Текст книги "Конгрегация. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Надежда Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 177 (всего у книги 196 страниц)

– Вы сказали, что сегодняшним утром появились какие‑то новости, – напомнила Адельхайда, и рыцарь кивнул, возвратив ей помятую истрепанную записку:

– Да, госпожа фон Рихтхофен. Новости… Это слово даже жутко применять к тому, что я узнал… Словом, так, – усевшись удобней, продолжил он. – Раненые, да и не только, все, кто мог, после вчерашнего события укрылись за стенами Праги. Трактиры ломятся, горожане получают выгоду на сдаче жилья тем, кому некуда более деться… Но за пределами города остались те, кто не мог себе позволить и этого или – просто самые отчаянные. Этим утром, к слову, большая часть гостей разъехалась…

– Сбежала, – поправила она с улыбкой. – К чему церемониться, Рупрехт? Мы оба понимаем, что происходит. И Его Величество понимает.

– Да… – вздохнул фон Люфтенхаймер. – Увы. Люди испугались… Но кто‑то был намерен остаться, и многие из них, что любопытно – из числа вовсе не именитых рыцарей, а тех, кто обитает в шатрах и палатках за стенами у турнирного поля.

– Ничего удивительного, – пожала плечами Адельхайда. – Этим в большинстве нечего терять, зато есть что приобрести.

– Да? – с сомнением уточнил рыцарь. – И что же можно приобрести в такой ситуации?

– Благосклонность Императора, который оценит любого, не бросившего его в беде. Ну, и приключение, в конце концов. Среди тех обитателей палаток немало молодых отчаянных рыцарей, мечтающих о всем том, что некогда слышали от сказителей.

– Ну, приключений они теперь хлебнули сполна, – мрачно заметил фон Люфтенхаймер. – Уж просите меня за столь сумрачный юмор… Этим утром в город явилось несколько человек из этой компании – пара слуг, совершенно невменяемая женщина из числа…

– Я поняла, – кивнула Адельхайда, когда тот замялся. – Там что‑то случилось этим утром?

– Этой ночью. Вот вам рассказ тех людей, госпожа фон Рихтхофен. Была ночь, уже глубокая, но многие не спали; после событий прошедшего дня все были на взводе. Многие по той же причине нетрезвы, но я не склонен считать все изложенное бредом… Среди ночи внезапно на землю опустился туман. По словам слуги, туман действительно опустился – то есть, словно бы «спустился с неба». Плотное облако то ли дымки, то ли тумана посреди палаточного поселения. Туман сгущался все больше, и кое‑кто даже говорил, что замечал свечение внутри него. А потом он стал перемещаться между палатками и шатрами, и «внутри тумана», как говорили свидетели, было… нечто.

– Что они говорили? – уловив в этом мгновенном замешательстве бледную тень недоверия, уточнила Адельхайда, и рыцарь, помедлив, неохотно произнес:

– Они говорили, что видели Дикую Охоту.

– О, – заметила она, совладав с первой растерянностью; фон Люфтенхаймер покривился:

– Да, понимаю, звучит безумно. Однако это, видимо, есть факт. Описания всех свидетелей, опрошенных мною раздельно, сходятся в мелочах. Разглядеть подробности было невозможно, но урывками, изредка, им удавалось видеть кое‑что. Всадники, много. Во главе – высокий, худой, в короне старинного образца – в венце. Окружены «огромными и ужасными на вид» псами. Всадники… не на конях. Не знаю, что там было, но по описанию это более похоже на каких‑то не ведомых человеку чудищ. Однако видимость была скверная, туман и ночь укрывали почти все, к тому же испуг… Впрочем, – чуть нервозно усмехнулся фон Люфтенхаймер, – кто из нас с убежденностью может сказать, как на самом деле выглядит Дикая Охота?.. В любом случае, это было что‑то потустороннее.

– Ошарашенным вы не выглядите, Рупрехт, – заметила Адельхайда, и тот усмехнулся:

– Да и вы тоже.

– Меня похищали стриги, – напомнила она, изобразивши непринужденную улыбку. – И я сутки провела в роли бурдюка с кровью. Рассказ о проскакавшей мимо Дикой Охоте вряд ли напугает меня сильней.

– О, если бы, – возразил фон Люфтенхаймер с недовольством. – Если б мимо… Тот туман, как я уже сказал, стал перемещаться по палаточному поселению, а если точнее – всадники Дикой Охоты скакали в тумане над людскими головами. И те люди, что попадались им на пути, погибали. Их поднимало в воздух, сотрясали судороги, кровь лилась из глаз, носа, ушей, после чего они падали наземь уже замертво.

– Много жертв?

– Никто точно не подсчитывал, но навскидку – не менее полутора сотен… Гибли все, – продолжил фон Люфтенхаймер спустя мгновение безмолвия. – Без различия пола, возраста или рода занятий. Просто те, кто оказывался на пути. И последнее: некоторые говорили, будто могут поклясться, что в тумане видели лица погибших во время взрыва. Их влекла за собой Охота, и «их лица были преисполнены адского страдания». Кто‑то говорил, что слышал просьбы о помощи… Но в последнем я не убежден.

– Сдается мне, этому можно верить, Рупрехт, – вздохнула Адельхайда и, помедлив, договорила: – Эта часть, видимо, ясна.

– В самом деле?

– Это был не просто actus устрашения или попытка устранить лучших людей Императора. Точнее сказать, сам actus не ограничился только этим. Он продолжается. Тот, кто устроил взрыв, произвел в довесок некие магические манипуляции, в результате которых в Раю мы с вами, Рупрехт, никого из погибших, видимо, не встретим. Их души были жертвой. Кто‑то призвал существ, известных нам под именованием Дикая Охота, придал им сил, и теперь они собирают жатву сами… Чем все закончилось и как? Свидетели смогли это сказать?

– «Ужасные всадники скрылись во тьме ночного неба», – повторил чьи‑то слова фон Люфтенхаймер и качнул головой: – Не понимаю. Зачем? Почему так? Почему они дождались, пока Его Величество покинет трибуны, почему вас отозвали с места будущего actus’а? Для чего призывать неконтролируемую силу?

– Подумайте о другом, Рупрехт: а вдруг контролируемую? Это куда страшней: значит, мы имеем дело со знатоками в этой области… Что же до первого вашего вопроса – не знаю. Для чего‑то им было важно не убить Императора, а ослабить его. Зато одно мы знаем доподлинно: это не просто богемские заговорщики (признаюсь, была такая мысль), это зашевелились иные силы, желающие развала Империи.

– Еще вчерашним вечером я понял, что это верней всего, – вздохнул фон Люфтенхаймер. – Когда опросил выживших.

– Люди видели что‑то у себя под ногами. Я слышала, как вскрикивали не только женщины, но и мужчины, и видела, как несколько человек вскочили со своих мест… Вы узнали, что там было?

– Саламандры, – тихо проговорил фон Люфтенхаймер и, встретив ее удивленный взгляд, кивнул, повторив: – Саламандры, госпожа фон Рихтхофен. Я, разумеется, не ученый монах и не алхимик, но прочел и услышал в свои годы довольно для того, чтобы понять, о чем шла речь. В нескольких местах на трибунах появились сгустки пламени, в каковых сквозь языки огня проступало подобие ящерицы. Кто‑то говорил, что ничего похожего на ящериц в огне они не видели, а лишь само пламя было в форме вытянутого тела с четырьмя конечностями и хвостом, но, полагаю, сути дела это не меняет. Это были истинные, не навеянные мороком саламандры, и, надо думать, они и связаны со взрывом.

– Никогда нигде не слышала о способности саламандр взрываться, – медленно произнесла Адельхайда, в задумчивости царапнув смятый лист записки, что все еще держала в руках. – Не всегда они даже воспламеняют то, чего касаются; правду сказать, все известные мне сведения – лишь легенды… Но использован для actus’а был не порох, это совершенно бесспорно… Ведь вы занимались устроением безопасности важных персон на турнире, Рупрехт?

– Да, – кивнул тот хмуро. – И, разумеется, мною было проверено все. Само собою, мне не приходило в голову, что… Ведь вы понимаете – невозможно было даже предположить подобное развитие событий!

– Я не пытаюсь обвинить вас, Рупрехт, – улыбнулась она, тут же посерьезнев, – но, поскольку именно на ваших плечах лежала обязанность следить за всем, что касалось безопасности Императора и его гостей, стало быть, именно вы видели вблизи и в подробностях сами трибуны и все, что под ними.

– Под ними ничего не могло быть, – возразил рыцарь уверенно. – Под ними ничего и не было. От пола до земли оставалось места в полторы ладони – туда и собака не всякая пролезла бы!

– И уж точно не вместилось бы столько взрывчатого вещества, чтобы так разнесло свежие тяжелые доски… или же мы имеем дело с неизвестным взрывчатым веществом. Тогда появление саламандр объясняется до невероятного просто: на глазах у зрителей нельзя запалить фитиль, а те твари – они сработали как поднесенный к этому веществу факел.

– К какому, госпожа фон Рихтхофен? Что это могло быть?

– Вы меня переоцениваете, – печально улыбнулась Адельхайда. – Есть множество вещей на этом свете, которых я не знаю. Здесь же, видимо, есть нечто, о чем не знает никто. Что‑то новое. И первый вывод из всего увиденного и услышанного весьма неприятен, Рупрехт. Мы столкнулись с кем‑то очень и очень сильным, неглупым, расчетливым и – безжалостным.

– А кроме того, его план, по всему судя, еще не воплощен всецело, и что будет впереди, мы не можем пока даже предположить…

– Император знает обо всем этом? – уточнила она, и фон Люфтенхаймер качнул головой:

– Нет. Прежде, нежели идти к нему, я желал переговорить с вами. Я надеялся на то, что не ошибусь, что вы согласитесь открыться мне, и хотел открыться вам. Надеялся, что это событие мы сможем расследовать вместе. И перед тем, как предстать перед Его Величеством с этим отчетом, я хотел знать, могу ли сказать ему, что теперь он может не таиться от меня, и что мы с вами в сотрудничестве будем более полезны ему. И теперь я понимаю – вы и сами заинтересованы в том, чтобы провести свое следствие, без участия конгрегатов?

– Конгрегатов? – переспросила Адельхайда, удивленно вскинув брови, ощутив, как где‑то за лопатками толкнулся в спину внезапный холод; неужели и это?.. но откуда, как?.. Неужто старик фон Люфтенхаймер не стерпел и проболтался сыну? Не мог. Он – просто не мог… да и не виделись они с сыном с тех пор, как ульмскому ландсфогту стала известна тайна приближенной дамы Императора…

– Да, ведь я не сказал вам, – спохватился тот. – Еще вчерашним вечером от пражского обер‑инквизитора являлся следователь и, мне кажется, успел узнать о саламандрах от одного из раненых. Наверняка отчет их руководству повез уже самый быстрый гонец, а то и понес голубь. И уж можно не сомневаться в том, что после событий этой ночи Конгрегация всецело возьмет в свои руки расследование.

– В самом деле, такое они пропустить не могут, это по их части, – удержав облегченный вздох, согласилась она. – И, разумеется, мне бы не хотелось раскрывать им тайну своего спасения, иначе их непременно заинтересует, отчего это приличная женщина оказалась готовой сорваться с места, лишь получив сомнительную записку…

А поскольку пражскому оберу не известна личность особо уполномоченного следователя Адельхайды фон Рихтхофен, дополнила она мысленно, придется как можно быстрее сочинить правдоподобную историю для оправдания своего отсутствия на трибунах. Разумеется, случайность. Захотелось отойти к палаткам торговцев… горничная шла следом, поэтому ей досталось больше… Бред; сама бы не поверила: и это после того, как был объявлен поединок самого Императора? даже распоследняя и бессовестная стерва не отправилась бы в такое время закупаться ленточками…

Ну, над этим можно подумать после, чуть позже…

– Я надеюсь, поставив в известность Его Величество, – продолжал меж тем фон Люфтенхаймер, – успеть съездить к месту происшествия и осмотреть все лично. Надеюсь, конгрегаты еще не успели всех разогнать и всё оцепить.

– Да и столько людей у них сейчас не отыщется.

– Все равно, – покривился рыцарь неприязненно. – Не люблю пререканий с церковниками. Мне хотелось бы успеть побывать там, вообще не столкнувшись с ними.

– Скажите Его Величеству, что я готова работать над расследованием вместе с вами, – подытожила Адельхайда, вставая, и фон Люфтенхаймер поднялся следом. – А когда побываете на месте, навестите меня снова и опишите, что увидите и услышите. Если вам удастся выяснить что‑то особенно важное, на будущее имейте в виду, Рупрехт: меня можно беспокоить в любое время суток.

– Очень хотелось бы надеяться на то, что более этого делать мне не придется, – вздохнул тот и, коротко склонив голову, отступил к двери. – Мое почтение, госпожа фон Рихтхофен.

– Поспешите, – одобрительно кивнула Адельхайда и, когда рыцарь вышел, обессиленно опустилась на скамью, где только что сидел охранитель монаршего благополучия.

Итак, все усложняется больше и больше с каждым новым днем. Теперь придется следить за собственными помыслами и словами вдвое строже; и даже втрое, если учесть еще и своих, которые начали уже расследование малефического actus’а доселе небывалого размаха. Проболтаться ненароком в такой ситуации проще простого. И – все это не отменяет уже начатого расследования по выявлению предателя в королевском окружении…

– Адельхайда?..

На слабый голос Лотты, донесшийся из‑за створки двери в комнатку напарницы, она обернулась с облегчением, рывком поднявшись, и снова поморщилась от боли в груди. Видимо, фон Люфтенхаймер‑младший все же будет к месту. С долгими перемещениями и вообще активными физическими действиями явно придется обождать.

Глава 12

Сентябрь 1397 года, Германия.

В комнату, где остались в ожидании допрошенные бойцы зондергруппы, Курт в сопровождении все того же Хауэра и барона возвратился ненадолго: велев всем пятерым сдать оружие, нагрузил им королевского телохранителя и инструктора, точно вьючных ослов, каковые и оттащили разнокалиберные клинки в оружейную под замок.

По утверждению Хауэра, с корпящими в тайной кузне говорить просто не имело смысла: мастерская находилась в отдельной пристройке, огороженной с трех сторон отдельной высокой каменной оградой и отъединенной от главного корпуса глухой стеной – чтобы попасть в мастерскую, надо было миновать задний двор к калитке. Но даже если кому‑то и удалось бы пройти через эти запертые двери, выйти за эту стену, никто из мастеров не смог бы пробраться на крышу и обратно, не попавшись никому на глаза. Эти люди отличались иными талантами…

– Хорошо, – кивнул Курт, указав вперед. – Веди.

– Куда? – нахмурился Хауэр; он передернул плечами:

– В мастерскую. Ты бываешь там ежедневно? – уточнил Курт, когда инструктор непонимающе нахмурился. – Не думаю. Знаешь, чем там занимаются? Какой была последняя разработка? Не из тех, что уже попали на вооружение зондеров или испытывались твоими парнями, а – из тех, что они еще не представили к рассмотрению? Не знаешь, можешь не отвечать… И, думаю, многого еще не знаешь. Веди, Альфред.

– Гессе, – замявшись, выговорил тот, скосившись на фон Редера с недовольством, – мы условились, что сейчас верховодишь ты. И я это понимаю и – принимаю. Сейчас ты при исполнении. И как действующему следователю тебе, может статься, видней, что необходимо сделать и с кем говорить… Но я как старший инструктор и…

– Альфред. Не начинай.

– Я не хочу, чтобы он туда входил, – подавив злость, но не став сдерживать неприязни, коротко бросил Хауэр. – Это тайная мастерская, а сие означает, что туда закрыт доступ всяким…

– Только попытайтесь закончить то, что начали говорить, майстер инструктор, – угрожающе предупредил барон. – И, когда все закончится, я…

– Наябедничаете Императору? – предположил Курт самым благожелательным тоном и продолжил, когда оба спорщика застыли, глядя на майстера инквизитора почти растерянно: – Мне надо попасть в ту кузню. И переговорить с мастерами. Поскольку же господин фон Редер прицепился ко мне намертво, как… гончий пес, то иного выхода я не вижу, кроме как войти туда вместе. Твоего успокоения ради, Альфред, могу сказать с почти полной убежденностью, что никаких страшных тайн он там не увидит, ибо сомневаюсь, что стены мастерской увешаны чертежами потайных механизмов, а с потолков свисают образцы последних разработок. Мне надо задать этим людям пару вопросов, после чего я хотел бы хотя бы присесть. Дело движется к вечеру, позволь напомнить, а я ввергся во всю эту кутерьму прямиком с дороги. Мне нужен, наконец, покой и возможность все обдумать, посему – не тяни время. Веди.

Хауэр мгновение стоял неподвижно, молча пронзая взглядом императорского охранителя, и, наконец, коротко кивнул, двинувшись вперед по коридору:

– Идем. Но ответишь, Гессе, ежели что, за всё ты.

– В этом можешь не сомневаться, – подтвердил он с усмешкой, зашагав следом. – Это как всегда.

Фон Редер скосился на него с подозрением, однако промолчал, лишь ускорив шаг.

На двор уже низошли ранние сумерки, и в воздухе чуялся осенний вечерний холодок: первый из отведенных майстеру инквизитору дней стремительно близился к завершению. Никаких четких идей в голове пока не оформилось, но Курт был далек от того, чтобы впасть в уныние – многолетняя практика уже показала, что для начала расследования это обычное дело, исключая редчайшие случаи со слишком самоочевидными уликами. Прежде при начале любого расследования Курт злился на себя и на весь мир вокруг, подсчитывая убегающие минуты и часы и не видя просвета, тщетно пытаясь связать воедино все добытые сведения и известные факты. И духовник, и Бруно были правы: он отличался невероятной наблюдательностью, по каковой причине кое‑кто из его неприятелей даже был склонен полагать это его природным даром, чем‑то сверхъестественным, ему удавалось зачастую увидеть то, чего не могли уловить окружающие, однако соединить в крепкую цепь рассуждений разрозненные звенья удавалось не всегда. С опытом таковое положение дел, разумеется, все ж стало изменяться в сторону лучшую, однако порой это по‑прежнему не удавалось – по различным причинам…

Сейчас Курту требовался отдых. Ночь накануне была бессонной, посвященной чтению многообразной документации, которую вывалил на него Сфорца, полдня с самого раннего утра он провел в седле, после недолгого отдыха наворачивал круги вместе с наследником, скакал через полосу препятствий Хауэра, и хороший ужин и хотя бы краткий сон теперь были просто необходимы. Сейчас, проходя калитку, ведущую в узкий двор потайной кузни, заваленный металлическими обрезками, стружкой, осколками досок и Бог знает какой еще рухлядью, Курт ощущал уже легкое неприятное головокружение. Разумеется, случалось в работе и такое – приходилось просчитывать, продумывать и действовать спустя и не одни бессонные сутки, но все‑таки злоупотребление таковой практикой к добру обыкновенно не приводило…

Сама кузня стояла чуть поодаль, пустая, темная и безгласная, и Хауэр повел их в приземистый маленький домик у дальней стены, из окошка которого пробивался во все более сгущавшиеся сумерки неровный отсвет огня.

– И все‑таки, – чуть придержав шаг у самой двери, тихо произнес инструктор, – я попросил бы господина барона не слишком активно шарить глазами вокруг.

– Я плевать хотел на ваши тайные изобретения, – фыркнул тот пренебрежительно, и Хауэр, скорчив недовольную мину, толкнул створку, переступив порог первым.

Короткий предбанник, отделенный от нутра домика второй дверью, сейчас был освещен – дверь была раскрыта, и в проем виделся длинный стол, похожий на пройденный только что двор, такой же закиданный разнообразным хламом. Посередине, на освобожденном от обрывков, обломков и веревочных мотков месте, стоял светильник, заколебавшийся от принесенного гостями сквозняка. Разговор нескольких голосов внутри смолк, и на вошедших уставились четыре пары явно удивленных вторжением глаз. Несколько мгновений вокруг висела тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в очаге позади собравшихся в комнате людей, и, наконец, Курт выговорил, кивнув одному из мастеров:

– Давно не виделись, Фридрих. Так в от где ты нынче обретаешься.

– Гессе… – растерянно произнес тот, поднимаясь со скамьи у второго стола, где сидел, зажав в посеревших от металлической пыли пальцах кусок мяса, спрятанный меж двух ломтей хлеба, и, ничтоже сумняшеся шлепнув его прямо на стол, шагнул вперед, отирая ладонь о штанину. – Гессе, едри твою в корень, вот так люди! А я думал, тебя прихлопнули давно или со службы погнали!

– Спасибо, я тоже очень рад тебя увидеть, – хмыкнул Курт, пожав протянутую руку и краем глаза оценив состояние перчатки после этого ритуала.

– Повзрослел, – заметил Фридрих одобрительно, и, остановив взгляд на его лице, покривился: – А это тебя кто так разукрасил?

– Ликантроп, – улыбнулся Курт, коснувшись пальцем двух коротких рубцов, пересекающих правую бровь и лоб. – Это ж я добыл рецепт противоядия от их укусов. Тогда на себе и испытал.

– Вы не хотели бы вспомянуть еще детство и юность? – осведомился фон Редер желчно. – Мы не спешим и с удовольствием насладимся историями из вашего бытия.

– А это что за… – начал мастер, и Хауэр поспешно шагнул вперед, не позволив ему договорить.

– У нас неприятности, Кох, – сообщил он, и Фридрих умолк, нахмурясь, переводя взгляд с Курта на королевского телохранителя.

– Дай‑ка я, – отстранив с пути инструктора, вздохнул Курт; оглядевшись в поисках свободной горизонтальной поверхности, прошел к столу со светильником, сгреб в сторону возвышающиеся горкой обрезки кожи и водрузил на столешницу завернутый арбалет. – Взгляни на это. Не знакомо ли?

Трое молчаливых соработников Фридриха, до этой минуты сидевшие недвижимо и не влезая в разговор, поднялись с мест, приблизясь и во все глаза уставясь на оружие, лежащее перед ними.

– А че, неплохо, – проговорил один из них спустя два мгновения молчаливого разглядывания. – Мы что‑то такое делали года полтора назад…

– Хеклер, – зло осадил его мастер, мелком обернувшись на барона, и фон Редер бросил нетерпеливо:

– Так это ваших рук дело?

Фридрих вновь метнул на него раздраженный взгляд через плечо, однако, встретившись с Куртом глазами, лишь вздохнул, ответив:

– Нет. Это не наше изделие. Я придумал похожую штуку тому пару лет, сделал чертеж, но руководство…

Мастер осекся, и Курт кивнул ему:

– Ничего, можно, говори. При нем можно… но осторожно.

– Руководство идею в целом одобрило, – продолжил Фридрих, – мы даже сделали три штуки и дали для испытания зондергруппе. Через полгода нам сказали, что заниматься совершенствованием мне никто не запрещает, но не для зондеров.

– Что так? – с явной издевкой осведомился фон Редер, и мастер уныло дернул плечом:

– Не злободневно. Удобство в переноске, конечно, есть, но для зондергруппы в этом мало полезного. Там… другое ценится. Следователям тоже такое особенно ни к чему. Агентам вот зато… – мастер помялся, снова переглянувшись с Куртом, и договорил: – Словом, механизм весьма узкого применения. Сейчас мы время от времени возвращаемся к этой разработке, пытаемся уменьшить размеры при сохранении убойной силы, но именно вот это – не из моей мастерской.

– Исполнение похоже на то, что было в твоих испытательных образцах? – уточнил Курт. – Можно сказать, что есть нечто общее?

– Этот грубей, – не задумавшись, ответил Фридрих; помедлив, взял арбалет в руки, повернув разными сторонами. – Можно?

– Давай, – кивнул Курт, отступив в сторону.

Мастер еще раз оглядел оружие, приподняв на уровень глаз, и, снова отложив на стол, просто, словно каждое утро это делал, разобрал его на три части.

– Метод изготовления, я так скажу, особо сильно воображению разгуляться не дает, – продолжил Фридрих, столь же неспешно, но без запинки собрав арбалет снова. – Чтоб вышло как надо, вариантов немного. Но мой был лучше. Хотя и этот ничего… Где взял?

– Обрел, – отозвался Курт, снова заворачивая оружие в плед. – Дай‑ка я подведу итог, Фридрих. Это не твой образец, не взятый из мастерской и не выполненный по твоим чертежам. Так?

– Совершенно точно.

– А можно сказать, что он сделан по пересказанному описанию твоего образца?

– Ну, Гессе, – развел руками тот, – ты много от меня ждешь. Я ведь мыслей видеть не умею, тем паче на расстоянии. Оно, знаешь, ведь бывает и так, что идея приходит не к одному, а осеняет многих, причем независимо. Уж наверняка я не один такой…

– А вот на последней фразе я слышу сомнение в голосе, – усмехнулся Курт, и мастер передернул плечами, распрямившись:

– Ну, а для чего принижать собственные совершенства?..

– Так не принижай. Что думаешь на самом деле?

– Тут, – посерьезнев, пояснил Фридрих, – такая идея – она, Гессе, на поверхности. Надо лишь ухватить. Я ухватил; ну, может и еще кто оказался не дурней меня. Я не знаю, что тебе сказать. Да, я такое придумал, да, были испытательные образцы, но – нет, я не стану ручаться за то, что никто более этого придумать не мог. Больше тебе не скажу, чтоб не соврать ненароком.

– Ну, что ж, уже что‑то, – кивнул Курт, забирая арбалет со стола, и мастер ухватил его за локоть, с явным и даже подчеркнутым пренебрежением кивнув на арбалет на его поясе:

– А ты все еще ходишь с этой гвоздилкой?

– Не слишком‑то почтительно о собственной работе, – усмехнулся Курт; тот отмахнулся, поморщась:

– Я сделал то, что ты просил, посему – нечего мне тут. Когда мастерил, оно, может, было к месту и ко времени, но согласись, что с хорошим оружием эту хрень не сравнить.

– Зато арбалет всегда при мне, но я не таскаю с собой тяжеленного monstrum’а.

Фридрих поджал губы, снова кинувши взгляд через его плечо на сумрачного фон Редера, и шагнул поближе, сбавив голос:

– Как разберешься с тем, что ты тут сейчас делаешь, что б это ни было, загляни. Покажу кое‑что. Тебе будет в самый раз; не вечно ж во вчерашнем дне обитать.

– Эти люди находятся здесь безвыходно? – спросил фон Редер, когда домик‑мастерская остался позади, и Хауэр недовольно отозвался:

– И что ж?

– Они подневольны?

– А других поводов отдавать себя своему делу вы не видите? – осведомился инструктор. – Эти люди делают то, что умеют и что любят.

– Сидя за каменной стеной, не видя мира, жизни… женщин?

– Фридрих монах, – вмешался Курт, не позволив Хауэру дать ответа, каковой явно должен был прозвучать отнюдь не в благостных тонах. – И сомневаюсь, что найдется на свете женщина, которая могла бы для него сравниться по привлекательности с какой‑нибудь его новой игрушкой. Полагаю, что и его помощники того же склада персоны. Других бы не взяли – чревато.

Фон Редер бросил в его сторону сомневающийся взгляд, однако промолчал, отвернувшись и ускорив шаг.

– Что теперь? – оставив этот краткий диалог без внимания, спросил Хауэр; Курт пожал плечами:

– Ужин. И отдых. Расходимся по комнатам и в постель, это всем не помешает.

– Никаких расхождений, – не оборачиваясь, решительно возразил фон Редер. – Мы возвращаемся в комнату Его Высочества, и вас я из виду не выпущу. Никого.

– Вот как? – усмехнулся Курт. – И долго? Вы намерены устроить казарму из обиталища наследника на все те дни, что я буду вести расследование?

– В ваших же интересах сделать так, чтобы это не протянулось долго, майстер инквизитор.

– А вы полагаете, что ваш подопечный будет рад подобному явлению?

– Он не девица, и присутствие посторонних в его комнате вряд ли его стеснит. Кроме того, он лишь обрадуется возможности общения со своим кумиром.

Последнее слово фон Редер выговорил с явственной насмешкой, и Курт уточнил, глядя в широкую спину перед собой:

– А вам сей факт, видимо, неприятен.

Спина распрямилась.

– Я ему не отец, – коротко отозвался барон. – И не мне решать, кто должен служить образцом и вдохновителем будущему Императору. Если Его Величество полагает по какой‑либо причине, что ваш пример научит Его Высочество чему‑то стоящему, не мне об этом судить.

Курт не ответил, и до самого возвращения в занимаемую наследником комнату вокруг них висела тишина, нарушаемая лишь звуком шагов.

Фон Редер оказался прав: вид Фридрих, услышав о его решении, приобрел неприлично довольный и спохватился, лишь когда Бруно спросил, кивнув на дверь:

– Каковы выводы?

– Зондеры, – ответил Курт просто; оглядевшись, прошел к скамье у стены, аккуратно положил на нее завернутый арбалет и уселся, вытянув ноги и откинувшись к стене затылком. – Больше некому.

– Уверен? – уточнил помощник, скосив сострадающий взгляд на Хауэра, и инструктор отмахнулся, не дав Курту ответить:

– Он уверен, Хоффмайер. А самое дерьмовое заключается в том, что уверен и я.

– И… каковы планы?

– Поужинать, – прикрыв глаза, выговорил Курт. – И поспать. А также убедить господина барона в том, что Альфреда вполне можно отпустить с глаз долой и не делать из этой комнаты бочку с сельдью… Я понимаю, для чего вам хочется иметь на глазах меня, – продолжил он, с усилием разомкнув веки и переведя взгляд на фон Редера. – Вы опасаетесь, что я продолжу расследование без вас и скрою какие‑то узнанные мною сведения. Но Альфред здесь ни к чему. Вы уже это поняли. Как и я, вы видите, что круг подозреваемых очертился четко и недвусмысленно: вне подозрений стража, ваши люди, мастера, лекарь, священник и – Альфред. Кроме того, вы должны достаточно хорошо смыслить в людях, чтобы понять: ни пытаться что‑то делать за моей спиною, ни выгораживать кого‑либо, ни предпринимать вообще хоть какие‑то действия он не станет… Хорошо, – кивнул Курт, когда барон, не ответив, лишь сжал губы, глядя на инструктора с неприязнью. – В таком случае, дайте ему своего человека, и пусть отправляются на кухню.

– Как‑то все слишком просто, – с сомнением произнес Бруно, когда все так же молча барон вышагал в смежную комнату, где ждали молчаливые телохранители принца. – Вот так, сразу, выяснилось всё?

– Потому что это Курт Гессе, – предположил наследник и запнулся, поняв, какой невольный пафос прозвучал в его словах; Курт усмехнулся:

– Благодарю вас. Но это вы напрасно, – посерьезнев, продолжил он, положив арбалет на пол, и, ногой задвинув его под скамью, улегся, подсунувши руки под голову и закрыв глаза. – На самом деле ничего еще не выяснено, ничего нельзя с убежденностью утверждать и тем паче ничего не возможно доказать. Это лишь мои выкладки, а на самом деле может быть все, что угодно.

– И что, к примеру? – уточнил угрюмый голос фон Редера, и Курт отозвался, не открывая глаз:

– Поразмыслите над тем, что на стороне наших противников имеются не известные нам силы с не ведомыми нам возможностями. И вполне вероятно, что сейчас, пока мы косимся друг на друга и пытаемся отыскать предателя в рядах самых верных людей Конгрегации, какой‑нибудь ушлый шпионишка, для коего эти стены и обрывы не преграда, уже уходит от лагеря прочь, дабы доложить о срыве операции «убить наследника»… Не будить, – распорядился он во внезапно наступившем безмолвии. – Просто оставьте мой ужин на столе; а мне нужны три часа сна. Я вам не помешаю – если верить Бруно, привычки храпеть за мною не водится.

***

– Вряд ли к этому можно привыкнуть.

Голос наследника был почти шепотом, однако расслышался четко и внятно: пробуждался Курт быстро.