Текст книги "Над бездной"
Автор книги: Людмила Шаховская
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 52 страниц)
Аврелия стала мало-помалу сдаваться на убеждения, обняла галлиянку и положила голову к ней на плечо, безмолвно слушая ее утешения.
Катуальда спела ей погребальный гимн, как бы заочно хороня ее отца: Аврелия вторила ей, горячо молясь за душу покойника. Они стали говорить о подземном мире, причем Катуальда старалась клонить речь на блаженство Элизия и благость Прозерпины, заступницы душ перед ее грозным супругом, Плутоном. Уже день начал клониться к вечеру, а подруги все еще сидели, обнявшись, тихо разговаривая.
К ним вошел Аминандр; он был не совсем трезв, выпив лишнее от радости после победы, и очень сердит на покинувшего его банду Бербикса с его товарищами. Густые волосы спартанца были всклокочены, одежда в крови и запачкана угольями на пожаре; густые усы его еще больше были им закручены в досаде и торчали, придавая его лицу еще более насмешливое выражение, чем обыкновенно.
– Хорошо ль тебе в клетке, птица с золотыми перьями? – отнесся он к Аврелии.
Она не ответила.
– Аминандр, уйди! – тихо и ласково сказала Катуальда.
Но гладиатора в час настроения его духа, подобного теперешнему, не легко было выпроводить.
– Всегда так бывает, – продолжал он, – ласточка предупреждает горлицу, вьется около нее, но та не внемлет ее крикам: хлоп!.. и попалась в сети!.. хорошо тебе в сетях, птица с золотыми перьями?
– Убей меня, разбойник, после всего, что ты сделал, – тихо отозвалась Аврелия.
– Аминандр не разбойник! – гордо возразил, спартанец, – разбойник Бербикс, разбойник Дабар; они драли кожу с Петрея, а я его спас. Аминандр – воин Спартака, освободителя рабов.
– Отец мой, уйди! – повторила Катуальда еще ласковее.
– А ты, дочь, выносишь, когда оскорбляют твоего отца, обзывая разбойником!.. не я, а Тит Аврелий был разбойником, мучителем своих рабов.
– Раб! – вскричала Аврелия, – помни, что я его дочь!
– Помню, моя птица! а ты помни, что я твой учитель, а не мучитель!.. ха, ха, ха… ты протяни твою руку Аминандру и скажи ему слово ласки и сочувствия, и Аминандр тебя полюбит, будет твоим другом и охранителем. Вспомни, сколько раз я защищал тебя от палки твоего отца!..
– Молчи, ужасный!
– Ха, ха, ха!.. римская сенаторская гордость.
– Дочь сенатора не протянет ни пальца презренному гладиатору! – вскричала Аврелия, вскочив гневно с места, – я скорее выкинусь в окошко, чем…
– Чем обласкаю несчастного человека, доведенного до отчаяния мученьями от моего милого батюшки, колотившего и меня наравне с рабами!? – сказал Аминандр, насмешливо передразнивая тон Аврелии.
– Тетушка и кузины рассказали мне, Аминандр, что за люди гладиаторы, ты и твои друзья; я вас презираю, пьяные бойцы из цирка!
– Тетушка!.. – еще насмешливее передразнил Аминандр, – а твой ум нейдет дальше разума твоей тетушки? ты не можешь сама видеть душу человека? ты не хочешь признать, что и у меня есть душа, способная к добру, только это добро все вырвано с корнем твоим отцом, продавшим меня безвинно в каменоломню?.. нет, не с корнем вырвал тиран добрые семена души моей!.. нет, он их только засушил и истоптал… явилась добрая рука, полила мою душу живительной струей доброго слова, освежила вздохом сочувствия, и добро опять возросло… Аминандр не разбойник! здесь, в этой башне, делила она с моей женой ее работы, пряла и шила с ней… играла с моим сыном, позволяя его грязным ручонкам ласкать ее белую шею и трепать золотые кудри… она вышила ему сорочку на память… она меня звала другом и братом, жену мою, – сестрой, потому что Аминандр не раб по рождению, а сын спартанского эфора, вельможи, равного родом роду Семпрония.
– Люцилла жила здесь?
– Люцилла не гордилась делить кровлю гладиатора. Дели мое жилище, ласкай моего сына, зови. Хризиду сестрой!.. Аминандр не ниже Аврелиев.
– Никогда! прочь, презренный! Кай Сервилий тебя презирал, презираю и я.
– Твой Сервилий давно был бы растерзан свирепым Бербиксом, хотевшим ему мстить за то, что твой отец его посылал часто к Сервилию ночью; я спас его, отсрочивая под разными предлогами грабеж, пока это было в моей власти. Падай же к моим ногам и благодари, невеста Сервилия! я спас твоего жениха.
– Поди прочь!.. не прикасайся, убийца, к моей руке!
Но гладиатор схватил Аврелию и подвел к стене. При свете лампы девушка прочла на стене слова, написанные киноварью.
– Пока стоит эта башня, да знает всякий, посетивший ее, что жившая здесь Семпрония Люцилла будет считать Аминандра-спартанца всю жизнь братом, другом и благодетелем за оказанное гостеприимство и помощь в час бедствий.
– Читай дальше! – приказал гладиатор.
– Аминандр-спартанец никогда не забудет снисхождения и ласковых слов гордой патрицианки к нему и его семье и клянется своей меткой рукой служить ей всю жизнь, как друг, брат и покровитель.
– Между мной и Люциллой нет ничего общего! – вскричала Аврелия, – Люцилла подучила тебя бежать из цирка и разорить наш околоток!
– Если ты скажешь еще слово такой клеветы, я не сдержу мою руку, дочь Котты!
– Убивай!.. легче умереть, чем жить в плену у друга Люциллы!.. я ее ненавижу!
– За что? – мрачно спросил Аминандр, сдвинув брови.
– За все!.. я не дам тебе отчета, разбойник!
– Аврелия!.. умри! – вскричал Аминандр в бешенстве, взмахнув мечом.
Катуальда хотела заслонить собою подругу; удар меча, назначенный для отсечения головы Аврелии, рассек руку галлиянки до самой кости.
– Дочь! – вскричал Аминандр, мгновенно отрезвленный, – я ранил тебя, дитя мое?!
– Пощади мою подругу! – проговорила Катуальда, обняв колени Аминандра, как бы не чувствуя боли.
– Тебя, тебя я ранил! – вскричал он, подняв ее своими сильными руками, – покажи! ах!.. глубоко!.. опасно!.. скорей перевязать!
Он позабыл Аврелию, засуетившись в страхе за. жизнь своей приемной дочери. Перевязав ей руку, он мрачно взглянул на Аврелию, сказал:
– Мы сочтемся, дочь Котты! – и вышел.
– Катуальда, ты спасла меня, рискуя жизнью! – вскричала Аврелия, бросившись к подруге.
– Сто жизней я отдала бы за тебя и твою дружбу. Милая, зачем ты рассердила Аминандра? зачем ты друга превратила во врага? он вчера тебя вырвал из медвежьих лап моего брата и вынес из пламени, а ты его оскорбила… ты назвала его разбойником, чего он не прощает никому. Беда грозит тебе, Аврелия!..
– Катуальда!.. я не могу примириться с Аминандром ни за что!.. он враг памяти моего отца и друг Люциллы…
– Беги! – шепнула Катуальда тихо, чтоб не слышали сторожа на лестнице.
– Как? научи, спаси меня, милая!
– Выпей вина, потому что без сил не убежишь отсюда, и заставь себя есть, хоть насильно.
Аврелия молча исполнила совет, выпив вина и закусив.
– Из полотенца и этой холстины я сделаю тебе веревку с узлами; отчаяние да придаст тебе сил!.. спустись из окна!
– Здесь не к чему привязать веревку.
– Я настолько сильна, что выдержу в руках, потому что моя любовь к тебе так велика, что будь ты вдесятеро тяжелее…
– Твоя рана… ты умрешь, Катуальда.
– Я отдаю тебе еще раз мою жизнь.
– Аминандр убьет тебя…
– Никогда!
– Милая, дорогая!.. но куда бежать?
– Беги все прямо вон туда, в левую сторону отсюда, – сказала Катуальда, подведя Аврелию к окну, – видишь вон там вдалеке огонек, – это западная Риноцера, поместье Фламиния…
– Врага Сервилия!.. бежать от одного разбойника к другому!
– Фламиния там нет, потому что он в Риме чти в Байях живет с женой.
– Кто же в Риноцере?
– Ростовщик держит там притон корсар; и контрабандистов. У этого еврея есть дочь…
– Я все это знаю. Мелхола также из числа друзей твоей Люциллы.
– Не время теперь, Аврелия, судить нам Люциллу и ее вины перед тобой. Минуты дороги. Мелхола добрая девушка, хоть и жадная до денег. Вот ожерелье, подаренное мне Люциллой; возьми его; оно очень дорого; Мелхола настолько честна, что не предаст, если ей щедро заплатить. Попроси ее проводить тебя в Нолу и обещай за твое спасение большую награду: обещай ей миллион…
– Где я его возьму?
– Не рассуждай, а слушай!.. все равно ведь тебе погибать здесь или там, но лучше испробовать последнее средство спасения. Не оставайся ни минуты в Риноцере, а умоляй еврейку скорее проводить тебя и сули ей миллион. От Аминандра я могу тебя защитить, но если мой брат вздумает отбивать у него добычу и приведет другие банды с собой, тогда уж все пропало!.. не оставайся же в Риноцере ни под каким предлогом, потому что корсары могут туда нагрянуть, или тот Люций Катилина, которого Вариний зовет Мертвой Головой…
– Чародей?
– Чародей он или нет, я не уверена, но это злодей, не лучше моего брата…
Излив в новых поцелуях свою благодарность подруге детства, Аврелия при ее помощи спустилась из окна и убежала.
Катуальда стала громко разговаривать одна, то своим голосом, то подражая голосу Аврелии, чтоб сторожа на лестнице не узнали о бегстве последней.
– Ночь холодна, – говорила она своим голосом.
– Да, – отвечала она за Аврелию.
– Поздно и спать пора…
Поговорив и будто бы уложив Аврелию, она постучала посудой, будто предлагая ей ужин в постели: наконец загасила лампу.
Сняв обувь, она подошла к окну башни и глубоко задумалась о том, что ей теперь делать?
Звезды, по которым тогда узнавали время, показали полночь; вдали раздался звук, похожий на шаги огромной толпы людей, идущих молча.
«Кто это?» – подумала Катуальда, бежавший ли Барилл ведет сюда Кая Сервилия и гарнизонных солдат из Неаполя на выручку Аврелии? или это мстительный Бербикс ведет негодяев драться со своими же товарищами из-за добычи? Катуальда должна в последнем случае предупредить бандитов о грозящей опасности. А если это Барилл и Нобильор? дать ли им погубить ее избавителя, дать ли Аминандру погубить этих честных людей?
Кого ей выручить?
Она пойдет и предупредит бандитов, а потом выбежит навстречу и закричит:
– Назад, Кай Сервилий! Аврелия – в Ноле, спасена!
Решив это, галлиянка хотела идти вон из башни, как вдруг весь двор крепости озарился факелами, разбойники ударили тревогу и выбежали из подземелья, предупрежденные об опасности раньше Катуальды своими сторожами. В крепость ворвались корсары, подученные мстительным Бербиксом, и началась резня.
Поняв в чем дело, Катуальда, ни живая ни мертвая от ужаса, прижалась к стене башни у окна.
– Он бьется, – думала она, – а я, раненая, не могу биться рядом с ним… учитель, благодетель, названый отец и друг погибает, а я не могу быть ему полезна…
– Аврелия моя! – раздался голос Бербикса, громкий точно военная труба.
– Хризида, Хризида, спасайся! – кричал Аминандр.
– Вот твоей Хризиде привет от Бербикса! – вскрикнул галл, пронзая грудь жены гладиатора.
Катуальда увидела, как Хризида упала на руки мужа.
– Леонид… мой сын… – сказала она, умирая.
Катуальда вздрогнула, выбежала из башни при этом имени и увидела своего брата, взлезавшего с факелом в руке по скользким, полуразрушенным ступеням лестницы. Бербикс был совершенно пьян и свиреп, как настоящий галльский медведь: он не заметил сестру, крича во все горло:
– Победа! Аврелия моя! все муки мои вымещу на ней!
Катуальда, торопясь спасти мальчика, хотела, как можно скорее, сойти с башни, но это было невозможно сделать в темноте, не рискуя раздробить себе череп, оборвавшись с прямой, как утес, испорченной лестницы. Катуальда могла спускаться только ощупью, почти ползком, держась за пройденные ступени, потому что кирпичные стены были гладки и без перил.
Катуальде осталось только несколько ступенек, чтоб сойти, когда свет факела озарил лестницу, и Бербикс с ужасными проклятиями торопливо побежал вниз, как вдруг с ним случилось именно то, чего опасалась его сестра для себя: он сорвался и полетел стремглав, застучав головою о лестницу; его грузное тело сшибло и Катуальду; брать и сестра вместе упали к подножию башни.
Галлиянка думала в эту минуту, что настал ее смертный час от руки брата, но Бербикс уже не дышал и не шевелился.
С трудом освободившись от тяжести трупа, Катуальда осмотрела раздробленную голову брата и, отвернувшись от него в ужасе, убежала, занятая единой мыслью о сыне Аминандра.
Проникнув в подземелье, она схватила за руку спящего ребенка и повлекла его за собой, не взирая на его крики. Вскинув его на свою здоровую руку, она понесла его, сжимая, точно тисками, чтоб он не вырвался. Куда она с ним направилась, она сама не знала. Наконец, обессилев, она опустила свою ношу на землю и упала без чувств.
На другой день Сервилий Нобильор, извещенный Бариллом, привел из Неаполя целую когорту гарнизонных солдат под командой храброго офицера для преследования разбойников. Они обошли весь округ Нолы, но разбойников не оказалось нигде; злодеи точно в землю провалились.
Сервилий и Барилл ездили в Нолу, Помпею и другие города, везде расспрашивая про Аврелию и Катуальду; девушек нигде не было.
Исчезла и еврейка из Риноцеры и все ее рабы.
В Риноцере Каю-Сервилию пришлось только освободить от цепи забытую там, умиравшую с голода собаку, но ни единого человека там уже не было, хоть и – не замечено никаких следов разбойничьего погрома.
Корсары ли увезли девушек и еврейку с ее рабами? разбойники ли их похитили? поглотила ли их мать-сыра земля в свои недра, или восхитил Юпитер на Олимп? – Сервилию и Бариллу было все равно; они томились от этого нового, неожиданного горя. Пробегав две недели, Сервилий бросил свои тщетные поиски и написал письмо в Рим Марку Аврелию, решив ждать или радости, или нового удара горя.
Глава LIII
В Байях
Байями называлась часть Неаполитанского залива, где, по близости от морского берега, находились горячие серные ключи, считавшиеся целебными. Кроме больных туда съезжались веселиться богатые люди. Новобрачные считали самым лучшим это место для своего медового месяца. Там были роскошные помещения в гостиницах и частных домах, отдававшиеся в найм, сады, бани, купальни, места для гимнастики, красивые гондолы для катанья по морю, извощичьи экипажи и носилки для экскурсий в окрестности. Жизнь круглый год кипела там, как в праздник, весело, шумно, неугомонно.
Туда увезла Люцилла своего мужа после свадьбы.
В словах Вариния о ее новом счастье не было чистой истины, как и во всех новостях супругов-сплетников, но не было и полной лжи: Фламиний не пил мертвой чаши и не бил свою жену, но он грозил ей по-прежнему всякими бедствиями в грядущем и тосковал, не находя себе отрады ни в любви Люциллы, ни в приятном обществе родных и знакомых, которыми она его окружила.
Любовь к Люцилле росла в его сердце с каждым днем, но вместе с ней росла и тревога. Каждый день говорил он жене, что, может быть, это их последний день пред вечною разлукой.
Ни ласки Люциллы, ни смех и сарказмы, ни ее уверения, – ничто не разгоняло мрачных предчувствий молодого человека. Узнав, что Люцилла будет матерью, он совершенно растерялся от ужаса.
Роковой полугодичный срок, данный Катилиной, миновал. Злодей ждал известий о точном исполнении Фламинием его приказаний и не дождался; Фламиний заплатил Лентулу по всем векселям, которые надавал ему до свадьбы, но не растратил имения жены, распустив молву, что Семпроний не отдал ему приданого и не покидал Люциллу.
Новобрачные уже мечтали о своем переселении на виллу Пальмата близ города Помпеи, ожидая лишь окончания перестройки тамошнего дома.
Под вечер ясного, жаркого дня Люцилла гуляла со своим грустным мужем по берегу моря, любуясь закатом солнца и тщетно стараясь развлечь печаль его. Фламиний утверждал, что они живут над жерлом вулкана, готового ко взрыву, летают над бездной…
– Пролетим над бездной невредимо, – шутила Люцилла, – чайки и буревестники летают же невредимо над разъяренною пучиной бурного моря. Смелость такие же крылья. Не робей, мой милый! Скоро будет готов наш дом; мы уедем в Пальмату; это гавань твоего спасения.
– Кинжал Катилины достанет нас и там.
– Квинкций, я могла бы увезти тебя за самые Столбы Геркулеса, но не хочу. Я хочу глядеть опасности в лицо, как мой отец глядел в бою. Горе Риму, если все лучшие граждане сядут на корабли и разъедутся из отечества! тогда мы сами отдадим победу в руки врагов. Нет, я скорее погибну, чем бегу, несмотря на всю мою любовь к тебе. Во мне кровь моего неустрашимого отца: во мне его мужественное сердце; я хочу доказать, что я достойна быть его дочерью, достойна утешить его, заменив ему сына.
– Ах как я был бы счастлив с тобой! – воскликнул Фламиний, – если б не сосала моего сердца тревога предчувствий.
– Один и тот же ответ на все мои утешения!
Странный, троекратный свист раздался сзади четы новобрачных. Фламиний вздрогнул и прижал свою руку к груди, как будто его сердце пронзили кинжалом.
– Что с тобой? – спросила Люцилла.
– Всему конец!.. там он… под деревом.
– Не конец, а начало!.. я погляжу, каково ты будешь сражаться. Пойдем туда!
– Люцилла!.. не показывайся ему!..
– Чего же мне бояться? это не чародей Мертвая Голова, плод досужей фантазии Вариния, а римский сенатор, Люций Катилина. У него нос не на груди и не на затылке, как меня уверяли деревенские простаки, ха, ха, ха!.. пойдем же!
Она направилась к развесистому каштану, под тенью которого стоял предводитель заговорщиков.
Катилина и Люцилла вежливо раскланялись и переглянулись. В этом двухсекундном взгляде было больше речей, чем в двухчасовом разговоре.
Огненный взор духа тьмы встретился с лучистыми очами гения света, послав ему вызов на борьбу за душу человека, брошенного судьбою в руки того и другого и принадлежавшего им обоим в силу клятв.
– Он мой! – сказал каждый из этих двух столь противоположных взоров.
Люцилла с улыбкой выдержала окаменяющий взгляд Катилины.
– Добрый вечер, благородный Фламиний! – сказал Катилина, протягивая руку.
– Добрый вечер, благородный Катилина! – ответил молодой человек.
– Давненько мы не виделись!.. это твоя супруга? прошу знакомства благородной Семпронии Люциллы!
– Мне чрезвычайно приятно познакомиться с тобой, краса нашего Сената! – проговорила Люцилла самым подобострастным гоном, в котором легкий оттенок сарказма, однако, не ускользнул от слуха Катилины.
Они опять переглянулись, как в первый раз.
– Весело вам тут живется? – спросил злодей.
– Да, весело, – ответил Фламиний, потупив глаза.
– Любящим друг друга везде хорошо, – сказала Люцилла, – взаимная любовь даже в хижине приятна.
– Да будет так! – сказал Катилина.
– Надеюсь, что так будет, потому что при нашем бракосочетании, вступая на новый путь, мы не забыли ни одной хорошей приметы. Наш брак совершился в первый день февраля. Нечетные числа счастливы даже и в четных месяцах. Прощай, благородный Катилина!.. Квинкций, отведи меня домой, я устала.
Сказав это, Люцилла пошла прочь горделивой походкой царицы.
– Я обронила перстень под тем деревом, – сказала она мужу, отойдя шагов двадцать, – вернись, Квинкций, поищи.
– Катилина все еще стоит там.
– Я его не боюсь. Я хочу испытать тебя. Иди!
– Люцилла, бежим отсюда на край света!
– Трус!
– Безумная!
– Иди!
Он ушел, а она стала равнодушно глядеть, как мимо нее проходили и влюбленные, и новобрачные, и друзья, и враги, и богачи, и нищие.
К ней безмолвно подошел старик и протянул дырявую шляпу за подаяньем.
Люцилла с горделивым презреньем махнула своим веером. Этот взмах мог означать: ступай прочь! или – ступай туда!.. нищий избрал последнее и скоро смешался с толпой.
– Пора расторгнуть нерасторжимый брак! – тихо, но внятно сказал Катилина вернувшемуся Фламинию.
– Диктатор, я в этом не виноват… – прошептал трус в ужасе, – я не хотел, но претор…
– У Цетега есть страшилище, – его Преция; у тебя – претор… ха, ха, ха!.. и ту и другого я поместил в проскрипции. Преция велела Цетегу послать против Великого Понтифекса наемного разбойника, – и ничего не вышло. Тебе велел Семпроний вместо гражданского брака вступить в религиозный, – и тоже ничего не вышло полезного для нас. Через неделю твой брак должен быть расторгнут кинжалом.
– Диктатор! – вскричал Фламиний, обезумев от ужаса, – я брошу Люциллу завтра… я заплачу тебе сто миллионов… я… я все сделаю, что хочешь, только не губи Люциллу и с ней мое дитя!
– Теперь ты в моей власти!.. ты будешь исполнять ревностнее всех мои приказания. Завтра, на восходе солнца, ты должен явиться ко мне, чтоб ехать в Рим. Если промедлишь час, Люцилле не жить… теперь иди за мной.
– Куда?
– Кататься по морю. Вспомни наше былое веселье! ты, я уверен, соскучился дома; ты только шутишь со мною, Фламиний, а сам рад возвратиться к друзьям.
– Но моя жена ждет…
– Ланасса также ждет; она – твоя невеста.
– Благородные сенаторы, подайте на пропитание!.. – раздался нараспев голос нищего с еврейским акцентом.
– Прочь! – вскричал Катилина.
– Вы, я слышал, хотели прокатиться по морю; не угодно ли, чтоб я вам лодочку подыскал?
– Бери, вот целый динарий, только отвяжись! – сказал Катилина, швырнув монету; он взял Фламиния за руку и повел к пристани лодок.
Нищий не отставал.
– Не твой ли это перстень, благородный сенатор? – спросил он Фламиния, показывая драгоценность.
– Это перстень моей жены… благодарю тебя, честный человек. Вот тебе золотая драхма.
– Я дам тебе две, только уйди! – сказал Катилина и дал деньги.
Нищий ушел, приблизился снова к Люцилле, стоявшей на прежнем месте, и протянул шляпу за подаяньем.
Она бросила мелкую монету. Старик, кланяясь, приложил свою правую руку к сердцу, а потом как-то странно махнул ей в сторону и пошел к пристани.
Люцилла издали пошла за нищим. Нищий остановился и стал глядеть на море. Люцилла сделала то же самое. Она увидела, как от пристани отчалила богато убранная лодка, в которой сидело пятеро мужчин и четыре женщины, кроме гребцов. Она узнала всех пассажиров и тихо, печально ахнула.
Прекрасный юноша подошел к Люцилле и, вежливо поклонившись, сказал:
– Благородная Семпрония?
– Да. Чем могу служить тебе, благородный незнакомец?
– Твой супруг поручил мне проводить тебя домой и сказать, что он скоро вернется. Не тревожься о нем. Он встретил знакомых и…
– Знаю, – перебила, она, – я могу дойти домой без провожатого. Здесь не Рим.
– Я – Курий.
– Твою руку, благородный человек.
– На взаимную помощь!
Хоть и не водилось тогда, чтоб мужчина жал руку женщине, чужой для него, но Курий и Люцилла соединили свои правые руки, наперекор этикету, в горячем пожатии.
– Приходи через час на берег; я провожу тебя туда, где ты должна сегодня быть, – сказал Курий.
– Приду, – ответила Люцилла.
Они расстались.
Люцилла пришла в свою спальню и задумалась, усевшись к окошку в кресло. Она боялась не Катилины и его сообщников, а легкомыслия своего мужа.
Лида вошла и села на пол у ног госпожи.
– Моя милая Лида, – грустно молвила Люцилла. – бездна разверзлась!
– Тебе ль горевать, госпожа! – возразила молодая гречанка, – у тебя ли нет средств для достижения всех твоих желаний?! Мелхола верна тебе, потому что никто ей не заплатит щедрее тебя; ее агенты зорки, опытны и многочисленны.
– Все эти люди, Лида, могут следить только за естественным ходом событий; они могут удачно подглядывать, подслушивать, переодеваться, исполнять всякие роли; но как могут они предугадать случайность? они не помогут ни в чем непредвиденном. Нет ничего легче, как напугать моего мужа, напуганного с детства. Театральная торжественность таинственных сборищ этих злодеев произвела такое глубокое впечатление на эту юную, слабую душу, что никакие убеждения не могут заставить его смело отвернуться от своих мучителей.
– Что же теперь тебя заботит, моя добрая госпожа? не могу ли я. быть тебе полезной?
– Сейчас придет за мной незнакомый тебе человек и уведет меня; куда? – я еще не знаю. Я вернусь под каким-нибудь предлогом и сообщу тебе. Переоденьтесь все в мужское платье и идите вооруженные, чтоб издали охранять меня. Как жаль, что я лишилась Катуальды! она ни за что не соглашается покинуть дом Сервилия, потому что в ней его единственная защита… от какой грядущей беды, – вы еще не знаете, но я полюбила Катуальду за такое самопожертвование еще сильнее. Жаль, что я не могу иметь ее при себе!.. она – истинная дочь Севера; она вынослива, как дуб; сильна, – как молодая медведица; храбра, – как амазонка. Она хитрее даже меня самой.
Жаль, если это сокровище будет всю жизнь служить Аврелии; тоща заглохнут без всякого применения все ее достоинства. Чего не дала бы я ей за ее службу!.. сестрой была бы она мне, не рабыней.
Когда вы уйдете за мною, одна из вас должна остаться и через час сообщить батюшке, что я прошу его прибыть туда же, куда я пойду, с вооруженными слугами. Я не знаю, не расставлены ли мне сети; я еще не уверена в преданности моего нового помощника. Распорядись же, начальница моих ундин!
– Незнакомец уж, кажется, ждет тебя, госпожа; не он ли ходит перед домом?
– Да, это он.
Переодевшись в темное, простое платье, Люцилла завернулась в легкое покрывало и вышла на берег, где ждал ее Курий.
– Куда же мы пойдем, мой благородный помощник? – спросила она.
– К гроту Вакха, благородная матрона, – ответил он, – это довольно опасное место, уединенное; ты постарайся, чтоб тебя не узнали.
– С тобой я не боюсь, но не мешает принять меры. Это покрывало слишком прозрачно.
– Нисколько.
– Я переменю его.
Она сходила в дом, вернулась в другом покрывале и пошла с Курием.
– Что мой муж? – спросила она.
– Совершенно сбит с толка и напуган… ах, матрона!.. и его и меня так лёгко одурачить!..
– А Фульвия на моей стороне?
– Ах, нет, матрона!.. Фульвия ужасно боится, что наша месть не удастся… она меня отговаривает.
– Но ты…
– Я тебя не покину.
– Мне жаль вас.
– Мы, поверь, достойны жалости!.. я люблю Фульвию!.. ее нельзя не любить. Она пожертвовала для меня всем, что ей было свято и дорого. Дочь римского всадника, богача, она бежала со мною, бедным, безродным плебеем. Точно безумные, бросились мы, оба юные и наивные, в водоворот удовольствий, увлеклись лестью злодея… если есть под сводами неба люди, гонимые Роком и ближними, так это именно мы, – я и Фульвия. Нет нам, несчастным, нигде пристанища и ни в чем удачи.
Мы прожили наше состояние и задолжали. Раз, вернувшись домой, я получил страшный удар… Катилина похитил Фульвию!..
– Но он ее возвратил, не продал.
– Не продал!.. злодей перекупил все мои векселя у ростовщиков и похитил Фульвию, как заложницу, не сказав мне ни слова… я мог бы при помощи друзей или ростовщиков погасить этот долг, но злодей с усмешкой сказал, что залог лучше платы!.. разве это не ужасно?!.. продержав ее два месяца, он ее отпустил, но какою ценою унизительных просьб и клятв освободила она себя!..
– Несчастная!
– Он теперь отдал ее Орестилле в клиентки на все время, пока я ее не выкуплю, а выкупить ее я не могу, потому что с тех пор проценты наросли на проценты, дела мои запутались до мертвой петли…
– Я вас выну из петли, если вы будете моими друзьями.
– Победы Помпея над корсарами будут тяжелою гирей на твоих весах. Источник добычи оскудеет.
– Мой отец предложит все к услугам полководца. Он может содержать на свой счет целый год несколько военных кораблей, а при удавах и больше, потому что полководец платит воинам из добычи. Помпей уничтожит весь флот корсаров. Не одни мы будем ему помогать. Купцы охотно присоединят также свои капиталы, чтоб уничтожить грабителей.