Текст книги "Молодость"
Автор книги: Савелий Леонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц)
Глава сорок первая
Вечер был тих и ясен. Он окутал прохладой землю, утомленную дневным зноем. Лес оживал игрой теней, шорохов, серебряным блеском росы. Воздух чутко дрожал, насыщенный до головокружения запахами кореньев, трав, стоячей воды.
«Сейчас бы лошадей сюда в ночное, – подумал Быстров, глядя на оседланного вороного жеребца у пулеметной двуколки. – В кустах, должно, костяники много, орехов».
Он вспомнил свое невеселое детство: поиски на свалках тряпья для бумажной фабрики, нищета, сиротская доля… Потом – завод, тяжелые годы ученичества.
«А скоро, может быть, и жизнь кончится… Седина на висках, – вздохнул Быстров. – Но все пустяки, добить бы контру. Не добьем – пиши пропало… Жена с ребятишками пойдет побираться».
Отряд, расположившись на лесной поляне, готовился к выступлению. Красноармейцы собирались кучками, от крывали цинковые ящики и засовывали в патронташи, в подсумки обоймы патронов. Проверяли оружие. Курили, загораживаясь рукавом шинели. Тихо разговаривали.
Терехов, продовольственный отряд которого успел присоединиться к отряду Быстрова, учил молодых бойцов.
– Понятно, ребята, Клепиков для нас не страшен. Не такую силу видали… А все же винтовочку неси заряженную. Война – тонкая игра. Мы в германскую…
Быстрое вспомнил Степана и пожалел, что его нет рядом. Хотелось поделиться с другом сокровенными мыслями о жизни, о будущем.
– Геройство, оно в сердце человека, и до поры до времени никто об нем не знает, – слышался все тот же голос Терехова. – Иной с виду храбрец, а на деле – онуча. Мышиного писку боится… Опять же, бывает, человек из себя невидный, зато дух в нем твердый, против самого черта попрет.
– На аэропланах отчаянные летают, – вставил Костик.
– Видали мы и аэропланы, – оживился бывалый фронтовик. – Упал один в районе Двинска на островок, посреди реки… Тут, значит, наши окопы, а на том берегу – немцы. Примчался дивизионный генерал. «Это, кричит, французский самолет, надо спасать! Кто подплывет и зацепит машину крючком стального троса, тому полного Георгия и месяц отпуску!» Понятно, каждый рвался домой – охотников набралось много. Офицеры перебивали у солдат счастье, вызывались первыми, но скоро народ остыл. Немцы прихлопывали одного за другим, как зайцев.
– А ночью? – спросили из темноты.
– Ночью прожекторами светят. Одним словом, перевелись охотники, и командиры стали назначать. Тогда явился денщик батальонного, эдакий плюгавенький. «Дозвольте, говорит, мне рискнуть». Разделся наголо, взял конец стального троса в зубы—и нырь в воду. Немцы лупят по реке из орудий. Глядим, а денщик уже на острове…
Повернув голову, Быстров слушал другие разговоры, далекие от войны и геройства.
– …Заработал я деньжонок, купил мерина, телегу, соху, хомут… Остальную сбрую, на которую не хватило денег, решил пока занимать у соседей…
К отряду успело присоединиться немало постороннего люда, скрывавшегося от повстанцев в хлебах. Председатели и члены комбедов и сельсоветов, бедняки, зачастую безоружные, просили взять их с собой. Они с надеждой посматривали на пулеметы. Все должно кончиться хорошо!
Ефим для порядка записывал новоприбывших и выдавал им хлеб—многие от голода едва держались на ногах. Он шагал по поляне быстро и решительно, часто затягиваясь папиросой, привычным жестом поправлял болтавшийся на бедре тяжелый маузер. Был старателен, не упускал мелочей.
Имелся уже тщательно разработанный план окружения и разгрома клепиковских банд. Ждали только ночи.
Возле Осиновки и в прилегающих к ней лесах вели наблюдения мелкие разъезды, возглавляемые командиром кавэскадрона Безбородко, и доносили о замеченных передвижениях мятежников.
Дорогой, между делом, Быстрое и Ефим рассказали друг другу о своей жизни. Говорили о Степане, о Насте. И Быстров с волнением переживал это чувство чужой любви…
Сейчас Ефим, проходя мимо военкома, остановился и вздохнул.
– Подождем, – сказал Быстров.
– Да, рановато, – согласился Ефим и тотчас приблизился вплотную. – Я должен показать вам… Тут была моя сестра… Клепиков подослал ее ко мне с запиской. Этот авантюрист надеется сыграть на моих прошлых ошибках. Читайте, пожалуйста.
Быстров разобрал при лунном свете скупой, хитроватый текст записки. Поднял глаза на Ефима: внимательно, серьезно изучал молодое рыжеусое лицо.
– Вы с ним действительно дружили раньше?
– Я давно покончил с «левыми» эсерами и вину свою искупил боевыми заслугами. В моей жизни теперь нет отца, братьев… Есть друзья и враги революции.
Подбородок его дрогнул, лицо скривилось.
– Нет, я вам верю, – поспешно заявил Быстров, боясь оскорбить Ефима незаслуженным подозрением. – Но Клепиков предлагает встречу?
– И я согласился, – признался Ефим. – Мне хочется притащить его сюда живым или убить на месте… Тогда с бандитами хлопот будет меньше. Разрешите, товарищ военком?
Быстрое молчал. Он прошел в другой конец поляны, осматривая отряд, и снова вернулся на прежнее место. Ефим сопровождал его.
– Нет… Скоро начнем операцию. – Быстров взглянул на часы: было еще рано. – Впрочем, я вас не удерживаю… Люди нужны?
– Довольно двоих. На всякий случай, – криво усмехнулся Ефим, направляясь к лошади…
Ветерок прошумел по верхушкам деревьев. Кроваво-красная луна поднялась на зеленоватый косогор неба. Вороной жеребец повернул голову к хозяину и легонько заржал. Умные глаза его искрились синим светом. Быстров потрепал крутую, напряженную шею коня, подтянул подпругу.
– Убьют Ефима бандиты, – подумал он вслух.
В лесу по дороге проскакал всадник… Остановился. Свернул на поляну. Резвая лошадь, в серых клочьях пены, легко несла пригнувшегося под ветками верхового.
Быстров обрадовался. Он узнал Степана. Весь день Степан разыскивал отряд, о котором проведал еще в Жердевке. И, очутившись в родной армейской стихии, подошел к другу с улыбкой.
– Ну, кажется, мы опять на одном рубеже… Хорошо, что я домой заскочил, иначе бы не нашел к тебе дороги!
– Ты, значит, из самого пекла? – удивился Быстров, оглядывая Степана. – Ведь кулаки со всего уезда сбегаются в Жердевку и Осиновку! Как живым сюда добрался?
– Беда ноги выпрямляет! Какие, Ваня, здесь дела?
– Дела паршивые… Бандиты задали хлопот! Ни прохода, ни проезда! Сегодня комиссара здравоохранения убили…
– Доктора Маслова?
Быстров опустил голову. Седеющие виски белели в темноте.
– Да, так-то, дружище… – сказал он после некоторого молчания. – Рано сдавать каптеру винтовку.
И внимательно посмотрел на обросшее, похудевшее лицо Степана. Они шагали по лунной поляне, в стороне от людей. Степан рассказывал о Москве, о Ленине, о разгроме «левых» эсеров…
– А послы-то распоясались! Куда девалась их тонкая дипломатия? Громилы, просто громилы с моноклями! Они уже собирались хозяйничать в нашей стране, как в собственной колонии! Американец Френсис наводнил города шпионами, подготавливая мятежи. Француз Нулланс оптом закупил чехословацкий корпус для борьбы с большевиками. Англичанин Локкарт, не жалея сил и средств, подбивал охранявших Кремль латышей на предательство, чтобы потом отослать их в помощь британским войскам к Архангельску. Но когда Локкарт был арестован, его соучастники по заговору струсили и укрылись в норвежском посольстве. Туда пробирался и некий грек, служивший за доллары, Каламатьяно. Чекисты схватили молодца и при обыске вынули из трости зашифрованный список агентуры, секретные сводки, условные знаки, расписки завербованных царских офицеров… В общем не повезло господам иностранцам!
Военком переспрашивал, вникал во все подробности. Аногое он знал из газет, но от слов Степана веяло свежестью очевидца, непосредственного участника событий.
– Одного не пойму, – говорил Степан, – неужели эти крикуны с Трехсвятительского переулка всерьез надеялись свалить Советы? Посмотрел бы, Ваня, как они удирали под натиском отряда Семенихина.
Быстрое прошелся, не торопясь с ответом.
– Да, Степан, и сейчас еще эсеровщина надеется. Потому что знает: она – лишь затравка для рокового взрыва! За спиной этих кулацких выкормышей стоит вся контрреволюция.
И, приглушив голос, добавил:
– По нашим сведениям, Клепиков торопится установить связь с оккупационными войсками на Украине и звать их на помощь!
Они долго ходили молча, бессознательно ровняя солдатский шаг. Думы были сложные и тяжелые, не под силу одолеть сразу.
Зашуршала росистая трава – мимо прошла молодая женщина из числа деревенских активистов, примкнувших к военкомовскому отряду. Степан проводил ее легкую фигуру взглядом, вспоминая Настю…
«Где же она скрывается? Кто разделяет с ней бездомную жизнь, полную опасностей и лишений?» «думал он.
Быстрое остановился, посмотрел на светящийся циферблат ручных часов. В движениях питерца чувствовалась скрытая нервозность.
– В помощниках у тебя, кажется, Ефим? – спросил Степан.
– Да… Ефим, понимаешь, уехал, – как-то неуверенно ответил военком.
– Куда?
Быстрое торопливо, словно боясь опоздать, рассказал о записке Клепикова, принесенной тайно Аринкой, о разговоре с Ефимом.
– И ты спокоен, Ваня? Веришь чужаку?
– Если человек служит революции, он не чужак, – возразил Быстрое, почему-то рассердившись, и с нетерпением посмотрел на край леса, где исчез Ефим. – Не забудь, что он выручил тебя… в момент кулацкого бунта. Собственного отца не пощадил. У нас, Степан, это называется преданностью.
Он старался говорить как можно убедительней. Но доводы его не поколебали сомнений Степана. Быстрова взорвало:
– Только… проверяй себя хорошенько. С пристрастием проверяй! Не принимай, пожалуйста, личную неприязнь за классовую ненависть.
– Что ты хочешь сказать? – насторожился Степан и побледнел. – Где, по-твоему, кончается личная неприязнь и начинается классовая ненависть?
Степан окинул Быстрова недоуменным взглядом. Резко отвернулся и пошел прочь. Он задыхался от обиды.
«А может, военком прав?» – Степан остановился, готовый вернуться к товарищу. Он проверял себя с пристрастием.
«Но что означает это необычное возбуждение?» – думал Степан.
На небе теснились звезды. Степан сидел на поваленном дереве, забыв о времени. Никто не нарушал его одиночества. Ночная тишь успокаивала… Вдруг он очнулся от забытья и увидел рядом ту самую женщину из отряда, которая прошла по поляне. – Быстрое тебя ищет.
Степан встал, неловко улыбаясь.
– Я, кажется, заснул… Вот бы отряд то ушел без меня!
Несколько минут сна вернули Степану бодрость. Он шутил с женщиной расспрашивал, каким образом та попала в отряд. Выяснилось, что Степан знал ее мужа, Осипа Суслова, из села Кирики. Вместе на Парамоновском работали.
– Я была по делам сельсовета в городе, – объяснила Суслова. – А теперь боюсь домой ехать… У нас, говорят, тоже кулаки поднялись.
Она, засмеявшись, призналась:
– Ты мне сразу, Степан, напомнил муженька. Оба чубатые.
– Донская привычка. Денег с чужбины не привозили, зато чубы отращивали, на казаков глядя…
Степан прервал разговор. Навстречу спешил Быстрое, вынимая из полевой сумки карту.
После столкновения с другом расстроенный, мрачный военком снова и снова перебирал в памяти слова Ефима, и все тревожнее становилось у него на душе. Прискакали разведчики с донесением Безбородко, наблюдавшим за поведением клепиковских банд. Быстрое прочитал короткие, в спешке написанные строки и, хотя в них ничего не было сказано о Ефиме, тотчас почувствовал допущенную ошибку… Как это он – бывалый воин – мог решиться отпустить в стан врагов человека, которому известен план предстоящей операции?
«Надо изменить, непременно изменить план!» – говорил себе военком, но так как для этого уже не было времени, он приказал ускорить выступление отряда и с ходу атаковать мятежников.
– Я хочу ознакомить тебя, Степан, с донесением Безбородко, – военком осветил бумагу карманным фонариком. – Выступление придется начать раньше. Ефима ждать не станем.
«Тоже не уверен в нем!» – подумал Степан, обрадовавшись, и сразу позабыл недавнее огорчение. Быстров сказал:
– Поедешь в город.
– В город?
– Да. Скачи без промедления! Банды Клепикова двинулись по разным дорогам… Я постараюсь окружить его основные силы и уничтожить! Но надо предупредить товарищей.
Они помолчали.
Жеребец заржал, протяжно и звонко. Быстров шагнул к Степану:
– В случае чего… не забудь о моих ребятишках. Вот питерский адрес,
– О ребятишках не забуду, – заверил Степан. – Только знай: когда зверю приходит смертный час, он бежит прямо, на ловца…
– Скачи!
Глава сорок вторая
Миновав лес, Ефим свернул на неезженный травянистый рубеж. Кое-где среди белевших в темноте зрелых полей уже стояли первые копны хлеба.
То тут, то там выпархивали перепела, трепеща и удаляясь в чуткой тишине.
Ефим рванул повод, Ветер ударил в грудь, засвистел в ушах. Два сопровождавших Бритяка красноармейца отстали.
Вот так он спешил в Жердевку на подавление кулацкого бунта. Тогда казалось, что будущее зависит от какого-то единственного шага, смелого, рассчитанного наверняка… И сейчас Ефим думал о том же.
Что готовит ему жизнь? Он нервничал, дергал коня, бросая его в намет.
С востока набухала грозовая туча. Ветер вздыбил конскую гриву. Зашумела сухим колосом рожь. «А Быстров доверчив!» – удивился Ефим, оглянувшись на красноармейцев.
Но он знал, что это не слабость. Быстров не хотел обидеть своего помощника даже тенью недоверия. Ефим кусал губы…
Впереди зачернели силуэты поздних пешеходов. Лошадь, храпя, насторожилась. Ефим дал шпоры и подъехал к двум женщинам.
– Настя! – Ефим спрыгнул на землю. Он не столько узнал, сколько почувствовал ее приближение. – Ты… в город?
Настя стояла рядом с Матреной, разгоряченная быстрой ходьбой, близкая и чужая. Он впервые увидел ее такой и растерялся. От мимолетной встречи в Жердевке, когда Настя бежала по вспаханному пару, Ефим сохранил чувство приниженности и неясную надежду.
Но сейчас незримо и неотступно между ними находился тот, третий, чье имя не забывалось даже во сне.
– Почему же ночью? – спросил он, лишь бы не молчать.
Женщины переглянулись. Настя сказала:
– Днем твой приятель одних ворон не трогает. Ефим вздрогнул. Неожиданно для себя закричал: – Что-о? Про кого ты?..
– Про Клепикова.
Настя внимательно наблюдала смятение Ефима. И тот почувствовал слабость в коленях… Да, она видела его насквозь.
«Мне всегда с ним было страшно», – думала Настя, замечая недобрую искорку в темных Ефимовых глазах.
Хорошо бы сюда Степана, открытого и прямого. Только ему доверит Настя затаенное сомнение…
– Ладно… потом поговорим, – сухо сказал Ефим, озираясь на сопровождавших его красноармейцев и на Матрену.
Подскочив к лошади, он долго искал ногой стремя. Уже с седла оглянулся:
– Зря, Настя, в город-то… а? Не время теперь.
И ускакал.
Женщины торопливо пошли к большаку. Они молчали всю дорогу. Каждую тревожили свои горечи и заботы, каждую гнала из дома общая беда. Только завидев сверкающий огнями город, Матрена проговорила:
– Слышь, Настюха… испугалась я твоего мужика. Будто зверя встретила среди чиста поля.
– Пронесло, тетка Матрена. О чем толковать?
– Пронесло, а не забывается. Иду вот, и думаю, как они с батей народ обирали, кровь последнюю высасывали. Бывало, в страдную пору попадешь к Бритяку на поденщину – не чаешь вырваться!
– Помню, да к чему сейчас это?
– Прости меня, языкатую, муж он тебе… Но не верю я, что Ефимка за бедняцкую правду идет. Не нашего поля ягода… Рассуди, почему он в отца стрелял?
– За позор мстил, за снохачество…
– Плохо ты знаешь его, Настюха! Волчонок стал волком – и все тут. Уже в гору полез, у военкома на виду пригрелся!
Они пошли дальше. Чутко плыла над землей летняя ночь, задевая синим крылом звездные самоцветы. Никла с тихим шепотом росистая трава под ногой. И Матрена сказала без всякой связи с предыдущим:
– Скоро Степан вернется.
«Зачем я ему нужна такая?» – подумала Настя.
Глава сорок третья
Быстров отдавал последние распоряжения.
– Выступаем по намеченному маршруту… В ружье! – скомандовал он, поднимаясь в седло.
Отряд зашевелился. Заскрипели двуколки, выезжая на дорогу. Строились отделения. Выделенные дозоры пошли вперед.
Быстрое пропускал отряд, остановив коня у края оврага.
– Не рано ли, товарищ военком? – спросил, проезжая на пулеметной двуколке, Терехов.
– Нет, нет… Время, – возразил Быстрое.
Шесть пулеметов, сто двадцать штыков. В сущности, это маловато. У Клепикова во много раз больше сил… Но там банда, а здесь Красная Армия.
Лес померк от набежавших облаков. Шорохи шагов скрадывались разросшимся вдоль дороги кустарником. Глухо стучали подковы коней о сухую глину.
Вдруг где-то, совсем рядом, треснул выстрел, и громкие крики послышались с разных сторон…
Быстров поскакал вперед, обгоняя заметавшийся на дне оврага, как в ловушке, отряд. Вверху, над обрывом, справа и слева сверкали выстрелы.
– Огонь! – командовал военком. – Терехов, черт! Где пулеметы? Огонь по кулацкой засаде!
Пулеметы строчили, срывая с веток листву. Бойцы лезли на откосы, хватаясь в темноте за обнаженные весенними оползнями корневища, срывались и снова лезли. На них скатывались пьяные унтера, разряжая обрезы, яростно взмахивая тусклыми, в ржавчине и сале, штыками.
Слышались удары прикладов, с крехтом, с придыханием… Началась рукопашная.
– За мной, товарищи! – Быстрое повернул коня назад и выстрелом из карабина свалил бородача, чуть не посадившего его на вилы.
Унтера кидались на военкома, хватали за стремена. Быстров вымахнул на крутой чистый холм и осадил коня. Но жеребец покачнулся, тяжело припал на колени и затем всем туловищем грохнулся о землю.
– За мной! – снова крикнул Быстров, задержавшись возле убитого коня и расстреливая в упор бандитов, которые выскакивали на него из темноты. – Терехов, сюда! Уводи людей с дороги, спасай пулеметы!
Но Терехов был на другом конце оврага в самой гуще боя, и не слышал голоса военкома. Ему удалось в отчаянной рукопашной схватке отстоять два пулемета, и теперь Костик с москвичом Шуряковым, недавно вступившим в отряд, косили мятежников, помогая товарищам вырываться из окружения.
– Давай, ребята, лупи по склону! – указывал Терехов пулеметчикам, перебегая от бугорка к бугорку, с винтовкой наперевес. – Лупи по кустам! Только бы выбраться из этой мышеловки!
Кулацкие силы непрерывно прибывали из Осиновки, и Терехов торопился. Он опасался, что кончатся патроны и придется грудью проламывать себе путь. Оглядываясь на дно оврага, Терехов видел, как бой разделился на несколько изолированных друг от друга очагов, сверкавших в темноте пачками выстрелов. Слышались крики и лязг металла. Где-то там сражается военком? Кто стоит рядом с ним в этот смертный час?
– Неожиданно на дороге со стороны Осиповки показалась группа кавалеристов. Передний на сером коне, взмахнул клинком:
– Хлопцы, рубай черных, в свитках! То же куркули напали на военкома! Рубай, щоб воны сказились!
И командир кавэскадрона Безбородко врезался на полном галопе в темный поток мятежников, закрывавший выезд из оврага. Следом неслись его всадники, расширяя коридор. Звон клинков и храп коней слились с воплями порубанных и раздавленных бандитов.
Этим моментом и воспользовался Терехов, чтобы выскользнуть со своими людьми из гибельного круга. Но здесь, на поляне, он тотчас вспомнил о военкоме и скомандовал:
– В цепь! За мной, в атаку! Ура!
– У-р-р-ра-а! – подхватили красноармейцы и, щелкая затворами, выставив перед собой штыки, побежали обратно – на помощь Быстрову.
Только не рассчитал Терехов своего удара по врагу. Не спешило к нему военное счастье. Бандиты отогнали неистовой пальбой конников Безбородко и ринулись в контратаку. На дороге уже перестали сверкать выстрелы – там все было кончено.
Терехов отступал в поле. Утомленные бойцы несли раненых товарищей. Потный и злой Костик молча катил пулемет без лент. Позади слышался торжествующий рев… Мятежники спешили на крутизну холма, где до последней минуты дрался военком.
К группе обезоруженных красноармейцев подъехал Ефим вместе с Клепиковым и Гагариным. На серебристой от лунного сияния поляне лежал в темной крови жеребец. Быстрова, истерзанного и страшного, без фуражки, держали за руки Глебка и Петрак.
Его поставили спиной к молодой березе. Шеренга унтеров с винтовками выстроилась напротив.
– Постой! – закричал военком, вырываясь. – Дай мне увидеть предателя, труса!
Ефим съежился холодея… Такой встречи он не ожидал. Быстрое смотрел на него, прямой и высокий. Вот она – смерть… Долго и трудно шел питерский литейщик по жизненным проселкам к этой тоненькой березке, за терянной средь глухого Черноземья. Много людей, добрых и злых, попадалось на пути, а вот своего палача не распознал.
«Прав оказался Степан…» – мелькнула последняя мысль и угасла в недружном залпе.
Но военком продолжал стоять. Он стоял и после второго и после третьего залпов. Изорванная пулями гимнастерка смокла, почернела. Лишь белели в тихом сумраке седые виски, и левый открытый глаз с ненавистью смотрел, будто говоря:
«Предатели! Трусы!»
– Ох, господи, – прошептал Волчок, испуганно озираясь.
Страх заставил толпу отшатнуться. Попятилась шеренга унтеров.
Гагарин взбеленился:
– Кого боитесь?
Солидный, в меру медлительный, он подскочил на носках, как юнкер. Выстрелил четыре раза в упор, в сердце комиссара. Браунинг дрогнул у него в руке… С тем же выражением беспредельной ненависти Быстрое глядел на полковника.
Тогда Клепиков зашел сбоку и понял все. Военком держался окоченевшей рукой за березу, которая сейчас напоминала сестру милосердия в белом халате… Клепиков ударил револьвером по руке, и тело большевика повалилось на землю. Краешек синей луны прощально блеснул в остывшем глазу.
– Освободите мне двуколки и дайте надежных людей, – торопил Ефим. – Понимаете, я должен быть в городе раньше, чем там узнают о разгроме отряда!
Он сам отбирал унтеров. Ему помогали советами Клепиков и Гагарин. Здесь стояли и братья, Ванька и Петрак. Ефим не взял ни того, ни другого. Заметив Франца, подумал: «Этого можно. Видать, храбрый и ничего в наших делах не соображает».
Францу дали винтовку. Ефим шагнул к повозкам.
– Поехали!
Застучали копыта, скрипнули под тяжестью унтеров колеса. Ночь, полная тревоги и безызвестности, становилась темней.
