Текст книги "Над бездной"

Автор книги: Людмила Шаховская

– Проводи меня к Мелхоле.

– Зачем?

Они сошли с лестницы и побрели тихонько, почти ощупью, под проливным дождем, спотыкаясь среди зимней грязи глухих переулков.

– Фламиний, пока ты еще был в почете у Катилины, мы с тобой были соперниками. Теперь я не злюсь на тебя, потому что занял твое место.

– К чему ты начал говорить об этом, Курий?

– Мне приказано сейчас тебя прикончить.

– Приканчивай! я не закричу о помощи.

– А я этого не хочу.

– Почему?

– Мне нужны деньги; я проиграл в эту неделю все, что имел. Я продам тебя в рабство.

– Я не позволю. Этого унижения недоставало!.. жестокие люди! – что вы со мною сделали!

– Ты много раз мне говорил, что убил бы Катилину, но совесть запрещает тебе нарушить кровавую клятву. Бели я тебя продам, ты будешь иметь полное право на это, потому что раб служит только своему господину, забыв все прежнее… у невольника нет ни родства, ни родины, ни даже имени, если оно не нравится господину. Я продам тебя насильно, если не согласишься добровольно. Вот дом Мелхолы. Мне стоит крикнуть условный сигнал, и тебя, связав, утащат в подземелье.

– Я согласен.

– Самый жестокий господин не может оказаться хуже Катилины.

– Все равно, я скоро умру, но, может статься, умру, отмстивши. Но меня никто не купит. Раненый и больной я никому не нужен.

– Покупают и не таких, как ты.

– О, какой позор!..

– Я не скажу твоего имени. Мне нужны деньги, повторяю тебе, а взаймы мне уж давно не дают, потому что нечего заложить. Помнишь ли, как весело, бывало, пировали мы оба, одетые в порфировую материю, пурпур и золото? помнишь ли, как мы вкусно ели и пили у Дионисии, Росции, Демофилы?..

– Все это кончилось, Курий!

– Фламиний, я не жестокий человек, но я ничего не мог для тебя сделать, потому что, ты видишь, каково мне сладко жить… тебе Катилина льстил, а мне никогда. Я всегда ненавидел злодея, но служу ему из-за куска хлеба. Я все, все промотал. Не было нарядов красивее и моднее платьев моей Фульвии; не было голоса приятнее ее; ее звали на сцену петь в фесценинах за большое жалованье под вымышленным именем, чтоб отец не запретил. Контракт уже был подписан. Неумолимый Рок все разрушил: у Фульвии. заболела грудь.

– Ты со мною прежде не говорил так откровенно; я думал, что ты охотно служишь Катилине.

– Служил я ему охотно, пока не понял его целей: ему все, друзьям его и помощникам – ничего. Вот его цель.

– Ты честнее, чем я думал.

– Фламиний, я ненавидел тебя только за материальные блага. Но, заняв твое место, я не получил, чего ожидал.

– Ты все-таки счастливее меня, Курий; тебя не разлучили с Фульвией.

– Счастливей!.. счастливей!.. – горько засмеявшись, повторил Курий, – а знаешь, кому и чему я этим обязан?!..

– Знаю, знаю.

– Да, я вытерпел все. Когда ее похитили, скорбь моя была ужасна, но я это перенес. Он сделал ее почти рабой своей Орестиллы. Эх!.. не ты, а я погиб!.. будь же добр со мной, выручи меня, Фламиний!.. если тебя придется продавать насильно, – за тебя не дадут двух динариев, как за сардинца. Постарайся, умоляю тебя, дать мне денег. Ты умеешь петь, знаешь греческий язык; тебя могут купить на легкую работу, – в учители. Тебе не будет дурно в неволе; ты, может быть, скоро угодишь господину твоим покорным характером и будешь освобожден, получив возможность отмстить.

– Ради этого, я уж тебе сказал, что согласен.

– Пойдем же!

– А как мне себя назвать?

– Как хочешь.

– О позор!.. о горе!.. до чего я дожил!.. что имя? ведь все равно оно будет чужое, какое бы ни было. Например, – Нарцисс; это очень обыкновенное имя у рабов. А если Катилина проведает?

– Ничего не проведает. Мелхола все скроет. Я тебе скажу, кто дал мне мысль продать тебя.

– Кто виновник этого нового горя и стыда?!..

– Люцилла.

– Она!

– Она призвала меня к себе в тюрьму и просила, чтоб я не дал убить тебя, чтоб я продал тебя, но не убивал. Это ее просьба. Она, верно, надеялась, что это одно спасет тебя, если ты попадешь к хорошему господину.

– Если попаду!.. а если не попаду?.. если я, потомок славного, древнего рода Фламиниев, кончу жизнь под ударами бича?.. о, стыд!.. легче умереть под секирой.

Глава V
Бедняк покупает нищего

Мелхола жила в Риме с гораздо большими удобствами, чем в заброшенной Риноцере, хотя привычка жить кое-как, свойственная всем ростовщикам, и тут не дозволяла ей отделать своей квартиры. на широкую ногу. Кроме этой привычки, сношения семьи ростовщика с темной компанией прожившихся расточителей и морских разбойников заставляли ее окружать себя таинственностью. Комнатные рабы и рабыни у них все были из евреев, преданных делу господ. Других же рабов, – кучеров, дворников и т. п., не пускали за порог дома и никто непосвященный не ведал, что там находится и творится. Укрыть ли за. хорошую плату сбежавшего вора-невольника, которому грозит крест или виселица, спрятать ли краденые вещи, обделать ли тайную продажу или покупку, учредить ли тайный надзор за кем-нибудь, – все это охотно брал на себя старый Натан и славился в этих делах той мошеннической честностью, которой не могли похвалиться его конкуренты. Натан не изменял своему клиенту ни за какое золото его врага, покуда клиент щедро платил ему. Но и тут случались, хоть и редко, дела, перетягивания симпатии еврея от одного должника к другому. Тогда он прибегал к софизмам: я-де не клялся ему в том-то.

Никакое золото не могло соблазнить дочь Натана выдать Люцилле тайны общества расточителей, но она охотно взялась помогать ей, а после ее смерти ее мстителю, сказавши, что клялась Катилине только сбывать его приобретения, скрывать его тайны, но не охранять его от недругов, если бы кто-нибудь захотел его погубить. Несмотря на принципы торгашества, проникшие всю плоть и кровь ее с колыбели, Мелхола все-таки была женщиной, склонной больше к добру, чем к злу. Несчастия Люциллы, щедро платившей ей, возбудили ее жалость помимо денег, деньги же тут были скорее оправдательным средством, чем побудительной причиной.

– Уничтожьте флот корсаров, этот главный источник дохода моих клиентов, – и я ваша, – говорила она много раз Люцилле.

Но этого, как увидим, пришлось ждать очень долго.

Все давно спали в доме еврея, когда Курий привел туда Фламиния. Мелхола скоро явилась, одевшись на скорую руку и громко шлепая туфлями, сердитая.

– Третий раз будят! – проворчала она, принеся светильник и поставив его на стол.

– Спешное дело, – ответил Курий.

– Все у вас к спеху, да нужно, да на скорую руку, стриксы ночные!..[46]46
  Черти римской мифологии; буквально strix – филин.


[Закрыть] чего вам надобно?.. сам Вельзевул что ль прислал?

– Нет, мы от себя.

– Если так, убирайтесь!

– Мелхола, одно слово: я хочу продать раба.

– Ну! – нетерпеливо сказала еврейка.

– Тайком.

– Чей он?

– Мой.

– Твой? да у тебя есть ли хоть кошка или мышь не заложенная?

– Вчера не было, теперь есть.

– Бездонная Бочка, Каин отверженный, правду ли он говорит? – спросила еврейка Фламиния.

– Я продал ему себя, – ответил он.

– Ты? да разве римлянин…

– Тс! молчи! – шепнул Курий, – я слышу, как будто здесь мы не одни.

Они уселись и стали шептаться; чрез несколько минут их разговор был прерван громким зеваньем, раздавшимся из угла комнаты.

– Кто там? – спросил Курий тревожно Мелхолу.

– Оставьте!.. он опять уснет; этот человек не опасен; это один веселый бандит.

– Веселый бандит? – удивленно спросил Фламиний.

– Да, – ответила Мелхола, – это один из тех счастливцев, что могут хохотать и петь, не евши сутки… это некто по прозванию Меткая Рука, – перелетная птица, у которой нет гнезда, никогда и не было, – бродячий певец, гладиатор, на тот свет провожатый.

Они продолжали говорить шепотом. Курий упрашивал еврейку продать Фламиния так, чтоб Катилина не проведал, и дать вперед хоть 50 сестерций на прокормление; она сомнительно качала головой, впрочем, не отказывая наотрез. Мелхолу всегда приходилось долго упрашивать тому, кто не мог ей приказывать.

Зеванье из угла повторилось; грузное тело перевернулось с боку на бок, потом приподнялось, и густой бас Аминандра проговорил:

– Выспался… пора уходить.

При тусклом светильнике римляне увидели ужасающую фигуру растрепанного богатыря с волосами, всклокоченными, точно грива разъяренного льва.

– Где моя сумка? – спросил он.

– А я почему должна это знать? – верно, под диваном, – отозвалась Мелхола.

Гладиатор полез под диван, нашел свою сумку, перекинул ее через плечо и подошел к Курию.

– Не надо ли господину сенатору застольного певца? – спросил он, низко кланяясь.

– Слыхал я о песнях, какие поют певцы, похожие на тебя, – ответил Курий, отвернувшись, – я не сенатор и в певцах не нуждаюсь.

– Господин плебей, не надо ли певца твоим знакомым? – продолжал приставать Аминандр, – я беру не дорого, а когда бываю при деньгах, как теперь, то и даром пою для упражнения, потому что талант без сцены глохнет. Я пою веселое и грустное.

– Знаю, знаю, какое ты поешь… хорошо, если понадобится…

– Спроси обо мне здесь. Мелхола знает, где найти Меткую Руку, или Совиный Глаз, или… эх!.. много у меня имен, – не сочтешь, господин плебей!

Он снял лютню, висевшую у двери на гвозде, провел пальцами по струнам и запел:

 
Кто всех беззаботней?
Кто всех веселей?
Тот ли, кто богаче?
– Нет! – кто всех хитрей.
Как вода сквозь пальцы,
Деньги утекут;
Простака до нитки
Воры оберут.
Кто всех беззаботней?
Кто всех веселей?
Тот ли, кто храбрее?
– Нет! – кто всех хитрей.
Не спасает панцирь,
Не спасает щит,
Если со врагами
Воин не хитрит.
Кто всех беззаботней?
Кто всех веселей?
Тот, кто мил красотке?
– Нет! – кто всех хитрей.
С милою поссорить
Может клеветник,
Иль корсар похитит
В свой притон-тайник.
Кто всех беззаботней?
Кто всех веселей?
Искренно клянусь вам:
– Тот, кто всех хитрей.
Наживет он деньги,
Недругам отмстит,
И его с красоткой
Враг не разлучит.
 

Курий, не слушая, толковал шепотом с Мел халой; Фламиний горько плакал; стыд быть проданным в рабство после той роскоши, в какой он жил, и после завидной чести быть супругом первой красавицы, – этот стыд и жег и леденил его сердце. Слова песни странно совпали со всей его судьбой, как будто богатырь нарочно, зная, кто перед ним находится, спел этот романс.

– Хорошо ли я пою, господин плебей? – спросил Аминандр.

– Хорошо, очень хорошо, – равнодушно ответил Курий, желая отвязаться, – непременно рекомендую тебя моим знакомым.

Но отвязаться от Меткой Руки, когда он находился в настроении говорливости, не было возможности.

– Я брожу, господин, из города в город, – продолжал он, – пою на свадьбах, и похоронах… ха, ха, ха!.. случается, что и сам сватаю, ха, ха, ха!..

– Знаю, знаю, – сказал Курий.

– И сам хороню, ха, ха, ха!.. хороню и следы все.

– Знаю и это.

– А это кто с тобою? нищий.

– Я – раб моего господина, – сказал Фламиний.

– Кто твой господин?

Аминандр вопросительно и сурово взглянул на Мелхолу; еврейка вздрогнула от этого взгляда и сказала, стараясь казаться спокойной: – У тебя, Меткая Рука, много знакомых; нет ли желающего купить невольника? я дам тебе за труды.

– Был у меня покупщик недавно, только очень капризный, заладил: купи ему именно того, а не другого… разве ты это умела сделать? один был ответ: не продажный.

– Я продам дешево этого человека, – сказал Курий.

– А за сколько? я, может быть, его куплю, если он не дорог, чтоб перепродать с выгодой… ухитрюсь простака найти. Эх, господин плебей!.. как вас, богатых, обманывают!.. слепых вам сбывают вместо зрячих; дураков вместо мудрецов продают. Вот меня так уж ты не обманешь. Этот раб молод?

– Ему 22 года, – сказал Курий.

– Вот и неправда!.. он гораздо старше; ему не меньше 26 лет: А зачем ты продаешь-то его не на рынке?

– По знакомству уладить дело хотел.

– Опять ложь!.. если б это было не здесь, а там… в пере-. улочке… я бы тебя за это бац!.. лютню мою вдребезги разбил бы об твою голову. Простился бы ты с невольником, потому что он не твой, а украденный. Отвел бы я его в претуру, а оттуда к настоящему господину назад, и получил бы награду. Нашел ты время дела улаживать, – чуть не в самую полночь!.. ха, ха, ха!

– Днем я не имею досуга.

– Ну, ладно. Это твое дело. Он ранен в правую руку; верно, драчун?

– Нет, господин покупщик, – ответил Курий, переходя в лесть, – он честный и смирный человек.

– А вот я посмотрю его хорошенько и поговорю с ним; тогда и решим торг. Никто тебе не заплатит дороже меня.

Фламиний подумал, что настала его последняя минута; гладиатор вглядится в его лицо, узнает его и убьет по поручению Семпрония.

Аминандр поглядел на него пристально и усмехнулся, но не узнал его.

– Если он годится, не пожалею даже сотни, – сказал он.

– Сотни? – повторил Курий, – я хотел бы получить тысячу.

– За раненого-то? ха, ха, ха!.. говори уж прямо миллион!.. ступай с ним на рынок и толкись целый месяц, если он не украденный; Помпей с Востока теперь целые толпы прислал этого товара. А если это не твой человек, то лучше меня покупщика тебе не найти. Я сбуду его на юг, и никто его там не найдет, никаких улик не будет.

Аминандр снял перевязку с руки Фламиния и стал осматривать его рану, грубо повертывая руку, как покупатель повертывает всякий товар.

– Никогда богатые своего добра не берегут, – ворчал он. сердито, – мой опытный глаз, Совиный Глаз видит и теперь, в темноте, всю историю этой раны. Оцарапал бедняка кто-то в шутку. Займись господин его лечением, как следовало, – мог бы он теперь сундуки да камни таскать. Нет, никто им не занялся; ему не дали ни отдохнуть, ни вылечиться. От царапины произошла болезнь, изнурительная лихорадка, которую придется долго лечить. С цены, господин плебей, надо сделать скидку за то время, которое этот человек проведет, ничего не работая. Разочтем же все толком! Ты запросил тысячу. Я даю тебе тысячу, но удерживаю из нее сотню за его даровой корм. Я даю тебе 900 сестерций.

Он дернул Фламиния за руку.

– Больно?

– Нет, господин.

– Лжешь! у тебя даже слезы выступили. Теперь вздохни.

Он вздохнул.

– Слышишь, как он дышит? – он на гору не взлезет.

Он ударил Фламиния ладонью по груди и спросил: – Больно?

– Нет, господин.

– Опять лжешь!.. если б я уж заплатил за тебя, то… бац тебя по голове!.. хоть и не сказал бы сразу прощай. Я даю тебе, господин плебей, 900 сестерций, но за слабость груди удерживаю сотню. Я даю тебе 800. Как зовут твоего невольника?

– Его зовут Нарцисс.

– Нарцисс-себялюбец, ха, ха, ха!.. иди, Нарцисс, в тот угол.

Фламиний пошел.

– Видишь, как он идет без всякой ноши, точно сундук на плечах тащит. Он плетется, как утка, вперевалку; он двух миль не пройдет. Беги, Нарцисс, бегом вон туда!

Это исполнено.

– Видишь, господин плебей? – он уже задохся. Я даю тебе охотно 800 сестерций, но из них удерживаю сотню за слабость его ног. Я даю тебе охотно 700 сестерций. Сядь, Нарцисс, на пол… так… теперь быстро вскочи!.. так. Поди сюда и гляди мне в лицо. Ты галл? у тебя голубые глаза.

– Галл.

– Опять лжешь!.. галлы очень хитры и веселы, хоть и большие драчуны, а ты лгать хорошо не умеешь и глядишь, точно к смерти приговоренный. Ты умеешь петь?

– Умею.

– Пой, что умеешь.

– Воспойте Аврору, подругу Астрея, Румяную деву, богиню утра, – затянул Фламиний дрожащим голосом и закашлялся.

– Слышишь, господин плебей? он поет, как флейта, лежавшая два года в мусорной куче. Я даю тебе очень охотно 700 сестерций, но из них удерживаю за лечение его горла сотню; я даю тебе, господин плебей, очень охотно 600 сестерций. Играть умеешь?

– Умею.

– Возьми мою лютню и играй… так… довольно… слышишь, господин плебей, как он фальшивит? у него обе руки дрожат. Я даю тебе чрезвычайно охотно 600 сестерций, но из них удерживаю сотню за слабость его пальцев. Я дал бы тебе, господин плебей, чрезвычайно охотно 500 сестерций, да их у меня нет, к нашему общему горю.

Фламиний, подвергнутый ужасной пытке этого унизительного экзамена, заплакал, не удерживаясь.

– Зачем ты, господин, меня так мучил, если не хотел купить?! – сказал он.

– Купить-то я тебя хочу, мой дорогой краденый товар, только не за такую цену. Бери, господин плебей, полтораста.

– Не сходно, – возразил Курий.

Он пошептался с Мелхолой и сказал:

– Триста давай.

– Полтораста.

– Надбавь, господин покупщик; я человек бедный.

– На бедность, пожалуй, прибавлю… двести и кончено, и то если в сумке найдутся.

Он порылся в сумке и воскликнул:

– Вот горе-то!.. эх, Нарцисс-себялюбец!.. ты мне полюбился, а купить тебя не могу. Двух сотен нет у меня.

– Ты, я догадался, только смеешься над нами, – сказал Курий, – я знаю тебя, Меткая Рука; я знаю, что ты за человек. Я найду выгодную работу твоей меткой руке, если ты останешься хоть один день в Риме.

– Кинжалом работать?

– За хорошую плату.

– Промаха не дам. Только двух сотен у меня нет.

– Не верится, Меткая Рука!

– Были, да улетели, как и у тебя, Курий.

– Ты помнишь меня и мое имя?!

– Помню.

– И Нарцисса узнал?

– Всех твоих Нарциссов, Гиацинтов, Бариллов не могу знать. Были они у тебя когда-то собственные, а теперь есть только один; и тот не твой. Нужны тебе деньги, я вижу по твоему лицу, нужны… ох как нужны!.. а взять-то их ниоткуда не можешь. Пригрозил ты этому несчастному кучеру или привратнику лютой смертью, – вот он и пошел за тобой. Были бы у тебя, Курий, деньги всегда, если б ты… эх, господин плебей!.. бери 190, только и имею.

– Я доплачу десяток, если тебе полюбился этот человек; после отдашь, когда заработаешь, – сказала Мелхола.

Курий получил 200 сестерций (10 руб.) с глубоким вздохом.

– Даст слепой случай глупцу деньги, – сказал Аминандр, – а куда он их употребит? на благо несчастных? – нет, потому что равнодушно глядит и слушает, как вокруг него люди стонут в лохмотьях на голых камнях под дождем. На удовольствия? – нет, потому что у него постоянно голова невыносимо болит от пьянства и бессонницы. Куда он их употребит? куда в один год разбросает? – сам не знает, куда. Сам не может дать себе отчета, как он повиснет на волоске над бездной, как потом упадет в нее, не приняв ни от кого руки помощи, если вздумают ее протянуть. Клеветой платит глупец за хвалу; изменой – за преданность; гибелью – за помощь! Прощай, Курий!.. мы еще увидимся.

Курий ушел; гладиатор взглянул насмешливо на своего невольника и громко расхохотался.

– Что ж ты стоишь, точно к смерти приговоренный? – сказал он, – я люблю веселье, смех, всякие ловкие штуки… не. смей хмуриться!.. ты, должно быть, любил твоего прежнего господина, сладко тебе у него было, не так, как будет у меня.

– Не сладко мне жилось, господин.

– Ты, верно, жернова вертел на ручной мельнице или мешки с мукой таскал день и ночь, что так изнурился.

– Я с утра ничего не ел, и рука у меня болит.

– Много рабов у твоего господина, оттого он и мучил тебя. Кто он был? не лги!

– Кто он был?!.. лгать тебе боюсь, а правде ты не поверишь… я не раб; я – слуга из пролетариев.

– Ты служил за долги? кому?

– Ах!.. Люцию-Катилине.

– Самому Вельзевулу, как называет его Мелхола. Плохо было бы Курию, если б он продал тебя не мне!.. с зарей в путь!.. ему и мне будет плохо, если Катилина узнает о краже. Ты не привык есть лебедей и страусов с испанскими артишоками?

– Если б ты дал мне сухарь, я благословил бы тебя от всей души, и еще… пить, господин… умираю!.. хоть каплю воды!

Гладиатор дал ему лепешку из своей сумки и налил немного вина с водой. Невольник утолил свою жажду и голод.

– Сам я из рабов, а стал господином, – сказал гладиатор, расхохотавшись громче прежнего, – не умею обращаться с тобой, Нарцисс!.. боюсь, что возьму тебя за руку дружески да и переломлю ее, как палку. Ты, страдая, плачешь, а я, страдая, хохочу. Иди за мной!

Он привел невольника в отдаленную комнату дома, меблированную просто, но с удобствами. Там было тепло и сухо; на мягком ложе была готова постель для случайного постояльца, желающего скрыться в этот тайник: перед низеньким диваном, покрытым коврами, стоял стол.

Мелхола пришла вслед за вошедшими.

– Есть давай! – громовым голосом закричал Аминандр.

– Где я теперь возьму? – отозвалась еврейка.

– Не фазанов у тебя просят, капитанша мышиной лодки!.. давай!

Еврейка убежала и скоро явилась с горшком холодной каши и объемистой амфорой вина.

– Садись, Нарцисс, со мной и ешь! – приказал Аминандр.

Несмотря на голод, невольник не имел аппетита от ужаса.

Властителем его судьбы оказался тот самый Аминандр, от которого певец его остерегал.

– Ешь! – повторил гладиатор грозно, – иначе ты не дойдешь даже до городских ворот. Ты попал ко мне не на сладкую жизнь; я не дам тебе вкусных кушаний и пуховиков, как богачи своим любимцам. Моя жизнь проходит в скитаниях с места на место; я мокну под дождем и пекусь под жгучими лучами солнца. Где мне выгоднее, там я и живу; что выгоднее, – то и работаю; кому выгоднее, – тому и служу. Люций-Катилина…

– Ах! – вскричал невольник.

– Ты трясешься при этом имени от ужаса, а я дрожу от злобы!.. привольно жилось мне на юге в горах; я служил могущественному Эномаю, предводителю одной из банд Спартака. Я напал с товарищами на богатые усадьбы и унес огромную добычу; корсары напали на нас и все отняли, убили мою подругу; Катилина был с ними, я его видел… все кончилось тогда для меня. Эномай изгнал меня, несмотря на то, что корсары и горные бандиты всегда была заклятыми врагами, следовательно, ничего не было удивительного в моем поражении. Я знаком с Катилиной по моему ремеслу, но все-таки ненавижу его, как только может ненавидеть сердце, не ведающее ни жалости, ни страха, и я ему отмщу, как только умеет мстить меткая рука, не делающая промахов!.. отмщу!.. отниму у. Катилины всю добычу, как его корсары отняли у меня!..

Глаза Аминандра сверкали, как у тигра; он весь трясся от злобы; его грубый голос дрожал и прерывался. Он ударил кулаком по столу, и мраморная доска разлетелась, точно по ней ударили тяжелым молотом.

– Что ты наделал, слон бешеный! – вскричала Мелхола.

– Заставлю моего невольника работать, и заработает он, – ответил Аминандр, – заработает, если не захочет, чтоб его голова разлетелась, как этот стол.

Он выпил кубок вина.

– Ложись на эту постель! – сказал он невольнику, – и спи до моего возвращения. С зарей в путь!.. а ты, капитанша мышиной лодки, давай мне коня!

– Зачем? – спросила Мелхола.

– Давай!

– Слон бешеный! – проворчала еврейка, уходя.

– Слон бешеный!.. – повторил Аминандр, выпив залпом еще кубок, – раздавлю я вас всех моей пятой!.. раздавлю!.. Нарцисс, выпей, чтоб уснуть.

Он поднес вина невольнику; тот не посмел отказаться и выпил.

– Ты знаешь эту комнату?

– Знаю, господин; эта комната дорого стоит; Мелхола дает ее для убежища только тем, кто ей щедро платит.

– И тем, кого боится. Лежи и спи, покуда я не вернусь.

Гладиатор вышел; вместо него вошла Мелхола.

– Каин отверженный! – вскричала она, – этого еще тебе не доставало!.. попасть в рабство!.. к кому? – от разбойника к разбойнику!

– Но Аминандр меня продаст.

– Дожидайся!.. продаст!.. кому? – кому-нибудь из своей же братии. Заставят тебя кашу варить в их вертепе или пленных стёречь, а при случае и на разбой пошлют. Не пойдешь, – раздробит он тебе кулаком голову с первого слова.

Она собрала черепки разбитой мраморной доски, сложила их в угол, взяла горшок с остатками каши и вино и вышла.