Текст книги "Над бездной"

Автор книги: Людмила Шаховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 52 страниц)

– Как у вас тут все необыкновенно, тетушка! эту собаку зовут Дамма… у нас есть кот Дамка… я Не знала, что и собак так можно звать.

– У кого ты училась, моя милая? – с оттенком грусти, ласково спросила тетка.

– У гладиатора, тетушка, – без запинки ответила Аврелия, уже несколько ободренная лаской родственницы.

– У гладиатора! – вскричали в один голос тетка и кузины.

– Это Аминандр; он теперь здесь, я его встретила… он говорил мне, что…

– Ты говорила с гладиатором! – вскричала тетка, всплеснув руками.

– С гладиатором! – точно эхо, повторили девушки.

– Он мой учитель, – сказала Аврелия.

– Не понимаю ничего, что ты говоришь, моя милая, – ответила тетка, – или у вас люди ходят кверху ногами и зовут черное белым, как, говорят, водится под землей, на антиподах, или ты сама не знаешь, с кем ты встретилась… дочь сенатора и гладиатор.

– Он тогда не был гладиатором, тетушка; батюшка его продал…

– За что?

– Ни за что… без вины… потому что он стал не нужен…

– В гладиаторы без вины?

– Нет, в каменоломню, а оттуда…

– Это другое дело, мой друг.

– Без всякой вины, тетушка.

– Чему же он тебя учил?

– Грамоте, считать, петь, говорить стихи, мифологии, философии Аристотеля…

– А музыке?

– Батюшка не позволил; он считает это неприличным для знатной женщины.

– Бедная, милая дикарочка! – сказала Цецилия и поцеловала племянницу. – Я дам тебе полезный совет, мой друг: если ты встретишь еще раз твоего учителя, то не говори с ним.

– Отчего же?

– Это слишком долго объяснять, дочери сенатора нельзя говорить с бойцом из цирка, особенно на улице.

– Я исполню твой совет.

– Дети, возьмите кузину в сад и покажите ей все!

Матрона ушла в свою комнату; Аврелия пошла за сестрами.

– Кто это говорит? – спросила она.

– Вот этот болтун, – ответила Клелия, показывая пеструю птицу в роскошной клетке.

– Ах, какой странный петух! – воскликнула провинциалка.

Девушки не были так деликатны, как их мать, им казалась забавною простота двоюродной сестры.

– Нам его отец из Африки привез, – сказала Марция.

– Отчего же он говорит?

– Так угодно богам.

– Ты не видела, Аврелия, фазанов, павлинов, лебедей? – спросила Клелия.

– Павлина видела… мраморного.

– Пойдем в сад, мы все это тебе покажем.

В саду Аврелия сочла индийского петуха, птицу в то время еще редкую в Европе, за павлина; лебедя назвала гусем; о фазане спросила, не Феникс ли это; маленького негра сочла за обезьяну.

Кузины втайне подсмеивались и не выводили бедную девушку из ее заблуждений, с самым серьезным видом рассказывали ей всякую небывальщину, например, что красный нос индийского петуха по ночам светится, что статуя Нептуна над фонтаном иногда сама собою повертывается и кивает головою, и т. п. Аврелия всему этому верила.

– Я вас стесняю, сестрицы, – сказала она, – я готова прясть с вами и шить, я уже все видела.

– Зачем же работать?

– Да ведь сегодня не праздник; вы стесняетесь, при мне…

– Мы никогда не работаем. На это есть рабыни.

– Все равно; вам надо же приглядывать.

– На это есть домоправительница.

– Счастливицы!

– Неужели ты сама прядешь и шьешь?

– Ах, отец такой строгий, такой строгий! – вскричала Аврелия и, бросившись на шею Марции, горько заплакала.

Глава XXIX
Искуситель и жертва

Старшая дочь Цецилии, Марция, не жила, а только гостила по временам у родителей. Она жила при храме Весты с десятилетнего возраста, готовясь быть посвященною в жрицы, когда ей исполнится 20 лет, если Великий Понтифекс, заведующий коллегиею весталок, найдет ее достойною этого сана. Она была вполне достойна, потому что была умна, ловка и величественна видом. Строгая нравственность весталок в эту эпоху уже отошла в область легенд; от посвященных требовалось только вести себя прилично, ничем не компрометируя священное общество, в которое вступили. Марция была так хорошо воспитана, что ничего дурного от нее никто не ждал; если она и нарушит свой обет, то не вынесет этого за стены храма. Если случался такого рода скандал, то виновную казнили, как и в прежнее время. За что ее казнили? – за то ли, что оскорбила богиню, или за то, что не умела скрыть своей вины?. – скорее за последнее.

В эту эпоху летописи молчат о казни весталок.

Клелия была просватана за Люция Фабия Сангу, богатого наследника и единственного сына старого сенатора.

Сестры очень любили друг друга; вся семья Марка Аврелия была дружна между собою.

Это были именно «хорошие люди», насколько могли быть хороши римляне этого времени.

Утешив плакавшую Аврелию с самым нежным участием, сестры привели ее в красивый киоск на берегу пруда. Развлекшись их разговором, Аврелия повеселела. Рабыни принесли множество конфет, сладких пирожков, винограду и других плодов. Сестры уговорили Аврелию лечь с ними за стол и стали кушать, угощая ее.

– Лебедь, должно быть, преогромная птица, – сказала наивная девушка, глядя на потолок киоска, где была изображена Венера на облаках в колеснице, везомой лебедями.

– Почему? – спросила Клелия.

– Потому что они возят Венеру; нужно, я думаю, быть сильнее лошади, чтоб поднять на воздух золотую колесницу. Клелия, лебедь больше лошади?

– Простой лебедь немного больше гуся, а каковы лебеди Венеры, не знаю, я их не видела… а ты никогда не видела лебедей?

– Нет.

– Разве они у вас не водятся, дикие например?

– Дикие водятся около моря, но я никогда не видела и моря.

– Далеко живешь?

– Очень близко, не больше пяти миль, только отец никуда меня не пускает, кроме дома Кая Сервилия, у которого живет Люцилла.

– Превосходная девушка! – заметила Марция.

– Она мне вас хвалила; Кай Сервилий также.

– Люцилла, конечно, скучает в деревне, – сказала Клелия.

– Она говорит, что ей скучно, только грустной я ее никогда не видела.

– Она умеет приноровиться ко всяким обстоятельствам; это высоконравственная, умная особа; она несколько резва; отец прозвал ее «неукротимой». Неукротимая и в мужья себе выбрала неукротимого, – это в порядке вещей… интересно знать, кто из них кого укротит!

– Разве вам известно, что она просватана? – спросила Аврелия, твердо помнившая приказ отца – не говорить о его отношениях к Люцилле.

– Разумеется, известно; Лентул никогда не удерживает своего языка, а Фламиний его друг.

– Фламиний?

– Да, Квинкций Фламиний, известный собиратель редкостей, жених Люциллы.

– Клелия! – вскричала Аврелия, пораженная этими словами, – ведь Люцилла просватана за… за другого… у нас, в деревне.

– За кого же? Фламиний для нее самая подходящая партия.

– Я не могу этого сказать, батюшка запретил мне об этом говорить; у Люциллы есть другой жених в деревне.

– Полно, душа моя!.. она, может быть, вскружила голову своею красотою какому-нибудь провинциальному скучающему Адонису, но, верь мне, что никогда не пойдет за провинциала, она слишком горда и умна, чтоб сделать такую глупость! – возразила Клелия с усмешкой.

– А ты видела Фламиния, он, конечно, не бывает у вас, потому что ему грозят печальные календы[26]26
  Срок платежа по векселям в ироническом смысле.


[Закрыть]. Люцилла сделает доброе дело, если выручит его, тем более, что с ее твердым характером можно жить с таким легкомысленным человеком. Она ему не будет давать много денег, потому что сама живет очень умеренно, – сказала Марция.

– Я считала до сих пор Люциллу за девушку в высшей степени беспорядочную, увидев же здешнюю роскошь, сознаюсь, что Люцилла еще слишком скромно отделала свои комнаты. Что же этот Фламиний, – красавец? – спросила Аврелия.

– Говорят, что очень недурен, – ответила Клелия, – но мы его не принимаем; я его когда-то видела у Семпронии, жены твоего брата; он там прежде бывал… но я не помню его лица. Здесь так много видишь народа каждый день, что постоянно забываешь лица и перемешиваешь имена.

– Ведь ты, конечно, переоденешься к обеду в траур, – сказала Марция, – мы переоденемся, потому что кто-нибудь явится в гости.

– Разве это не траур на мне? – удивилась Аврелия.

– Это траур старомодный; теперь темный цвет носят в знак траура только мужчины, а у женщин принято надевать белое платье.

– Но я в белом хожу ежедневно дома; какой же это траур?..

– Я не знаю, как у вас принято в провинции, но у нас белое платье носят не иначе, как с разноцветными полосами или вышивками; без этого, гладкое, означает траур.

– Что же мне теперь делать?! – воскликнула Аврелия, – у меня только и есть это одно платье!

– Ты ехала в нем всю дорогу?

– Да.

– Оно, я думаю, насквозь пропылилось… фи!.. Купи себе новое.

– У меня нет денег, а отец не даст.

– Купи в долг.

– Он прибьет меня палкой больнее, чем Барилла.

– А кто такой Барилл?

– Его невольник-чтец.

– Что за варварские нравы у вас! – сказала Клелия презрительно, – отец бьет свою дочь!.. Наш отец никогда не бьет и рабов.

– Сервилий также не бьет; батюшка смеется над ним за это.

– Ни один порядочный человек этого не делает; это водится только у простонародья да на фабриках.

Если человек провинится, его можно послать в тюрьму или наказать штрафом. Все наши главные рабы очень богаты и горды; они не допустят себя до такого бесчестия.

– Как же они работают, нельзя же в одно время торговать и дрова колоть.

– Ах, какая ты наивная! – воскликнула Клелия, на этот раз громко засмеявшись, – у нас нет чернорабочих невольников; батюшке и маме никогда не справиться бы с ними; одни из наших рабов торгуют и платят нам за это право, а другие, как Биас, живут здесь в доме и ведут наше хозяйство, при помощи своих невольников. Нам до этого нет ни малейшего дела, пока мы не заметили неисправности с их стороны. Так у всех знатных людей. Мы имеем рабов и рабынь только непосредственно близких к нам, – которые нас моют, чешут, спят в наших комнатах, а судомоек, дровоколов, прачек и т. п. мы даже не видим и не знаем, сколько их здесь. Наш главный повар держит лучший ресторан в городе на половинных издержках с Биасом.

– Ах, как здесь хорошо! – вскричала Аврелия.

– Тебе нравится? – спросила Клелия.

– Очень!.. только я одного не пойму: как же вы не работаете? у нас и богатые работают, потому что скучно без дела: даже Люцилла иногда вышивает.

– Зачем же непременно шить или прясть? – мы поем, играем на лире, разговариваем с гостями, купаемся по три раза в день, пишем стихи и повести, посещаем цирк и театр, храмы, гостим по два, по три дня у подруг.

– А у нас все, все работают… Сервилий очень богат, а сам работает в поле и в саду.

– Добровольно, для развлечения, – ответила Клелия, – это случается и здесь; Лукулл сам стряпает со своими поварами, потому что гастрономия – его страсть. Днем он стряпает, а вечером пишет сочинения о выдуманных им кушаньях. Он хороший полководец, но знаменит, как повар.

Вдали на дорожке показался молодой человек; заметив его. Клелия выбежала из киоска.

– Лентул, – шепнула она, поздоровавшись с гостем, – у меня есть новая, живая игрушка: кузина из провинции; пойдем, я тебя с нею познакомлю. Она очень милая девушка, но удивительно простовата! Она сочла попугая за петуха… она ничего не видела… ей самые простые вещи незнакомы… мне все это очень забавно.

– Постараюсь помогать твоей забаве, прекрасная Клелия Аврелиана.

– Провинциалки, говорят, – очень влюбчивы… берегись, Лентул, она к тебе привяжется!

– А ты боишься потерять во мне твоего самого преданного поклонника?

– Оставь эти глупости!

Они вошли в киоск.

– Да осенят тебя боги своей милостью, священная служительница Весты, добродетельная Марция Аврелиана! – сказал Лентул с театральною напыщенностью трагика, отвешивая низкий поклон, – да горит, не угасая, вечный очаг государства, чистый огонь богини!

– Да будет так! – ответила Марция величаво.

– Садись и рассказывай новости! – приказала Клелия, – но прежде реши нам трудный вопрос… вот моя кузина, Аврелия, будьте знакомы!

– Очень рад.

Аврелия покраснела; в пришедшем она узнала обогнавшего ее повозку весельчака.

– Лентул, – продолжала Клелия, – кузина спросила, какой величины лебеди Венеры… она полагает, что они больше лошади… ты все это знаешь…

– О, да, – ответил молодой человек, – боги втрое выше нас ростом; это значит, что и их лебеди втрое больше…

– Лошади? Слышишь, Аврелия, втрое больше лошади!

Болтовня в этом роде продолжалась, через час Лентул был положительно другом Аврелии; он насказал ей тьму чудес, совершенных и богами и людьми; проповедовал о пользе ласкового обращения с рабами; превозносил доброту Нобильора, будто бы с ним знакомого; словом, попал в ее тон до такой степени, что она была вполне им очарована.

Сестры ушли переодеваться к обеду, оставив их вдвоем.

– Мы с тобой, кажется, раз виделись? – заговорила девушка, обрадовавшись этому случаю.

– Где? – спросил Лентул с искусственным недоумением.

– Дорогой; ты спрашивал о проезжем…

– Я многих о нем спрашивал, только, к сожалению, мне не удалось его нагнать.

– Ты потерял его из вида, вы разъехались? но здесь легко найдешь его.

– Здесь? ах, это очень трудно!.. город велик, а мой друг…

– Он твой друг?! – радостно вскричала Аврелия.

– А ты его знаешь?

– Я знаю только, что это несчастный, гонимый Роком, он сам так себя назвал, а. ты себя назвал счастливейшим… я жалею всех несчастных… скажи мне, что это за человек?

Лентул молчал, отрицательно покачав головой.

– Нельзя? – продолжала Аврелия, – отчего?

– Ах! – глубоко вздохнул хитрец, – есть на свете ужасные вещи…

– Знаю, что есть…

– Этот человек… он… – таинственно проговорил Лентул, понижая голос, – он гоним Роком и людьми!

– Знаю; да за что его гонят-то?

– Это невинный страдалец… он скрывается и скрывает свое имя от всех… иначе он погибнет.

– От Мертвой Головы? – с ужасом спросила Аврелия; ей после рассказов Вариния везде мерещился мифический великан с пустым черепом на плечах вместо головы, из глаз которого вылетало пламя, а изо рта высовывалось вместо языка змеиное жало. Она сама помогла в эту минуту Лентулу опутывать ее сетями коварных обольщений.

– Мертвая Голова! – повторил он с ужасом, – о, не произноси этого имени!..

– Этот злодей здесь?

– Здесь его теперь нет; оттого и несчастный, гонимый Роком, скрылся сюда. Теперь только я один знаю, что он здесь… ты видела его под вечер?

– Да.

– Он мог ехать только по ночам.

– Лентул! – страстно прошептала Аврелия, – клянусь тебе богами преисподней, что никому не выдам тайны твоего друга! скажи, скажи мне его имя!.. я хочу знать имя несчастнейшего… я буду о нем молиться… мне сказали, что погубить Мертвую Голову может только женщина, устоявшая против всех искушений… я готова…

– О, героиня! – вскричал Лентул, ставши на колени пред Аврелией и целуя ее платье, – спаси, спаси Рим от Мертвой Головы!..

– Но труднее всего – последнее испытание, которое представится: говорить с Мертвою Головой, глядеть в его глаза и не потерять свою душу!

– О, да, это правда. Скажи, благородная Аврелия, какую наружность и какое имя принял злодей, когда его видел человек, рассказавший тебе это?

– Он его не видал, а только слышал, что Мертвая Голова очень страшен видом.

– Имя?

– Он не говорил.

Лентул торжествовал.

– Тебе говорили, что он колдун?

– Да, Лентул: мне говорили не только что он колдун, но… это даже страшно выговорить… дух тьмы восточных легенд.

– К несчастию, это правда. Мертвая Голова может принимать всякие образы и называться всякими именами. Придет, например, к тебе твой любимый раб… Барилл, например…

– Ты знаешь нашего Барилла? – удивилась Аврелия.

– Вашего я не знаю, но Берилл или Барилл – очень обыкновенное имя раба.

– Ну!

– Придет к тебе твой Барилл, поговорит о пустяках и взглянет на тебя, а ты… вдруг… бух, пред ним на колени!..

– Это почему?

– Обоймешь его колени и скажешь: «Повелитель, я твоя раба!» Это не Барилл окажется, а Мертвая Голова, принявший его вид.

– Ах, какие ужасы!

– Его клевреты не знают, кто он, потому что он является и в виде самых лучших людей Рима.

– Лентул, я не буду теперь глядеть никому в глаза, даже батюшке и Сервилию… Мертвая Голова ведь может принять и их образ?

– Конечно, может. Но твоя добродетель защитит тебя от него. Я вижу в тебе именно ту самую героиню, которая погубит злодея и спасет Рим. У тебя на пальце есть расколотый ноготь.

– Я его расколола год тому назад, когда потрошила с кухаркой рыбу… ужасно болел палец.

– Отчего бы ты его ни расколола, – все равно. Предсказано, что злодей должен бояться женщины, могущей победить все искушения, а узнать ее он может только по расколотому ногтю. Твой палец, видишь Аврелия, расколот не прямо, а несколько вкось.

– В самом деле, вкось, Лентул; я этого до сих пор не заме-. чала.

– А знаешь ли ты еще одно предсказание о гибели Мертвой Головы?

– Какое?

– Эта добродетельная женщина может его погубить только при помощи такого же добродетельного мужчины. Этот мужчина должен быть юн, прекрасен, спасен и любим ею, героиней, спасительницей Рима.

– Лентул, что ж ты мне не говоришь имя твоего друга?

– А ты его не выдашь?

– Ведь я клялась богами преисподней!

– Его имя – Флавий Флакк.

– Флавий Флакк, – повторила Аврелия шепотом. Сердце ее забилось от нового, незнакомого ей чувства страсти; глаза засверкали новым блеском; все существо ее преобразилось.

«О, если б Флавий-Флакк был этим избранником судьбы на гибель злодея!» – подумала она.

«Ах, зачем я дал слово Фламинию! – подумал искуситель, любуясь красотою своей жертвы. – Я сам приволокнулся бы за ней!.. ах, как она хороша!»

– Он преступник? – допытывалась Аврелия.

– Ах, нет!.. если б он был преступником, было бы лучше… тогда – взмах секиры и все кончено, а его страдания будут длиться долгие годы… его преследуют…

– Кто? Мертвая Голова?

– Он и еще женщина, которую он ненавидит… недостойная его женщина!.. они преследуют его везде, чтоб сделать своим рабом.

– Это ужасно!

– Он скрывался близ Нолы; они и там его нашли, там у него есть друг – Фламиний, ваш сосед.

– Я слышала, что Фламиний – клеврет Мертвой Головы.

– Это его родственник, однофамилец. Фламиний редко бывает в своей усадьбе и, насколько я его знаю, он еще не потерял свою душу, потому что все клевреты злодея имеют бледный цвет лица, как и сам злодей. Какой бы образ он ни принял, цвет лица переменить он не может. Если ты увидишь человека с бледным лицом…

– Это Мертвая Голова, даже если б Барилл…

– Самый верный признак.

– А Флавий Флакк никого не любил?

– Не знаю.

– Если б в самом деле я…

– Без сомнения, ты… ты, благородная, невинная, добродетельная Аврелия! ты спасешь от злодея моего друга, меня и самый Рим.

– А твой друг еще не видел Мертвую Голову?

– Много раз видел, но не говорил с ним и не глядел ему в глаза; злодей добивается этого… он преследует его и меня всякими способами.

Аврелия томно вздохнула: пред нею открылась целая перспектива героической борьбы со злодеем с трофеем победы в конце, – спасением прекрасного юноши, гонимого Роком и людьми.

Кузины прервали беседу Лентула с Аврелией своим появлением в белых платьях, сшитых по всем правилам тогдашнего модного траура.

Римские девушки этой эпохи носили широкие, длинные туники с длинными рукавами и открытым воротом. Замужние женщины прибавляли к этому костюму столлу – род туники без рукавов. Выходя из дома, те и другие накидывали плащи с капюшоном, покрывавшим голову, отличавшиеся также немного своим покроем. Дома они носили прозрачные вуали, красиво драпируясь в них.

Клелия увела кузину, уговорив надеть ее платье, чтоб не конфузиться при чужих. Марция осталась с гостем, но, посидев недолго, увела его в дом к матери.

Глава XXX
В тенетах суеверия

В 6 часов, по нашему счету около полудня, был подан обед. О чем торжественно возвестил Биас, появившись в атриуме. Все пошли в столовую, триклиний, бывший также на женской половине отдельно.

– Где же дядюшка и мой отец? – спросила Аврелия, осматривая присутствующих.

– Вероятно, в сенате, – равнодушно ответила Цецилия, – там они и пообедают.

– Кто эта величественная женщина, старшая весталка? – спросила Аврелия Марцию шепотом, указывая на красивую особу лет 40, говорившую с ее теткой.

– О, нет! – возразила Марция с улыбкой, – это Эврифила Росция, актриса, дочь знаменитого трагика.

– Марция, тетушка мне говорила, что с бойцами из цирка мне нельзя говорить… с Росцией тоже нельзя?

– Можно, сколько угодно.

– Зачем же она здесь?

– Обедать пришла. Росция – клиентка нашего дома; ее отец был невольником у нас и отпущен на волю: клиенты необходимы для каждого богатого дома.

– Зачем?

– Как это тебе объяснить, милая, зачем!.. они исполняют разные поручения, которые унизительны для свободного, но слишком почетны для раба: занимают скучных гостей, если хозяин не желает с ними беседовать; занимают всех в отсутствие хозяев, передают друзьям хозяина такие вести, которых нельзя доверить ни письму, ни рабу; если в доме кто-нибудь болен, они ухаживают… словом, это люди, стоящие выше рабов и ниже свободных. С рабынею я не пойду по улице, а пойду с клиенткой. Рабыня может меня сопровождать только сзади и молча; клиентка будет идти рядом и разговаривать, чтобы мне не было скучно; она в лавке посоветует мне, что следует выбрать, если я в затруднении; дома она мне читает, поет, играет на разных инструментах, рассказывает забавные анекдоты, если я напишу стихи, я с нею посоветуюсь, как их поправить; если я жду гостей или собираюсь в гости, попрошу ее выбрать мне наряд к лицу. Мама очень любит Росцию.

Тогда было принято обедать очень долго: кушанья подавались с музыкою и пением. Но на этот раз по случаю траура ничего этого не было. Все скромно улеглись на мягкие кушетки около большого стола в виде буквы П и кушали, тихо переговариваясь о городских новостях.

После обеда Лентул ушел; Цецилия увела Росцию в свои комнаты, чтоб вместе отдыхать; Аврелия ушла со своими кузинами в их комнаты, где они ей показали множество разных прелестных вещиц, забавляясь простотою провинциалки, гуляли с нею в саду, купались и бегали. День прошел очень весело и быстро.

После ужина, поданного в час заката, Аврелия уже хотела лечь спать, как рабыня, приставленная к ней теткой, доложила, что ее зовет отец. Сердце Аврелии затрепетало; она как будто проснулась от волшебных грез или спустилась с Олимпа на землю. Перец, утки, коты, веретено и… грозная палка – предстали ее воображению, слившись в неразрывное целое с образом ее отца.

В комнате, куда ее ввела рабыня, сидели оба Аврелия у красивого, круглого, деревянного стола.

Марку было лет шестьдесят; он был очень бодр и моложав для своих лет, так же как его старший брат слишком дряхл для своего возраста. Его поддерживала и ободряла вечная суета политического поприща с его надеждами и опасениями, торжествами и поражениями, проектами, планами, наградами, славой, тогда как Тит совершенно одичал и одряхлел от однообразной деревенской жизни с ее мелкою вознею без всякого интереса.

Аврелия робко вошла и молча остановилась среди комнаты.

– А вот и дочь моя, – сказал Котта, обращаясь к брату, – дочь, подойди к дяде-то!

Аврелия робко взглянула на своего отца и чуть не вскрикнула от ужаса: ее отец был гораздо бледнее обыкновенного от усталости.

«Мертвая Голова!» подумалось ей.

Она потупила взор и подошла.

– Славная, стройная девушка! – заметил Марк. – Ты, милая похожа на твою мать.

– Здравствуй, дядюшка!.. да хранят тебя боги!

– Будь здорова и ты, моя милая!.. да что же ты так робеешь-то? ну, погляди, погляди на меня, дитя мое!.. ах, какая ты дикая!

Но в эту минуту ничем нельзя было заставить Аврелию глядеть на кого бы то ни было.

– Аврелия, – сказал отец, – какое это на тебе платье? – точно новое.

– Это платье Клелии, батюшка.

– Я не знал, что теперь здесь носят белое в дни траура; купи себе завтра новое платье; моя дочь должна иметь все свое. Вот деньги.

Он отсчитал скудную сумму, достаточную только на покупку одежды, едва приличной для сенаторской дочери.

Аврелия взяла деньги, сказала:

– Желаю вам покойной ночи, батюшка и дядюшка! – и ушла.

Отец был бледен… ах, как бледен!.. отчего? почему? яд коварных сказок Лентула уже отравил помыслы Аврелии; она едва не считала в эту минуту своего отца за самого злодея или за его клеврета. Но эта мысль у нее, к счастью, перемешалась с другой. Аврелия была рада, что ее отец ошибся в выборе траурной материи для нее, размышляя, в какую грязную ветошку превратился бы ее наряд от долгого путешествия, если б был белым; теперь же она могла незаметно отдавать его в стирку, надевая платье кузины.

Проходя по комнатам на женскую половину, она встретила Барилла, шедшего к господину; молодой сириец весело посвистывал.

– Как провел ты день, Барилл? – ласково спросила Аврелия, остановив невольника, но в тот же миг смутилась, испугалась и отвернулась от своего любимца, вспомнив опять Мертвую Голову.

– Мне было весь день очень весело, госпожа, – ответил невольник, – я встретил Аристоника, что жил прежде в деревне, у Кая Сервилия… Аристоник водил меня целый день по городу… взгляни, какая диковина!

– Взглянуть?!.. ах, нет, Барилл!.. послушай: поди вон туда к окну и отвернись от меня.

– Зачем госпожа?

– Ты не хочешь?.. ты… ты не можешь!

– Чего не могу?.. все сделаю, что тебе будет угодно мне приказать.

– Ступай и не гляди на меня… хорошо… стой там, но не гляди… ты не бледный.

– С чего же бледным-то мне сделаться, госпожа? – со сдержанным смехом спросил сириец, глядя в одну точку и не шевелясь.

– Нет, не бледный, – повторила Аврелия, – теперь поди ко мне и скажи, где Бербикс и Дабар? они не пьяны и не буйствуют, как дома?

– Бербикс и Дабар встретили Аминандра и развлекались с ним по своему вкусу.

– Разве Аминандр товарищ этим драчунам?!

– Жаль, госпожа, нашего бедного учителя!.. наружность его очень мало изменилась, но душа в нем не та, что прежде.

– Не та душа! – с ужасом вскричала Аврелия, – он потерял свою душу!

– Он – погибший человек, гладиатор… жизнь ему ни по чем… пьет он и дерется не лучше Бербикса.

– Ужасно!.. верно, он встретил Мертвую Голову.

– Какую, госпожа, голову?

– Чародея Мертвую Голову, о котором Вариний часто говорит.

– Пустое говорит старый сплетник, но, жаль, правда, что в голове Аминандра умерло, кажется, все хорошее; он и прежде был горд, а теперь… это просто какой-то фараон, недоступный со всеми, кто не хочет пьянствовать и драться. Силища у него… ужас!..

– Он и прежде был силен.

– Далеко не так, как теперь.

Барилл вынул и показал красивые серьги с жемчугом.

– Это для Катуальды, – сказал он самодовольно.

– Как ты достал?

– Аристоник подарил; он очень разбогател.

– Берегись бледных людей, Барилл! – сказала Аврелия уходя.

«Аминандр получил ужасную силу, в голове его умерло все хорошее… нет сомнения, что он встретил Мертвую Голову и стал его клевретом!.. а я с ним говорила; глядела в его глаза; цела ли и моя душа?» – подумала Аврелия в беспредельном страхе.

Аврелия легла, но ей не спалось очень долго; она мечтала в тишине вечера, околдованная и новой обстановкой, и коварным Лентулом. Все ей казалось восхитительным и вместе ужасным: и люди, и животные, и здания, и самая мебель до последней задвижки. Тетушка и кузины чрезвычайно добры и ласковы; Лентул – чрезвычайно умен, опытен, везде был и все видел; о чем его ни спросишь, – все знает, и так добр… безгранично добр!..

Бедный Кай Сервилий! его добродетели померкли в глазах Аврелии, потеряли цену, потому что из слов двоюродных сестер она вывела заключение, что здесь, в Риме, все хорошие люди не бьют рабов и ласково с ними обходятся, все отпускают их на волю или позволяют торговать. Сервилий – один из хороших римских патрициев – больше ничего. Ей показалось, что в Риме знатный человек и не может быть дурным, что все непременно похожи на Сервилия, все одинаковы. Дурными могут быть только люди из простонародья или фабриканты, потому что кузины сказали ей, что те бьют рабов. Мерилом добродетели человека для Аврелии только и было одно обращение с рабами, потому что она видела жестокость своего отца и благодушие Сервилия Нобильора, вращаясь всю жизнь почти только между этими двумя столь несхожими характером помещиками.

Аврелия отворила оконные ставни, села на подоконник и долго мечтала, любуясь темным небом, усеянным яркими звездами, сиявшими над тенистым садом, между деревьями которого белели статуи и вазы, и с наслаждением прислушиваясь к мелодичному плеску фонтана в купальне.

– Флавий!.. Флавий!.. – шептала она страстно и молилась о неизвестном ей несчастливце, гонимом Роком в лице какой-то женщины и злодея Мертвой Головы.

Из кустов вышла женская фигура в легком покрывале.

Аврелия высунулась из окна и тихо позвала:

– Клелия, это ты?

– Отчего ты не спишь, моя милая? – спросила девушка, подбежав к окну, – ты мечтаешь?

– Да… здесь так хорошо!

– О чем ты мечтаешь, о любви?

Клелия вспрыгнула на широкий цоколь; Аврелия нагнулась и обняла кузину.

– Да, Клелия, я люблю… ах, как я люблю!

– Кого?

– Не знаю кого… молодого человека, которого встретила дорогой.

– Он из знатных?

– Да.

– Ты можешь с ним здесь встретиться… ты знаешь его имя?

– Да.

– Как его зовут?

– Я не могу сказать.

– Я также люблю, Аврелия… я очень, очень счастлива… это было уж давно; мама взяла меня с собою и Марцией в первый раз в цирк. Я до того увлеклась представлением, что уронила мой веер за барьер; сенаторские места у самого барьера. Происходил бег на квадригах. Вдруг за барьер прыгает прекрасный молодой человек; рискуя сломать шею или даже попасть под квадригу[27]27
  Колесница с четверней лошадей.


[Закрыть]. Я вскрикнула от ужаса. Он упал и ушибся, к счастью, без особенных повреждений, поднял мой веер и бросился к выходу. Я получила мой веер из его рук и полюбила с этого момента безумно… целый год я не видела моего милого и тосковала. Однажды приходит ко мне отец и говорит: «Клелия, я тебя просватал». Мне это было очень неприятно, но я должна была покориться; если б жених не понравился, меня не стали бы принуждать. Представь мое удивление! – Люций Фабий, мой жених, оказался именно тем самым молодым человеком, о котором я мечтала с тоской целый год, не зная его имени. Когда я это рассказала маме, она также очень обрадовалась и сказала, что боги часто внушают отцу, кого выбрать мужем для дочери. У родителей самый верный инстинкт во всем, что касается счастья их детей. Иди, Аврелия, непременно за того, кого твой отец выберет.

– Клелия, я этого не могу. Отец выбрал мне жениха, но я ему самому откровенно сказала, что не люблю его, и он отказался.

– Напрасно!

– Он для меня стар; он сам мне посоветовал идти за молодого.

– Это другое дело. Но я пошла бы на твоем месте именно за него, потому что такое великодушие показывает доброе сердце.

– Но ведь я полюбила теперь другого.

– Не зная, кто он… это рискованно, милая… мое случайное счастье – не пример для других.

– Ах Клелия!.. я люблю его!

– Пойдем купаться… рабыни ждут меня у фонтана; я всегда купаюсь ночью.

– Люцилла также купается ночью; у нас ее за это все порицают, говорят, что это делают только беспорядочные особы.