355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Бердников » История всемирной литературы Т.8 » Текст книги (страница 62)
История всемирной литературы Т.8
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:36

Текст книги "История всемирной литературы Т.8"


Автор книги: Георгий Бердников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 101 страниц)

весьма существенную, часто смыслоопределяющую роль. Язык сопротивлялся силлабо-тонической метрике, она прививалась с трудом, требуя от поэтов исключительной виртуозности, которой достигали лишь немногие, в основном уже в XX в.

Еще Х. Г. Портан во второй половине XVIII в. и затем Э. Лённрот считали более продуктивной для финской поэзии национально-фольклорную просодию. Поэты-неоромантики на рубеже веков доказали это практически своим творчеством. Они подошли к проблеме уже с высоты современного им опыта мировой поэзии. Кое-что им подсказали шведские неоромантики, в особенности Г. Фрёдинг, опиравшийся на родной песенный фольклор. Э. Лейно в Финляндии был весьма образованным поэтом, с опытом переводов из Данте, Гёте, французской и шведской поэзии. Как реформатор финского стиха, придавший ему исключительную напевность и мелодичность, Лейно вполне сознавал, что эти качества – более или менее общая тенденция в тогдашней европейской поэзии. Он ссылался на Верлена, на Фрёдинга, с убежденностью подчеркивая, что «если поэзия не напевна, она мертворожденная».

Лейно и другие финские неоромантики реализовали общеевропейскую тенденцию на национально-фольклорной почве. Они использовали и «калевальскую» (хореическую) метрику, но наряду с этим, по существу, заново открыли для литературной поэзии так называемую новую народную песню, преимущественно лирического содержания и основанную на пеонических ритмах. Уже первый сборник Лейно («Мартовские песни», 1896) считается поворотной вехой в истории финской лирики, в том числе в звукоритмическом отношении.

Стих Лейно удивительно напевен, поэт превосходно слышал музыку народной песни и умел дорожить ее мелодической стороной. Поэт для Лейно – именно певец, в широком народно-песенном значении этого слова. Поэт-певец поет о судьбах народа, ему надлежит быть народным уже звучанием его речи. Редкий дар позволил Лейно в высшей степени почувствовать и реализовать мелодические возможности родного языка. И до него, и особенно после него, к этому стремились многие, но никому успех не сопутствовал так, как ему.

Также древнеэпическая «калевальская» метрика не была для Лейно мертвой архаикой, он не соглашался с утверждением о ее «монотонности». Лейно исходил из того, что уже в самих народных рунах наблюдалась метрическая подвижность, перспектива для развития, варьирования и выражения творческой личности певца. Лейно с блеском доказал это в своей собственной поэзии, например в произведениях балладного жанра, известных как «Песни Троицына дня» (два цикла – 1903, 1916) и причисляемых к лучшей части его наследия.

Ранняя поэзия Лейно была на редкость светлой, даже лучезарной («Сын Солнца» – характерное название одного стихотворения). Со временем углублялось его трагическое мироощущение, особенно в связи с первой мировой войной и последующими социальными потрясениями. У Лейно усилились скорбные ноты, он отказывался что-либо понимать, ему казалось, что мир запутался в кровавых распрях, а гражданская война 1918 г. в Финляндии явилась для него «национальным самоубийством».

И все же Лейно, в котором Горький видел один из примеров того, сколь значительных художников могут выдвинуть малые народы, был поэтом-гуманистом, певцом надежды, а не отчаяния. «Есть одна песнь, превыше других: о человеке и его мечте, суровая песнь духа», – писал Лейно в одном из стихотворений, и этой талантливо спетой песнью он завоевал славу крупнейшего финского лирика.

В своей бунтарской антибуржуазности неоромантическая эстетика питала пристрастие к особого рода героям, к образам бродяг и странников, людей, порвавших со своим сословием, представителей литературно-артистической богемы. Подобные герои есть в ранних повестях Й. Лехтонена (например, «Маталэне», 1905), в повести Й. Линнанкоски «Песнь об огненно-красном цветке» (1905), в повести М. Йотуни «Простая жизнь» (1909). Хотя в последнем из названных произведений герой был еще из числа неоромантических странников, но повествовательная манера стала уже более реалистической. В литературе наметился поворот к реализму, в том числе в творчестве прежних неоромантиков.

Общественно-политическим стимулом для более трезвого взгляда на действительность стали события 1905—1907 гг., способствовавшие рассеиванию былых представлений о народе, особенно о крестьянстве. Финляндия оставалась аграрной страной, причем подавляющую часть сельского населения составляли мелкие арендаторы и наемные работники, не обладавшие земельной собственностью. На выборах в прежний сейм действовал жесткий имущественный ценз, сельская беднота в них вообще не участвовала. Парламентская реформа 1906 г. с введением всеобщего и равного избирательного права явилась важным политическим завоеванием трудящихся. Впервые безземельное сельское население было допущено к участию в политической жизни.

Все это означало, что на финской почве впервые был поставлен вопрос о крестьянстве и социализме. Он получил отражение и в литературе, писатели стали в новом свете изображать социальную психологию крестьянина. В произведениях о деревне утверждается эстетика «жесткого реализма», с беспощадным обнажением крайней степени нищеты и невежества, крестьянской скупости и жадности, имущественных склок и меркантильных браков по расчету. Подобные темы отразились в романах Й. Линнанкоски «Беглецы» (1908) и И. Кианто «Красная черта» (1909), в ряде романов Й. Лехтонена (включая «Усадьбу Путкинотко», 1919). Одним из симптомов происходящих в прозе перемен было сокращение повествовательного времени. Романы и повести становились в некотором смысле менее эпическими, меньшую роль играли сюжет, его событийная основа и линейное развитие. Акцент переносился на изображение «мелочей жизни» и вечного круговорота бытия, на психологию личности при дальнейшей ее «партикуляризации». В ряде случаев это было связано с утратой писателями веры в исторический прогресс, с комплексом «остановившегося времени». Характерно рассуждение Й. Лехтонена в одном из предисловий: «Читая романы, часто допытываются: а что будет дальше, как разовьются последующие события? В мире происходит очень мало такого, что действительно изменяло бы нас, – и, стало быть, ничего, что заслуживало бы названия сюжета». Отчасти под влиянием философии Бергсона сознательное экспериментирование с категорией времени наблюдалось в раннем творчестве Ф. Э. Силланпяя (1888—1962), начиная с первого же его романа «Жизнь и солнце» (1916).

И в идейном, и в художественном отношении в литературе предреволюционного периода выделяется творчество М. Лассила. Примечательной чертой была его стилевая многоликость. Он выступал под разными псевдонимами (женский псевдоним Майю Лассила – один из них, наиболее известный; настоящее имя писателя – Альгот Тиетявяйнен); причем с новым псевдонимом менялась и стилевая установка. В 1909 г. (под псевдонимом Ирмари Рянтамала) был опубликован его многотомный автобиографический роман, выдержанный еще в духе неоромантической эстетики; в романе нашел отражение петербургский период жизни автора, его участие в тайной террористической организации (по-видимому, эсеровского направления). Под тем же псевдонимом писатель печатал впоследствии свои публицистические статьи. Несколько социально-психологических романов он выпустил под псевдонимом И. И. Ватанен. Но наибольшую популярность завоевали его юмористические и сатирические повести, рассказы, комедии, вышедшие под псевдонимом Майю Лассила. Если в некоторых других его произведениях сюжеты включали трагические жизненные коллизии, то внимание Лассила, юмориста и сатирика, было сосредоточено на уродливых сторонах мелкобуржуазной психологии. В повестях часто используется авантюрная фабула, герои описываются в странствиях, вне дома. Крестьянские персонажи повести «За спичками» (1910) ездят по разным местам и попутно сватаются все к новым невестам; приключения героев повести «Пирттипохья и ее обитатели» (1911) связаны с их охотничьими планами; в повести «Сверхумный» (1915) рассказывается о странствующем проповеднике, а в «Воскресшем из мертвых» (1916) к матримониальным приключениям босяка Йонни Лумпери примешиваются коммерческие авантюры, что весьма характерно и для других героев Лассила, в том числе комедий «Когда влюбляются вдовцы» (1911), «Дети природы» (1911), «Мудрая дева» (1912).

В 1916 г. писатель опубликовал в рабочей газете свои знаменитые «Письма буржуа», в которых он окончательно порвал с буржуазными партиями. «Письма» заканчивались словами: «Отныне силу жизни дает только социализм, за ним будущее. Все здоровое, что достигнуто за последнее время, стало возможно только благодаря энергии и натиску социализма». Лассила приветствовал Октябрьскую революцию в России, подчеркивая ее всемирно-историческое значение. В дни рабочей революции 1918 г. в Финляндии Лассила-публицист стал пламенным трибуном, призывавшим красногвардейцев к мужеству. После поражения революции он был в числе других ее борцов приговорен к смертной казни.

Направление пролетарской литературы складывалось в Финляндии вместе с развитием организованного рабочего движения. Специфической чертой рабочего движения начала века было создание широкой сети рабочих клубов, центров политической и культурно-просветительной деятельности. Буржуазия отказывала рабочим в помещениях для собраний и торжеств – они строили свои собственные здания. В рабочих клубах приобщались к искусству, собирались любительские оркестры и хоры, устраивались литературные вечера.

Из рабочей среды выдвинулось немало пишущих людей, особенно стихотворцев; далеко не все из них стали поэтами, но сама тяга масс к творчеству была весьма показательной для той эпохи великих надежд и общенародного энтузиазма. В поэтических опытах десятков и сотен людей билось «сердце масс», как подчеркнул Р. Пальмгрен заглавием своего труда о рабочей литературе.

Наиболее значительными среди рабочих поэтов были Кёсси Каатра (1882—1928), Кёсси Ахмала (1889—1918), Микко Уотинен (1885—1931), Каспери Тантту (1886—1918), Лаури Летонмяки (1886—1935), Хилья Лийнамаа (1876—1935), Эмиль Линдаль (1891—1937). прозаик и драматург Конрад Лехтимяки (1883—1937), шведоязычный писатель Аллен Валлениус (1890—1938). После поражения финской революции 1918 г. некоторые из рабочих авторов эмигрировали в Советскую Карелию, где они участвовали в местном литературном движении и культурном строительстве.

В политической лирике у отдельных авторов в начале века наблюдалось стремление найти новые ритмы и образы, но делалось это больше ощупью, не очень осознанно. В целом рабочая поэзия начала века не выработала принципиально новых стилей, только ей присущих художественных форм. Сдвиги происходили еще внутри традиции, без столь решительного разрыва с нею, как это осуществилось уже позднее, в 20—30-е годы, в творчестве левоэкспрессионистского поэта Э. Диктониуса и других левых поэтов (К. Вала, А. Туртиайнен, Э. Синерво, В. Каява).

На раннем этапе многие из рабочих поэтов начала века оставались еще под сильным влиянием неоромантической лирики Э. Лейно. Но в ходе их идейной эволюции происходило переосмысление элементов неоромантической поэтики, традиционные образы наполнялись новым содержанием. Например, рабочие поэты вслед за неоромантиками охотно прибегали к таким фольклорно-мифологическим образам-символам, как античный Прометей, библейский Самсон, мятежный раб Куллерво из «Калевалы». Но если у неоромантиков эти образы нередко выражали трагизм индивидуалистического бунтарства, то в творчестве рабочих поэтов они, напротив, освобождались от индивидуалистической трактовки трагического, от эстетизации гордого вызова и неизбежной обреченности бунтарей-одиночек. И если для неоромантического сознания действительная революционная борьба масс часто оборачивалась лишь разрушительной своей стороной, то К. Каатра утверждал, что революция – это «и разрушитель, и творец». Следует отметить также принципиальное неприятие эстетства рабочими поэтами, унаследованное последующей левой поэзией.

Общепризнанной является важная роль рабочего движения в демократизации и развитии театрального искусства в Финляндии. В начале века быстро росло число самодеятельных театров при рабочих организациях. Театральное искусство становилось поистине массовым, именно к той эпохе восходит сохраняющаяся и сегодня любовь финского народа к театру (наряду с сорока профессиональными театрами в стране функционируют около двух тысяч любительских театров). Возникла даже поговорка: хоть раз в жизни финн должен сыграть в любительском спектакле. Первые самодеятельные рабочие театры появились еще в 80—90-е годы, некоторые из них стали со временем профессиональными (например, существующий и поныне Тамперский рабочий театр).

В первые десятилетия XX в. происходил сложный процесс художественного обновления финского театра, бытовой реализм уступал место психологическому реализму, чему способствовало проникновение на финскую сцену новейшей европейской драматургии. На финский театр влиял непосредственно опыт К. С. Станиславского и Московского Художественного театра, со спектаклями которого был знаком, в частности, Эйно Калима, знаток русской литературы и будущий постановщик Чехова в Финляндии.

Из финских драматургов этого периода заслуживает быть отмеченной Мария Йотуни (1870—1943), автор ряда сатирических комедий и драм: «Старый дом» (1910), «Ребро Адама» (1914), «Дым» (1915), «Золотой телец» (1918), «Под каблучком жены» (1924). Основной объект ее сатиры – уродливость семейно-брачных отношений, вторжение меркантильной расчетливости в интимную жизнь людей, зависимое положение женщины в обществе. Жизнь предстает здесь «сплошным торгом». Один из героев «Золотого тельца» говорит: «Мы были запроданы еще до нашего рождения на свет... Эта ничтожная цивилизация сама вынесла себе приговор. Она пестует лишь торгашей для огромного торгового дома».

Наряду с финноязычной литературой в Финляндии традиционно существовала и существует литература на шведском языке. С конца XIX в. ее роль и положение стали, однако, меняться: из общефинляндской литературы она превращалась в литературу шведского национального меньшинства. По выражению критика Ханса Руина, последним шведоязычным автором, писавшим для всей Финляндии, был Закрис Топелиус (1818—1898), известный поэт, прозаик и сказочник. Было время, когда литературный финский язык оставался еще недостаточно развитым и когда сами идеологи финского национального движения (А. И. Арвидссон, Ю. И. Снельман) должны были писать по-шведски. Но к рубежу веков языковая ситуация изменилась, что отразилось и на литературе. Хотя шведская дворянско-сановная и буржуазно-патрицианская верхушки цеплялись за свои сословные привилегии и стремились сохранить остатки былой шведской культурно-языковой гегемонии, в это время остро дискутировался вопрос о будущем шведоязычной литературы Финляндии. Выразителем настроений привилегированных слоев, сторонником элитарного искусства и замкнутого эстетизма был поэт Б. Грипенберг (1878—1947), в творчестве которого ностальгическая романтизация сословного прошлого, умирающей «усадебной культуры» сочеталась с неприятием настоящего, активизации демократических масс.

Напротив, поэт А. Мёрне (1876—1946) сблизился в начале века с рабочим движением, его сборники стали одной из вех в развитии левой поэзии. Как лирик Мёрне был певцом моря и прибрежно-островной Финляндии, где издавна жило трудовое шведское население – рыбаки, мореходы, земледельцы. Он был убежден, что именно на демократические массы надлежало опираться шведоязычной литературе, что только при этом условии у нее могло быть будущее.

Критика справедливо указывала на недостаточность связей между шведоязычной и финноязычной литературами страны. И в то же время шведоязычная литература играла до некоторой степени роль литературного посредника, отчасти через нее финские писатели знакомились с новейшими литературными течениями. Это относится, в частности, к экспрессионизму, с которым литература Финляндии вступила в контакт в конце 10-х годов через творчество шведоязычных авторов.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

-=ЛИТЕРАТУРЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ=-

ВВЕДЕНИЕ

Общественно-историческая жизнь в странах Центральной и Юго-Восточной Европы в конце XIX – начале XX в. представляла собой сложное переплетение явлений современной эпохи с сильными еще в этом регионе пережитками феодальных отношений. Социальные противоречия усугублялись иноземным гнетом, который по-прежнему тяготел над многими народами этих стран. Правда, близилось к закату многовековое владычество Османской империи на Балканах. В результате русско-турецкой войны 1877—1878 гг. получила долгожданную свободу Болгария, была окончательно признана независимость Румынии (во время боевых действий народные массы обеих стран активно выступали на стороне русских войск). Война Болгарии, Греции, Сербии и Черногории против Турции в 1912 г. (так называемая первая балканская война) привела к освобождению некоторых новых территорий и дальнейшему укреплению суверенитета этих государств, а также способствовала провозглашению независимости Албании, где в 1910—1912 гг. развернулось повстанческое движение. Таким образом, продолжался процесс освобождения балканских народов от национального гнета, что в свою очередь открывало путь для быстрого преодоления остатков средневековья в этом регионе. Однако положение балканских государств оставалось еще трудным и неустойчивым. Часто они оказывались ареной борьбы империалистических держав Европы за влияние, в результате чего к власти приходили представители знатных европейских родов и королевских династий. Вслед за освобождением нередко наступала полоса политической реакции.

Однако многие народы этого региона по-прежнему жили в условиях национального гнета. Польские земли, как и прежде, находились во владении Австрии, Германии и России. Чехи, словаки, хорваты, словенцы, воеводинские сербы и западные украинцы оставались на положении неравноправных подданных лоскутной империи Габсбургов, преобразованной в 1867 г. в дуалистическую австро-венгерскую монархию с двумя господствующими нациями, что, впрочем, не сняло противоречий и между ними. Еще в 1848 г. в работе «Начало конца Австрии» Энгельс писал: «Лоскутная, составленная из унаследованных и наворованных клочков, австрийская монархия, эта организованная путаница из десятка языков и наций, это бессистемное нагромождение самых противоречивых обычаев и законов, начинает, наконец, распадаться» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 471). На рубеже веков эта характеристика в полной мере сохраняла свою силу. Тем не менее империя Габсбургов продолжала претендовать на новые территории. В 1908 г. Австро-Венгрией были аннексированы Босния и Герцоговина, находившиеся после 1879 г. под временным управлением Турции. При этом захват был совершен в самый канун референдума, который должен был решить судьбу этой территории, населенной в значительной части сербами.

Острое соперничество интересов различных государств на юго-востоке Европы, куда были устремлены взоры не только Австро-Венгрии, но и Великобритании, и Германии, и России, вспышки местных конфликтов (вторая балканская война 1913 г.) закрепили за Балканским полуостровом славу «порохового погреба Европы». Именно здесь в 1914 г. разыгрались события (сараевское убийство), послужившие толчком к началу первой мировой войны.

Экономическое развитие региона к концу XIX в. представляло собой довольно пеструю картину. Наряду с промышленными центрами (особенно в Чехии и Польше, где противоречия между пролетариатом и буржуазией выступали в более обнаженной форме), а также подъемом торговли (Адриатическое побережье, Греция) здесь сохранялось много чисто аграрных областей и стран (Румыния, Болгария и др.). В целом социальные процессы в регионе характеризовались дальнейшим развитием капитализма и ломкой патриархальных отношений при одновременных кризисных явлениях уже буржуазной формации. Острая напряженность социальных и национальных противоречий, сопротивление феодальному и буржуазному гнету создавали атмосферу всеобщего брожения и вызывали активизацию политической жизни. Конец XIX – начала XX в. были временем возникновения массовых политических партий,

среди которых особое место заняли партии рабочего класса, связанные с идеями социализма и марксизма, получавшими все более широкое распространение. В 90-е годы практически во всех странах Центральной и Юго-Восточной Европы возникают социал-демократические партии. Правда, их развитие нередко шло разными путями. В землях Австро-Венгрии социал-демократическое движение в значительной степени испытывало влияние популярного здесь австромарксизма с его реформаторской программой и отказом от революционного радикализма. Свои трудности переживало польское рабочее и социал-демократическое движение, оказавшееся вскоре раздвоенным. В то же время его марксистское крыло было тесно связано с революционной социал-демократией в России, куда переместился к этому времени центр мирового революционного движения. В балканских странах социал-демократия, опиравшаяся на традиции недавней народно-освободительной борьбы и на опыт российского пролетариата, как правило, выступала с радикальных позиций.

Большое влияние на общественную жизнь в странах Центральной и Юго-Восточной Европы оказала русская революция 1905 г. Особенно массовый характер приобрели выступления рабочих, стачки и забастовки в Польше, а также борьба за всеобщее избирательное право в Австро-Венгрии, начавшаяся еще раньше, но получившая мощный дополнительный импульс в событиях русской революции и увенчавшаяся в 1907 г. успехом.

Огромным испытанием для народов Центральной и Юго-Восточной Европы стала первая мировая война. Территория целого ряда стран этого региона оказалась непосредственной ареной боевых действий. Миллионные массы солдат были брошены в огонь сражений. Особенно трагично было положение солдат угнетенных национальностей, посланных сражаться за интересы поработивших их империй.

Весь этот сложный комплекс процессов общественно-исторической жизни определял и развитие культуры и литературы. Общие вопросы времени по-разному преломлялись в местных условиях. Часть литератур народов Центральной и Юго-Восточной Европы к концу XIX в. уже преодолела запаздывание в стадиях развития, которое порождалось иноземным гнетом и еще недавно было характерно для них. (Лишь польская литература не знала отставания, так как Польша потеряла национальную независимость значительно позднее.) Теперь процесс происходил все более синхронно с общеевропейским развитием, хотя к разным литературам это относится в различной степени, как и к разным областям и сферам отдельных национальных литератур. Так, например, одна из важных особенностей литературного развития в Греции, где исключительно велик был авторитет отечественного античного наследия, состояла в том, что здесь только в конце первого десятилетия XX в. было устранено двуязычие и произошел переход с искусственного книжного языка на современный.

В болгарской, румынской, а также словацкой литературах реализм и его основной жанр роман только что набирали силу. В целом ряде литератур Центральной и Юго-Восточной Европы сильной оставалась романтическая традиция, определенным образом окрашивавшая отчасти и реализм и нередко непосредственно смыкавшаяся с явлениями неоромантизма, импрессионизма, символизма. В Албании продолжалась эпоха национального возрождения. В литературе преобладало малорасчлененное романтическое и просветительское сознание, она была направлена против иноземного гнета, феодального уклада и церкви. Задача национального самоутверждения вообще оставалась актуальной для большинства народов этой части Европы, или недавно освободившихся, или еще не добившихся независимости. Но борьба за свободу все более определенно оказывалась связанной с новыми социально-демократическими чаяниями.

В литературе конца XIX – начала XX в. отражались как кризис многих прежних представлений, разочарование в устаревающих общественных концепциях (польский позитивизм, чешская буржуазная программа общенационального движения и т. д.), ощущение исчерпанности определенных форм жизни, настроения неудовлетворенности, а иногда и безысходности, так и воздействие освободительного и демократического, революционного движения антибуржуазного протеста, поиски новых путей развития общества, возрастающая притягательная сила идей социализма.

Литературная жизнь этого времени была гораздо более сложной и дифференцированной, чем в предшествующий период. Наряду с дальнейшим развитием реализма и довольно сильной в ряде литератур романтической традицией, возникли явления натурализма (в Польше еще в восьмидесятые годы) и постнатуралистических, нереалистичиских течений, несущих в себе, с одной стороны, влияние метафизической и иррационалистической философии, а с другой – нараставшие настроения анархического антибуржуазного протеста. Более интенсивными и сложными становятся связи с интернациональным литературным процессом. Одновременно с традиционным для региона большим интересом к русской литературе, мастерам русского реализма и крупнейшим писателям-реалистам западноевропейских литератур теперь привлекает внимание, с одной стороны, школа Золя, творчество Бодлера, Верлена, крупнейшие представители символизма, а с другой – творчество А. М. Горького.

Потенциал демократического и революционно-освободительного движения, борьбы против иноземного гнета, довольно сильный в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, в определенной мере сдерживал и ограничивал развитие элитарных, индивидуалистических и эстетских течений. Явления декаданса в отчетливо выраженной форме обнаружили себя не во всех литературах. В ряде случаев о них можно говорить только применительно к сравнительно узким литературным кругам. Иногда нелегко провести грань между декадентскими тенденциями и ощущением трагедийности жизни, например трагедийной лирикой, особенно характерной для периодов политического безвременья (в Болгарии, Хорватии). Натурализм не сложился в литературах Центральной и Юго-Восточной Европы в целостное литературное течение, хотя и оставил заметный след в некоторых из них. Получили известное распространение мотивы роковой детерминированности судьбы человека условиями среды и влиянием наследственности (К.-М. Чапек-Ход в Чехии), изображение жизни и особенно быта деревни во всей его непривлекательной и порой эпатирующей грубости и жестокости (отчасти В. Реймонт в Польше, Б. Станкович в Сербии). Но принципы натурализма осваивались, как правило, не в полном объеме, и натуралистические приемы нередко играли роль корректива к идеализирующим тенденциям в изображении национальной жизни, которые часто давали себя знать особенно в предшествующий период в литературах угнетенных народов. Это было характерно для греческой, венгерской, словенской, хорватской, чешской литератур.

Гораздо большее развитие получил символизм, особенно в поэзии. Течения символизма появились почти во всех литературах. Правда, обращение к художественным формам символизма в литературах этого региона часто не означало отказа от социально-гуманистических идеалов (венгерский поэт Э. Ади, словенский писатель И. Цанкар, а также поэт О. Жупанчич, Я. Каспрович в польской литературе, словацкий поэт И. Краско и др.).

Не должны вводить в заблуждение названия таких литературных направлений и целых периодов, как «словенский модерн», «хорватский модерн», «чешский модерн». Под этими названиями объединены очень разные, в том числе противоположные по своей сути, явления. То же самое надо сказать и о течении «Молодая Польша», иногда полностью отождествляемом с модернизмом. В книге «Литературы славянских и балканских народов конца XIX – начала XX века» российские исследователи отмечают, что «движение за обновление искусства, выступающее в это время в ряде стран под названием „модерн“, на самом деле являло собой комплекс тенденций не только модернистских, но романтических и даже реалистических. Важнейшим содержанием становится мотив духовной неудовлетворенности, бунта, антибуржуазного протеста». Конечно, не следует преуменьшать одновременно роли нереалистических течений. Встречаются и ярко выраженные явления этого рода, как, например, польский модернизм и творчество популярного его представителя С. Пшибышевского, исповедовавшего крайне индивидуалистические убеждения, видевшего единственную цель и смысл искусства в нем самом и получившего в свое время модную известность в элитарных и эстетских кругах не только у себя на родине, но и за рубежом. Однако еще чаще наблюдаются явления как бы промежуточного характера, соединяющие в себе порой в противоречивом и парадоксальном сочетании разнородные и неоднозначные тенденции. Особенно часто это наблюдается в поэзии, хотя есть яркие примеры и в драме (С. Выспяньский).

В лучших своих проявлениях постнатуралистические течения способствовали освоению новых сторон субъективного мира человека и новых художественных форм, связанных с повышенной активностью творческого субъекта.

Главную перспективу литературного развития определял реализм, который в ряде стран как раз только что вступал в пору расцвета. Одновременно реалистическое искусство начинает испытывать влияние новых литературных течений. Более многослойными и разнообразными становятся проблематика, художественные формы и стили реалистических произведений. С развитием реализма связана деятельность ряда крупных представителей эстетической мысли этого времени, таких, например, как Й. Скерлич (Сербия), О. Гостинский, отчасти Ф. К. Шальда (Чехия).

В конце XIX – начале XX в. продолжается творчество реалистов старшего поколения (особенно выделяются Б. Прус и Г. Сенкевич в польской литературе).

Центральная проблема реалистического искусства – человек и общество. Одной из главных особенностей развития реалистической литературы в конце XIX – начале XX в. было усиление ее социально-критической направленности,

обличительного художественного анализа социальных отношений, дух протеста против существующего строя. В художественном плане это порождало разработку многих приемов демаскирующего изображения, развитие сатиры и т. д. Все чаще социальный протест связан и с прямым или косвенным влиянием социалистических идеалов, рабочего движения. Одновременно с нарастающим стремлением раскрыть социальную структуру бытия рос интерес литературы к человеческой личности, глубинам и загадкам ее внутреннего мира. Это также находит выражение не только в проблематике творчества, но и в поисках способов художественного постижения человеческого сознания, в обогащении психологизма.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю