беседу с Клейтоном, Вейцман не упоминает о своем нежелании настоять на кардинальных переменах в администрации и пренебрежении предостережениями Жаботинского. В письме к Белле Берлин на следующий день он заявляет: "Я полагаю, что теперь, когда нам удалось с фактами в руках разоблачить поведение администрации, состояние дел в Палестине должно исправиться”[619]619
  Отдел парламентских записей, Иностранный отдел 371/4233/98079/ 111235. Бальфур Керзону.


[Закрыть].

Более того, как раз смещенные Бальфуром члены администрации Клейтон и Мани не были объектами жалоб Вейцмана. Наоборот, он много раз превозносил их перед Бальфуром, и даже теперь, при встрече с Клейтоном, Вейцман воздал хвалу ему и Алленби. Спустя две недели в письме Бальфуру от 23 июля он характеризует предстоящую отставку Мани и Клейтона как "вызывающую сожаление".

Правда, теперь, поскольку Бальфур приоткрыл дверь, Вейцман попытался повлиять на новое назначение. С этой целью он пишет 23 июля. "В интересах будущего Палестины и для продвижения политики, обрисованной правительством Его Величества в вашем сообщении лорду Ротшильду в ноябре 1917 года, желательно, чтобы эти два чрезвычайно важных поста отошли лицам, полностью согласным с этой политикой. Вряд ли необходимо повторять, что в настоящем неустоявшемся положении в стране и при нервозности ее населения любой фальшивый шаг, каким бы он ни был незначительным, может иметь непредсказуемые последствия, и потому-то необходимо, чтобы те, кому вверено управление страной, были исчерпывающе знакомы и в согласии с политикой, принятой правительством Его Величества. Мне стало известно, что Иностранный отдел уже рекомендовал в преемники генералу Клейтону офицера, как мне известно, отличающемуся исчерпывающим пониманием проблем, с которыми ему надлежит иметь дело, и который, по моему убеждению, будет неизменно справедлив ко всем слоям населения и ко всем тем, кто заинтересован в судьбе страны.

Уверяю вас, что он получил полную поддержку Сионистской организации и еврейства Палестины, мне неизвестна ни одна причина, могущая повлиять на завоевание доверия остальных элементов населения. Когда эта и вторая предстоящая вакансия будут заполнены, несомненно, будут предприняты шаги по замене офицеров, часть из которых находится непосредственно под началом уже упомянутых, и которые проявили себя не только несогласными, но и откровенно враждебными к еврейскому населению страны. Их замена в моих глазах почти так же необходима, как и назначение достойных лиц на вышестоящие посты"[620]620
  Сообщения профессора Феликса Франкфуртера Сионистскому комитету по крупным мероприятиям, 7 января 1920 г.


[Закрыть].

Это письмо очень красноречиво. Теперь, в июле 1919 г., Вейцман видит, что к "непредсказуемым последствиям" может привести единственный "ложный шаг". Не он ли настаивал весь год, что независимо от ложных шагов, предпринимаемых военной администрацией, последствий у них не будет, а отпечаток сотрется с приходом гражданской администрации?

Бальфур, как всегда с добрыми намерениями, предвосхитил косвенно высказанную просьбу Вейцмана относительно консультаций о будущих назначениях. 1 августа из Парижа он отправляет Керзону копию письма

Вейцмана. "Я полагаю, – пишет он, – что Ваше Превосходительство и Военный отдел будут стремиться выполнить пожелания доктора Вейцмана по отношению к этим новым назначениям"[621]621
  Документы Британской международной политики, том IV, стр. 329, 4 августа 1919 г.


[Закрыть].

Последующие перемены совершились слишком поздно и были недостаточно обширны. Сам Бальфур в беседе на той неделе с Брандайзом вслух размышлял об ошибках в управлении Палестиной[622]622
  Ричард Майнерцхаген, Ближневосточный дневник, 1917–1956, Лондон, 1959 г., стр. 47–48. Запись от 11 сентября 1919 г.


[Закрыть]. Правда, предстояло смещение и Вивиена Габриэля, хорошо известного антисемита, обладавшего большим влиянием.

Но это было все. Консультаций с Вейцманом не последовало. И что особенно важно, реакция официальных лиц Иностранного отдела на письмо Вейцмана служит ясным свидетельством изменения атмосферы этого отдела с переходом власти от Бальфура к Керзону. Появилась даже завуалированная критика самого Бальфура. Комментируя его просьбу, Арчибальд Кларк-Керр писал: "Не могу не ощутить, что это слишком потворствует евреям, до разрешения палестинского вопроса без надежд на пересмотр, но полагаю, что нам следует подчиниться решению из Парижа. Невыносимо, что доктору Вейцману позволительно критиковать "тип лиц" на службе правительства Его Величества". Что касается Керзона, в его замечании о письме Вейцмана проскользнули зловещие нотки: "Хотел бы я, чтобы письмо было адресовано мне".

Спустя день-два Керзон получил от Бальфура более конкретную просьбу. Отреагировав на критику, высказанную ему Брандайзом, он попытался исправить допущенную ошибку. Керзон отправил телеграмму, выдержанную в недвусмысленных тонах, заместителю Клейтона в Каире, полковнику Френчу: "Политика правительства Его Величества учитывает вручение Великобритании мандата на Палестину. Условия мандата выражают сущность декларации от 2 ноября 1917 года. Американское и французское правительства так же присягают поддерживать образование в Палестине еврейского национального очага. Это следует подчеркивать арабскому лидерству при каждой возможности. Их следует убедить в том, что это дело решенное и продолжать агитацию было бы бесполезно и разрушительно"[623]623
  Майнерцхаген, стр. 52. Запись от 26 сентября 1919 г.


[Закрыть].

Именно об этом умоляли сионисты с того момента в 1918 году, когда обнаружили, что Декларация Бальфура в Палестине опубликована не была. Теперь, так запоздало, одной телеграммой невозможно было серьезно повлиять на ситуацию. Нет свидетельств тому, что ее содержание было распространено внутри самой администрации до прибытия преемника Клейтона, полковника Ричарда Майнерцхагена.

Майнерцхаген был необычной личностью. Ему предстояло сыграть короткую, но важную роль в событиях того года. Он признавался в изначальном антисемитизме, испарившемся после встречи в Египте с Аароном Аронсоном в 1916 году и другими членами семьи Аронсона в Палестине и после его визита в некоторые еврейские поселения Южной Палестины. Положительного отношения к сионизму он не скрывал. Действительно, дабы рассеять все сомнения, он писал Керзону вскоре после прибытия в Каире: "По своему отношению к сионизму я горячий сионист".

Вейцман тоже приложил усилия за кулисами для того, чтобы Майнерцхаген получил назначение. Тот прибыл, уже подробно ознакомившись с характером администрации и твердо намереваясь провести в жизнь перемены. Но он, тем не менее, был единственным новым человеком. Остальные, за исключением полковника Габриэля, оставались на своих местах, как и коростой поросшие прецеденты, установленные за время военной администрации. Через 10 дней после прибытия в Каир на свой пост он записал в дневнике: "Несколько дней назад Конгрив (командующий армией в Египте) получил рекомендацию от своего штаба отказать Вейцману во въезде в Палестину из политических соображений. Я счел это чудовищным. Алленби был в отъезде в Судане. Я возразил Конгриву, использовавшему довод, что не может поступить вразрез с рекомендацией его штаба. Я напомнил ему, что являюсь его политическим советником, но он настаивал на отказе Вейцману. Я отправил телеграмму прямой линией в Иностранный отдел и получил ответ в тот же день, приказывающий Конгриву не препятствовать свободе передвижения Вейцмана. Такова степень юдофобства в ставке командующего в Каире"[624]624
  Там же, стр. 69, отрывок из донесения в Иностранный отдел от 13 января 1920 г.


[Закрыть]. Этим же демонстрируется и предел его возможностей влиять на ход событий, что он и сам вскоре обнаружил. Его поражение в полной мере демонстрирует, до какой степени заблуждались сионисты, противясь всем воззваниям и предостережениям Жаботинского.

Возможно, нажим сионистов в Лондоне мог вынудить правительство к переменам в 1918 году, в период, когда все еще шла война и еврейская помощь все еще требовалась для обеспечения американской поддержки выдачи мандата Великобритании. Тем более, что в Иностранном отделе тогда еще действовала первоначальная группа, поддерживавшая сионизм. Подобный Майнерцхагену человек в Палестине летом или даже осенью 1918 года и приказ чиновникам быть лояльными хотя бы политике Бальфура могли бы произвести революцию.

Учитывая предрассудки военной администрации Алленби, это несомненно привело бы к взрыву внутри администрации, но результат мог оказаться очистительным. В конце же 1919 года Майнерцхаген, боец-одиночка, пытался пробить головой стену. Он стремился скорее покончить с первичным взносом британского правительства в кампанию арабских агитаторов – непубликацией Декларации Бальфура. Его намерением было провести в жизнь распоряжение Керзона от 4 августа: уведомить всех и каждого, что декларация представляла собой вопрос решенный. Майнерцхаген во время обсуждения своего назначения сам убеждал Бальфура в этом шаге.

После трехнедельных усилий он осознал, что офицеры военной администрации за предыдущие 18 месяцев исключительно успешно выполнили свою миссию среди арабов. Он писал Керзону:

"Народы Палестины не готовы на сегодняшний день к открытому заявлению, что установление сионизма в Палестине является политикой, которой придерживаются правительство Его Величества, Франция и США. Они, конечно, об этом представления не имеют. Таким образом, является целесообразным в настоящее время не давать ход вашей телеграмме от 4 августа № 245 в общей публикации"[625]625
  Там же, стр. 66–67, запись от 31 декабря 1919 г.


[Закрыть].

Четыре месяца спустя он предпринял новую попытку, убежденный, как он писал, что, если арабов убедить в намерении правительства провести политику Бальфура в жизнь, их оппозиция будет "подавлена". "Все же, – телеграфировал он Керзону, – по общему мнению палестинской администрации, курс весьма сомнительный"[626]626
  Письма Вейцмана, том IX, № 228, 26 сентября 1919 г.


[Закрыть].

К тому времени, хоть Майнерцхаген и сумел оказать экономическую помощь сионистам, дух его почти сломился, и он писал в дневнике: "Я не уверен, что мир не останется слишком эгоистичным, чтобы оценить по достоинству цели сионизма. Мир наверняка слишком полон антисемитизма и слишком подозрителен к еврейским мозгам и деньгам. Здесь, среди неевреев, я снова поддерживаю сионизм в полном одиночестве, что не облегчает положения вещей. Только теперь вижу просветление, и только теперь удается расчистить или отмести множество препятствий, возведенных сионизму в Иностранном отделе, Военном отделе, Алленби, Больсом и всякой мелкой сошкой. Усилия против такой оппозиции терзают сердце, и иногда хочется от всего отмахнуться и плыть по течению.

Я свободно выражаю свое мнение всем и каждому и изобретаю непоколебимые, как мне кажется, доводы, но требуется нечто большее, чтобы разделаться с сочетанием упрямых предрассудков и глубоко укоренившегося, но подавленного антисемитского чувства.

Мысль, что я сражаюсь за евреев, против христиан и моих же соотечественников, вызывает протест, но этим-то я и вынужден заниматься здесь вот уже два месяца"[627]627
  Эри Жаботинский, стр. 56–58.


[Закрыть].

Он и не представлял, какую историческую, но горькую роль ему еще предстояло сыграть.

Отрицательное влияние администрации Алленби на Лондон значительно усугублялось многочисленными переменами в составе британского правительства, имевшими место в течение всего 1919 года. Бальфура, пропадавшего большую часть года в Париже, полностью сменил в октябре Керзон. Грэхем в это же время, в течение этих недель, играл почти призрачную роль в палестинских делах. Осенью исчез и он, получив пост посла в Бельгии. Не стало просионистского "детского сада" Ллойд Джорджа: Сайкс умер, Ормсби-Гор и Эмери вернулись к парламентским обязанностям. Они еще сохраняли влияние, так что ни одним из них не следовало пренебрегать, но политику они больше не определяли.

Вейцман поистине излил душу по этому поводу Бальфуру по его прибытии в Англию в отпуск. Указывая на перемены в персонале, он писал: "В Иностранном отделе нет в настоящее время никого, кто был бы в деталях знаком с нашим делом и занимался бы им в числе своих обязанностей. В результате большая часть наших донесений, предложений и просьб поступает непосредственно к лорду Керзону. Это представляет для нас определенные трудности. Это означает отсрочки, поскольку лорд Керзон имеет дело с многочисленными другими проблемами, требующими его внимания. Это означает невозможность тесных контактов между нами и Иностранным отделом, существовавших, когда в Иностранном отделе всегда был представитель, регулярно занимавшийся Палестиной и сионизмом. Это также означает – и это, возможно, самое главное: нет гарантии, что, когда наши дела приходят на рассмотрение лорду Керзону, они сопровождаются докладами в наших интересах, как это было всегда в прошлом. Хотелось бы, чтобы личное отношение лорда Керзона к сионизму сделало бы такие доклады ненужными, но боюсь, что он чрезвычайно скептичен и критичен по отношению к сионизму.

Как представляется, в целом эффект для нас отрицателен. Вопросы остаются неразрешенными и действия блокируются именно в это время, когда быстрые действия Иностранного отдела в наших интересах представляют чрезвычайную важность"[628]628
  Зальцман, стр. 216.


[Закрыть].

Он просил Бальфура, чтобы "к палестинским и сионистским делам был приставлен кто-либо, пользующийся авторитетом в Иностранном отделе".

Но Бальфур уже завершал свои дела в качестве официального главы Иностранного отдела. Вряд ли вероятно, что даже если бы он сумел выполнить просьбу Вейцмана, такой фигуре в Иностранном отделе удалось бы противостоять авторитету Керзона и годам прецедентов и предубеждений в палестинской администрации. Сионистское будущее осенью 1919 года представлялось отнюдь не в розовом свете.