Текст книги "Одинокий волк. Жизнь Жаботинского. Том 1"

Автор книги: Шмуэль Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 53 страниц)

Жаботинский связал это бездействие с одной из мрачных черт существования в рассеянии, тревожащей его еще со времен его первых контактов с центрами в Восточной Европе и проявляющейся даже в сионистском движении, так что ему было суждено воевать с ней в течение всей жизни: еврейским "принятием" дискриминации, еврейской готовностью смириться с известной дозой преследований.

"А так как в конечном счете, – писал он, – погром не состоялся и туркам пришлось прекратить выселения, некоторые добрые люди рассматривают как тривиальность кампанию против еврейского заселения, безопасности, прессы и банков. Все это, видите ли, неважно, поскольку в конце концов нас не губили физически; и пока нас физически не изобьют, мы не разгневаемся… мы следим за событиями, по выражению Бялика, "глазами выпоротых рабов". Я, признаюсь, не отношу себя к категории людей с такими глазами. Я запрещаю не только убиение моего народа, я также не хочу, чтобы его оплевывали, попирали его язык, его нос, его банк, и особенно его идеалы, особенно в Палестине.

Тот, кто это позволяет, – мой враг, и я враг ему, независимо от всех смягчающих обстоятельств… Этот принцип особенно важен в Палестине, где мы обращаемся ко всему человечеству и требуем наших прав… Не приучайте народы к мысли, что, если нас пнут легко, всего лишь, скажем, носком сапога, мы не почувствуем оскорбления, мы к этому привыкли…" В анализе Жаботинским сложившейся ситуации и складывающихся перспектив той осенью заслуживает внимания кристаллизация его предсказания, что Турция распадется независимо от общего исхода войны. Это произошло не потому, что вначале он верил в ее победу. Он никогда не сомневался, что она обречена. Уже тогда он готовил свою книгу "Турция и война", в которой детально объяснял сочетание внутренних причин, обрекавших империю на разрушение, основываясь на подробном изучении турецких условий.

Тем не менее по общей реакции сионистской организации и особенно по беседам с друзьями в России ему стало ясно, что такой анализ кажется необоснованным.

Многие отказывались занять определенную позицию. Другие были убеждены в победе Германии и, соответственно, Турции. В результате Жаботинский сконцентрировался на доводах о враждебности Турции, учитывающих сам уклад жизни империи и очевидных каждому. Он также задался целью опровергнуть прогноз, что Турция может выиграть войну и впоследствии отнестись к сионизму благосклонно. Против этого аргумента он привел свой: несколько дней назад Турция продемонстрировала всему миру, что воздерживалась от мер против еврейской общины только благодаря ограничениям "Договоров о капитуляции". Едва они были аннулированы, турецкое правительство со всей определенностью показало нежелательность развития еврейского национального существования в Палестине. Не было и тени сомнения, что турки неожиданно поменяют государственный подход только в результате победы в войне[266]266
  шекель – монета евр. в Палестине.


[Закрыть].

Таким образом, основой политики сионистов в войне должно было стать недвумысленное восприятие Турции как врага сионизма.

"Единственная надежда у нас может быть на то, – писал Жаботинский, – что Сирию поделят между странами коалиции. Нашей задачей является подготовка к этой перспективе. Все остальное – лишь трата времени".

Таким образом, он заново обратился к замыслу, служившему вот уже год основной движущей силой всей его деятельности: к необходимости легиона. В статье, выдержанной в холодно-рациональной манере, но пронизанной страстью, он проанализировал свою политическую цель и обстоятельства, требуемые для достижения этой цели. Было бы абсурдом предполагать, что еврейское подразделение могло играть роль в конфликте великих держав. Но при участии еврейской воинской части в освобождении Палестины еврейский народ сможет рассчитывать на возможность выразить свои чаяния при рассмотрении Англией и Францией будущего Палестины. Насколько знаменательным окажется влияние легиона? Предугадать это было невозможно. Среди еврейства, включая даже ассимиляторов, царило согласие в том, что еврейский народ должен добиваться слушания своего дела. Следовательно, вопрос об относительной силе его влияния был излишним.

"Мы должны действовать, – писал он. – Испытаны должны быть все средства, способные сколько-нибудь улучшить наши шансы на то, что нас выслушают. Поможет ли это быть услышанными, мы определим после того, как их используем.

Легион – самое эффективное из этих средств. Но, – предостерегал он, – ни Англию, ни Францию невозможно "вынудить" на разрешение этой проблемы насильно.

Утверждая, что мы хотим достичь положительного результата на мирных переговорах, мы подразумеваем, что предлагаем склонить их на нашу сторону. Этого мы хотим добиться рядом факторов, способных оказать моральное давление.

Один из них, к примеру, – политическое значение ишува[267]267
  Статья «Легион». «Ди Трибюн», 15 декабря 1915 года.


[Закрыть]. Мы в Палестине представляем незначительное меньшинство, но как выражение нашей национальной воли, силы нашей культуры и культурного потенциала, ишув несомненно политически важен.

Участие в дипломатических переговорах – заявка в ограниченном кругу. Митинги, выступления в печати – декларация большего и более широкого масштаба. Но ни одна из этих деклараций и ни один способ морального давления не сравнится по своей недвусмысленности, своей ясной целенаправленности с непосредственным участием еврейской молодежи в завоевании Палестины". Далее он обратился к вопросу о реальном влиянии существования Еврейского легиона на послевоенную политическую ситуацию. Размер легиона не представлял первостепенную важность. Соединение численностью в 100 тысяч душ было бы великолепно, но его создание не представлялось реальным. Нужно было пренебречь размахом военных действий в целом на всех многочисленных фронтах.

Иное значение имел размер Палестины и расквартирование в ней сил союзников после войны.

"Численность сил на турецком фронте, – писал он, – и общий его характер напоминают локальные конфликты прошлых лет”.

И война в Штатах между Севером и Югом, и три войны в Пруссии между 1864 и 1870-м, и русско-турецкая война, и Балканские войны демонстрируют один и тот же урок: во время мирных переговоров основные силы победителей стянуты к центральной базе противника. На периферии остается только минимальный отряд.

Более того, Палестина представляет отдаленную провинцию, без турецкого населения, с большим числом христиан и евреев. Ожидать там восстаний в защиту турецкого правления не приходится".

Какой бы ни оказалась численность легиона, очевидно, что его состав, легко затерявшийся бы на необъятном Западном фронте, окажется весомым фактором в Галиасе.

"В этом суть значимости легиона, – пишет он. – В момент проведения мирных переговоров оккупационная армия в Палестине должна иметь в своем составе еврейский контингент. Если Палестину займут кровью, еврейская кровь должна быть среди пролитой крови".

Естественно, гарантии на успех не было.

"Великие державы посылают в бой силы в полмиллиона ружей и иногда не выполняют свои задачи… Наши усилия тоже могут оказаться недостаточными или напрасными… но от нас зависит мобилизация всех ресурсов, какими бы скромными они ни были".

Он адресовался и к другому роду критики: что его политике не хватает реализма, что это "романтика", а сионизм представляет собой процесс эволюционный, и все возвышенные цели постигаются только при повседневной работе.

"Я вынужден с горечью отметить: все это пустословие, не выверенное раздумьем, и служит для оправдания постыдного и преступного бездействия".

Он припомнил Гельсингфорсскую программу десятилетней давности, текст которой в основном выработал он. Эта программа сформулировала смысл сионистского эволюционного подхода. Более того, он в тот же период опубликовал эссе под названием "Что следует предпринять?", в котором подробно рассматривал, что распространение шекеля[268]268
  Территориалисты – движение, считавшие Палестину одним из возможных районов поселения, но не единственным (прим. переводчика).


[Закрыть] и марок, выпущенных сионистами, и все подобные повседневные дела, являлись важнейшими.

"Тогда я также протестовал против требующих немедленных результатов и презирающих скучный, ежедневный труд. Этой позиции я остался верен. Но всему свое время. Мирное время требует умеренных действий. Период величайшего в мировой истории кризиса требует иного подхода и средств. Realpolitik не означает, что в экстраординарной ситуации применимы каждодневные вчерашние средства.

Realpolitik требует, чтобы в каждой ситуации были найдены меры, ей соответствующие.

Всегда необходимо говорить на языке момента – или хранить молчание. Всем нам ясно, на каком языке говорит сейчас Европа.

И обращаться к Европе сейчас на языке шекеля было бы не Realpolitik, а безрезультатностью и несостоятельностью".

В заключение статьи Жаботинский выражает уверенность, что в глубине души абсолютное большинство даже среди противников идеи легиона было бы счастливо, если бы она воплотилась в жизнь.

"Поскольку здравый смысл и здоровый инстинкт подсказывают каждому, что есть на свете вещи, не поддающиеся взвешиванию и измерению, но не менее могущественные, чем цифры и доказательства.

В свете циничной самоуверенности, насаждаемой в данный момент в наших рядах намеренно нашими вождями, любую идею можно представить абсурдной. Но в глубине души каждый нормальный человек осознает, что в году 1916-м единственная капля крови весит больше, чем бочонок хорошего кармельского вина, а единственное боевое еврейское знамя в Палестине заговорит с миром на языке более четком и ясном, чем все слова в нашем распоряжении сегодня.

Я убежден, что, когда прозвучит призыв, эта нормальная здоровая личность проснется в каждом молодом еврее; и они встанут и пойдут сражаться за Палестину, как все те, кого лишили его Палестины"[269]269
  Известный в то время идишистский писатель и общественный деятель.


[Закрыть].

Сама логика и достоинство, наполняющие эту защиту кредо Жаботинского, содержат в себе зародыш противодействия, вызванного им. Помимо всех практических аргументов, служивших также подтекстом для каждого из них в репертуаре его противников, – что Турция побеждена не будет, что в победе она станет сторонницей сионизма и что в любом случае еврейское военное участие против нее поведет к серьезным ответным мерам, – здесь явно чувствуется невысказанная прирожденная враждебность Жаботинского к неизбежному умозаключению: что они как евреи должны поменять свой умственный настрой и восприятие окружающего мира. Жаботинский побуждал евреев к гигантскому рывку вперед от революции, внесенной в их существование чуть больше десятка лет назад Теодором Герцлем.

Герцль предпринял первый шаг исторического масштаба в формировании процесса становления еврейского самоопределения на политической карте мира.

Когда переговоры с британским правительством привели в 1903 году к предложению территории в Восточной Африке, он заявил, что каким бы ни оказался ответ сионистов, "в нашем взаимоотношении с этой гигантской нацией мы достигли признания как сила, строящая государство (или, по международным законам, как сила, могущая вести войну)".

Единственное, что он предвидел в государстве своих чаяний, – это создание национальной армии. Но по прошествии двенадцати лет события подталкивали его верного последователя изменить естественному ходу событий: создавалась национальная армия, а затем уже государство. Народ, лишенный отечества, должен участвовать в войне как национальная единица, идти в битву под своим собственным флагом и со своим языком.

Даже для многих преданных сторонников Герцля это представляло слишком радикальный разрыв с еврейским прошлым – народа-зрителя, чье место было на краю сцены, где вели сражения народы, среди которых евреи селились.

В результате они воспринимали идею легиона как дерзость, самонадеянность, прямой вызов, брошенный неевреям.

Даже сионисты, приветствовавшие план Вейцмана убедить британские власти установить контроль над Палестиной после ожидаемой победы в войне (и оказать помощь в становлении еврейского государства), терзались сомнениями и страхом от замысла легиона; это-то и подогрело враждебность и ненависть к его автору.

По возвращении Жаботинского в Англию в середине августа он быстро обнаружил, что обстоятельства складываются не в его пользу по всем направлениям. Китченер не расстался с убеждением о необходимости сосредоточенных усилий исключительно на Западном фронте и с тем, что Восток для британцев не представляет интереса. Он заявил, что "экзотические батальоны" ему не нужны.

Правда, появились и сомневающиеся, и существовала в британской дипломатии школа, считавшая, как и Жаботинский, Восточный фронт ключевым: и потому, что основной задачей Германии было покорение Востока, и потому, что это был ее слабейший фронт. Но приверженцы этой позиции были в меньшинстве и надежды поколебать авторитет Китченера не внушали.

Что же касается британских сионистов, только два общественных деятеля поддержали его публично, даже с энтузиазмом: Джозеф Коэн, президент английской сионистской федерации, и доктор Давид Эдер, бывший глава Организации территориалистов[270]270
  Военный департамент, 20/4106.


[Закрыть], обратившийся вновь к сионизму. Они сами призывали к созданию еврейского батальона вскоре после начала войны, хотя и не для Палестины как таковой. Вейцман, обещавший Жаботинскому свою поддержку в Париже, относился к особой категории.

В Лондоне они быстро стали близкими друзьями. Когда Вейцман, занимаясь исследованиями в области химии для британского правительства, переехал из Манчестера, они поселились вместе и прожили несколько месяцев в маленьком домике в Челси.

"Вейцман, – писал Жаботинский, – честно признался мне, что не может и не хочет осложнять и затруднять свою собственную политическую задачу открытой поддержкой проекта, который формально осужден Сионистским конгрессом и чрезвычайно непопулярен у еврейской массы Лондона". Жаботинский понимал, что, по существу, Вейцман "не мог изменить общего тона окружающей обстановки: раздраженная враждебность со всех сторон".

Сам Вейцман остро осознавал обстоятельства, в которых действовал Жаботинский. Он однажды признался Жаботинскому: "Я не могу, как вы, работать в атмосфере, где все на меня злобятся и все меня терпеть не могут. Это ежедневное трение испортило бы мне жизнь, отняло бы у меня всю охоту трудиться. Вы уж лучше предоставьте мне действовать на свой лад;

придет время, когда я найду пути, как вам помочь по-своему". Довершали этот враждебный круг своим отношением молодые люди, на которых он полагался как на основной источник живой силы. До 30.000 иностранцев, уроженцев России, Галиции или Польши, но выросших в Лондоне, Лидсе и Манчестере, не имели британского подданства – и наслаждались жизнью, абсолютно игнорируя происходящую войну."…Тротуары, рестораны, чайные, кинематографы, театры каждый вечер наполнялись толпою здоровых, нарядных молодых людей. Особый остров внутри Англии, отделенный от нас другим и еще более глубоким Ла-Маншем.

Здесь я на первых порах не встретил даже вражды: встретил просто равнодушие…"

Вспоминая их мировоззрение, Жаботинский так описывает его: "Палестина? Жили без нее, "значит" – и дальше можно жить. Она давно уже не наша, "значит" – и дальше будет не наша. Еврейского полка нет, "значит" – и не будет. И хоть сидим мы спокойно по чайным, пока английская молодежь умирает в окопах, никто нас не трогает, "значит" – и впредь оставят нас в покое".

Когда через год Жаботинский организовал общественную кампанию, чтобы убедить молодежь Ист-Энда вступить в Еврейский полк, он столкнулся с нареканиями и бранью. "Умный тамошний анархист" сказал ему: "Долго вы еще собираетесь об стенку горох метать? Ничего вы в наших людях не понимаете. Вы им толкуете, что вот это они должны сделать "как евреи", а вот это – "как англичане", а вот это "как люди". Болтовня. Мы не евреи. Мы не англичане. Мы не люди. А кто мы? Портные".

В то время, пишет Жаботинский, "диагноз его подходил, как перчатка: у этой массы… (может быть, виноват был жестокий холодок их английского окружения) онемел именно тот нерв, который связывает единицу с суммой, с расой, краем, человечеством, – и единственная связь с коллективом, еще кое-как им, может быть, понятная, сводилась к их ремеслу: я купец, ты учитель, мы портные…".

От общественного осуждения их спасало то, что не только они уклонялись от военной службы. В 1915 году британская армия была еще добровольческой, и значительное число молодых британцев также избегали встать под ружье.

Но бойня на Западном фронте не утихала. Длинные списки погибших ежедневно бросались в глаза со страниц газет; и рокот призывов общественности к введению всеобщей воинской повинности раздавался все отчетливей. Жаботинскому было ясно, что гневный выпад против безразличных иностранцев не может не последовать в скором будущем. Но благодушие Ист-Энда оставалось непоколебленным. "Таков, – писал он, – был основной источник живой силы, на котором зижделся мой план".

Все двери вокруг оставались закрыты. Все события подчеркивали, что его план безнадежен. Он признается, что пережил "много минут полного отчаяния". И все же ему не изменяло умение видеть сквозь поверхностные факты: он отметал сомнения и каждый раз, после многочисленных пересмотров и анализа обстоятельств, приходил к тем же заключениям.

Они были недвумысленными и решительными. Китченер заблуждался: Англии придется воевать в Палестине; Еврейский легион был не только не "экзотической идеей", но четкой необходимостью. Британское правительство будет вынуждено его сформировать, потому что общественное мнение потребует мобилизации Ист-Энда – а единственным способом избежать при этом публичного скандала будет формирование еврейского подразделения для Палестины.

Сионисты ошибались. Они тоже нуждались в легионе; придет время, когда они "заполнят улицы Уайтчепла и будут аплодировать его триумфальному маршу". Ошибался и Уайтчепл. Его покой скоро будет поколеблен, и его обитатели еще поблагодарят за предоставленную возможность сражаться за еврейское дело.

В своей книге о легионе Жаботинский завершает эту главу своим кодексом поведения в политике: "Все ошибаются, ты один прав? Не сомневаюсь, что у читателя само собою напрашивается эта насмешливая фраза. На это принято отвечать извинительными оговорками на тему о том, что я, мол, вполне уважаю общественное мнение, считаюсь с ним, рад был бы идти на уступки… Все это не нужно, и все это неправда. Этак ни во что на свете верить нельзя, если только раз допустить сомнение, что, быть может, прав не ты, а твои противники.

Так дело не делается. Правда на свете одна, и она вся у тебя; если ты в этом не уверен, сиди дома; если уверен – не оглядывайся, и выйдет по-твоему".

Поддерживаемый этой убежденностью, он возобновил борьбу с оппозицией в военном министерстве. Начал с того, что пустил в ход письмо, полученное из министерства иностранных дел в Петербурге. Граф Бенкендорф, посол в Лондоне в тот период, отреагировал немедленно.

При его посредничестве Жаботинский познакомился с Артуром Гендерсоном, руководителем лейбористов, который в качестве президента правления по образованию входил в состав британского правительства. 15 октября 1915 года Гендерсон пишет Жаботинскому с выражениями поддержки идеи "еврейских отрядов для службы на Востоке" и сообщает, что обратился к Китченеру с просьбой об аудиенции Жаботинского у представителя его министерства для подробного обсуждения плана легиона. Ответ последовал незамедлительно – и Жаботинский встретился с майором Касгрейном из ставки главнокомандующего. В результате Касгрейн направил его план в письменном изложении своему начальству, сопроводив собственной рекомендацией:

"Я обсудил предложение с г-ном Жаботинским и считаю его вполне практическим. Посему представляю на дальнейшее рассмотрение".

Меморандум был озаглавлен "Предложение о переформировании Сионского корпуса погонщиков мулов в боевую единицу и увеличении его состава до 4000 путем мобилизации евреев иностранного подданства".

К тому времени чиновникам военного министерства уже не требовалось разъяснять что-либо о Корпусе погонщиков мулов. Они были полностью проинформированы с фронта. Более того, сообщения о нем регулярно появлялись в прессе. Корреспонденты газет, допущенные на Галлиполийский полуостров, регулярно писали об этой необычной части.

После того как "Джуиш кроникл" опубликовал длинный, полный энтузиазма отчет о формировании Корпуса, информация о нем в новостях или редакционных колонках с упоминанием его действий, боевых качеств, безупречной репутации и боевых потерь, появлялась почти еженедельно.

В меморандуме Жаботинский утверждал, что в потенциале в нейтральных странах Европы пребывает 120.000 евреев призывного возраста; численность российских подданных среди них – во Франции, Швейцарии, Италии, Голландии и Скандинавии – достигала 20.000. Он, тем не менее, настаивал, что ядром должен послужить Корпус погонщиков мулов. Отмечая, что его майский меморандум предыдущего года был отвергнут, он пояснил, что обстоятельства изменились: "В мае Сионский корпус был всего лишь экспериментом, результаты которого еще не прояснились. Теперь же эксперимент сполна оправдал чаяния его организаторов, и призыв к увеличению численности раздается непосредственно от военных властей".

В качестве личных отзывов – в дополнение к отзыву российского посла – он ссылался на Исраэля Зангвила[271]271
  «Джуиш кроникл», 19 ноября 1915 г.


[Закрыть], Леопольда Гринберга (издателя «Джуиш кроникл») и Вейцмана, «советника в области химии отдела военного снаряжения и адмиралтейства».

Его проект по всем показателям был рассмотрен в военном министерстве очень подробно. Протокол обсуждения демонстрирует, что, хотя с юридическими возражениями против части из иностранцев можно было справиться, сомнения вызвали цифры, которыми оперировал Жаботинский.

Замечательным вкладом в ход обсуждения стало язвительное замечание одного из чиновников: "Если желательно сформировать Сионский военный корпус, мне неясно, почему следует возиться с Сионским корпусом погонщиков мулов, поскольку я нахожусь под впечатлением, что евреи в мире многочисленны, как сельдь в морях, и потому могут сформировать и военный корпус, и корпус погонщиков, который, кстати, состоит, по моему разумению, всего лишь из 600–700 душ и, насколько я могу судить, исправно выполняет транспортные задачи". Ответ Касгрейна от 18 ноября выдержан в духе приведенного выше замечания: "Военное министерство полагает, что будет предпочтительней не вмешиваться в работу Корпуса погонщиков мулов, а оставить его там, где он исправно исполняет свой долг. Если у вас есть уверенность в притоке значительных сил, рекомендуем прошение в министерство иностранных дел о разрешении сформировать иностранный легион для поддержки союзных сил"[272]272
  Иностранный отдел 371/2835/18095, 17 ноября.


[Закрыть].

Как бы странно ни звучала заключительная фраза, у Жаботинского не было другого выбора, как последовать этому совету.

Он обсудил ситуацию с Вейцманом, организовавшим встречу с С. П. Скоттом, издателем газеты "Манчестер Гардиан". Ему Жаботинский также направил меморандум после личной встречи – по просьбе Скотта. Из этого меморандума от 7 декабря ясно следует, что он принял во внимание отказ Военного министерства об увеличении корпуса погонщиков. Таким образом, писал он, необходимо сформировать новую еврейскую часть, боевую по назначению, набирающую иностранных граждан для "службы на Востоке, особенно в Палестине и Египте". Не считая русских подданных, он определил потенциальный призыв в 5.000 из Англии, 4.000 из Франции и 1.000 из Швейцарии.

Общее число русских евреев подходящего возраста приближалось к 50.000 – что открывало возможность для формирования корпуса.

И поскольку ему предстояло теперь вести переговоры с иностранным отделом, Жаботинский ввел политическую аргументацию. Он подчеркнул значение, которое может сыграть Еврейский легион в популяризации дела союзников среди американского еврейства. Воздействие на их привязанность к Палестине может быть единственным противовесом их ненависти к России.

"Ничто в ходе этой войны, – писал он, – не сравнится для усиления их симпатий к Англии, чем теплый прием высланных из Палестины в Египте и формирование Корпуса погонщиков мулов. Создание большего Сионского корпуса будет приветствоваться с энтузиазмом и послужит основой для регулярной пропаганды в интересах союзников".

То же подтверждала доходившая до него информация из Штатов.

Поначалу общественная реакция там была не только враждебной, но и презрительной, и идея легиона – да и сам Жаботинский – постоянно были объектами нападок в еврейской прессе, и не только сионистской.

Тем не менее расчет на положительную реакцию на создание боевой еврейской части несомненно был реалистичен.

Другим новым элементом в письме Жаботинского Скотту являлось утверждение, что в его плане "нет вопроса о вмешательстве британских властей по вопросу о будущем Палестины. Мы добиваемся всего лишь возможности для еврейской молодежи участвовать в освобождении Палестины".

Завершалось это письмо на нетерпеливой ноте. Жаботинский настаивал на личной встрече с лордом Робертом Сесилем, заместителем министра иностранных дел: Слишком часто ему приходилось объяснять свой замысел превосходным, но занимающим низшие должности лицам.

"Я вынужден заявить, что затрудняюсь найти в себе силы для этого в очередной раз. Чрезвычайно важно, чтобы я наконец получил возможность представить этот проект кому-то, непосредственно облеченному властью".

В подкрепление своему письму он приложил несколько загадочное заявление от лорда Дерби, генерального директора по вербовке, что "евреи, регистрирующиеся на службу группами до 30 ноября, могут быть размещены по батальонам вместе"[273]273
  Военное министерство 20/4161.


[Закрыть]; и теплую похвалу бойцам Сионского корпуса погонщиков не от кого-нибудь, а от генерала сэра Иена Гамильтона, незадолго до того ушедшего на пенсию с поста главнокомандующего Галлиполийской экспедицией. Сэр Иен писал ему из Лондона 17 ноября: "С самого начала Сионский корпус меня заинтересовал. Мне нравился вид этих бойцов, и я всегда делал все возможное, чтоб их поддержать.

Его состав работал со своими мулами спокойно под сильным огнем, проявляя при этом высшую форму храбрости, чем та, которая нужна солдатам в окопах, – потому что там ведь помогает возбуждение боевой обстановки"[274]274
  Там же.


[Закрыть].

11 декабря Скотт написал Сесилю с просьбой принять Жаботинского, и 22-го Жаботинский отправил ему письмо. Свой план он обрисовал в тех же тонах, что и в письме Скотту. Он подчеркнул, что существует прецедент по ограничению места службы планируемого легиона: "…бойцы Сионского корпуса погонщиков мулов, боевой характер которого безоговорочно продемонстрировал Паттерсон, завербовались с условием, что будут служить только на Турецком Средиземноморском фронте.

С другой стороны, предложение включить в определяемую зону службы Египет превратит легион в полезный для военных действий, даже если в самой Палестине операций не будет".

И снова он настаивал на личной аудиенции с Сесилем. "Я потерял всякую надежду, – писал он, – завоевать внимание власть имущих какими-либо способами помимо личного контакта. Я приношу извинения за подобную откровенность, но это – результат длительного горького опыта".

Лорд Роберт этот опыт не подсластил.

Он не ответил и не выслал приглашения на встречу. Его реакцией на письмо была раздраженная пометка на полях, что этот вопрос не в ведении Министерства иностранных дел. Он передал его своему секретарю Лококу, который послал запрос в Военное министерство. Он переслал туда же письмо Исраэля Зангвила в поддержку легиона (отправленное независимо от докладной записки Жаботинского), в котором тот напоминает, что существовали прецеденты легионов иностранных солдат в национальной армии, – например, англичане, сражавшиеся в армии Гарибальди. Он предлагает назвать еврейский полк Первым полком Маккавеев[275]275
  Там же.


[Закрыть].

И снова состоялся оживленный обмен замечаниями в Военном министерстве. Политический мотив был замечен. Решающий комментарий директора военной разведки генерала Макдоноу демонстрирует, что того не обманули отнекивания Жаботинского. Он писал: "Скорее всего, его намерения связаны с попыткой предпринять что-то, что даст ему заявку на образование в Палестине еврейского государства. Это идет вразрез с нашим мнением и мнением Франции и России и не подлежит поощрению. Моя рекомендация, следовательно, – ему отказать"[276]276
  Д.Г. Паттерсон. С сионистами в Галлиполи, стр. 35, Лондон, 1916.


[Закрыть]. X. Дж. Кридн, секретарь военного министра, писал ввиду этого Лококу в Министерство иностранных дел: "Существуют возражения, связанные с законами военного времени, и очевидные административные сложности в вопросе формирования Еврейского иностранного легиона. В любом случае они не могут быть сформированы в регулярную часть согласно положениям Закона об армии, хотя Закон о территориальных силах резервистов не налагает непосредственного запрета на формирование подобного корпуса.

Согласно Акту урегулирования, офицеры такого корпуса должны быть британскими подданными, но мы считаем, что здесь существует более общий политический вопрос, склоняющий нас выступить против этого плана.

Не является ли вероятным, что это подразделение будет каким-то образом увязано с сионистским движением? Господин Жаботинский, по существу, был уведомлен всего десять месяцев назад, что мы не можем согласиться на его план сформировать подразделение евреев для службы в Палестине. Таким образом, в целом мы этот проект не поддерживаем"[277]277
  Там же, стр. 39.


[Закрыть].