Текст книги "Над бездной"

Автор книги: Людмила Шаховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 52 страниц)

Глава LIV
У грота Вакха. – Острый поцелуй. – Прыжок в окно

Грот Вакха находился среди уединенных утесов на берегу моря. Днем это было любимое публикой место для прогулов, но беда грозила честному человеку, попавшему туда ночью. Это было место сборищ для буйных расточителей, и даже для корсаров.

В тот вечер, когда Курий привел Люциллу, в гроте была пирушка друзей Катилины.

Курий и Люцилла выждали время, когда местность у входа в грот опустела; потом они подошли и заглянули внутрь. Из ярко освещенной пещеры нельзя было видеть, стоит ли кто-нибудь снаружи в темноте. Оттуда неслись звуки музыки, песен, говора и звона посуды.

Несколько минут Люцилла ничего не могла разглядеть и никого не могла узнать среди толпы, суетившейся вокруг столов, готовых для ужина. Все уселись. Люцилла разглядела, узнала… крик ужаса готов был вылететь из ее груди, но она удержалась… в гроте был ее муж.

Люцилла судорожно стиснула левою рукою руку Курия, а правой – рукоять своего кинжала. Она продолжала глядеть и слушать.

– Трус! – шепнула она чрез несколько минут о своем муже.

– Тише, матрона! – шепнул Курий.

– Я убью Ланассу!

– Ты погибнешь.

– Мы не одни.

– Не одни?.. ты предусмотрительнее, чем я полагал. Но ведь там 40 человек.

– Десяток трезвых не побоится 40 обессиленных вином, а при мне больше десятка. Курий, я хочу над ними посмеяться, не имея еще возможности отмстить. Приведи ко мне Лентула Суру.

– Зачем?

– Не говори никому в гроте, что я здесь; вызови Лентула, будто для того, чтоб сообщить ему нечто, важное для него одного; потом скажи, что тебе удалось завлечь меня, чтоб предать…

– Это опасно, матрона.

– Я люблю, чтобы мне повиновались беспрекословно. Иди!

Молодой человек проскользнул в пещеру, а Люцилла отошла и села на камень у скалы. Недолго пришлось ждать одинокой женщине, к ней подошел ее враг.

– Фламиний! – тихо окликнула она, – один из наших соседей по квартире сообщил мне, как ты ведешь себя и где проводишь время. Разве мало побоев перенесла я от тебя, мой тиран? разве мало огорчений я вытерпела? я пришла сюда, чтоб уличить тебя.

– Матрона, я не Фламиний, – ответил Лентул, – но мне приятно, что ты наконец убедилась в его неисправимости. Брось этого негодяя, Люцилла!.. я люблю тебя. Отмсти изменой за измену.

– Лентул!.. что за речи!..

– Пойдем со мной в грот!

– Этого недоставало!.. что мне там делать? я не пьяница.

– Не пойдешь, – я поведу. Ты моя, Люцилла.

– Я закричу.

– Кричи, сколько угодно: на берегу нет никого; твоих криков не услышат.

– Не услышат и твоих!.. ко мне, мои ундины!

Острый, короткий кинжал вонзился в щеку злодея. Десять невольниц вышли из своей засады и схватили Лентула, ошеломленного неожиданностью удара.

– Я тебя поцеловала, – сказала Люцилла, – хорош ли, сладок ли мой поцелуй?.. скажи твоему Катилине, что я не боюсь его проскрипции; скажи, что я занесла в мои проскрипции ваши имена, подписала ему, тебе, жадной до знатности Ланассе и всем вашим клевретам смертный приговор. Ха, ха, ха!.. ты не посмеешь сказать этого, потому что слишком почетно я угостила тебя. Рабыни, свяжите его и бросьте в горах, чтоб он всю ночь томился скукой я жаждой подле своего источника вина и веселья. Из пещеры не услышат за шумом его призыва.

Люцилла ждала еще несколько времени. К берегу причалили лодки, из которых вышли Семпроний и слуги его.

– Дочь, зачем ты здесь? – спросил он.

– Батюшка, – ответила Люцилла, – возьми отсюда моего мужа; здесь не его место.

– Неукротимая, поедем домой! – возразил старый воин, стараясь увлечь дочь к лодке, – брось этого негодяя!.. я не пущу его в мой дом.

– Я не поеду без него. Он спас мою честь; я спасу его.

– Люцилла, милое дитя… этот человек погиб… нам не спасти его! сжалься над старым отцом, прекрати мои страдания!.. поедем отсюда!

– Батюшка, мне ли бросить Квинкция, когда он погибает? мне ли не протянуть ему руку помощи? Он погибает не добровольно. Никто не в силах его спасти, кроме меня; никто не в силах помочь мне в этом, кроме тебя. Неужели ты покинешь меня без помощи? отец, минуты дороги!..

– Он погиб.

– Нет.

– Он изменил тебе.

– Его принудили. Его сердце верно мне. Я его прощаю, я его вырву из когтей тигрицы… выну из бездны.

– В чем твоя надежда?

– В милосердии Неба.

Люцилла смело подошла к пещере и закричала:

– Квинкций Фламиний, выходи!.. я уличаю тебя в измене.

– Люцилла!.. моя жена! – раздался горестный крик изнутри.

– Да, это я. Ты бил меня, ты угрожал мне смертью; ты подослал ко мне шпиона, который завлек меня сюда, чтоб похитить и продать. Твои планы не удались. Я тебя презираю и не боюсь.

– Что это значит? – вскричал Фламиний и выбежал из пещеры, но вдруг застонал. Люцилла метко ранила его кинжалом в правую руку.

– Ты хотел убить меня, хотел убить моего отца, – закричала Люцилла, стараясь, чтоб каждое ее слово было услышано в гроте, – вот тебе возмездие!.. ты больше не убьешь с этих пор ни одного человека.

Из грота раздался хохот.

Фламиний был привезен по морю домой в обмороке от потери крови. На рассвете он очнулся, заботливо уложенный в постель. Подле него стояла на коленях Люцилла и целовала его раненую руку, туго перевязанную обрывком от ее покрывала. Она старалась его разбудить, чтоб заменить перевязку лучшей.

– Люцилла, что все это значит? – спросил он, – зачем ты оклеветала меня? когда же я бил тебя?

– Тише!.. молчи!.. твоя рана не опасна; она скоро заживет, если ты не растравишь ее, лежи спокойно. Я доказала тебе, что решилась на все для твоего спасения. Я ранила тебя, чтоб они думали, будто ты болен, и забыли о тебе на время: я оклеветала тебя, чтоб они тебя не преследовали, думая, что мой отец и я ненавидим тебя и держим в неволе, чтоб они думали, что против их власти восстала наша власть. Я доказала тебе, как мало боюсь Катилины. Что же он не убил ни меня, ни батюшку? что же он онемел и оглох при нападении на его слугу? что же он не бросился выручить тебя?

– Люцилла… если я тебя не покину, Катилина поклялся, что тебе не жить!.. Расстанемся!.. тогда тебя не будут преследовать. Спасая тебя, я спасу и дитя мое. Все кончено между нами, прощай!

– Они больше хвастают, чем могут сделать.

– Солнце восходит… он велел мне быть у него… пора… если я промедлю, все пропало!

– Квинкций!.. ты мой пленник.

Он вырвался из ее объятий и бросился к двери; дверь оказалась запертой. Он заметался по комнате, как сумасшедший, произнося бессвязные слова. Окно спальни приходилось над воротами. Во двор дома везли сено для лошадей квартирантов. Увидев это, Фламиний дико вскрикнул, выпрыгнул в окно прямо на воз с сеном, спустился с него на землю, и убежал.

– Ах!.. – вскричала Люцилла.

Но она не упала в обморок, не упала на пол в истерике, как непременно сделала бы Аврелия и другие, подобные ей слабые женщины. Бледная, точно мраморное изваяние, стояла красавица у окна, глядя вслед беглеца, пока он не скрылся из вида, потом совершенно спокойно занялась своим туалетом и завтраком.

– Новобрачная Клелия Аврелиана желает видеть тебя, госпожа, – доложила Лида.

– Проси ее в атриум.

Люцилла пошла с веселой улыбкой к своей гостье болтать о пустяках.

Лентул, найденный поутру друзьями раненый и связанный, клялся отмстить и бранился, но упорно отрицал свое приключение; ничто не могло заставить его сознаться, что кровавый, острый поцелуй дала ему Люцилла, а не отец ее. Он стал больше прежнего льстить Фламинию, увлекая его все глубже и глубже в бездну порока.

Люцилла с помощью Росции нашла скоро своего мужа в Риме. Фламиний бросился в прежний омут с отчаяньем человека, для которого все кончено.

– Я не люблю тебя, Люцилла; я ненавижу тебя, – сказал он жене и дико захохотал.

Глава LV
Фальшивый брак

Все, описанное в предыдущей главе, случилось незадолго до разграбления бандитами округа Нолы, во время болезни Аврелия Котты.

– Оставь, дитя мое, мужа! – сказала Росция неутешной Люцилле, – если будет хоть какая-нибудь надежда на его спасение, я его спасу, потому что клялась его матери, а если нет, – покоримся Судьбе!

Люцилла вспомнила Аминандра, но гладиатор, откупившись на волю, пропал, присоединившись к Бербиксу и другим беглецам. Люцилла решила найти его и для этого переехала в свою Пальмату.

Мелхола, задобренная не только платой по всем векселям, но еще и ценными подарками, также перебралась опять в Риноцеру. Она нередко видалась с Люциллой, обещая ей употребить все свое влияние на ее мужа.

В ту ночь, когда Аврелия бежала от разбойников, около полуночи в кухне заброшенного господского дома Риноцеры Мелхола хлопотала около яркого огня, разведенного в очаге. Ее черные локоны, подстриженные наравне с плечами, красиво висели, прикрытые красной шапочкой, вышитой золотом. Светло-зеленое платье с узкими, доходившими до кистей рук рукавами, было опоясано красною лентой, также вышитой золотом. Грудь была покрыта множеством дорогих бус. Мелхола была бы очаровательна если б не портило ее лица выражение надменности и холодного презрения ко всему и всем в мире, кроме своих братьев по вере и барышей.

Вера и барыши – эти несоединимые элементы очень хорошо ладили между собой в ее душе. Для веры и верных она забывала барыши; язычников не щадила ради барышей.

Она заботливо следила за котлом, поставленным на огонь, а за ней, не менее заботливо, следил взором Квинкций Фламиний, лениво развалившийся на лавке, покрытой плохим тюфяком.

Молодой патриций был недоволен Мелхолой за то, что ужин не может свариться в одну минуту.

– Ужин готов, – обратилась к нему Мелхола, – иди будить твоего филистимлянина!.. что ты, Бездонная Бочка, все сердишься на меня? я ли не служу тебе?

– Я ли не переплатил тебе денег?!.. собрать бы все вместе, что ты от меня получила, вышла бы целая башня Вавилонская!.. – ответил римлянин сердито.

– Разве я виновата, что разбойники похитили дочь Котты? если б ты меня предупредил, что она нужна вашим, – этого не случилось бы. Но она будет ваша, потому что бандиты подрались и один из них, мстя за обиду другому, повел наших молодцов туда… чего же тебе надо? они ее к утру приведут. Но ты мне ничего не сказал.

– Забыл.

– Сам виноват, а на меня сердишься… если ее утащат не сюда, – не я виновата. Разве я могу знать, кто вам люб и кто не люб?

Оба молчали несколько минут. Мелхола возилась, вынимая кушанье из горшка на блюдо.

– Чего тебе, ненасытный язычник, надо? – с еще большей укоризной сказала Мелхола, – добыл ты себе жену богатую, умную, красавицу, каких на свете мало, любящую тебя… жил бы ты спокойно!.. бедные, бедные рабы духа тьмы, он же ложь есть и отец лжи!.. ввергнут твою душу, нечестивец, в геенну огненную, где будет плач и скрежет зубов!

– Все это не твое дело.

– Конечно, не мое; но мне жаль и твою добрую жену и тебя самого. За что ты разлюбил ее так скоро?

– Разлюбил я ее или нет, не твое дело.

– Она заплатила все твои долги; не ты моему отцу, а мой отец теперь платит тебе за это поместье. Она тебе накупила массу всякой дряни, которую ты зовешь редкостями, отделала твой римский дом и виллу близ Помпеи, давала пиры; чего тебе ещё надо было?

– Чего надо? – с горькой, принужденной усмешкой сказал Фламиний, – мне нужна свобода, Мелхола… слышишь? – свобода!.. заплатив мои долги, отец Люциллы строго пригрозил всем банкирам судом, если кто из них даст мне взаймы хоть один динарий. Семпроний могуществен; он может запугать и погубить даже без вины человека, если захочет; даже твой отец отказал мне в самой пустой сумме. Я жил, точно раб у госпожи своей: я ее ненавижу, а развестись с ней мне нельзя, потому что я вступил в религиозный брак… достань мне Аврелию, выкупи, если ее еще не убили, выкупи непременно!

– На мои деньги прикажешь? – саркастически спросила еврейка.

– О, змея, змея ты безжалостная! я на ней женюсь тайно под другим именем, понимаешь? увезу ее в Сицилию… такая жена – клад!.. Аврелия добра и чувствительна, как дикая горлица: послушна, как овечка; а главное – неопытна и доверчива невероятно!.. ее можно уверить, в чем угодно, стоит немного приласкать и разыграть роль несчастного. Она богата…

– Разбойники, я думаю, утащили и все ее миллионы вместе с ней.

– Никогда! старик был не так глуп, чтоб держать такую массу денег в доме: они, конечно, хранятся в храме Весты вместе с его завещанием, как делают все скупые богачи. Добудь мне во что бы то ни стало Аврелию; я дам тебе сто тысяч.

– За гибель человека? – тем же саркастическим тоном равнодушно спросила еврейка.

– Не тебе бы упрекать-то меня, Мелхола!.. разве хорошими делами занимается твой отец?

– Не тебе бы упрекать нас нашими занятиями, Фламиний!.. когда правосудный Бог взвесит на весах наши деяния, поверь, наши занятия не перетянут и десятой доли твоих!.. кого мы убили? кого мы ограбили? – никого. Здешний притон не мы завели, а твой друг, душегубец Катилина, и ты вместе с ним; мы только позволяем за хорошую плату складывать здесь товары и являться купцам за ними. Мой отец не корсар и не контрабандист. Если он донесет, ты же погубишь его, а притон все-таки останется цел по-прежнему и без нас. Вы сами, римляне, виноваты в развитии морского разбоя и контрабанды вашею алчностью; вы берете сверх законных портовых пошлин неимоверные поборы с честных купцов и требуете для своей столицы множество дорогих рабов, добываемых только разбоем. Вы сами покровительствуете таким образом этому гнусному промыслу. Не так было у вас в старину. Вы, хоть и язычники, поклоняетесь бездушным идолам, но снискали добродетелями вашими милость у Господа и он дал вам всемирную славу. Пленные девушки доверчиво отдавались под защиту ваших полководцев при взятии городов; цари считали за счастье для своих подданных покровительство Рима. Твой предок, Тит Квинкций Фламиний, был избавителем Греции от македонского ига, объединителем, благодетелем всех ее народов, со слезами благодаривших его. Похож ли ты, Фламиний, на твоего великого предка? похож ли самый ваш Рим на то, чем он был сто лет тому назад?!

Горячий монолог Мелхолы был прерван громким стуком снаружи в запертую дверь кухни. Она спросила, кто там, не решаясь отпереть. Сдержанное рыдание послышалось за дверью и слабый голос проговорил:

– Впустите несчастную, спасите от разбойников!

– Клянусь Юпитером, это она! – вскричал Фламиний по-еврейски, – покажи ей, Мелхола, что ты ничего не понимаешь по-нашему, если это она.

– И погубить ее прикажешь?

– Сто тысяч!

– За ее гибель?

– Я тебя задушу, злодейка!.. полтораста!

– Провались, гнусный, с твоими деньгами! я не продаю моей души духу тьмы и рабам его.

– Задушу!

– Ну, ладно; посмотрим, что из этого выйдет.

Еврейка отперла дверь и впустила Аврелию.

– Добрая женщина, проводи меня сейчас в Нолу, – сказала трепещущая беглянка, – я отдаюсь под твое покровительство, потому что меня уверили в твоей честности. Вот тебе плата за труды вперед. Возьми это ожерелье.

Мелхола взглянула на ожерелье, данное Катуальдой, и возвратила его назад, показывая мимикой, что ничего не понимает.

– О, боги! – вскричала Аврелия в отчаянии, – это, верно, не Мелхола!

Еврейка сделала пригласительный жест; Аврелия вошла в кухню.

– Мужчина здесь! – тихо проговорила она, готовая убежать, – куда меня привела жестокая судьба моя, к кому?.. сжальтесь над бедной сиротой, спасите меня!

– Ты гонима Роком? – спросил Фламиний из своего темного угла.

– Этот голос!.. боги!.. – прошептала Аврелия с изумлением.

Фламиний поднялся и подошел.

– Гонимый Роком у ног гонимой! – вскричал он, падая пред ней да колени.

Мелхола вышла.

– Флавий Флакк не настоящее твое имя. Я это узнала. Скажи мне, как зовут тебя?

– Не могу.

– Даже мне?

– Я Флавий, хоть и не Флакк. Но что тебе за дело до имени того, кто полюбил тебя безумно с первого взгляда? Аврелия, помнишь ли ты твою клятву в вечной любви? я поверил тебе, я надеялся… я верю и теперь. Ты еще любишь меня?

– Спаси меня, Флавий, если ты честный человек! отведи меня в Нолу к друзьям моим; если я не явлюсь туда, они будут обо мне тревожиться.

– Я исполню все твои желания.

– Пойдем же, пойдем!

– Увы! теперь это не в моей власти. Я не могу покинуть этого моего единственного надежного убежища.

– Где же Мелхола, еврейка, живущая здесь?

– Она в Неаполе по делам. Но ты устала, измучилась, Аврелия; отдохни, у меня готов ужин; отогрейся!.. ночь холодна; я вижу, как ты дрожишь; бедная, несчастная, мне жаль тебя; я завтра отправлю тебя к твоим друзьям, как только вернется Мелхола.

– Да, я не могу идти; я измучилась, – сказала Аврелия, в изнеможении присевши к столу.

Из-за полуотворенной двери высунулась голова заспанного, полутрезвого Лентула.

– Фламиний! – сказал он зевая.

– Разве тебе послышался его голос? – спокойно отозвался римлянин, – протри твои сонные глаза, мой друг; здесь нет Фламиния; зачем он сюда попадет, ведь мы его не ждали сегодня. У меня приютилось по воле богов такое же гонимое Роком существо, как и я сам.

Лентул оправил свой беспорядочный костюм и вошел в кухню.

– Вот неожиданная встреча! – вскричал он радостно, подсев к Аврелии.

– Может быть, ты, Лентул, можешь проводить меня сейчас в Нолу? – спросила Аврелия, – мне непременно надо быть там к рассвету, потому что меня будут искать.

Она рассказала молодым людям свои приключения.

Мелхола возвратилась, поставила на стол большую плоскую деревянную посудину вроде тарелки, выложила на нее огромного морского рака, только что сваренного ей в котле, разрезала его ножом, и пригласила кушать своих постояльцев.

– Жаль, что Мелхола уехала, а эта ее подруга не понимает нашего языка, – сказал Фламиний, боясь, что друг выдаст его ложь.

Лентулу не впервые приходилось участвовать в таких проделках; он бровью не повел, спокойно ответив:

– Да, очень жаль.

Поевши, Аврелия снова заторопилась в город.

– Я проводил бы тебя, благородная Аврелия, с радостью, но не могу этого сделать, – сказал ей Лентул, – пару лошадей, бывших здесь, взяла уехавшая Мелхола; других нет; пешком идти страшно. Мелхола знает пароль разбойников и корсаров; они ее пропустят, а без нее не пропустят никого.

– Ах, какой ужас! разве дорога в Нолу занята?

– Не знаю наверное, но я слышал об этом сегодня утром.

– Неужели ты, Аврелия, боишься провести одну ночь под кровом этим, – спросил Фламиний, – если ты не веришь, что я честный человек, то ведь я не один с тобой; здесь Лентул, хороший знакомый твоего дяди.

– Нет, нет, Флавий, я тебе верю; не обижайся, но спаси, защити меня!

– Я и Лентул будем твоими верными защитниками; мы не сомкнем глаз наших всю ночь, оберегая твои покои; ложись здесь и усни спокойно. На заре мы тебя разбудим, достанем непременно лошадей с повозкой, вооруженных людей для охраны, и отпустим тебя к друзьям.

– О, благодарю, благодарю вас обоих!.. я вам вверяю мою жизнь и честь… вы мои единственные друзья теперь.

Мелхола накрыла тюфяк чистой, тонкой простыней, положила другую подушку и покрыла улегшуюся Аврелию теплым одеялом.

Молодые люди ушли в соседнюю комнату и действительно не смыкали глаз всю ночь, сторожа свою добычу; они условились, как им действовать.

На заре вбежал в кухню, громко хлопнув дверью, человек, укутанный в тогу.

– Спасайтесь, бегите, добрые люди! – вскричал он.

Аврелия вскрикнула от ужаса и вскочила с постели.

– Что такое случилось? – спросила она.

– Что случилось? – спросил Фламиний, войдя в кухню.

– Разбойники врасплох напали на город и взяли его, разграбили, перерезали сонных солдат, было ужасное побоище; шайка увеличилась до двух тысяч человек.

– Боги, спасите нас, беззащитных! – вскричала Аврелия. – Венера, Церера, Юнона!.. Зевс и Меркурий!.. спасите, спасите! лепетали ее посинелые губы, – ах, что сталось теперь с моими друзьями? Катуальда, моя спасительница, где она? убита?.. Сервилий, мой Сервилий!..

– Который из Сервилиев? – спросил незнакомец.

– Кай-Сервилий-Нобильор. Не видел ли ты его в городе, почтенный человек?

– Если это твой родственник или друг, то…

– Что? говори, говори!

– Я его видел.

– Он жив? жив?

– Готовься к худ…

– Ах!

– Не пугай эту девушку, почтеннейший! – вмешался Фламиний.

– Напротив, скажи мне все! – вскричала Аврелия.

– А ты ее родственник? – спросил незнакомец.

– Я ее защитник, – ответил Фламиний.

– Жених?

– Пока нет, но я ее защитник и не позволю тебе…

– Флавий, позволь ему все сказать! – перебила Аврелия, – говори, почтенный старец, что сделалось с Нобильором?

– Я жрец Юпитера из Метапонта, – ответил пришедший, сняв с головы тогу и усевшись к столу; его голова была покрыта густыми, седыми кудрями; важное, величественное лицо обрамлялось длинной бородой, совершенно седой, как и волосы на голове, – я был случайно в Ноле у родных. Я хороший знакомый Нобильора: я с ним виделся, потому что вчера в полдень он приезжал и спрашивал, нет ли здесь дочери умершего Аврелия Котты.

– Катуальда! Катуальда! – вскричала Аврелия горестно, – они ее не нашли!.. она убита!

– И не знаю особы, о которой ты говоришь, благородная дева, – сказал жрец, – но Сервилий Нобильор остановился у соседа моих родных. Когда напали разбойники, мы все выбежали на улицу, дом соседа был окружен…

– Ах!

– Нобильор выскочил из окна второго этажа; он был еще жив, но разбойники…

– Что?

– Закололи его при моих глазах.

– Сервилий! Сервилий! – вскричала Аврелия, истерически зарыдав, – он умер! он умер!

Фламиний сел рядом с ней и терпеливо выждал, пока не утих первый порыв ее отчаяния. Он обнял ее, положив нежно свою руку ей на плечо. Аврелия, забывшая все на свете, кроме своего горя, не только не противилась этим ласкам, но положила свою голову на плечо Фламиния, как ребенок к ласковой няньке. Она не противилась, когда молодой человек взял ее руку и покрыл поцелуями.

– Дети, беззащитные дети, – сказал жрец, – здесь нельзя оставаться; разбойники могут прийти сюда. Сан жреца защитил меня от них, но вас ничто не спасет, кроме поспешного бегства. Ужасный Аминандр искал дочь Котты, если он не нашел ее…

– Я дочь Котты, – перебила Аврелия.

– Он поклялся ее найти. Если ты, благородная дева, в самом деле дочь Котты, которую ищет этот изверг, не оставайся здесь, беги!

– Куда нам бежать, Флавий? – спросила Аврелия.

– Я твой защитник до последнего моего дыхания, – ответил Фламиний, – у берега, конечно, есть лодки; как только вернется Лентул, – он ушел искать лошадей для тебя, – мы уплывем отсюда.

– Но как же я уплыву с тобой вдвоем, Флавий? ах, что делать?! что мне делать?! ведь ты чужой человек…

– Лентул, он знакомый твоего дяди.

– Вы меня увезете в Рим?

– Я не могу этого обещать, потому что, может быть, на море встретятся корсары; нам придется с тобой плыть туда, где безопасно.

– Я понял тайный смысл твоих слов, благородная дева, – сказал жрец, – твоя чистая нравственность противится твоему отплытию с чужим человеком. Что же помешает мне благословить ваш брак?

– Без согласия моего дяди и брата? – возразила Аврелия.

– Ради таких ужасных обстоятельств, родные простят тебе это, дева. Я не знаю, кто этот молодой человек, но он, по-видимому, любит тебя, а его честное лицо…

– Да, это честный человек, я ему верю, но…

– Разве ты не любишь меня, Аврелия? – спросил Фламиний.

– Я не решилась бы любить тебя, если б…

– Что, моя милая?..

– Меня остерегали… мне говорили… ах, убит мой Сервилий, убит!

– Но ты мне клялась, а не ему.

– Я сама не знаю, что чувствует мое истерзанное сердце, Флавий… я полюбила тебя в чаду увлечения, но если б был жив Сервилий…

– Разве ты его любишь?

– Я его не смею любить, я его не могу любить, увлекшись любовью к тебе, но я не решилась бы ни на какой поступок, не сказав ему.

– Покорись воле Рока, дева! – торжественно сказал жрец, – переговори с ней, молодой человек; я не буду вам мешать, но я готов исполнить над вами святой обряд нерасторжимого брака.

Сказав это, жрец с важностью вышел.

Фламиний убеждал Аврелию, ласкал, целуя ее руки. Она плакала, призывая тени своего отца, матери, Нобильора, молилась богам; постепенно чары любви взяли верх над всеми опасениями и несчастная девушка согласилась.

Они, лаская друг друга, клялись в вечной любви.

– Я не мог нище найти лошадей, потому что все окрестные поселяне ограблены, – объявил вошедший Лентул, – но один рыбак согласился отвезти нас на своей лодке на близлежащий остров, откуда мы легко можем перебраться в Неаполь или в другое место… он мне сказал, что будто Нола взята разбойниками.

– Мы это знаем, мой друг; иди готовить лодку и жди нас в ней: мы скоро придем; иди скорее, а то коварный рыбак, пожалуй, передумает.

– Я выхожу замуж, Лентул, за Флавия, – объявила Аврелия.

– Ах, как я рад этому! – вскричал молодой человек, – ты спасешь моего несчастного друга от ужасной женщины посредством нерасторжимого брака.

Он ушел.

– Я позову жреца, Аврелия, – сказал Фламиний и также вышел.

Жрец не заставил долго ждать себя; он скоро пришел в сопровождении еврейки. Лицо Мелхолы было радостно.

– Я объяснил этой женщине, – сказал жрец, – что она будет свидетельницей за неимением других. Она уже все приготовила. Позавтракаем и принесем наши жертвы.

Мелхола поставила молча на стол молоко, яйца, сыр, хлеб и кусок холодной дичи.

Жрец сумел настроить мысли Аврелии на тему покорности воле Рока и мало-помалу даже развеселил ее, убедив выпить вина.

Ароматная влага крепкого хиосского разлила как бы огонь по жилам влюбленной девушки; лицо ее зарделось ярким румянцем, на устах заиграла радостная улыбка; забыв горе, она была счастлива, слушая ласковый шепот своего жениха и торжественные проповеди жреца о блаженстве любви.

Все трое до того увлеклись разговором, что позабыли о грозящей опасности от разбойников и завтракали, не спеша.

Мелхола весело говорила с обоими мужчинами по-еврейски, подавая кушанье за кушаньем, напиток за напитком, стараясь продлить время.

Аврелия не приметила, что ее покровители оба не совсем трезвы; не приметила, что борода жреца опустилась от губ до подбородка, а пробор на голове очутился на боку.

Проведя за столом не меньше двух часов, все отправились по ветхой лестнице на верхний этаж дома. Там в зале пылал светильник, стояла кружка воды и лежал кусок хлеба на столе, украшенном зеленью. Перед этим столом были поставлены два стула, покрытые цельной бычьей кожей.

Молодая чета вступила в залу.

– Флавий, – сказала Аврелия, – ты слышишь топот коней?

– Нет.

– Слышишь? слышишь? все ближе и ближе…

– Это тебе показалось, моя ненаглядная.

Усадив жениха с невестой на приготовленные стулья, жрец, простирая руки над их головами, запел брачный гимн.

– Флавий! – вскричала Аврелия, схватив жениха за руку, – сюда идут люди по лестнице. Это разбойники… Аминандр или Бербикс, или корсары…

Они все трое оглянулись. В дверях залы стояла Люцилла, около нее ее грозный отец и несколько молодых вооруженных патрициев.

– Ах! – вскрикнули все, и бывшие в зале и новоприбывшие, до того громко, что эхо глухими перекатами несколько раз повторило этот возглас в огромных, пустых, смежных комнатах.

Аврелия прежде всех оправилась от изумления, предполагая в прибывших также беглецов, она радостно пошла к ним.

– Вот и свидетели!.. Люцилла, и вы все, благородные люди, Флавий, Октавий, и ты, и ты… будьте свидетелями…

– Мы и так свидетели, благодаря верной и честной Мелхоле, – мрачно ответила Люцилла, – мы все свидетели этого гнусного дела.

– Что это за растрепанный старик? – спросил грозный Семпроний, – откуда ты? признавайся, разбойник!.. ты актер? на тебе парик и фальшивая борода.

Он подбежал к испуганному жрецу и стащил с него волосы.

– Лентул! – вскрикнула Аврелия в ужасе.

– Да, это Лентул, постоянный сообщник этого негодяя, – сказал Семпроний.

– Кто же это? кто мой жених, мой Флавий.

– Это Фламиний, мой муж, – ответила Люцилла, едва переводя дух от гнева и печали.

– Если б я это знала, Люцилла…

– Квинкций, что ты сделал?.. – сказала Люцилла мужу, не ответив Аврелии, – мой отец поклялся… предать тебя казни… все мои просьбы напрасны…

– Это расторгнет твои узы, – ответил Фламиний, стараясь казаться спокойным.

– Острая секира за Капенскими воротами расторгнет ваш брак, – сказал Семпроний.

– Топор не расторгнет того, что соединено Небом!.. Квинкций, я прощаю тебя! – вскричала Люцилла.

– Я отвезу Аврелию в Рим, к ее дяде, – сказал Фабий, уже ставший мужем Клелии.

– А мы отвезем Фламиния и Лентула на суд Сената, – заявил Семпроний.

И все отплыли морем прямо в Рим, взяв с собой Мелхолу к ее отцу и всех ее рабов. С этих пор западная Риноцера опустела; в заброшенном, ветхом доме разгуливал только сквозной ветер, а на дворе выла забытая, голодная собака.