Текст книги "Конгрегация. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 178 (всего у книги 196 страниц)

Вокруг была тишина, сквозь веки пробивался лишь отсвет очага, ничто больше не нарушало неспешно текущего разговора за столом в трех шагах от скамьи, где он спал; итак, наступила ночь. Телохранители, видимо, уже удалились в смежную комнату, и лишь фон Редер, судя по медвежьему дыханию чуть поодаль, остался сидеть здесь, да еще наследник отчего‑то бодрствовал и сейчас тихо беседовал с Бруно. Курт осторожно перевел дыхание, оставшись лежать с закрытыми глазами и не шевелясь.

– De facto подле меня находятся люди, которые однажды могут из‑за меня погибнуть. Привыкнуть к такому невозможно.

– Не «из‑за», – поправил Бруно настоятельно, – а «за».

– Вы видите различие, святой отец? Я – не очень.

– Они сами избрали такую службу, – заметил Бруно, – и это их выбор.

– Нет, – невесело усмехнулся Фридрих. – В том, что касается моих оберегателей и Ульбрехта, этот аргумент не годится. У него и его людей не было иного выбора: служба моему отцу или смерть.

– Выбор несложный, позвольте заметить, – тихо вклинился фон Редер. – То, за что другие ломают копья, мне и моим людям просто дали в руки. Прошу прощения, Ваше Высочество, но вынужден заметить, что вы слишком много внимания уделяете окружающим. А должны бы себе.

– Почему? – спросил Фридрих, ни мгновения не подумав, так быстро, что стало ясно – мысль эта в нем варилась давно. – Почему я должен думать о себе? Потому что меня хотят поставить следующим Императором? А кто‑нибудь спрашивал, желаю ли я вообще им быть?

– А вы не желаете? – осведомился Бруно осторожно, и тот, судя резкому короткому по шуршанию куртки, передернул плечами:

– Я не знаю. Трудно размышлять об этом, когда все решено за меня.

– Вы полагаете?

– А вы – нет, святой отец? Я, безусловно, еще не вошел в совершеннолетний возраст, но уже не ребенок, каковым меня считают, и все вижу. Ваши вышестоящие, мой отец – они вместе делают все для того, чтобы обеспечить мне восхождение на трон. Конгрегация делает ставку на меня как продолжателя ее идей, как следующего правителя, строящего Империю по ее плану.

– Вы этим недовольны? Тем, что выходит по этому плану?

– Доволен, – отозвался наследник, однако тон его соответствовал произнесенным словам мало. – И если бы я не был основным пунктом в этом плане, был бы доволен еще больше.

– Почему?

– По многим причинам. Наверное, вы ждете – я скажу что‑то в духе «мне не нравится, когда меня используют»?.. Не скажу. Все используют друг друга, даже супруги и родители с детьми, лучшие друзья… Все. А король, император… герцог или даже барон из глуши – объективно говоря, они и существуют для того, чтобы их использовали: для содержания в должном порядке, развития и возвеличивания вверенного ему надела, живущих там людей… Император нужен для возвеличивания государства. Но кто сказал, что… – Фридрих замялся на миг и договорил словно через силу: – Кто сказал, что я справлюсь?

– Поправьте, если я ошибаюсь, Ваше Высочество, – усмехнулся Бруно, – однако что‑то мне подсказывает, что сына Императора должны были бы готовить к такому будущему с детства.

– Отца тоже готовили с детства, – произнес принц недовольно, – однако сам себя он полагает никудышным правителем… Не смотрите на меня так, святой отец, наверняка вы с вашим положением в Конгрегации об этом прекрасно осведомлены. У отца немало талантов, но политическая хватка явно не из их числа. Почти ни одного важного решения он не принимает без того, чтобы не снестись с советчиками от вашего руководства.

– Это он вам сказал?

– И он тоже. И я знаю, что капеллан в Карлштейне – приставлен ко двору Конгрегацией.

– Откуда?

– Знаю, – просто ответил Фридрих. – В том числе потому, что это знает отец. Хотите правду? Я давно заводил с капелланом разговор об этом лагере, о том, что не прочь оказаться здесь. Я был уверен, что о таком моем желании сразу станет известно руководству Конгрегации… и, видимо, не ошибся. А из того, что было решено все‑таки направить меня сюда, я делаю выводы о том, что ваши вышестоящие, святой отец, намерены взяться за Империю всерьез. Здесь оказался не сын правителя ради потакания тщеславию; судя по тому, как меня гоняет майстер Хауэр, я здесь в качестве будущего бойца‑на‑троне. Иными словами, не позднее чем через десяток лет Конгрегация намерена повести Империю в наступление.

– На кого?

– На кого в тот момент окажется нужным.

– Кому?

– Империи.

– Вы уверены?

– Без сомнений, – все так же ни на мгновение не замявшись, ответил Фридрих. – До сих пор все, что делалось Конгрегацией, делалось на благо Империи. Если в будущем ваше руководство усмотрит необходимость в активных действиях, уверен – это будет необходимо.

– Эти мысли внушил вам капеллан?

– В вашем голосе слышится почти упрек, – заметил Фридрих. – Это странно.

– Что же странного, – возразил Бруно со вздохом. – Вы верно заметили, Ваше Высочество: в вас хотят видеть будущего правителя. И если такие мысли пришли в вашу голову в результате чьей‑то направленной работы…

– А вы откровенны, – улыбнулся голос наследника. – Вам хотелось бы, чтобы будущий Император думал так, как нужно вам, но сам и искренне?.. Могу вас утешить, святой отец. Мне вообще все более кажется в последнее время, что капеллан приставлен к отцу исключительно ради того, чтобы блюсти лишь его духовное здравие. Всем известно, что его порой… несколько заносит с отеческими традициями… Нет, к этим моим мыслям капеллан не имеет касательства. Вы удивитесь и, верней всего, не поверите, если я скажу вам, с чьей подачи во мне укрепился такой пиетет перед Конгрегацией.

– А вы попытайтесь, Ваше Высочество. Вы меня заинтриговали.

– В Карлштейне у меня есть два приятеля, – помедлив, ответил Фридрих. – Оба старше меня годами пятью, но мы в дружеском общении уж не первый год; мы вместе на охоте, на рыцарских упражнениях… в увеселениях…

– Ага, – отметил Бруно, и тот с явным смущением в голосе отозвался:

– Не то, что вы подумали, святой отец. Да, я бы не назвал их образцом добродетели, однако оба вполне достойные люди, и, верите ль, в обоих почтения к вере, Церкви, заповедям, законам божеским и человеческим – больше, чем во многих монахах, которых мне довелось знавать, и уж тем паче – больше, чем в высокородных господах рыцарях, выставляющих свое показное благочестие. Отец считает обоих повесами… Не знаю; возможно, он и прав в какой‑то части. Но они нелицемерны. Не подражают героям легенд в попытках казаться лучше, чем они есть; они и есть лучше – лучше, чем многие.

– Жалеете, что ваших друзей нет сейчас рядом?

– Нет, – возразил Фридрих тихо, – не особенно. Разница в летах все же сказывается, и мне порой кажется, что подле меня сразу двое радетельных папаш. С Ульбрехтом проще: он меня поучает, не особенно церемонясь и не скрывая своего снисхождения.

– Ваше Высочество… – начал фон Редер, и наследник перебил его:

– Бросьте, Ульбрехт. Я вас не порицаю. Это ваша работа… И вот эти двое, святой отец, для меня и есть образец верного католика и настоящего рыцаря. Не слишком высокий образчик, верно?

– Почему же, – возразил Бруно, – вполне. Хотите, я вам скажу, Ваше Высочество, кто меня привел к истине? Тоже можете не поверить.

– А я знаю, – с заметным самодовольством отозвался Фридрих. – Вы были выкуплены когда‑то Конгрегацией и находились при майстере Гессе как подневольный, но когда получили свободу, решили остаться на службе.

– Вкратце – да, – согласился помощник с усмешкой. – А детали таковы: когда‑то я увидел этого человека, тогда еще мальчишку, как и я сам, готового идти на всё, вплоть до потери собственной жизни, за то, чему служил. За веру, за справедливость… да, и за милосердие. Мне тогда показалось, что, если даже такой неприятный typus способен на жертвы, значит, это, наверное, дело стоящее.

– Видимо, не показалось.

– Видимо, да. И я нашел себе место в жизни.

– Вы его выбрали, свое место, – вздохнул наследник. – А я выбора не имею. Я просто должен буду стать тем, кем должен. Но смогу ли?

– Что выбито над воротами этого лагеря, Ваше Высочество? Наверняка майстер Хауэр не единожды задавал вам этот вопрос.

– «Debes, ergo potes[851]».

– Вот и всё. Необходимость лучший учитель.

– Как у вас все просто, святой отец… Я почти уже привык к этому, – продолжил Фридрих спустя мгновение безмолвия. – К тому, что от меня вскоре будет что‑то зависеть. Но мне, как видно, придется привыкать и к тому, что за мной будет ходить смерть; ходить будет за мною, но касаться других.

– «Cadent a latere tuo mille et decem milia a dextris tuis ad te autem non adpropinquabit[852]», – проговорил Бруно размеренно. – Такова ваша судьба.

– Неприятная судьба.

– Империя требует жертв, Ваше Высочество. Она требует жертвы от вас: вы должны строить свою жизнь исходя из ее блага. Она требует жертв от других: одни должны будут страдать, другие смиряться, третьи – погибать.

– А что‑то менее мрачное хоть кому‑нибудь полагается?

– Скорее всего – тем, кто будет после нас. Остерегу вас, Ваше Высочество, от надежд увидеть плоды своих усилий на вашем веку. Если кто‑то скажет вам, что это непременно свершится – берегитесь его: он желает вам зла. Но если кто‑то скажет, что этого не будет точно – бойтесь его не меньше: он уже творит зло.

– И кому же верить?

– Лучше всего, кроме Бога – никому, – ответил Бруно и усмехнулся: – Вы ведь этого ответа от меня ожидали?.. А я и не стану изыскивать других. Верьте Ему и отчасти себе. И тогда люди будут верить вам.

– Почему он это сделал, святой отец? – внезапно прервав собеседника, спросил Фридрих тихо. – Я столько слышал о бойцах зондергруппы, я был убежден, что это… особенные люди, которым не страшно ничто и никто не страшен. Как было возможно много лет служить Конгрегации, Церкви, Богу и людям, при том на деле будучи ненавистником всего этого? Быть может, ненависть есть только ко мне? Я… Знаете, я уверен, что майстер Гессе найдет виновника. Не сомневаюсь в этом. Но я даже не знаю, хочу ли слышать, что он скажет, когда его спросят «зачем». Вот вы – вы сами – верите ли в то, что зондера можно подкупить или запугать? Я не верю. И трус не стал бы этого делать так, здесь, в том месте, откуда не убежать, где не спрятаться. Стало быть, он готов и к этому.

– Я не знаю, что вам ответить, Ваше Высочество, – выговорил помощник. – Одно достоверно: вы сами, лично вы как человек, тут ни при чем. Политика, и не более. Ничего личного. Что же до того, «зачем»… или, точнее, «почему»… На это я ничего не могу сказать вам. Я не следователь, а лишь помощник следователя, притом не самый одаренный. Откровенно говоря, я сам в некотором смятении, ибо то, как было все сделано, мало похоже на выверенную работу наемника. История показывает нам, что так действуют в двух лишь случаях. Нагло, открыто, порой даже не скрывая исполнителей – так убивали итальянцы своих правящих родичей; убивали, занимали их место, измышляли обвинение и через него уж post factum оправдывали свои деяния. У нас, слава Богу, этакие забавы не в чести…

– А второй случай?

– Второй… Так поступают «люди из толпы». Неподготовленные, не взвесившие всех возможных вариантов, не продумавшие свои действия. Все происходящее напоминает мне что‑то схожее. Бывало, что при явлении в людных местах высокородных правителей недовольные их правлением люди бросались на них с ножами, а то и голыми руками, с криком и без оглядки… Так поступают от отчаяния. Но, как вы верно заметили, Ваше Высочество, бойцы зондергруппы – это…

– Такие же люди, как и все, – оборвал его Курт, открыв глаза, и рывком сел на скамье. – Тренированней, крепче, сильней. Но не более того.

– И давно вы не спите? – с неприязнью и подозрением осведомился фон Редер, и он отмахнулся, поднявшись и расправив отдавленную жестким деревом спину:

– Достаточно для того, чтобы услышать главное.

– И что же было главным?

– Версия моего помощника, разумеется.

– Ого, – отметил Бруно, косясь на свое начальство с подозрением. – Я, оказывается, гений.

– Да ничего подобного, – отмахнулся Курт и, упершись ладонями в поясницу, с наслаждением потянулся, поморщась от нытья в лопатках. – Ты не гений. Ты пророк. Id est – несешь всякую ересь, неосмысленно вываливая в пространство информацию, которую вкладывают в твою голову свыше.

– Я оставлю без внимания твое нелестное мнение о моей персоне, отмечу лишь, что ты назвал ересью привнесенное в мои мысли свыше.

– Ересь – это то, что рождается в твоей голове, а полезная информация – крупица истины в этой ереси. Истину же ты выдаешь мимоходом, не замечая и не видя…

– И что же такого сказал ваш помощник, майстер инквизитор, что вы сочли это божественным вмешательством? – недовольно уточнил фон Редер. – Просветите нас.

– Мне нужен Альфред, – не ответив, сообщил Курт. – Посему я просил бы вас поднять одного из своих людей и отправить за ним.

– Вот как? И вы не опасаетесь позволить моему человеку в одиночку бродить по вашему тайному лагерю?

Курт вздохнул с показным утомлением, присев к столу напротив наследника, и скучающе перечислил:

– Я не могу пойти к нему сам; вы мне не позволите, да еще устроите мне сцену не хуже ревнивой супруги, как вы это делали все время до сих пор. Я не могу отослать за ним своего помощника; по тем же причинам. Я не могу попросить вас привести его; вы не оставите наследника без присмотра в присутствии нас двоих, а кроме того, встанете в позу и будете внушать мне мысль о том, что личный телохранитель короля не нанимался быть гонцом. Я не желаю тащиться к нему в сопровождении целой свиты; мне так же, как и вам, не хотелось бы терять контроля над происходящим, и посему, если из этой комнаты выйду я, здесь должен будет остаться Бруно. А мне бы хотелось, чтобы мой помощник принимал участие в расследовании, то есть, был рядом, видел и слышал показания участников событий; он слишком часто выдает меткие идеи, и я не желаю делать из него няньку‑сиделку. Conclusio[853]: лучше Альфред придет сюда сам. И единственный, кому можно доверить миссию гонца, это кто‑то из ваших парней, ибо в их невиновности сомнений нет и отсутствие одного из них не скажется на ситуации. Я изложил всё достаточно доходчиво, господин барон?

– Даже слишком, – покривился тот, поднимаясь, и Курт передернул плечами:

– Надеюсь, впредь мне не потребуется читать лекции, дабы объяснить вам очевидные вещи.

– Объясните мне, майстер Гессе, – тихо вклинился Фридрих, не дав фон Редеру ответить, и тот, помявшись, развернулся, скрывшись в смежной комнате. – Что такого сказал отец Бруно? На какую мысль он вас натолкнул? Вы поняли, кто это сделал?

– Нет, – качнул головой Курт, – но понял, как это узнать. Однако не задавайте мне сейчас вопросов, я не отвечу. Я еще не вполне сформулировал даже и для самого себя, что именно и как мне делать далее. Сперва мне надо переговорить с Альфредом; быть может, это очередное мое озарение, а может статься, что и ложный след, по которому я рванул, как верно выразился мой помощник, от отчаяния.

– Вы – от отчаяния? – с сомнением уточнил наследник, глядя на него недоверчиво. – Я вам не верю.

– Отлучите от себя того придурка, что напел вам небылицы о моих достоинствах, – сказал Курт серьезно. – Вралю не место при будущем правителе, а из сказок вы давно выросли.

– Боюсь, придется разогнать половину Карлштейна, – усмехнулся Фридрих невесело. – Даже люди, не терпящие Конгрегации, не любящие немцев – и те признают, что вы необыкновенный человек, майстер Гессе. И я им верю. И я верю в то, что вы и сейчас разрешите эту мерзкую ситуацию.

– Надеюсь оправдать ваши ожидания, – отозвался Курт; придвинув к себе оставленную для него миску с холодным ужином, перехватил почти просящий взгляд помощника и, вздохнув, осведомился: – Вы не станете возражать, если я возьмусь за ужин у вас перед носом?

– Вы никогда не молитесь перед принятием пищи, майстер Гессе? – осторожно уточнил наследник, когда, дождавшись его кивка, Курт приступил к поглощению подсохшей снеди.

Он замер на мгновение, глядя на ложку у себя в руке, и, помедлив, возразил:

– Отчего же «никогда».

Фридрих выждал с полминуты, ожидая продолжения, и, не дождавшись такового, лишь молча вздохнул, проследив взглядом за одним из телохранителей, разбуженных фон Редером.

– Скажите мне вот что, господин барон, – продолжил Курт, когда дверь за спиной ушедшего заперли снова. – О том, что ваш подопечный отправляется в тайный лагерь Конгрегации, наверняка знали лишь самые доверенные лица…

– Мне чудится, или вы сказали это с сарказмом, майстер инквизитор? – нахмурился тот; Курт пожал плечами:

– Отчего ж «с сарказмом». С недоверием – так будет верней. Неужто, кроме вас самого и Императора, никто не знал, куда, как и когда?

– Это мне не известно, – с прежней неприязнью отозвался фон Редер. – Меня это не касалось. Мне было приказано обеспечить безопасность Его Высочества на пути сюда, и я это сделал.

– При подготовке, перед отправкой – неужто вы не общались ни с кем на эту тему? Не обсуждали маршрут и сопровождающие такое путешествие хлопоты? Не может быть, чтобы к вам не цеплялся кто‑то из приближенных с дурацкими требованиями или просьбами.

– Все обсуждалось с Его Величеством лично. Или, крайне редко, с обер‑камергером. Он один из самых доверенных.

– Мориц Теодор фон Таубенхайм, – проговорил помощник многозначительно.

– Вам он известен? – уточнил фон Редер; Курт кивнул, отодвинув опустевшую миску:

– В какой‑то степени Конгрегации известен любой, достаточно близкий к Императору. А уж эта persona тем паче. Особенно нас заинтересовала его безграничная любовь к богемским традициям, народу и вольностям.

– Фон Таубенхайм не следит за языком, – согласился барон нехотя, – однако предположить, что он мог предать, если вы об этом…

– Не мог, – отмахнулся Курт, – это мы проверяли. Ему перепадала пара возможностей влезть в заговор, и он этими возможностями не воспользовался.

– Вы… устраивали провокации в отношении приближенного Его Величества?! – выдавил фон Редер ошеломленно. – И вот так просто об этом говорите?!

– А как же я должен был об этом сказать, господин барон? Император счел вопрос исчерпанным, и я не вижу, о чем мне беспокоиться.

– Его Величество… знает?..

Курт помедлил, глядя на изумленное лицо королевского телохранителя почти с состраданием, и, наконец, вздохнул:

– Господин барон, не все приближенные вашего работодателя обязаны ему жизнью, и даже среди тех, кто обязан, не всякий обладает столь старомодными чертами характера, как преданность и честность. Посему проверять надо всех. А особенно обер‑камергеров, неравнодушных к богемским смутьянам.

– Фон Таубенхайм только болтает, до крамолы на деле он никогда не дойдет, ведь это видимо ясно!

– Ну, а теперь мы это еще и знаем точно… Итак, кроме него, вы о поездке наследника в лагерь не говорили ни с кем? И не предполагаете, кто еще мог знать об этом?

– Я предполагаю, – подал голос Фридрих и, когда Курт обернулся к нему, поправился: – Точнее, я знаю, кто еще был осведомлен о детальностях. Рупрехт фон Люфтенхаймер; вы знакомы с его отцом, майстер Гессе. И герцог Пржемысл Тешинский, первый советник. Более никто. По крайней мере, так мне сказал отец.

– Это важное уточнение.

– А многие ли знали об этих планах в ваших рядах, майстер инквизитор? – спросил фон Редер язвительно. – Что‑то мне подсказывает, что список будет куда больше.

– Меня интересуют те, кто был осведомлен об этом задолгодо осуществления сих планов. А в Конгрегации таких немного. Двое из самого высшего звена, и всё. Шарфюрер не имел представления, для чего его людьми была проведена demonstratio их способностей; Альфред был поставлен в известность перед самым вашим прибытием; те, кто присматривал за вами во время вашего путешествия, узнали о своей миссии за несколько дней до означенного дня…

– Те, кто – что? – выговорил фон Редер с усилием. – Вы хотите сказать, что за нами следили в пути?!

– А вы полагали, что мы могли оставить наследника без присмотра? Если бы что‑то приключилось с ним еще до его прибытия в лагерь, повинными в том все равно сочли бы нас, посему не вижу, чему тут удивляться.

Фон Редер не ответил, лишь бросив на майстера инквизитора еще один уничтожающий взгляд, и Курт также не стал развивать сию досадную тему, не упомянув о том, что причины недовольства барона ему прекрасно понятны: королевский телохранитель вот так внезапно и нежданно узнал о том, что на протяжении многих дней пути попросту не замечал людей, идущих по его следу и надзирающих за ним…

– А ваши приятели? – обратясь к Фридриху, спросил Курт. – Им вы, часом, не обмолвились о том, что вам предстоит?

– Нет, – ответил наследник коротко и, на мгновение умолкнув, словно собираясь с духом, вдруг произнес: – Майстер Гессе, ответьте и вы мне на один вопрос.

– Конечно, – помедлив, кивнул Курт, мельком переглянувшись с помощником. – Если это не связано с закрытой информацией.

– Это вовсе не связано с темой, майстер Гессе. И это даже не вполне вопрос, скорее, некое наблюдение… Я заметил, что вы опускаете любые обращения, адресуясь ко мне. Ни разу вы не поименовали меня – никак. О том, – продолжил наследник, снова не дождавшись на свои слова ответа, – что вы нелицеприятны, меня предупреждал еще майстер Хауэр. И отец Бруно сегодня сказал, что не стоит ждать от вас напускных любезностей. И я, в общем, понимаю, почему так происходит. Вас сорвали с места, отвлекли от службы ради того, чтобы вы оказались здесь; фактически ради моей прихоти. Я вам не неприятен, что уже неплохо, учитывая обстоятельства нашего знакомства, но явно не вызываю у вас восторга. Я для вас мальчишка, наделенный властью, с безмерно завышенным чувством превосходства, какового не заслужил, ибо сам я ни для себя, ни для мира вокруг себя ничего не сделал. Я для вас никто. Обратиться ко мне, именуя меня титульно, вам поэтому претит, а обращение как к рыцарю невозможно, ибо я еще не прошел посвящения. Даже не стану спрашивать, так ли это, ибо я и сам вижу: так.

– Если для вас это имеет столь большое значение… – начал Курт, и тот перебил, не дослушав:

– Имеет. Но не такое, как то показалось вам. Я не стану требовать от вас соблюдения видимых норм, мне ни к чему ваше притворство. Но мне, откровенно говоря, не по себе, когда вы общаетесь со мною вот так. Никак не могу избавиться от ощущения, что однажды услышу от вас «эй, ты!»… Поскольку нам с вами предстоит пребывать бок о бок довольно длительное время, майстер Гессе, мне бы хотелось избегнуть недомолвок и все расставить по местам. Принимая во внимание все вышеозначенное, я не стану возражать, если вы будете обращаться ко мне по имени.

– Ваше Высочество! – спустя миг оторопелого безмолвия выговорил фон Редер строго. – Не кажется ли вам, что и без того довольно вольностей…

– Кажется, – кивнул наследник с усмешкой. – Однако в этом вопросе, Ульбрехт, я вполне могу обойтись без ваших советов. Кроме того – а вы не подумали о том, что мне такое положение вещей будет просто приятно?

– Простите?.. – переспросил Бруно, переведя растерянный взгляд с королевского телохранителя на его подопечного, и Фридрих вздохнул, посерьезнев:

– Однажды мне пришла в голову занятная мысль. Отец, заняв императорский трон, так просто и не задумываясь сменил имя с богемского на германское еще и потому, что ему все равно. Никто не обращается к нему по имени. Никто. Даже любовница. Я пока еще пустое место, всего лишь вероятный наследник без особых обязанностей и влияния, но уже сейчас я порой ловлю себя на мысли, что начинаю забывать собственное имя. Оно уже звучит для меня, как имя постороннего мне человека. Ко мне адресуются, именуя меня титулом, в моем присутствии обо мне говорят «наследник», отец зовет меня «сын»… даже мои приятели обратились ко мне по имени лишь пару раз, да и то – будучи изрядно в подпитии, когда вино расслабило их сдержанность. В свете всего этого – я не буду иметь ровным счетом ничего против, если имя, данное мне при крещении, я буду слышать из уст одного из знаменитейших людей Германии.

– Признаюсь, я нечасто не знаю, что сказать, – заметил Курт, когда наследник умолк, и тот остерегающе вскинул руку:

– Только не говорите, что вы польщены такой честью. Я знаю, что это неправда: польщенным вы себя не чувствуете и за честь это не почитаете. Для вас я всего лишь расставил все фигуры по их местам, майстер Гессе, а посему давайте просто продолжим начатый вами разговор.

– Как скажете, – согласился Курт и, помедлив, докончил: – Фридрих.

– Так гораздо лучше, – кивнул тот.

– Стало быть, продолжим… Итак, ваши приятели не в курсе дела? Они, как и все прочие, полагают, что вы отосланы в монастырь на исправление? Вы не обмолвились им ни словом, ни намеком, не дали понять хотя бы, что намереваетесь отправиться в иное место?

– Ни словом, ни намеком, майстер Гессе.

– Однако же, – вмешался фон Редер, – и слова, и намеки были высказаны капеллану, как я сейчас узнал. И еще я узнал, что капеллан – ваш шпион при дворе Его Величества.

– Полно вам, господин барон, – возразил Бруно с усмешкой, – шпион, который всем известен, это не шпион. Ведь вы не юноша, полный идеалов, посему вы, думаю, должны согласиться: благо Его Величества, не только физическое, но и духовное – это не последнее, о чем нужно заботиться. Духовник – тот же лекарь, но врачующий не тело, а душу, надзирающий за состоянием не тела, а души. Я ведь так полагаю, что придворный медик не взят с первого курса университета, а был выбран из лучших? Ведь, если лекарь будет недостаточно учен, он не увидит вовремя начало болезни или навредит лечением. Не станете же вы спорить с тем, что никто, кроме служителя Конгрегации, не знает так Писаний, Предания, никто лучше него не смыслит в вероучительных и душеспасительных делах, никто не сможет лучше него надзирать за здоровьем души? Или станете?

– Спорить? – переспросил фон Редер с кривой усмешкой. – С инквизитором?.. Но не будем уводить разговор в сторону, господа следователи. Что вы скажете о вашем всем ведомом шпионе? Или он по каким‑то причинам вне подозрений?

– Он на этой должности много лет, – передернул плечами Курт. – Много лет состоит в Конгрегации на службе; и под «много» я разумею больше двух десятков, а также подразумеваю проверки, которые не снились ни одному другому, включая проверки нашими expertus’ами с особыми способностями. Как верно заметил мой помощник, первого попавшегося к значимым делам не приставляют. Однако предатели подле императорской персоны есть вопрос второй, я этим поинтересовался, in universum[854], попутно; сейчас нам важнее выяснить, кто является исполнителем здесь. Что мы и сделаем, – отметил он, когда в запертую дверь настойчиво и нетерпеливо постучали.

– Я полагаю, была причина поднять меня среди ночи? – уточнил Хауэр, когда, войдя, утвердился на табурете напротив Курта. – Скажи, что я не ошибаюсь в своих чаяньях, и ты разобрался в деле.

– Нет, Альфред, не разобрался. Но Бруно подал мне идею, которую я хочу испробовать.

– Подозрения?

– Скорее, предчувствия.

– Предчувствия? – переспросил инструктор, на миг опешив. – Ты намерен шерстить моих парней, повинуясь предчувствиям?

– Просто ответь на пару вопросов, – оборвал его Курт так мягко, почти сострадающе, что тот скривился, точно от боли. – Вопросов немного, и они просты.

– Задавай, – выговорил Хауэр, скосившись на молчаливого наследника. – Слушаю.

– Primo, – кивнул Курт. – Я снова спрошу, как каждый из зондеров попал в лагерь. Все ли оказались здесь лишь потому, что настал их черед проходить переподготовку, или есть исключения?

– Никто не был отряжен сюда по его просьбе, если ты об этом. Никто из них не просился в лагерь, никто не намекал, что ему не помешало бы размяться или усовершенствовать навыки; такое, бывает, происходит, однако не на сей раз.

– Id est, все, каждый из них, должен был оказаться здесь в соответствии с расписанием, составленным давным‑давно, в каковое расписание в последние пару месяцев не вносилось никаких изменений?

– Не совсем, – на миг замявшись, ответил Хауэр, и королевский телохранитель шумно и с возмущением выдохнул, точно разбуженный бык. – Однако, – повысил голос инструктор, не дав тому вставить слово, – никто не влиял на решение Келлера отправить его сюда!

– Кого? – уточнил Курт. – Имя, Альфред. И подробности.

– Таких двое, – вновь не сразу отозвался инструктор. – Уве Браун и Хельмут Йегер. Оба направлены Келлером не по их просьбе, не по их воле, а Йегер так и вовсе устроил сцену, как мальчишка, когда его сорвали со службы.

– Рассказывай, – поторопил его Курт, и тот вздохнул, вновь скосившись на Фридриха:

– Ладно… Йегер пару лет назад женился. Связался с девицей в одной из деревень, где зондергруппа проводила операцию; слово за слово… около двух лет назад была свадьба. С год назад она родила. Посему от службы его было велено отпускать чаще прочих, чтобы сынок хоть знал, как его отец выглядит. Месяца три назад он побывал дома…

– И? – уловив очередную заминку в голосе инструктора, подстегнул Курт.

– Произошла неприятная история. Брали малефика. Типичная мразь, запасшаяся дурными книжками про Сатану и силы его, для которых, само собой – догадайся, кого на алтаре резать надо было… Достоверно было известно о двух убитых младенцах, но явно их было больше; сколько – парни не знают, ибо сдали его вашему брату следователю для дальнейших расспросов. Но когда брали, Йегера сорвало. Вернулся‑то из дому только пару дней как, только что сынишку своего на руках держал, а тут эта гнида умудренная… Если б тот хоть как‑то попытался отбрехаться; так нет, начал нести какую‑то чушь о высших силах… и ляпни, что, мол, это просто крестьянские кутята… В общем, парни Йегера еле от этого гада оттащили, чуть руки не повыламывали. Но Йегер эту мразь оприходовать таки успел, потом лекарь, говорят, его выхаживал, чтоб до допроса дожил… Келлер утащил парня в сторонку, побеседовал по душам и счел, что ему надо привести мозги в порядок. Дом, жена, семья – это хорошо, но ради душевного здравия надо было от этого чуток устраниться. И было решено, что мой лагерь – самое то. Йегеру тогда совсем кровлю сдвинуло: наорал на Келлера и пару слов не тех сказанул ему… Парни шепнули мне на ушко, что он тогда испугался – не уберут ли его со службы вовсе как морально непригодного. Упирался сюда ехать до последнего; посему, Гессе, что б ты там ни заподозрил, но…

– Второй, – оборвал его Курт. – Уве Браун. Он как тут оказался?

– С этим еще проще: по ранению. Был ранен, серьезно ранен. На ноги поставили, но поврежденное плечо должным образом работать отказывалось. Эскулап при группе сказал, что необратимых повреждений нет, надо просто разрабатывать мышцы и вообще недурно бы дать б ольшую нагрузку на организм, нежели рядовая ежедневная тренировка. Возиться с ним там никто не станет, да и как нагрузят… Словом, поскольку expertus по тренировкам имеется, для чего изыскивать какие‑то иные пути? И его приклеили к тем, кому пора была отправляться в лагерь в свой черед, вместе с Йегером.