Текст книги "История всемирной литературы Т.8"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 101 страниц)

При этом нельзя сказать, что повышенный интерес к человеческой личности, индивидууму представлял собой некую противоположность социальной-аналитической и обличительной направленности литературы. Эти явления, хотя и не всегда совпадали, часто проявлялись одновременно, слитно.

Диапазон художественных исканий в реалистической литературе этого времени простирается от преодоления романтической патетики до повышения активности авторского субъективно-оценочного элемента. В прозе нередко взаимопроникают повествовательная и лирическая стихии, увеличивается роль образно-метафорического начала, повышается экспрессивность и емкость образа, шире используются возможности переносных значений и косвенных ассоциаций. Наглядно это проявилось в творчестве С. Жеромского (Польша), И. Цанкара (Словения), К. Хадзопулоса (Греция), В. Шрамека (Чехия) и др. Особенно ярко все эти тенденции выражены в поэзии. Иногда реализм соприкасался с поэтикой нереалистических течений, использовал ее элементы. Однако надо учитывать, что порой сами эти течения доводили до крайности, абсолютизировали некоторые приемы и художественные тенденции, назревавшие в литературе в целом, в том числе в реалистическом искусстве. Граница пролегала не столько в области формы, сколько в сфере отношения к действительности, на уровне концепции мира и человека.

Для развития реализма этого периода показательно возникновение в разных литературах региона целого массива произведений, в том числе романов, для которых характерен углубленный социальный анализ жизни народа, особенно крестьянства, составляющего основную массу населения в этой части Европы. Одновременно привлекает внимание ущемленное положение средних слоев, процесс вырождения аристократии (в Польше, Венгрии, Хорватии), хищничество буржуазии. Положение народа было важнейшей темой многих крупных писателей – И. Вазова, и Елина-Пелина в болгарской литературе, К. Теотокиса в греческой, С. Ранковича, П. Кочича в сербской, Й. Косора и И. Козараца в хорватской, И. Славича, И. Караджале, И. Садовяну в румынской, Ж. Морица в венгерской, В. Реймонта, В. Оркана и других в польской и т. д. При этом по сравнению с творчеством писателей старшего поколения наблюдается заметное смещение акцентов. Если раньше на первый план выступало изображение народа как носителя морально-этических ценностей, которое нередко сочеталось с призывом сочувствовать простому человеку, то теперь все чаще встречаются обнажения непримиримости социальных противоречий, показ разлагающей и беспощадной власти денег, обращение к мотивам протеста, бунта. Социально-аналитическое начало порой усиливается и в произведениях исторического жанра. Так, А. Ирасек представляет в своих эпических полотнах историю чешского народа как цепь социально-освободительных народных движений; С. Жеромский анализирует освободительную борьбу польского народа в тесной связи с социальной борьбой и социальной психологией соответствующих эпох. В произведениях болгарских (И. Вазов), греческих писателей социальному эгоизму противопоставляются коллективистско-гуманистические идеалы периода освободительной борьбы.

Знамением времени становится развитие социальной и политической сатиры. Выдвигаются такие яркие сатирики, как С. Сремац, Б. Нушич, Р. Доманович в сербской литературе, А. Константинов в болгарской, Г. Запольская – в польской, Й. Махар и Я. Гашек в чешской. Нарицательными сатирическими типами сделались созданные в это время в балканских литературах образы беззастенчивых и невежественных выскочек и дельцов, с наивной откровенностью рвущихся напролом к власти и наживе. Таков образ Бай Ганю, нарисованный Алеко Константиновым, образ Вукадина, созданный С. Сремацем, некоторые образы Б. Нушича. Большое место, особенно в польской и чешской литературах, заняло осмеяние мещанства с его стихией приспособленчества и пошлости. Но основная отличительная особенность многих сатирических произведений этого времени состоит в том, что непосредственным объектом изображения становятся главные силы существующей социально-политической системы, ее основные институты – монархия, полицейско-бюрократический аппарат, практика политических партий, система выборов, милитаристские круги. При этом сильно выражена демаскирующая функция сатиры, срывающей покровы официальных представлений с истинного положения вещей. Особенно отчетливо все эти черты проступают в творчестве писателей, соприкасающихся прямо или косвенно с идеями социализма и осуждающих классовую сущность и антагонистичность существующей системы. Это относится, например, к таким сатирикам, как Я. Гашек, Г. Кирков, Р. Доманович. Некоторые из них проницательно разглядели и псевдореволюционность практики ряда существующих рабочих и социалистических партий. Именно в это время (1911 г.) Я. Гашек разыграл вместе с друзьями знаменитую буффонаду, инсценировав во время парламентских выборов в Праге образование «партии умеренного прогресса в рамках закона», которая была пародией на соглашательские, псевдооппозиционные партии.

Социалистические идеи вызывали пристальный интерес И. Цанкара, Э. Ади, С. Жеромского, О. Жупанчича, К. Теотокиса, Я. Арбеса и многих других. С воздействием этих идей были связаны размышления о самих основах и структуре существующей социальной системы, а также попытки создания образа нового героя. В творчестве целого ряда писателей появляется образ ищущего героя, занятого поисками путей обновления общества, устранения несправедливых социальных отношений. Чаще всего это еще неясные и утопически-иллюзорные планы, но они отражали веяния времени.

Некоторые произведения как бы непосредственно насыщены классовым сознанием народных низов, пролетариата. Духом гневного, непримиримого протеста против социального гнета проникнуты созданные на рубеже веков «Силезские песни» чешского поэта П. Безруча, творчество словенского поэта А. Ашкерца, внимание которого привлекла, в частности, жизнь шахтеров.

Зарождается и непосредственно пролетарская литература, которую представляли А. Струг в Польше, А. Мацек в Чехии, Г. Кирков и Д. Поляков в Болгарии, К. Абрашевич в Сербии, И. Данко в Хорватии. Основная тема их творчества, часто носившего агитационный характер, – борьба трудового народа за свое социальное освобождение. Стихи пролетарских поэтов обычно овеяны духом боевых призывов. Часто для них характерны песенные формы, использование революционной символики. Начиная с 90-х годов формируется марксистская эстетическая мысль. Наиболее известные ее представители – Д. Благоев в Болгарии, Ю. Мархлевский в Польше, Д. Попович в Сербии.

Вместе с тем в умах многих писателей нарастало, особенно в годы войны, осознание аномальной и трагической конфликтности современного бытия, опасения перед дальнейшими потрясениями и катаклизмами. Позднее развитие литературы народов Центральной и Юго-Восточной Европы было связано уже с новой эпохой, с новыми условиями, возникшими после мировой войны, революции в России и других событий того времени. Еще в конце войны в целом ряде стран средней Европы и балканского региона развернулись мощные выступления народных масс, требовавших хлеба, мира, демократических преобразований, национальной независимости. Поражение коалиции центральных держав, распад Австро-Венгерской империи сделали возможным образование новых самостоятельных государств: Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии.

*Глава первая*

ПОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Для культурной жизни конца XIX – начала XX в. на польских землях большое значение имели возникновение рабочих партий, выдвигавших на первый план задачи национального (ППС) либо классового (СДКПиЛ, ППС-левица) освобождения, распространение различных модификаций социалистической идеи, интерес к философским концепциям Шопенгауэра, Ницше, Бергсона. Сложная политическая ситуация в стране, а также нарастающий в обществе протест против социально-политических порядков в современной Европе, против политики империалистических государств, грозящей военной катастрофой, против общественного неравенства, против мещанского образа жизни и мышления определили важные перемены в литературе.

Литература полна беспокойства, ощущения кризиса современного общества, симпатий к рабочему движению и лихорадочных поисков положительных ценностей, часто сопровождавшихся настроениями безысходности. Отличительной чертой литературного процесса становится переплетенность линий, взаимопроникновение противоречивых начал. Знамением эпохи явилась смена господствующего литературного вкуса, усиление лирического, эмоционального начала, воссоздание определенного настроения, символика и фантастика, цветистость лексики, распространение поэтической ритмической прозы и другие новые художественные явления. Эти черты особенно ярко проявились в 90-е годы – время так называемого «модернистского бунта».

Важным рубежом в развитии литературы явилась революция 1905—1907 гг., которая захлестнула Королевство Польское и отозвалась широким эхом на польских землях, находившихся под властью Германии и Австрии. Революция вызвала большой творческий подъем у писателей, в большинстве своем приветствовавших революционные выступления пролетариата. Часть из них занимала классовые позиции, другие рассматривали революцию в духе идеологии ППС как национальное польское восстание. И в творчестве тех, для кого революция оказалась чуждой (в том числе Б. Пруса, Г. Сенкевича), она оставила глубокие следы. Различным было и отношение к революции на разных этапах ее развития. После ее поражения отходят в сторону или переходят в реакционный и консервативный лагерь многие ее недавние сторонники.

В годы первой мировой войны польские земли стали ареной военных действий, а в июле 1915 г. оказались под немецкой оккупацией. В стране замирает культурная и литературная жизнь.

Вехой, замыкающей рассматриваемый период, явилось образование в 1918 г. независимого польского государства.

Характер литературного процесса в польских землях в конце XIX – начале XX в. существенно отличается от предыдущего этапа. Определяющим было дальнейшее развитие реалистического направления, представленного уже известными писателями – Б. Прусом, Э. Ожешко, М. Конопницкой, Г. Сенкевичем и молодыми С. Жеромским, В. Реймонтом, В. Орканом и др. Вместе с тем в 90-е годы возникают нереалистические течения – импрессионизм, символизм, неоромантизм, несколько позднее и экспрессионизм, неоклассицизм – идейно неоднородные, вступающие в сложные взаимосвязи и между собой, и с реализмом. Они получили название «Молодая Польша», которое в польском литературоведении часто (хотя и неправомерно) распространяется на весь период в целом, охватывая и реалистическое творчество.

Эстетическая программа «Молодой Польши» была противоречивой: с одной стороны, она отражала декадентские и элитарные настроения части творческой интеллигенции, с другой – индивидуалистический протест против буржуазного строя и его культуры. Для художественной практики крупных писателей, причислявших себя к «Молодой Польше» (С. Выспяньский, Я. Каспрович, К. Тетмайер и др.) характерны попытки соединить философско-метафизическую проблематику, новый импрессионистски-символистский «младопольский» стиль с принципами социально заостренного и гуманистического искусства.

Наиболее яркими представителями декадентской литературы были Мириам (псевдоним Зенона Пшесмыцкого, 1861—1944) и Станислав Пшибышевский (1868—1927). Иррациональная мистическая концепция искусства была представлена на страницах издаваемого Мириамом журнала «Химера» (1901—1907). Громким манифестом «Молодой Польши» была статья «Confiteor» (1899) С. Пшибышевского, который заявлял: «У искусства нет никакой цели, оно есть цель само по себе, есть абсолют, ибо оно является отражением абсолюта – души», «тенденциозное искусство, искусство нравоучительное и искусство-развлечение, патриотическое искусство, искусство, имеющее какую-либо моральную или общественную цель, перестает быть искусством».

Декадентские тенденции наиболее сильно проявились в лирической поэзии «Молодой Польши», главным образом в 90-е годы. С изменением политической и общественной ситуации, особенно в 1905—1907 гг., происходит переоценка многих программных положений.

Декадентские программы и их осуществление в творчестве встретили отпор со стороны писателей-реалистов (Б. Пруса, М. Конопницкой и др.) и ряда критиков (С. Бжозовского, К. Ижиковского). Наиболее последовательно против декаданса выступили марксистские критики Людвик Кшивицкий в цикле статей «Об искусстве и неискусстве» в 1899 г., Юлиан Мархлевский – в статье «Химерический взгляд на отношение искусства и общества» (1901), Вацлав Налковский и др. Они противопоставили декадентскому искусству реалистическое творчество, тесно связанное с общественной жизнью. Образцом нового, революционного искусства они считали творчество М. Горького.

Важным фактором польской литературной жизни рубежа веков, особенно для развития прозаических жанров, является распространение и влияние русской литературы. Прежде всего это относится к Королевству Польскому, непосредственно включенному в систему идеологических и культурных связей с Россией, с русским общественным движением. Это несомненно способствовало расцвету реалистической прозы в творчестве писателей, связанных с Варшавским центром культурной жизни Польши. В другом таком центре – в галицийском Кракове – преобладали символистская и неоромантическая поэзия и драма.

В польском реализме рубежа веков по сравнению с предшествовавшим периодом на первый план выступают тяготение к философскому осмыслению бытия и места человека в обществе, углубление и разветвление анализа психики, социальной и биологической сущности человека (в этом последнем реализм нередко смыкается и подчиняет себе довольно значительные в этот период натуралистические тенденции).

В творчестве прозаиков старшего поколения острым было ощущение исчерпанности определенных форм жизни, кризиса позитивистского оптимизма. Наиболее последовательным приверженцем идеи эволюционного прогресса и мирного сотрудничества классов был Прус. Ожешко все больше склонялась к этике христианского милосердия и к признанию некоего высшего трансцендентального начала, придающего смысл человеческому существованию. В публицистике и художественном творчестве Свентоховского крепли акценты индивидуализма, элитарного презрения к толпе. Значительные коррективы в систему позитивистских вглядов на общество и общественную роль литературы вносили произведения Конопницкой, Сенкевича, занимавших и ранее в позитивистском лагере особое место. Первая благодаря своему исключительному даже среди окружавших ее писателей-демократов органическому единению с жизнью народа, второй – своей традиционности, позволявшей ему, однако, скептически оценивать многие позитивистские иллюзии, противопоставляя им собственное представление о национально-патриотических и художественных задачах, стоящих перед отечественной литературой.

Свидетельством растущего беспокойства и попыткой показать все усложняющиеся человеческие взаимоотношения и положение человека в обществе стал роман Б. Пруса «Эмансипированные женщины» (1890—1893, кн. изд. – 1894). Труд и добродетель не вознаграждаются, честным людям все тяжелее становится заработать себе на пропитание, их давит постоянная тревога о завтрашнем дне и преследует злоязычие мещанства, достойна сожаления судьба «эмансипированных» женщин, которых экономическая необходимость делает солдатами армии наемного труда, – к таким печальным итогам приходит писатель, некогда оптимистически смотревший на перспективы буржуазной цивилизации. В романе «Фараон» (1897) Прус предпринял попытку на историческом материале не только художественно воплотить свой идеал государственного устройства, но и передать свое ощущение кризиса.

Произведения Сенкевича 90-х годов – пример того, что ощущение кризисности и бездорожья может порождать в литературе не только тупиковые поиски и пессимистические решения, но и вести к новым художественным открытиям. Роман Сенкевича «Без догмата» (1891) в очень короткий срок приобрел общеевропейскую известность, стал предметом горячих споров и заинтересованных высказываний ряда видных польских и русских литературных деятелей. Имя героя романа Леона Плошовского Горький упоминает в ряду созданных европейской и русской литературами психологических портретов «лишних людей», противопоставивших себя обществу. Впервые в польской прозе появился герой, художественно убедительно воплотивший кризис положительных идеалов, характерный для польского общества конца века. Атмосфера романа передает именно исчерпанность позитивистского этапа, неясность дальнейшего пути, неизбежность возникновения массы настоятельных вопросов, на которые художественная интеллигенция старого призыва еще не имела ответов.

«Без догмата» был лучшим современным романом Сенкевича. Не достиг писатель его уровня в своем следующем романе «Семья Поланецких» (1895). Апология общественной роли капитализирующейся шляхты в романе вызвала резкую критику в передовых литературных кругах. По отзыву Чехова, «цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах», успокоить ее «на мысли, что можно и капитал наживать, и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым».

В 90-е годы увидели свет два очередных исторических романа Сенкевича «Quo vadis» (1896) и «Крестоносцы» (1900). Они получили большую читательскую популярность, но не внесли в развитие польского исторического романа ничего принципиально нового по сравнению с предшествующими достижениями Сенкевича в этой области.

Глубокие преображения реалистической прозы конца XIX – начала XX в. связаны с творчеством представителей младшего поколения, прежде всего с творчеством двух крупнейших писателей эпохи – Жеромского и Реймонта. Они представляют разные типологические разновидности внутри польского реализма, хотя и не во всем противоположные.

Стефан Жеромский (1864—1925) был одним из тех общественно чутких писателей, которые пытались осмыслить действительность, не только исходя из ее конкретных проявлений, но и обращаясь к теории рабочего движения, к социалистическим учениям. В годы общественного подъема, предшествовавшего революции 1905 г., и во время самой революции он был тесно связан с революционной средой, общался с деятелями социал-демократической и социалистической партий, был участником многих конспиративных и массовых мероприятий. Правда, его социалистические симпатии были непоследовательны, чему в значительной степени способствовало и объективное положение вещей: раскол в польском рабочем движении и нигилистические ошибки польских марксистов в национальном вопросе. Но при всей своей непоследовательности и противоречивости мировоззрение Жеромского, по-своему ориентированное на социализм, дало колоссальный импульс эстетическому осмыслению им мира. Это первый в польской литературе писатель, у которого изображаемая буржуазная действительность трактуется как полностью несостоятельная, требующая коренных перемен.

Резкая критика капиталистических отношений прозвучала уже в раннем творчестве писателя («Рассказы», 1895), особенно в рассказах, вскрывающих механизм капиталистической эксплуатации – присвоение предпринимателями продукта труда батраков и рабочих.

В поисках путей изменения существующего положения Жеромский создает образы положительных героев – самоотверженных реформаторов-одиночек, посвятивших себя народному делу, вступивших в неравную борьбу с косным мещанским окружением (роман «Бездомные», 1900, и другие произведения). С годами романтический жест героев дополняется попытками утопического решения социальных конфликтов, что особенно заметно в творчестве послереволюционных лет, когда писатель испытывал большие сомнения в возможностях массового революционного народного движения. Граф Бодзанта добровольно отказывается от своих земель и организует на них аграрную коммуну, нечто вроде фаланстеров Фурье («История греха», 1908). Петр Розлуцкий, герой романа «Красота жизни» (1912), мечтает о коммунистическом будущем, когда наука совершит переворот в материальном и духовном бытии его соотечественников. По последнему слову науки и техники строит фабрики и заводы Рышард Ненаский, чтобы, обучив рабочих управлению производством, передать его в кооперативную собственность («Метель», 1916). Правда, все эти начинания показаны Жеромским либо как вовсе фантастические, либо как терпящие крах мечты.

Несомненна романтическая природа образов положительных героев Жеромского. Она проявляется в их страстности, непреклонности, жестах отчаяния и величия, верности заведомо проигранному делу. С романтической традицией связан характер гражданского, патриотического пафоса писателя, утверждаемая им идея служения высшему долгу, примата общественного над личным, идея великой роли «избранников».

С. Жеромский

Фотография 1890-х годов

По своей художественной манере Жеромский резко отличается от своих предшественников: их объективному уравновешенному повествованию он противопоставил новый тип прозы – напряженно-эмоциональной, лирической. В ней большое значение приобретает и граничащий с натурализмом антиэстетизм описаний, символика и импрессионизм в пейзаже, в передаче душевных состояний. Экспрессивность стиля достигается обилием эпитетов, метафор, инверсий, музыкальной организованностью фразы.

Значительный вклад внес Жеромский в развитие польской исторической прозы – он обратился к злободневным проблемам истории борьбы польского народа за восстановление национальной независимости, рассматривая их в тесной связи с социальной борьбой той или иной изображаемой эпохи. Широкая панорама драматического периода польской истории (последний раздел Польши, образование в 1807 г. Варшавского княжества и надежды, связанные с походом Наполеона в Россию) дана в трилогии «Пепел» (1904); безрадостным судьбам участников национально-освободительного восстания 1863 г. посвящен роман «Верная река» (1912).

В художественной публицистике Жеромского 1906—1908 гг. («Сон о шпаге», «Нагая мостовая», «Слово о батраке», «Ноктюрн» и др.) передана героическая атмосфера революционных лет, высказана полная поддержка писателем борьбы «святого пролетария», польского и русского. События революции нашли отражение и в его повестях и романах – «История греха» (1908), «Дама о гетмане» (1909) и др., и особенно в драме «Роза» (1909), сложной «несценической» философской драме, где сконцентрировано понимание Жеромским целей революции, способов ее осуществления и причин поражения. В драме отразилось разочарование писателя в реальных путях борьбы после поражения революции и противоречие между пониманием им классовых конфликтов и предлагаемым утопическим способом их разрешения.

И после поражения революции Жеромского не покидала надежда на уничтожение социального и национального бесправия и на появление литературы, способной выразить надвигавшиеся перемены. В 1913 г., начиная работу над трилогией «Борьба с сатаной» (1914—1919), он писал: «Мне все время кажется, что весь современный мир стоит на пороге социальной революции, и выражением этого ощущения станет мой роман... Это будет роман национальный и социальный, но прежде всего – революционный» Однако роман Жеромского, несмотря на глубокую критику в нем империализма и империалистической войны, не стал подлинно революционным романом: и в нем выход из реалистически показанных классовых противоречий писатель искал в реформистско-синдикалистских утопиях.

Разочарование Жеромского в социально-утопических идеалах наступит позже, в буржуазной независимой Польше. В 1924 г. он издаст роман «Канун весны», герой которого, протестуя против социальных несправедливостей в свободной от национального угнетения Польше, встанет в ряды рабочей демонстрации.

Еще при жизни Жеромского называли «духовным вождем» поколения. Он оказал наибольшее влияние на творчество своих современников, на последующее развитие польской литературы.

Под воздействием Жеромского, в частности его напряженно-эмоционального стиля, развивалось творчество Анджея Струга (псевдоним Тадеуша Галецкого, 1871—1937). Струг был деятельным членом ППС, неоднократно сидел в царских тюрьмах, отбывал ссылку в Архангельске; во время революции 1905 г. возглавлял крестьянский отдел в руководстве ППС-левицы, организовывал революционные выступления в деревне.

В творчестве Струга 900-х годов нашла наиболее полное отражение польская революционная действительность – рассказы сборников «Люди подполья» (1908), «Из воспоминаний старого сочувствующего» (1909), «Суровая служба» (1909), повесть «Завтра» (1908), роман «История одной бомбы» (1910). Струг пришел в литературу из революции, а не наоборот, как многие другие писатели, писавшие о революции с позиций увлеченных ею интеллигентов. Он смотрит на революцию изнутри, глазами деятельного подпольщика, передает всю конкретную повседневность революционной борьбы. Он создал образ нового героя – профессионального революционера, прежде всего интеллигента, но также рабочего и крестьянина. Писатель стремится проникнуть в психологию революционеров, показать, как они пытаются преодолеть сомнения в правильности своих действий. Правда, романтический ореол избранничества и жертвенности часто препятствует такому раскрытию образов, и все же многие герои Струга жизненно достоверны и человечны. И главное, показывая революцию на излете, Струг учитывает перспективу борьбы и логику истории. Он видит связь между национально-освободительными шляхетскими польскими восстаниями девятнадцатого века и борьбой польских трудящихся против царизма и капитализма в новую эпоху и расценивает революцию 1905 г. как начало последующих исторических перемен.

Сходные темы избирает другой представитель «школы Жеромского» (понимаемой не как подражательство, а как осознанная идейная и художественная инспирация) – Густав Даниловский (1871—1927). Он, как и Струг, был деятельным членом ППС, но принадлежал к другой ее фракции. Даниловский в аллегорических образах выражал веру в историческую миссию пролетариата – спасителя человечества и культуры («Поезд», 1899), в повести «Из дней минувших» (1902) рассказывал о целеустремленной жизни семьи революционеров. Написанный в стиле лирической прозы Жеромского, полный романтической патетики роман «Ласточка» (1907) передает настроение предреволюционных дней, готовность к борьбе и жертвам, которой охвачены члены студенческого конспиративного кружка.

Социальная «заангажированность», полемичность по отношению к теориям «чистого искусства», натуралистически-жесткое и одновременно романтически-патетическое изображение ужасающих условий жизни и труда рабочих и шахтеров, их зреющего протеста свойственны прозе известного в 90-е годы поэта рабочей Польши (впоследствии сблизившегося с национал-демократами)

Анджея Немоевского (1864—1921): «Листопад» (1896), «Письма безумца» (1899), «Прометей» (1900) и др. Особое место в его творчестве занимают близкие по типу психологическим рассказам Струга новеллы, посвященные «людям революции» – польским, русским и еврейским рабочим, участникам революции 1905 г. («Люди революции», 1906; «Борух», 1907).

Новаторские достижения Жеромского оригинально развивает в своих исторических романах «Пламя» (1908) и «Дубрава» (1911) Станислав Бжозовский (1878—1911) – видный польский философ и теоретик культуры, многочисленные научные и литературно-публицистические работы которого надолго заслонили его примечательное литературное творчество. «Пламя» написано в форме лирических воспоминаний бывшего народовольца поляка Михала Каневского. Хроника «Народной воли» перерастает в этом романе в полную энтузиазма апологию совместной борьбы польских и русских революционеров «за вашу и нашу свободу». Подобно Жеромскому, Бжозовский славит эту благородную традицию польских и русских дворянских революционеров, обращаясь к историческим аналогиям, в частности к патриотической деятельности гетмана Жулкевского.

Другая линия в развитии польской реалистической прозы на рубеже веков связана с творчеством Владислава Станислава Реймонта (1867—1925). Лирической напряженности, субъективно-романтическому пафосу Реймонт противостоит сильно развитым объективным, эпическим началом. Если Жеромский посвятил себя идее правдоискательства и переустройства жизни, то страстью Реймонта, не покушавшегося на «исправление человеческого рода», стало яркое и точное изображение ее многообразных проявлений.

В юности Реймонт был актером странствующей труппы, служащим на железной дороге, учился портняжному ремеслу, подвизался на поприще медиума в спиритических сеансах, подумывал и о поступлении в монастырь. Его феноменальная наблюдательность и способность яркого, пластически зримого запечатления увиденного породили ряд жанрово-социологических зарисовок из жизни разных слоев польского общества. Писатель был первым в освоении новых для польской литературы тематических пластов – таких, как изображение актерской среды (романы «Комедиантка», 1896; «Брожение», 1897; повесть «Лили», 1899), жизни промышленного города (роман «Обетованная земля», 1899). Реймонт чутко улавливал новые веяния, в частности социальные перемены в польской деревне, что особенно проявилось в четырехтомном романе «Мужики» (1904—1909).

Человек интересует писателя не столько как ценная сама по себе неповторимая личность, сколько как характер, сформированный определенной средой. Особенностью его творчества является нацеленность на социологическое исследование общественных групп, на отражение психологии массы, коллектива. Эта основополагающая тенденция творчества Реймонта связывает его в известной мере с традицией натурализма, который в Польше испытал сильное воздействие творческого опыта Золя.

Первым произведениям Реймонта были свойственны мотивы детерминизма наследственности, патологических отклонений в человеческой психике. Писателя привлекали низменные проявления человеческой натуры (правда, объясняемые как результат социально-экономических факторов, земельного голода в деревне). Психология личности трактовалась им как следствие темперамента, ее зависимость от среды выступала еще как прямая, единственно возможная. Это положение меняется по мере дальнейшего развития творчества писателя в сторону укрупнения и усложнения рисунка личности при сохранении прежнего интереса к изображению жизни человеческой общности.

В «Обетованной земле» представлен в целом натуралистический тип романа: Реймонт пишет нечто вроде монографии «польского Манчестера», исследует «патологию миллионеров» – нравы, образ жизни, деловую хватку лодзинских текстильных магнатов. Рабочие появляются в романе лишь как одноликая масса – покорная либо глухо протестующая (главным образом против машин).