Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"

Автор книги: Барбара О'Джин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 54 страниц)

– И не подумаю, – неожиданно даже для себя ответила Рене. Вероятно, в крови все еще бурлил адреналин, или усталость оказалась слишком уж невыносимой, однако, подняв голову, она с вызовом уставилась в разъяренное лицо доктора Ланга. Несколькими часами раньше Рене пообещала себе не поддаваться, но больше попросту не могла… – На каком основании?

– На основании твоей полной неадекватности! – неожиданно заорал доктор Ланг, а она наконец-то выдернула руку из хватки холодных пальцев.

– И в чем же та заключалась? В том, что это я запугала свой персонал до икоты, и никто даже не подумал вмешаться и помочь? Или в том, что я без подготовки и анамнеза бросилась оперировать непонятно кого? А может, дело лишь в том, что я не дала угробить нашего пациента, пока вы игрались в Брюса Всемогущего?!

Ее голос сорвался на крик и эхом полетел по коридору. Рене видела, как оставшиеся в операционной люди посмотрели в их сторону. Слышала раздавшийся сердитый возглас доктора Фюрста и где-то в глубине души была ему благодарна, когда все вернулись к делам. Но все это мигом вылетело из головы, когда на расстоянии всего каких-то пары миллиметров перед ней оказалось узкое и острое лицо доктора Ланга. В холодном свете ламп его кожа выглядела совсем мертвенно серой, зато глаза полыхали великим лондонским пожаром.

– Потому что ты маленькая заносчивая дрянь, – процедил он.

– А вы гневливый самодур, чей успех лишь результат везения, – отчеканила Рене. И, видит бог, она знала, что врала. Хотела вырвать непослушный язык, но вместо этого тот нес безумный бред дальше, чем делал лишь хуже. – Мне все равно, поцелованы ли вы в руки Богом, а может быть, Сатаной, но рисковать пациентами во имя собственного эго низко…

– Лучше замолчи сейчас, – с угрозой прервал Ланг и был, конечно же, прав, но она слишком далеко зашла в своей собственной смелости.

– Как молчат они все? – воскликнула Рене и махнула рукой в сторону операционной. – Нет. Это неправильно. Меня учили сопереживать и ставить жизнь пациента выше собственных интересов, а порой и иерархии. Здесь все работают вместе. А вы? «Ich Will!» «Я хочу!» Один пафос и эгоизм. Мы знакомы всего какие-то сутки, но за это время я уже успела придумать с десяток оправданий на два десятка ваших проступков. Нашла сотню причин, почему учиться у доктора Ланга – это удивительный шанс. Но теперь понимаю, кажется, зря.

Она замолчала, отступила, а Ланг вдруг прищурился и посмотрел так, будто увидел впервые. Подозрительно. Чуть насмешливо. Долгую минуту он остервенело препарировал и собирал заново ее крохотное тельце. Зачем? Быть может, хотел добраться до причины разочарования. Или же выяснить подоплеку брошенных упреков. Но скорее всего, он не понимал сам. И только когда в глубине коридора где-то хлопнула дверь, этот странный односторонний диалог взглядами наконец-то закончился. Энтони Ланг отвернулся, швырнул в мусорное ведро грязный комок из перчаток и холодно проговорил:

– Уходи.

А после плечом толкнул дверь в операционную, и Рене осталась одна. Со всхлипом спрятав лицо в ладонях, она затрясла головой. Господи, это конец.

Глава 8

В общей комнате отдыха персонала в этот час было пусто. Никто не смотрел хоккейный матч, не пил кофе, а от автомата с шоколадками и печеньем не доносился качественный французский мат с легким налетом квебекских особенностей. Здесь была только Рене. Она сидела в самом дальнем углу за стареньким компьютером, вертела двумя пальцами стаканчик с кофе и бездумно пялилась в мерцающий экран монитора. Плакать уже не хотелось. Да и какой в том толк, если во всем случившемся она виновата сама? Так опозориться в первый же день. Браво, Рене! Больница этого не забудет, а уж доктор Ланг и подавно. Это же надо настолько увлечься, чтобы без спроса ринуться туда, где работал другой, более опытный хирург. На нее словно что-то нашло. Все эти ощущения, которые принадлежали не ей, взгляды, эмоции. Рене была собой и кем-то другим одновременно. Так странно…

Беззвучно хмыкнув, она снова крутанула полупустой стаканчик. Говорят, такое случается, ведь мозг весьма удивителен. Интересно, что дало сбой? Зрительный центр? А может быть, весь таламус… Да к черту! Какая уже разница? Теперь, увы, это больше не её забота. Рене раздраженно толкнула клавиатуру и покачала головой. Смириться с потерей мечты пока никак не получалось, но это же не оправдание собственной безалаберности. Верно? Разумеется, Ланг справился бы со всем сам. Не тогда, так парой секунд позже, потому что уже потянулся в направлении злосчастной аорты. Рене почувствовала движение его рук, но оказалась на секунду быстрее. Однако, что бы случилось, не найди она аневризму сама? М-м-м? Ответ очевиден – бездарно потраченное время, пациент на грани комы, а дальше разбор операции перед всем отделением или, что еще хуже, обсуждение у главного врача. Рене передернула плечами и опять нервно схватила стаканчик с кофе.

На самом деле, можно было долго гадать о вероятностях, но в итоге оставался один неоспоримо позорный факт – Рене выгнал из операционной сам Энтони Ланг. И это навсегда останется пятном на ее репутации и записью в личном деле. Такое не забывается и наверняка оставит след на карьере, если та вообще состоится. А в этом Рене была теперь совсем не уверена. Вздохнув, она перевела взгляд на экран, где светилась голубыми полями очередная стандартная форма заявки. Последняя на сегодня. Она должна отправиться в комиссию по резидентуре Оттавы или куда-то еще – Рене не запоминала. Какая разница, верно?

Если честно, решение сбежать вышло откровенно малодушным даже по меркам самой мисс Роше. Но она уже делала так, а потому проторенная однажды дорожка вновь показалась слишком заманчивой и удивительно легкой. Всегда проще уйти, чем разбираться с последствиями. Так ведь? О, Рене знала об этом не понаслышке. Так что два часа беспорядочных размышлений, и вот: компьютер, потраченные без сожалений последние полторы тысячи долларов, и анкеты на перевод разлетелись во все провинции огромной Канады. И только когда синей подсветкой мигнул последний конверт, на Рене снизошло озарение. Похоже, в этот раз она сдалась ещё до того, как попыталась бороться.

«Вы гневливый самодур, чей успех лишь результат везения…» – вспыхнул в мозгу отзвук недавней ссоры, и из груди вырвался стон. Уронив голову на стол, Рене уставилась на собственные колени. Иногда она искренне поражалась, почему ей не досталось ни хитрости дедушки, ни сдержанности матери, ни тактичности отца. Даже талантами Рене блистала постольку-поскольку, будучи в своих глазах скорее заучкой, чем виртуозом, что бы ни писали в своих бумажках газетчики. Право слово, кукушонок в гнезде поколения Роше. Вот и сейчас… Ну что стоило умно промолчать и оставить при себе попранную справедливость? Дедушка бы не одобрил.

Нет, доктор Ланг, конечно же, не был святым. Смешно сказать, однако Рене вряд ли могла назвать его хорошим человеком. Но считать талант везением… Сложно оскорбить гения еще сильнее. Она ведь видела, что это не так. Знала и все равно сказала отвратительную ложь, от которой хотелось залить себе в рот антисептик, а потом хорошенько прополоскать с хлоркой. Удар вышел низким. А ведь доктор Ланг был честен. Груб, конечно, но никогда не скрывал своего отношения и своих ожиданий. Считал избалованной неумехой, а сам пустил на сложнейшую операцию не просто наблюдателем, но одним из главных участников. Дал шанс, который она… Рене вздохнула. Который она в своей заносчивости предпочла проигнорировать. Обвиняла в эгоизме его, а сама оказалась ни капли не лучше. Что вообще на неё нашло? Почему?

Неожиданно выпрямившись, Рене нахмурилась, помедлила пару мгновений, а потом решительно схватила компьютерную мышку. Если уж обвинять себя в несдержанности и вранье, то с полным набором неопровержимых фактов о собственной низости. Так что, щелкнув на открывшемся сайте больницы по иконке хирургического отделения, Рене затаила дыхание и зажмурила один глаз, пока вторым следила, как открывалась страница.

Фотография Энтони Ланга занимала добрую треть экрана и, казалось, что даже пиксели на изображении светились с укоризной и легким налетом усталости. Видимо, снимок делали очень давно, потому что волосы у электронной версии главы отделения были тогда длиннее, черты лица мягче, а кожа не напоминала собой снега Юкона. Пролистнув страничку вверх и вниз, Рене все же промотала к дате рождения и присвистнула – действительно молод. Немного полюбовавшись на красивые цифры, она мысленно поздравила Ланга с прошедшим недавно днем рождения и вернулась к истории его образовательных подвигов. А тех оказалось немало. Сначала все шло, как обычно: школа, спокойная учеба в калифорнийском университете (значит, не зря ей померещился акцент побережья), Хопкинс по хирургии. Но с резидентуры в биографии доктора Ланга начиналась удивительная канитель. Неожиданно оборвав обучение на третьем году, он вдруг подался на Ближний Восток, прошел стажировку в неизвестном Рене госпитале, а затем очутился в Канаде. Именно здесь Ланг взял программы по травматологии, потом еще и еще… Черт! Рене ошарашенно хмыкнула. Очень много травматологии! Затем шла спинальная хирургия, а после целый список достижений помельче, где из последнего – лицензия врача скорой помощи. Господи! Зачем ему столько?

Где-то в глубине мозга колыхнулась бледная мысль, что Ланг будто искал что-то. В себе или себя – кто бы знал. Но для чего же иначе так резко обрывать перспективную жизнь при самом Хопкинсе и бежать из страны? Рене нахмурилась, но крючок догадки соскользнул, когда взгляд зацепился за списки статей, наград и публикаций научных работ. Отзывов от пациентов, увы, не нашлось, но это не удивительно. Вряд ли Лангу было хоть какое-то дело до бренных тел, как только те покидали пределы операционной.

В общем, даже из столь сухого обзора Рене сделала вполне очевидный и предсказуемый вывод – одним везением ее наставник явно не обошелся. Бывший наставник. Наверняка уже бывший, как иначе. Снова застонав, она распласталась на прохладной поверхности стола, но тут же вскрикнула от неожиданности, когда взгляд уперся в карман чьего-то халата. И оттого, как резко Рене выпрямилась, в глазах на мгновение потемнело и пришлось ухватиться за стену, чтобы не сверзиться с шаткого стула.

– Ради бога, осторожнее, – воскликнул внезапно появившийся в комнате незнакомец и хотел было подхватить Рене за локоть, но она уже вернула чувство равновесия.

– Все в порядке. Я просто не ожидала. – Рене наконец-то подняла голову и встретилась со знакомым взглядом голубых глаз. – О, черт. Доктор Фюрст.

Она сама не поняла, зачем попыталась вскочить. Видимо, так требовало вбитое в подкорку воспитание. Однако сегодня все шло наперекосяк, так что болтавшийся стетоскоп зацепился за стол, затем больно врезался в шею, и Рене зашипела. Фюрст же дернулся навстречу и попытался помочь, но не рассчитал и неловким взмахом руки сбил стакан с недопитым кофе. Тот, конечно же, полетел на пол и по пути расплескал противную растворимую жижу на стол, тумбы и ковровое покрытие, прежде чем описал торжественный полукруг вокруг желтых тапочек. Следом за спиной с грохотом рухнул стул, больно оцарапал Рене лодыжку своим торчавшим кривым колесом, и наконец в комнате наступила тишина. Она длилась недолго, прежде чем последняя на сегодня капля нелепых разочарований все же упала в копилку терпения, и Рене шумно втянула воздух. А в следующий миг доктор Роше уже прятала в ладонях лицо, желая скрыть дурацкие слезы.

– Хэй-хэй! – тихо и взволнованно пробормотал доктор Фюрст, чьи некогда аккуратно зачесанные рыжие волосы теперь торчали во все стороны. – Что за трагедия? Ну, подумаешь, кофе. Да кто вообще пьет местное пойло? Медсестры вечно таскают к себе получше, а нам подбрасывают дешевый суррогат. Хотите, я куплю вам новый, доктор Роше?

Она отрицательно замотала головой, а сама попыталась незаметно вытереть проклятые слезы, но те все не унимались. Ох, день позора не мог стать позорнее. Это же надо, разреветься перед незнакомым человеком. Повисла небольшая пауза, пока растерянный анестезиолог, видимо, срочно придумывал, чем успокоить плачущую девчонку, а потом раздался хлопок двери.

– Алан, – последовал удивленный и растерянный вздох, – я послала тебя поговорить, а не доводить нашу новую коллегу до слез!

– Честное слово, это не я, – поднял руки доктор Фюрст, а затем запустил обе пятерни в волосы и со вздохом добавил: – Полагаю, дело в Ланге. Он сегодня в режиме задницы.

– А когда-то бывало иначе? – последовало хмыканье, и наконец проморгавшаяся Рене увидела приближавшуюся к ним темноволосую девушку. Настолько невысокую, что издалека та сошла бы за подростка.

Она осторожно пробиралась между креслами да низкими столиками и в одной руке держала два огромных прозрачных стаканчика с кофейным напитком, а в другой – тарелку с гигантским куском сахарного пирога. Тот был щедро покрыт кленовым сиропом, отчего на дне блюдца скопилось целое янтарное озеро. Яркий хирургический костюм в свете ламп пестрел мультяшными героями, пара игрушек торчали из кармана халата, а трубки стетоскопа прятались в тряпичном теле жирафа. И аккуратно поставив на стол свою ношу, она носком резинового ботинка отпихнула под кресло пустой стаканчик и вместо приветствия протянула коробку с сухими салфетками. Рене благодарно кивнула.

– Доктор Роше, это Роузи, – тем временем представил их друг другу Фюрст. На миловидном круглом личике тут же появилась улыбка, а щечки украсили очаровательные ямочки. И хотя подруга доктора Фюрста могла показаться сущим воплощением доброты, Рене видела мерцавший в раскосых глазах огонек чистой дьявольщины, когда те подслеповато щурились из-за стекол больших круглых очков. – Она ассистент анестезиолога в неонатологии, а еще прекрасно готовит.

– Ох, перестань, – отмахнулась Роузи, а потом уселась рядом на край стола и покачала головой. – Не понимаю, как вообще можно работать с Лангом. Он же невыносим! О, как ему повезло, что последние полгода даже носа своего длинного к нам не кажет. А то я бы живо укоротила авторитет нашей звезды. Дверью.

Рене замерла и настороженно уставилась в карие глаза Роузи, а та невозмутимо отхлебнула кофе.

– Слухи в нашей больнице распространяются удивительно резво, – вздохнул Фюрст и осторожно прислонился к краю соседнего стола. Покосившись на ароматно пахнувший пирог, анестезиолог принюхался и уже было потянулся к тарелке, но получил ощутимый пинок под колено.

– Это не для вас, доктор Алан Фюрст.

Роузи кивнула в сторону Рене, и та наконец поняла. До вымотанного переживаниями мозга все же дошло, что разговоры, шуточки и даже пирог были своеобразным актом поддержки. Некой попыткой утешить. Удивительное дело, но двое совершенно незнакомых людей пришли успокоить напортачившего старшего резидента и принесли еду мира. От осознания такой человечности где-то в груди стало тепло. И пусть в привычную еще с Женевы диету не вписывались ни сладости, ни ароматная выпечка, Рене была благодарна. Так что, торопливо подвинув к Фюрсту тарелку, она проговорила:

– Все в порядке, я не голодна.

– Не удивительно, – зло хохотнула Роузи. – От Ланга не только аппетит пропадет, но и желание жить. Редкостный обм…

– Роузи! – возмущенно воскликнул доктор Фюрст. – Твоя мстительность не знает границ!

– А твоя наивность пределов адекватности, – оскорбилась та.

– Не стоит оскорблять людей только потому, что когда-то они совершили глупость…

– Не стоит, – согласно кивнула Роузи, а потом ехидно заметила: – Только вот Ланг – чванливая сука вне зависимости от того, сколько раз ты пытался доказать мне обратное. Поверь, у этого мертвеца из хирургии аргументация будет получше. Емче. Категоричнее.

– О боже… – простонал Фюрст, а медсестра взглянула на зазвонивший телефон.

– Рискнешь спорить? – хмыкнула она, и глава анестезиологии недовольно поджал губы, однако затем резко выдохнул и покачал головой.

– Это бессмысленно. Но, пожалуйста, не настраивай против него новых коллег. Доктору Роше предстоит год совместной работы, и было бы некрасиво…

– Вот еще! – перебила своим фырканьем Роузи, а потом с усталым вздохом сбросила вызов. – Я не настраиваю. Он со всем прекрасно справился сам. Верно?

Задорный взгляд полетел в сторону растерянной Рене, но в ответ она лишь нервно улыбнулась. Была ли в ней злость на доктора Ланга? Нет. Разумеется, нет. Исключительно на себя. Тем временем Алан Фюрст удостоился очередного шутливого тычка в бок, наказа не съесть за разговорами весь пирог, и Роузи легко спрыгнула со стола на пол.

– Мне пора на дежурство, но мы обязательно встретимся позже. И не грусти из-за этой навозной мухи, Роше. Он этого не достоин.

– Рене, – поправила она, чем заслужила коварную ухмылку.

Больше ничего не сказав, малышка Роузи махнула рукой и выпорхнула из комнаты.

– Простите за это, – вздохнул доктор Фюрст после того, как тихо хлопнула дверь. – Сводит давние счеты с Энтони.

– Он её оскорбил?

– Нет, – с неловким смешком ответил анестезиолог, а затем вдруг слегка покраснел и опять попытался пригладить волосы. – Роузи тогда только пришла к нам. В тот месяц один из хирургов Ланга решил устроить соревнование, кто сможет раскрутить на свидание больше медсестер моложе… кхм… тридцати. Открыли целый тотализатор. В общем, когда дело дошло до Роузи, она хорошенько приложила шутника электрошоком, пригрозила судом, а потом устроила Лангу такую взбучку за попустительство… – Фюрст хмыкнул с каким-то неожиданно гордым самодовольством. – Орали долго и с тех пор не общаются, при встрече же делают вид, что незнакомы.

Рене медленно открыла рот, потом закрыла и выдохнула.

– Кажется, я даже знаю, о ком идет речь.

Фюрст кивнул, а потом засунул руки в карманы халата.

– Почему Дюссо до сих пор не заинтересовался отдел по рабочей этике? – спросила она, вспомнив подслушанный вчера разговор. – Если он может позволить себе грубость, это должно быть наказано.

– Все не заходит настолько далеко, – торопливо прервал возможные домыслы Фюрст, и Рене медленно кивнула. – Да, его шутки весьма убоги, но в целом он безобиден. Статус любимого врачебного трофея самой Лиллиан Энгтон накладывает отпечаток, к тому же они с Лангом друзья. Вернее, Энтони позволяет так думать.

Он на секунду замялся, и Рене вздохнула, за что получила брошенный в свою сторону веселый взгляд и веское хмыканье.

– Ну а его кумир себе такого не позволяет.

– Значит, вы успели заметить, – протянул анестезиолог. Теперь он смотрел с долей непонятного уважения, пока машинально крутил тарелку с пирогом.

– Это было сложно пропустить. Но вы не подумайте, будто я люблю сплетничать или злословить, просто…

Ее прервал тихий смешок. Доктор Фюрст закатил глаза, а потом скрестил на груди руки.

– Ради бога, вам работать с этими людьми. А потому нет ничего зазорного узнать о них немного больше, – с улыбкой ответил он, но затем веселье слишком быстро улетучилось из глаз Алана Фюрста. Откашлявшись, анестезиолог договорил: – Разумеется, флирт случается. Мы проводим в этих стенах по сто с лишним часов в неделю, бок о бок с коллегами и пациентами, с которыми делим переживания, волнения, победы и горести. А потому романтические привязанности – обычное дело. В конце концов, здесь мы бываем чаще, чем дома. Но в защиту доктора Ланга скажу, что при всем своем хамстве он никогда не позволит себе или другим неприемлемой грубости.

На это замечание Рене лишь ковырнула носочком «вишенок» жесткий ворс ковра и грустно хмыкнула, что не укрылось от Фюрста. Он убрал пылинку с белого блюдца, а затем продолжил.

– На самом деле, Энтони не так плох, как может показаться с первого или даже с пятого раза. На нем лежит ответственность за крупнейшее отделение, которое круглые сутки должно быть готово к любой непредвиденной ситуации. Согласитесь, доктор Роше, это непросто, когда работаешь в главной больнице провинции. Так что не глупо ли ожидать от человека с таким графиком и эмоциональной нагрузкой безграничной любви к каждому из попавших на операционный стол. Как и для многих, хирургия давно стала для Энтони конвейером, где среди грязной руды он ищет для себя чистый камень. Интересный случай. Чашку крепчайшего кофе посреди бесконечного утомительного дежурства.

– Ему скучно, – тихо проговорила Рене, и доктор Фюрст лишь кивнул.

– Очень. За это Энтони не любят. Не скажу, конечно, что он не шел к этому целенаправленно. Но когда появился здесь впервые, то его назначение на такую ответственную должность вызвало массу недовольства и недоумения. Где же видано, чтобы парнишка, которому едва стукнуло тридцать, стал главой отделения.

– С каких пор возраст является мерилом опыта?

– Людям не объяснить всего, – вздохнул Фюрст и снова покосился на пирог. Заметив этот взгляд, Рене поближе подвинула к нему тарелку.

– Но вы относитесь к нему иначе, чем остальные. Почему? – Вопрос получился бестактный, но Алан Фюрст вызывал у Рене какое-то инстинктивное чувство доверия. Возможно, из-за милой, чуть нервной привычки поправлять волосы до идеального вида. Или же потому, что в нем она узнавала отражение собственных мыслей и взглядов. Тем временем он негромко рассмеялся, а затем покачал головой.

– Пять лет назад я уже входил в совет управления и видел историю Ланга. А как главный анестезиолог присутствую на всех его операциях. Так что у меня было достаточно времени, чтобы сделать правильные выводы. И уж поверьте мне, такую специализацию в травматологии вряд ли кто проходил.

– Я прочитала, что он был на Ближнем Востоке. Служил? – спросила Рене, озаренная внезапной догадкой. В голове будто сложилась мозаика. Точные движения, совершенная безэмоциональность, приказной тон, вышколенная до испуганной икоты команда. Действительно, под обстрелом много не поспоришь.

– Да, – Фюрст качнул ногой, бросил еще один взгляд на пирог, а потом с обреченным вздохом достал, к удивлению Рене, инсулиновую шприц-ручку и взялся за тарелку. Договаривал глава анестезиологии уже с неприлично набитым ртом. – Рванул в зону боевых действий прямо посреди резидентуры, помотался под минометным огнем несколько лет, закончил там обучение и вернулся. Военные попытались было засекретить часть его биографии, но Канаде на это плевать. При острой нехватке хирургов, здесь рады всем. Тем более таких, как Ланг, вообще единицы на все Содружество.

Рене помолчала, прежде чем посмотреть в голубые глаза своего неожиданного собеседника и спросить:

– К чему эти рассказы? Хотите, чтобы меня окончательно заела собственная совесть? Я знаю, что была неправа сегодня…

– Вы оба неправы, – хмыкнул Фюрст, с довольным видом подъедая пирог.

– Я солгала.

– Как и он.

– Не думаю.

– А стоит.

– Но… – Рене растерянно прервалась, когда неожиданно раздалось невоспитанное фырканье, а потом отчего-то развеселившийся анестезиолог воскликнул:

– Бога ради, это же очевидно. Назвать ученицу Хэмилтона заносчивой дрянью можно только из-за очень большой ревности!

– В смысле? – недоуменно вскинула брови Рене, и Фюрст замер с ложкой во рту. – Ревности к чему?

Она прищурилась, наблюдая, как глава анестезиологии резко проглотил едва ли прожеванный кусок. Но потом Фюрст невозмутимо пожал плечами и легкомысленно произнес:

– Чарльз Хэмилтон был гением, и это неоспоримый факт. Полагаю, Энтони просто не хотел, чтобы их сравнивали.

Рене обреченно потерла лоб и опустилась рядом на соседний стол, поставив ноги на кривые колесики все еще валявшегося на полу кресла.

– Именно это я и делала. Сравнивала.

– И каков оказался вывод? – с неприкрытым интересом спросил Фюрст, пока без стеснения собирал пальцем последние крошки с тарелки.

– Энтони Ланг победил с разгромным счетом, – вздохнула Рене, а потом неожиданно добавила: – Он выгнал меня. Да вы и сами слышали.

– И? – Фюрст развернулся, чтобы с любопытством уставиться на неё. – Что решили с этим делать, доктор Роше?

– Ну, я отправила заявления во все больницы. Буду надеяться, что кто-нибудь найдет для меня местечко. А пока вернусь в Квебек…

Она осеклась, когда увидела неожиданно нахмурившиеся рыжие брови и сердитый взгляд.

– Внучка великого Максимильена Роше, ученица самого Чарльза Хэмилтона сдалась после первой же осечки? – прохладно проговорил Фюрст. – Где же знаменитая семейная гордость?

– Я – не мое имя, – раздраженно отозвалась Рене. – Семья не имеет никакого отношения к моим поступкам, решениям и взглядам на жизнь! Равно как и мой бывший учитель. Это мои достижения или провалы, и только я решаю…

Неожиданно громкий смех оборвал пламенную речь о независимости. Запрокинув голову, Алан Фюрст заходился в искреннем хохоте, отчего рассыпал вокруг еще остававшиеся на тарелке крошки, и совершенно не замечал направленного на него недоуменного взгляда. А Рене не понимала, что происходит. Наконец, немного успокоившись, глава анестезиологии вытер тыльной стороной ладони заслезившиеся глаза и, по-прежнему посмеиваясь, пробормотал.

– Господи, не думал, что снова это услышу, – он еще раз фыркнул, а потом постарался договорить. – Ну, надо же. Слово в слово, даже интонация та же.

– Я не понимаю, – напомнила о своем присутствии Рене.

Фюрст отставил опустевшее блюдо, скрестил на груди руки и вытянул длинные ноги с острыми коленками, что торчали даже сквозь широкие хирургические штаны. Затем он почему-то мечтательно улыбнулся.

– Есть у меня один знакомый, который давным-давно произнес точно такую же речь. Даже удивительно, насколько вы похожи и при том совершенно разные.

– Полагаю, ваш друг знал, о чем говорил.

– Безусловно. Но, увы. Он не мой друг, хотя я бы этого очень хотел. Впрочем, такая мелочь не меняет факта, что его слова я вряд ли когда-нибудь забуду.

– Потому что он смог? Смог переступить через имя? – с каким-то внутренним волнением спросила Рене. Она не знала, о ком говорил Фюрст, но уже чувствовала уважение к тому незнакомцу.

– Да. И потому я хочу попросить подумать ещё раз, прежде чем уйти, – он кивнул в сторону монотонно гудевшего компьютера, намекая на поданные заявки, а потом неловко замялся, но все же обратился к ней по имени. – Рене… Я понимаю, доктор Ланг не самый приятный человек. У него дурной характер и раздувшееся эго, отвратительные привычки и сомнительный юмор. Но при этом такое чувство ответственности, что уже граничит с патологией. И если он взял себе ассистента, то доведет обучение до конца.

– Но он не брал. Ему меня навязали. Доктор Энгтон просто поставила перед фактом, пригрозив увольнением и потерей лицензии, – покачала головой Рене.

– Все равно, что пугать заключенного свободой, – фыркнул себе под нос Фюрст. – Дело вовсе не в этом…

– Разве? Мы познакомились сутки назад. С чего бы ему еще заниматься благотворительностью, если не по принуждению. Ведь он даже не видел, как я оперирую, – хмыкнула было Рене, но немедленно замолчала и смутилась, когда заметила устремленный в свою сторону взгляд. – Что-то не так?

– Не видел? Вы уверены? – протянул Фюрст и нахмурился, стоило Рене уверенно кивнуть. Однако затем он поджал тонкие бледные губы, отряхнул крошки с коленей и медленно поднялся, задумчиво покручивая в пальцах шприц-ручку. – Что же, тогда Ланг, очевидно, нашел иную парочку хороших причин, чтобы оставить тебя.

– Но…

– Мне надо идти, – неожиданно заторопился глава анестезиологии, и Рене растерянно моргнула, когда он нервно поправил болтавшийся на шее стетоскоп, а затем нарочито тщательно откашлялся. – Подумайте над тем, что я рассказал.

Подумать? Вообще-то, работа была не единственной проблемой. Рене даже не знала может ли вернуться в свою квартиру, или раздраженный утренним шумом мистер Смит уже давно вышвырнул все ее вещи. Право слово, случись так, и этот день стал бы самым знаменательным в жизни. Так что она лишь хмыкнула.

– Ради чего? Вы настолько уверены, что он меня не выгонит? Мне казалось, доктор Ланг был предельно конкретен в своих желаниях.

– Уже начало пятого вечера, – Фюрст демонстративно взглянул на часы. – Энтони уехал. А на моем столе директора больничной резидентской программы так и не появилось заявление о вашем увольнении.

Что?! Рене ошалело дернулась, затем закашлялась, а потом вовсе едва не свалилась со стола, когда нервно дернулась упиравшаяся в кривое колесо нога. Стол директора программы? Вот черт! Рене зажала рукой рот. Это значит… О-о-о.

– Спасибо, – едва слышно выдала она в попытке совладать с собственными эмоциями. – Спасибо…

– Не стоит. Просто решил, что этот факт сможет поднять вам настроение, доктор Роше.

– Рене, – напомнила она совершенно бездумно, на что Фюрст едва заметно улыбнулся и вежливо склонился.

– В стенах этой больницы исключительно доктор, мисс. Кстати, вашего летуна перевели в интенсивную, состояние тяжелое, но выкарабкается. Остальные операции прошли штатно. Их выполнила дежурная бригада.

– Почему не доктор Ланг? – встрепенулась она, но главный анестезиолог лишь пожал плечами.

– Что происходит в голове Энтони Ланга, не всегда знает даже сам Энтони Ланг, – философски протянул он. А затем махнул рукой и направился к выходу, оставив Рене с ворохом сомнений и мыслей, среди которых главной была – возвращаться ли.

К большому облегчению Рене, когда она уже затемно вернулась домой, ее вещи не валялись по всей улице Эбер, а ключ подходил к дверному замку. Джон Смит если и заметил возвращение шумной квартирантки, то никак не отреагировал. Хотя, скорее, попросту не услышал. Ор его телевизора доносился даже на другой конец их тупика, где у центра реабилитации бывших заключенных толпилась группа сомнительных прохожих. Так что Рене беспрепятственно прокралась на второй этаж и устало закрыла за собой хлипкую, почти картонную дверь. Торопливо полив поникшую без внимания герберу, она нырнула в холодную постель и попыталась расслабить уставшие ноги.

За последние несколько часов рабочего дня она так и не сумела решить, что же ей делать наутро. Вместо этого, Рене зачем-то прошла парочку тестов, провела ряд биопсий, а затем спустилась в скорую, где целый час возилась с прибывшими пациентами. Возникало легкое чувство брошенности. Привыкнув за последние годы к постоянному вниманию профессора Хэмилтона, она теперь растерянно бродила по затихшим перед ночной сменой коридорам и едва не бросала с горя монетку. Вернуться или сбежать? Проявить невиданную для нее настойчивость или привычно уйти от конфликта? На этом мысли окончательно застопорились. Но последнее, о чем подумала Рене до того, как перевернуться на другой бок, было – она очень хотела бы и дальше работать с доктором Лангом. А значит…