Текст книги "Конгрегация. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 191 (всего у книги 196 страниц)

– Я вас провожу, – непререкаемо вымолвил Император, подхватив ее под локоть, и, направившись к порогу, бросил через плечо, не оборачиваясь: – Я помогу госпоже фон Рихтхофен дойти до ее комнаты и найду для вас ключ от этой двери. Надеюсь, что вы посвятите меня в дальнейшие планы.

– И все‑таки – они любовники, – убежденно констатировал Блок, когда Император вышел, поддерживая Адельхайду под локоть; Буркхард усмехнулся:

– Ты сомневался?

– Была пара моментов, когда – да, сомневался… А мне эта дамочка даже начинает нравиться. Крепкие нервы для женщины… Почему фон Люфтенхаймер назвал ее вашей соратницей, Гессе? Порадуйте, скажите, что она наш агент.

– Увы, – развел руками Курт, увидев, как напрягся взгляд Бруно. – Не скажу. Могу лишь предположить, что парень имел в виду ее попытки корчить из себя следователя. Таковые попытки наблюдались еще в той истории в Ульме, и он не мог этого не узнать; верней всего – от нее же самой: не скажу, что эта дамочка отличается особенной скромностью.

– А жаль, – равнодушно заметил Буркхард и осведомился, кивнув на тело под ногами: – Он и вправду сказал, где искать виновников?

– Указал дом и улицу. Судя по тому, как отреагировала госпожа фон Рихтхофен, дом этот в своем роде известный, посему мы легко найдем того, кто укажет нам его прямо.

– Не надо никого искать, я знаю, где это, – отмахнулся Буркхард, выслушав пересказ признания рыцаря. – Легенда Златницкой улицы: по преданию, лет сто назад в этом доме жил чернокнижник, продавший душу за способность обращать свинец в золото. Кто‑то из наших даже проверил эту байку от нечего делать; выяснилось, что все бывшие хозяева этого домишки – честные ремесленники, мирно почившие в Бозе. Никакой Зденек вообще никогда в том доме не жил; побасенка… Отец нынешнего владельца, поселившись на окраине Градчан с женой, начал сдавать дом приезжим, чем промышляют теперь уже и его потомки.

– Хороший выбор, – отметил Блок со вздохом. – Приметный дом. Нам бы и в голову не пришло там искать – на виду…

– Близится вечер, – заметил Бруно многозначительно. – Вскоре уже начнет темнеть. Если он не солгал, если верно понял то, что услышал от Каспара – нам надо поторопиться. Иначе этой ночью Прага позавидует взятому Иерусалиму.

***

Солнце спускалось уже к самым крышам, плохо видимое за серыми облаками, уступая место предвечерней полумгле; и без того малолюдные в последние дни пражские улицы сейчас и вовсе почти опустели…

К дому, указанному умирающим фон Люфтенхаймером, пробрались задворками и обходными путями – Курт с помощником в сопровождении обоих следователей и пятерка бойцов в поддержке. Дверь, безо всяких ухищрений, не стуча и не пытаясь выманить обитателей, буквально внесли внутрь, тут же рассыпавшись по комнатам двух этажей. Время уходило быстро, слишком быстро; иначе никто не стал бы вот так, без предварительной слежки, без подготовки, сходу врываться на незнакомую территорию с неведомым количеством противников…

Первый этаж был безлюден и в проходной комнате, и в кухне; дом явно был жилым – царящий в нем будничный беспорядок давал это понять лучше, чем что бы то ни было, однако кругом не было ни души.

– Упустили? – предположил Бруно и запнулся, когда над головой что‑то ударило в пол второго этажа.

Сверху донесся грохот, остерегающий вскрик Буркхарда, громкая ругань бойца из сопровождения, и Курт, сорвавшись с места, взлетел по лестнице птицей, выхватив клинок на ходу. Лицо, виденное в последний раз не один год назад, внезапно вспомнилось досконально, внятно, ясно; отчетливо вспомнился голос, этот негромкий, неспешный говор, этот взгляд – оценивающий, пристальный…

Вбежав в одну из двух верхних комнат, Курт остановился на пороге, не войдя.

На полу, поблескивая в свете садящегося солнца, валялся короткий узкий кинжал, а чуть в стороне, согнувшись пополам, вяло и уже безнадежно силился вырваться из рук Буркхарда и одного из бойцов невысокий молодой человек с разбитым в кровь носом.

– Это не Каспар.

От голоса помощника за спиною Курт едва не вздрогнул; Буркхард обернулся к вошедшим, человек в его руках рванулся изо всех сил, едва не выскользнув из хватки, и инквизитор зло саданул его подошвой по икре, повалив на колени.

– Верткий ублюдок… – выговорил он сквозь зубы, послав вдогонку внушительный тычок в ребра, от которого парень согнулся и зашипел, не пытаясь, однако, больше вырваться. – Вообразите, Гессе, – продолжил Буркхард, когда Курт прошел в комнату, оглядываясь. – Вошли сюда и никого не увидели. Как есть никого. Пустота, и всё. Даже не знаю, как я этого сукина сына учуял – то ли услышал, то ли почувствовал… Но возник он просто‑напросто из пустоты. Не прятался и выскочил откуда‑то, а прямо перед нашими глазами стоял – и мы его не видели. Каково, а?

– Я б отсюда и вовсе свалил, – гнусавя разбитым носом, пробормотал парень. – И не увидел бы меня ни ты, ни этот солдафон, если б ты не вздумал тут расхаживать и пялиться.

– Разговорчивый, – отметил Бруно без улыбки. – Это обнадеживает. Мне в последние пару дней смотреть на твои допросы уже тошно, да и по ночам плохо спать стал – у меня душевная организация тонкая и ранимая… Может, хоть этот начнет говорить допотери жизнеспособности, а не после?

– Поглядим, – отозвался Курт, приблизившись к задержанному, и присел перед ним на корточки, заглянув в лицо: – Имя?

– Ханс, – улыбнулся тот и глухо вскрикнул, когда рука в черной перчатке врезалась под ребра. – Да правда Ханс! – выдавил он болезненно. – Черт! Ханс я!

– Полное имя.

– Ханс и всё, – с усилием переведя дыхание, произнес парень. – Крысенышем еще зовут…

– Вот так встреча, – присвистнул Буркхард и пояснил, встретив вопросительно‑удивленные взгляды: – Кличку слышать приходилось. Крысеныш Ханс, один из лучших воров, который может пробраться куда угодно. За ним числится с пяток купцов по всей Германии и ограбление Майнцского собора…

– Вормского, – поправил Крысеныш, попытавшись горделиво распрямиться. – Это был собор в Вормсе, летом прошлого года.

– Спасибо, – проникновенно поблагодарил Буркхард. – Теперь‑то уж нет сомнений, что это и вправду ты. Легенда, можно сказать. Таинственный, неуловимый Крысеныш Ханс. Теперь понятно, как ты это делаешь – просто проходишь мимо бодрствующей стражи. Только вот не всегда это удается, так?

– Когда на меня не пялятся в упор и не бродят по комнате, заставляя увиливать, все очень даже удается, – фыркнул тот оскорбленно и, потянув носом, уточнил: – А добровольное признание зачтется?

– Смотря насколько оно будет чистосердечным, – ответил Курт с нарочито благожелательной улыбкой, от которой Крысеныш поморщился, словно от удара. – Каспар. Где он?

– Ушел, – с готовностью откликнулся вор. – Собрались с Иудой и ушли, с час назад уж как.

– С кем? – переспросил Буркхард, и тот кивнул с усмешкой:

– Стало быть, вы и про него тоже не знали… Еврей, на Каспара работает; точно знаю, что ему платят, что они не из одной шайки. При мне мало говорят, но я знаю, что всю эту страсть по ночам устраивает этот самый еврей; какими‑то магическими ухищрениями приводит сюда или заставляет уходить Дикую Охоту. Как – даже и не спрашивай, не имею ни малейшего представления, а интересоваться в голову не приходило, знаешь ли… Каспар зовет его Иудой, но это, похоже, не его имя, и ему эта кличка до ужаса не по нраву. Но он не спорит.

– Куда они ушли?

– Не знаю, – ответил Крысеныш и быстро добавил, уловив потемнение в глазах майстера инквизитора: – Но могу предположить. Они частенько что‑то говорят про еврейское кладбище – тут, в Праге[878]. В позапрошлую ночь, когда подле ристалища было то самое, обоих не было, и вчера так же точно ушли оба, и вот сегодня… Доказать и обосновать не смогу, но вот предположение такое, что – кладбище, там их надо искать.

– Кифер, – окликнул голос позади.

Курт обернулся, глядя на Блока, стоящего на пороге, и тот махнул рукой в сторону:

– Там в соседней комнате нашли кое‑что любопытное. Тебе, думаю, стоит взглянуть.

– Следить в оба глаза, – повелел Буркхард бойцу, стоящему подле хлюпающего разбитым носом Крысеныша. – Чуть шевельнется – бей. Не так посмотрит – бей. Чихнет…

– Понял, – кивнул боец, и арестованный вор съежился, проводив уходящих инквизиторов унылым взглядом.

– Вот, – широко повел рукой Блок, введя их в маленькую, уже полутемную комнату. – Если все так, как я думаю, развязка дела предстоит веселенькая.

Курт прошагал на середину, оглядывая аккуратно убранную комнату, стены, стол с одиноким светильником…

– Нам только еврейского следа и не хватало – для полного счастья, – вздохнул Блок, и его старший сослуживец разразился ответным воздыханием:

– Не хватало – получи. Тот малый, в соседней комнате, говорит, что с Каспаром работает еврей, и именно он управляет Охотой.

Заковыристое ругательство сослуживца Курт пропустил мимо ушей, разглядывая нечто похожее на крохотную коробочку из черной кожи на дверном косяке.

– Уверен? – с сомнением спросил Буркхард, когда Курт, поколебавшись, снял её; он не ответил, осторожно раскрыв чехол и вынув столь же крохотный пергаментный свиток, похожий на те, что он сам не раз крепил к лапкам голубей с особо важными посланиями. – Что это может быть?

– Что‑то вроде охранного амулета, – вздохнул Бруно. – Но что здесь написано, сказать не могу.

– Разберемся, – кивнул Курт, осторожно положив свиток обратно в коробочку, а ее – на стол, и прошел к окну, сняв с верхней планки глиняную плоскую фигурку, похожую на ладонь и выкрашенную в густой синий цвет. – Это хамза, – отметил он уверенно, поворачивая ее разными сторонами. – Но какая‑то… странная. Знак в центре – не то, что на них изображают обычно.

– «Обычно»? – переспросил Блок с недоверчивой усмешкой. – И много вы видели еврейских штучек, Гессе, чтобы такое утверждать?

– Не очень, – пожал плечами Курт, отложил амулет на стол и, присев перед кроватью, наклонился, выволочив из‑под нее завязанную дорожную сумку. – Выкроить время на заседание в макаритской библиотеке удается редко; вот Бруно – он кое в чем смыслит побольше моего.

– Что там? – заинтересованно осведомился Буркхард, заглянув через его плечо; Курт вздохнул, глядя в недра сумки, и выложил на кровать увесистую книгу.

– Тора, – пояснил он.

– Не в чехле… – с сомнением отметил Бруно. – Как‑то не особенно благочестиво для еврея. Сколь я помню, к ее страницам даже руками прикасаться запрещено.

– А это что за дрянь? – покривился Буркхард, когда Курт открыл темную деревянную шкатулку без единой надписи или рисунка, и уставился на лежащие внутри костяные и кожаные фигурки, испещренные знаками.

– Я понятия не имею, что это, – вздохнул Курт и, отложив шкатулку на кровать, стал вынимать из сумки вещи одну за другой, сваливая прямо на пол бытовые пожитки и откладывая на кровать всё подозрительное – исписанные листки бумаги, отрезки пергамента и кожи различных форм, покрытые незнакомыми символами. – И никто из нас этого не знает. И на то, чтобы разобраться в этой мешанине, нам потребуются недели, да и то – не здесь и не собственными силами.

– А ведь от этого зависит, чего нам ждать, – мрачно заметил Блок, переглянувшись со своим старшим сослуживцем. – До ночи осталось всего ничего, и нам, хоть ты тресни, надо идти на это кладбище и брать этого умельца. Только как и что с ним делать? Хотя бы – на что рассчитывать? Мы ж нихрена не знаем…

– Узнаем, – решительно отозвался Курт; перевернув дорожный мешок кверху дном и вытряхнув на пол остатки вещей, он расправил суму и осторожно, стараясь не повредить, стал складывать обратно всё отложенное на кровать. – Мне потребуется время, быть может, полчаса или чуть больше, но все‑таки это лучше, чем ничего. Не ручаюсь за то, что я смогу принести вам полный отчет с описанием по каждой из этих штучек, однако хотя бы общее представление о том, с чем доведется столкнуться, мы иметь будем.

– «Принести нам»? – переспросил Буркхард настороженно. – Откуда, позвольте узнать?

– Вам известно место обитания или хотя бы имя пражского раввина? – не ответив, поинтересовался Курт, и тот, нахмурясь, медленно кивнул:

– Имя. Бен‑Ами Леви‑Кагнер. Где живет, не знаю, до сего момента было ни к чему. А вам‑то самому это за какой надобностью? Полагаете, он станет с вами откровенничать? Бросьте, Гессе. Эти ребята свои тайны оберегают ото всех и тщательно; в самом лучшем случае он наговорит вам неудобоваримой чуши. А выбивать это из него… Лишь протянете время и привлечете ненужное внимание к общине. Здесь уж не первый год тишь и благодать, никто из них никогда не был замечен или даже хоть заподозрен в чем‑то крамольном, но сами должны понимать – это равновесие хрупкое. Довольно одной искры, слуха, сплетни – и… Недоставало еще погромов в Праге из‑за одного приезжего мерзавца. Нам‑то беспорядки в эти дни уж точно ни к чему.

– Déja‑vu, – вздохнул Курт, поднявшись с корточек, и стряхнул в сумку лежащие на столе амулеты. – На месте Каспара, завершив с делами, я бы убил этого сына богоизбранного народа и пустил бы слушок, что все происходящее – дело рук живущей в Праге общины, которую король пригрел на груди, аки змею. Столица тогда станет настоящим адским котлом. Христиане против язычников, христиане и язычники против евреев, богемцы против немцев, простолюдины против рыцарей, рыцари и простолюдины против Императора… Не буду ручаться за то, что именно таков план, но это было бы в его духе. Излюбленное оружие Каспара – беспорядки, бунты, убийства чужими руками… Я принесу вам информацию. Никого для этого арестовывать не придется и к потолку подвешивать тоже; лишь скажите мне, в какой стороне здесь располагается еврейский квартал.

Буркхард снова переглянулся с сослуживцем, бросил взгляд на Бруно и, вздохнув, пожал плечами:

– Ну, как знаете. Молоту Ведьм я, пожалуй, доверюсь, не требуя объяснений. Идите к окну, покажу, куда вам нужно.

К счастью, пояснения сослуживца были достаточно подробны и точны для того, чтобы добраться до еврейского квартала Праги, не спрашивая дороги у прохожих и не особенно привлекая внимание к своей и без того приметной персоне. Собственно, и прохожих почти не попадалось – вместе с уходящим солнечным светом исчезали с улиц дневная суета, голоса людей и даже, кажется, бродячие собаки, обитающие подле рынка, куда‑то попрятались…

У дома раввина Леви‑Кагнера Курт приостановился, придерживая на плече изъятую в жилище «Иуды» сумку, собираясь с духом и мыслями. Не окажется ли то, на что он так рассчитывал, пустыми надеждами, а данное ему когда‑то слово – наговоренными сгоряча посулами? И не будет ли он выглядеть сейчас самонадеянным глупцом, над которым лишь посмеются?

Курт вздохнул, бросив взгляд на садящееся солнце, и решительно стукнул в доски двери.

– Святая Инквизиция, – отозвался он уже привычно в ответ на уже привычно напряженное «Кто?» изнутри.

С той стороны ненадолго воцарилась тишина, потом громыхнул засов, и за раскрывшейся дверью обнаружился невысокий, но крепко сбитый парень немногим младше майстера инквизитора.

– Здесь живет раввин Бен‑Ами Леви‑Кагнер? – осведомился Курт, не дожидаясь традиционных и заранее уже известных ему вопросов, и парень медленно кивнул, бросив напряженный взгляд через плечо вглубь дома. – Мне надо поговорить с ним. Это важно, и у меня очень мало времени. И – сразу: нет, я явился не для того, чтобы кого‑то арестовать, обвинить или сотворить что‑то еще в таком духе.

Парень недоверчиво оглядел непрошенного гостя с ног до головы, вновь покосившись за спину, и отступил назад.

– Войдите, – вздохнул он, раскрыв дверь шире, и майстер инквизитор шагнул внутрь, ощущая на себе пристальный взгляд, подозревающий во всех грехах человечества разом.

Сделав два шага, он остановился, глядя на старика, замершего на пороге комнаты чуть в отдалении.

– Вы – раввин Бен‑Ами Леви‑Кагнер? – спросил Курт, и тот кивнул, приближаясь:

– Он самый, майстер инквизитор. Чем я навлек ваше внимание на свою персону, семью или общину?

– Я только что сказал вашему… сыну?.. это ведь ваш сын?.. что у меня нет намерения причинять вам вред – только временное неудобство в виде своего присутствия. Мне нужна помощь, совет… – он запнулся, пытаясь подобрать нужные слова, и, помявшись, выговорил: – Меня зовут Курт Гессе. Когда‑то я служил в Кельне.

Раввин переменился в лице, утратив прежнее опасливо‑настороженное выражение, и Курт продолжил чуть более уверенно:

– Не знаю, насколько все это имеет отношение к реальному положению дел, но когда‑то некий кельнский ювелир Элеазар Леви‑Афферман сказал мне, что я могу ожидать помощи от любой еврейской общины в Германии. Это было семь лет назад, да и тут не Германия…

– Но вы можете найти здесь помощь, майстер Гессе, – оборвал его раввин, подойдя ближе. – Не имеет значения, когда вы сделали добро, семь или семьдесят лет назад. Если бы не ваши старания и не ваш талант – то, что могло случиться с кельнской общиной, помнили бы куда дольше, чем семьдесят лет. Если это в моих силах и не противоречит моей вере, я посодействую вам в разрешении вашей беды. Ведь у вас беда, я вижу по вашему лицу.

– Да, – согласился Курт, с облегчением переведя дух. – Беда. Еще не случилась, но вполне может. Ведь вы, надо думать, видели эти потусторонние скачки минувшей ночью, господин Кагнер? Моя проблема и грядущая беда связана с этим.

– Я… – с заметной растерянностью проронил раввин, – даже не знаю, что вам сказать, майстер Гессе. Я, знаете ли, плохо смыслю в вере язычников Эрец Ашкеназ.

– Это я понимаю, – невольно улыбнулся Курт, тут же посерьезнев, – однако здесь, похоже, замешано совсем не наше колдовство.

Леви‑Кагнер запнулся, нахмурясь и смолкнув, и кивнул, указав на приоткрытую дверь по правую руку от себя:

– Прошу вас, майстер Гессе. Идите за мною… Вы хотите сказать, что под подозрением кто‑то из общины? – уточнил раввин, закрыв за ними дверь небольшой, невероятно чисто убранной комнаты, и Курт качнул головой:

– Нет. Приезжий. Возможно, из Кастилии, но с точностью сказать не могу и понятия не имею, кто он и что он. Его самого мы застать не сумели, но, по словам его сообщника, именно он как‑то управляет Дикой Охотой, которая унесла столько жизней в ночь после турнира. Если наша информация верна, сегодня этот человек намерен дать ей волю, и ее жертвами станет, возможно, не одна сотня горожан. К слову, не думаю, что Дикий Король будет привередничать, разбирая вероисповедание своей добычи.

– Не надо меня пугать, майстер Гессе, – вздохнул раввин, – я и без того сделаю все, что могу. Но что я могу?

– Скажите, что вы думаете об этом, – попросил Курт и, развязав принесенный мешок, вытряхнул на стол все, что в нем было.

Раввин на несколько мгновений застыл неподвижно, разглядывая груду коробочек, фигурок и бумаг перед собой; наконец, вздохнув, он приблизился к столу и осторожно, будто боясь обжечься или испачкаться, кончиками пальцев разровнял ворох вещей перед собою.

– Вот это хамса, – полувопросительно сказал Курт, указав на изображение ладони, покрытое синей краской. – Но что за знак в центре? Ведь обыкновенно он не такой.

– Знаки на яд ха‑Хамеш бывают разными, – отозвался раввин, мизинцем вытолкнув фигурку в сторону от остальных вещей. – Но… Да, здесь оно совсем не полагающееся, ни по каким допущениям.

– Это какая‑то еврейская магия?

– У евреев нет магии, – поджал губы Леви‑Кагнер. – Не в вашем понимании. Мы не можем управлять никакими силами; не можем мы и запрещает Всемогущий.

– У христиан обращение к темным силам тоже вроде какзапрещено и колдовство тоже вроде какпочитается грехом. Однако ж без работы я не остаюсь.

– Я понимаю вас, майстер Гессе, – оборвал раввин и болезненно поморщился, тяжело вздохнув: – Как же вам объяснить…

– Просто скажите, на основе вашей веры можно возвести некую ересь и магическую практику? Работающуюмагическую практику?

Леви‑Кагнер пробормотал себе под нос нечто неразборчивое, снова оглядев сваленные в кучу предметы на столе, и отмахнулся:

– Пусть будет так, майстер Гессе. Мне, видимо, придется принять вашу… paradeigma(так это зовется?) – удобства ради, иначе мы никуда не сдвинемся. А на долгие объяснения, как я понимаю, у вас нет времени.

– Сейчас, если верно всё узнанное мною, владелец всех этих безделушек находится на местном еврейском кладбище и готовится выпустить Дикого Короля на охоту. Посему – да, времени у меня крайне мало. Попытайтесь объяснить мне так, как сумеете, господин Кагнер – в общих чертах и самое главное. А именно – практическую часть: кто он, что может быть в его арсенале, чего мне ждать и к чему готовиться. Хотя бы намекните, с чем я встречусь.

– Вы, видимо, полагаете, что я сам волшебник, майстер Гессе? – невесело хмыкнул раввин, за уголок приподняв со стола один из листов бумаги и, близоруко сощурившись, всмотрелся. – Эти записи… что‑то вроде рабочих записок… Зашифрованные. Но шифр простой, можно сказать – обыденный.

– Известный каждому из вас и никому извне? – уточнил Курт тихо, и раввин медленно сместил взгляд к нему, несколько мгновений смотря в лицо позднему гостю молча и пристально.

– Да, – ответил он, наконец. – И я полагаю, что вам могу об этом сказать. Шифр прост: вместо каждой буквы пишется следующая за нею.

– Такое доверие? – усомнился Курт, и раввин пожал плечами, вновь обратясь к бумажному листу:

– Просто этот шифр давно устарел и сохраняется более как традиция; им сейчас пользуются в основном для обрядовых целей или вот таких записей.

– Все ритуальные надписи делаются таким шифром?

– Нет, что вы, майстер Гессе. Где‑то он необязателен, а где‑то – впрямую не предписан, как, например, при составлении надписей для мезузы.

– Для кого?

– Для чего, – поправил раввин и кивнул на кожаную коробочку, снятую с дверного косяка в доме Каспара. – Вот это – мезуза. В нарочитой выемке в косяке двери, через которую вы сюда прошли, имеется точно такая же: в этом чехле лежит свиток из кожи чистого животного, на котором начертаны буквы шин, далет, йуд. Это… как бы одно из имен Всемогущего, в данном случае – Охраняющий Двери Израиля.

– На свитке, который нашел я, четыре буквы. Или одна из них пишется двумя значками?

– Нет, – настороженно отозвался раввин и, отложив бумажный лист, замялся, глядя на кожаный чехольчик перед собою.

– Открыть и показать вам? – усмехнулся Курт, и Леви‑Кагнер кивнул:

– Да, прошу вас, майстер Гессе.

Курт извлек из чехла крохотный свиточек, развернув его и приподняв к лицу раввина; старик сощурился, наклонившись ближе, и распрямился, вздохнув.

– Это охранное…

– Заклинание? – подсказал Курт, когда хозяин дома замялся, и тот вздохнул снова:

– Пусть будет заклинание, так вам будет понятней. Здесь изменен один и добавлен один символ, но смысл от этого меняется очень и очень сильно. Вместо Всевышнего защита жилища и того, кто в нем, приписывается… ha‑Сатан. Тому, что исходит с… тёмной стороны. И… выходит так, что защищать обитателя дома сия сила должна будто бы от себя же самой.

– Если проще сказать, это как бы заградительное заклятье – защита от тех же сил, с которыми этот человек работает?

– Если проще – то да.

– Можете сказать, как он управляет Дикой Охотой? Это можно выяснить хотя б приближенно – быть может, из этих записей?

– Сомневаюсь, что он оставил подробный отчет на такую тему, – заметил раввин скептически. – Даже если таковой и существует, то навряд ли вот так, на разрозненных листках, таким простым шифром, на виду… Но я попробую. Дайте мне немного времени, майстер Гессе.

Курт вздохнул. Время… Именно времени и было сейчас всего менее в его распоряжении – минуты уходили безвозвратно, утаскивая за собою солнечный свет, укрывая небо и улицы сумерками.

Вокруг раввина Леви‑Кагнера Курт прохаживался, не зная куда себя деть, и от нечего делать разглядывая обстановку комнаты, кусок улицы в окне, незнакомые витиеватые буквы на амулетах, лежащих на столе. Хозяин дома сидел молча, перебирая листки бумаги, близко поднося их к глазам; полушепотом проговаривая буквы, раввин просматривал первые строчки, откладывал большую часть написанного и брал следующий лист, лишь два или три из них просмотрев до конца.

– Так что же? – нетерпеливо спросил Курт, когда тот, вздохнув, распрямился на табурете.

– Если вы соизволите не стоять за моей спиною, майстер Гессе, – отозвался раввин утомленно, – я поделюсь с вами своими мыслями.

– Прошу прощения, привычка, – спохватился он, обойдя стол и остановясь напротив. – Так что там? Хоть что‑то есть?

– Как я и думал, здесь нет записей, говорящих впрямую о том, что он делает и каким образом. Но могу предположить из прочтенного, что вы таки не ошиблись: тот, кто писал это, и в самом деле обладает властью над сущностями, зовомыми «Дикой Охотой». Верней всего, в его распоряжении имеется… скажем так, некая вещь, особая вещь, которая помогает ему в этом или даже является необходимой для него. Возможно, принадлежащая кому‑то давно умершему, кто, в свою очередь, сам имел власть управлять этим явлением.

– Уверены?

– Могу предположить, – повторил раввин с нажимом, кивнув на один из листков: – Здесь – длинное и путаное рассуждение философского характера, в коем он рассматривает связь времен, силу древних чародеев, вскользь упоминает историю Праги… Очень бессвязно, верней всего – написано было начерно, и это более мысли на тему, нежели именно запись каких‑то выводов. На другом листе – рассуждения о том, какое влияние может оказать на чистоту места упокоения правоверных иудеев могила древнего чародея. Вполне возможно, это просто рассуждения, ведь в земле лежит множество тел, и где‑то, быть может, даже прямо под нами, когда‑то были захоронены мужчина или женщина, или дитя. Или, если взять во внимание все прочее, я бы предположил вот что: сейчас этот человек находится в пределах кладбища, потому что там находится могила некоего древнего колдуна, который имеет связь с Дикой Охотой. Но больше я вам ничего не смогу сказать: тут больше ничего внятного нет, а остальные записи – либо отстоят в стороне от нужных вам вопросов, либо вовсе похожи на бред сумасшедшего; вероятно, писалось все это на бегу и шифровалось небрежно.

– А какие‑то допущения у вас есть, господин Кагнер? Быть может, есть на этот счет какие‑нибудь легенды, апокрифы, сказки, на худой конец? Или, возможно, вам известно что‑то о подобных ему людях? может, есть какие‑то своеобразные схемы работы, свойственные тем, кто пользуется подобными амулетами и заклятьями? И какие‑то способы им противостоять, ослабить их, как‑то… уничтожить, в конце концов? Хоть что‑то?

– О, Всевышний… – с тоской вздохнул раввин, глядя на майстера инквизитора, точно на смертельно больного или неразумного ребенка. – Вы ведь даже не можете усвоить, что такое разрешенные, чистые обряды, как же мне растолковать вам, что такое ересь в нашем понимании и как действуют отколовшиеся от чистоты заповедей…

– Не знаю, – развел руками Курт. – Что‑то я читал, что‑то пытался изучить – все больше по пересказам таких же, как я, сторонних людей или исследователей прошлого, и единственное, что я смог понять – что этого недостаточно, дабы осмыслить все то, что вы изучаете годами. Тонкости слишком… зыбки и неясны. Но попробуйте. Я ведь не претендую на знания и умения, подобные вашим, господин Кагнер.

– Да поймите ж вы, майстер Гессе, что это не ваша магия, где на одно заклятье существует другое и одному амулету можно противопоставить другой, точно оружие. Я не смогу вам сказать «пойдите туда и сделайте то» или «бросьте в него пылью из дробленого пальца повешенного, и его сила уйдет». Я могу потратить массу времени, раскрывая вам тайны и смыслы, я могу перевести вам надписи на этих амулетах и листках, и все это может оказаться крайне любопытным и для вас новым, но – бесполезным. Ни один из этих предметов не имеет отношения к власти над языческой нечистью Эрец Ашкеназ.

– Ясно, – вздохнул Курт, с тихим раздражением щелкнув пальцем по коробочке с неправильной мезузой. – Что ж, в любом случае, мне уже известно больше, чем прежде. Спасибо, что согласились помочь и потратили на меня свое время, господин Кагнер. Вы не станете возражать, если я попрошу вас все‑таки сделать перевод и расшифровку этих знаков и записей? Я вас не тороплю с этим, но прошу это сделать. Я сам, если останусь жив, или кто‑либо из моих сослуживцев заглянет к вам на днях; если желаете, ваша работа будет оплачена как работа переводчика…

– Возражать не стану, – оборвал его старик, – однако вы уж постарайтесь явиться за результатами моих трудом самолично, майстер Гессе. Не только мне было бы до крайности неприятно узнать о вашей безвременной кончине.

Курт лишь вздохнул, покривившись в усмешке, однако говорить о том, что куда большее количество людей было бы безмерно радо подобной новости, не стал.

К оговоренному месту встречи неподалеку от еврейского кладбища, к одному из глухих и полутемных переулков, он шел уже почти в темноте – солнце словно сорвалось с привязи и теперь катилось за горизонт стремительно, как сверзившийся с горной вершины камень. Сослуживцы выслушали принесенные им новости молча, хмуро и чуть растерянно, косясь то на заходящее солнце, то на троих бойцов, тоже глядящих на майстера инквизитора с недоумением.

– У вас, однако, обширные связи, Гессе, – заметил Буркхард, и Курт лишь неопределенно хмыкнул в ответ.

– А вы не удивлены, брат Бруно, – скорее констатировал, нежели спросил Блок, и тот пожал плечами:

– Я с ним работаю почти девять лет.

Буркхард покосился на него с подозрением, однако ничего более не спросил, лишь вздохнул, махнув рукой молчаливым бойцам:

– Бог с этим; время уходит. Надо двигаться. Хорошо б еще мы не ошиблись, и этот говнюк в самом деле оказался там.

– Он там, – уверенно отозвался Бруно и, увидя вопросительный взгляд, пояснил, кивком указав на свое начальство: – Потому что Молот Ведьм тут, и он уверен, что идет, куда нужно.

– Не понял, – настороженно проговорил Блок, и Курт, недовольно покривившись, подтолкнул его в плечо, разворачивая:

– Не обращайте внимания. Его шуточки не всякий поймет.

Сослуживец помедлил, переводя взгляд с одного на другого, и, передернув плечами, зашагал по переулку вперед.

Курт шел следом молча, глядя под ноги, на плохо видимую в полутьме утоптанную землю, и пытаясь понять, является ли холодная тяжесть в груди скверным предчувствием или же это просто усталость и предощущение встречи с тем, кого безуспешно искал и он сам, и каждый сослужитель в Конгрегации вот уже девятый год подряд… Да и происходило все не так, как должно бы, как полагалось бы; то, что собрались сделать четверо следователей и тройка бойцов (хороших бойцов, что ни говори, просто отличных, но все же…) – это работа для зондергруппы. Вряд ли неведомый чародей окажется на кладбище один: Каспар непременно должен был учесть любой поворот, любое развитие событий, и какая‑то защита – людская ли, нет ли – просто должна быть. Но ждать группу нельзя: любая, даже самая близкая, прибудет в Прагу не ранее чем через день, а то и сутки, и что останется от города к тому времени – предположить не может никто… Несбыточная мечта – собственная зондергруппа на службе в каждом городе, хотя бы крупном…