Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)
Глава 25
Вибрация телефона с трудом выцарапывала себе путь среди скомканных сновидений. Она то гудела зажимом в руках, то тряслась на столе пациентом, а потом вовсе жужжала аппаратом для вентиляции легких. Рене перевернулась набок и накрыла голову тонкой подушкой. На несколько блаженных секунд стало тихо, но затем в мозг снова ввинтилась механическая трескотня, что становилась невыносима. Наконец, не выдержав, Рене нащупала трясущийся телефон и с пятого раза попала по кнопке ответа.
– Да?
Она даже не посмотрела на чертов слишком яркий экран. Его чуть ли не ядерное свечение мгновенно резануло по глазам, отчего навернулись слезы. Но тут в трубке раздался шорох, динамик зазвенел безумными частотами, и, наконец, послышался голос.
– Р-р-р-ене.
Господи, уж лучше бы спала дальше! Рене медленно села в кровати и взглянула на циферблат электронных часов – начало третьего ночи. Проклятье! Сердце немедленно ухнуло в район желудка и испуганно затихло.
– Энтони? – хрипло спросила она.
– Я теб-бя разбудил?
Вопрос прозвучал чудовищно иронично. Нет, разумеется, она спала мало, но не настолько!
– Да, я… неважно. Что-то случилось? – Спрятавшееся в животе сердце попробовало было вопросительно трепыхнуться, однако тут же заткнулось. На всякий случай, чтобы не отвлекать хозяйку.
– Ну-у-у, – раздалось на том конце нечто неопределенное. Затем последовал новый шорох, шум и глухой стук. – Ты н-не могла бы… Н-не могла бы ты… Ты бы не мог-гла… Короче, за-абери меня отсюда. Пожа-а-а-алуйста.
Что?! Наверное, она еще не проснулась, а потому мерещилось всякое!
– Прости, я не уверена, что правильно расслы…
– Я звонил Фю-ю-юрсту, но г-гребаный немец, кажется, спит. С-спит! Пред-дставляешь? Nazi-Schweineh-hund[59]59
Фашистская скотина
[Закрыть]! А Дю-ю-ю-юссо вообще гнида. И Ли-и-и-иззи… Лиззи? Па-а-а-адожди. А-а-а кто такая Ли-и-и-иззи? – послышался удивленный смешок, а Рене на секунду прикрыла глаза. Она устало провела по лицу ладонью и пробормотала.
– Ты пьян.
– Чер-р-ртовски верно, мой ас-тис-тент-с! – отрапортовал счастливый Ланг.
– Где ты? – тихо спросила Рене и решительно откинула одеяло, чтобы свесить ноги с кровати.
В босые ступни немедленно впился холод деревянного пола, а тело пробила зябкая дрожь. Черт, не заболеть бы в этих трущобах. Тем временем из телефона донесся шум, голоса и чьи-то радостные крики, но потом все резко стихло. Видимо, Энтони вышел на улицу или вовсе свалился в каком-нибудь темном углу. Потому Рене уже открыла было рот, чтобы позвать, но тут раздался характерный щелчок зажигалки, а Ланг удивительно твердо проговорил:
– Я в клоаке под названием «Голдис».
Рене дернула за веревочку старого торшера, поморщилась от яркого для середины ночи света, а затем тяжелым взглядом уставилась в зашторенное окно. После снотворного спать хотелось безумно.
– Жди, – пробормотала она, наконец. – И постарайся не покалечиться.
Первая мысль, что пришла в голову, стоило увидеть нужный бар, оказалась простой – Энтони не соврал, а скорее, даже приуменьшил степень зловонности. Ступив из такси на мокрую мостовую, Рене уставилась на огромный белый кусок фанеры, где красовалось от руки нарисованное пафосное название, и тяжело вздохнула. Это место действительно было откровенной дырой. Эдакий провал в никуда, каким-то образом появившийся посреди складского района на другом конце города. Право слово, если Энтони хотел найти место, где можно сдохнуть и месяца два проваляться неопознанным трупом, то это оно. Старые кирпичные дома здесь выглядели даже хуже, чем в ее не самом благополучном районе, вонь от переполненного пивными банками мусорного бака одуряла, а чья-то рвота под ногами и звуки почему-то немецкой попсы довершали картину восхитительного пейзажа. Музыка доносилась из-за забитой все той же белой фанерой двери, оттуда же летели чьи-то развеселые крики, звуки драки, а еще звон разбитого стекла. Ну что же, кажется, ей туда. Оставалось надеяться, что Энтони найдется быстро и в целости.
– Подождите, я скоро, – бросила Рене таксисту через открытое окошко и, не дожидаясь ответа, отвернулась.
Однако стоило сделать несколько шагов в сторону входа, как за спиной истерично взвизгнули шины. С каким-то необычным ощущением вселенского фатализма Рене проводила взглядом быстро растворившиеся в монреальской дождливой ночи габаритные огни бело-зеленой машинки, прежде чем снова посмотреть на нужную дверь. И только тогда она заметила прямо около входа груду чего-то черного. Оно валялось одним большим мешком на мокром асфальте под каплями ледяного дождя и не издавало ни единого звука. Только едва заметно подрагивало. Рене не представляла, почему вообще узнала Тони в этой куче тряпья, – наитием или тем самым их общим чутьем, но бросилась к нему со всех ног еще до того, как окончательно поняла, кто перед ней. Опустившись перед ним на колени, она осторожно приподняла его голову за подбородок.
Ланг был бледен почти до синевы, которую не могли скрыть даже пестрые лампочки вывески. Замерз настолько, что впал, кажется, в полубессознательное состояние. И вряд ли Рене смогла бы сказать, что испытала в момент, когда увидела облепленные мокрыми черными прядями высокие скулы и разбитые губы. Отчаяние? Да. Безусловно. А еще горькое, выворачивающее наизнанку разочарование. Ей хотелось взять Энтони и хорошенько встряхнуть, отчитать, накричать, оставить на впалых щеках тридцать пощечин, а потом целовать их, пока не потускнеют следы оплеух. Она мечтала вновь уткнуться в твердую грудь, вдохнуть запах мяты, а не дешевого пива. И потом целую вечность рассказывать, как, черт возьми, он ей нужен. Саркастичный, эгоистичный, жестокий, с мигренью и без, но живой. Ну зачем? К чему эта дурость с попойками? Очередные скелеты? А может, Ланг просто устал? Господи, Рене хотела бы знать. Быть тем, кому можно все рассказать без утайки. Черт возьми, стань Энтони от этого лучше, она с отчаянной радостью мазохиста снова позволила бы придавить себе пальцы. Но так не бывает, верно? А потому Рене вытерла рукавом влажное от дождя лицо, хлюпнула носом и приступила к осмотру.
Главный хирург крупнейшей больницы, точно бездомный, прятался под воротом накинутой на голову куртки и, похоже, дремал, привалившись прямиком к влажной стене. По той стекали жирные потоки грязи и уличной копоти, отчего Рене невольно поморщилась. Тело Тони била редкая дрожь, однако стоило осторожно дотронуться до уже прохладной от ноябрьской сырости кожи, как он дернулся в сторону, разбрызгав вокруг скопившуюся на куртке воду. Что же, похоже, инстинкт выживать был отпечатан у Ланга в подкорке.
– Эй, – прошептала она, а сама осторожно взяла ледяную руку. Господи! Внутри все отчаянно сжалось, пока Рене пыталась зачем-то растереть озябшие пальцы. – Глупый! Ну какой же ты глупый!
Она сжала огромную кисть в своих ладошках, а потом Тони наконец-то пошевелился. Он попробовал согнуть озябшие ноги – черные джинсы совсем промокли и наверняка противно прилипли к телу, – но лишь неловко скользнул подошвой ботинка по какой-то обертке.
– Ты что-то д-долго, – пробормотал он и вновь содрогнулся.
– Я… прости. В половину третьего ночи не так легко выбраться из северного Монреаля. – Рене скользнула рукой под ворот куртки и попробовала нащупать под холодной кожей сонную артерию. От влажного свитера повеяло характерным сладковатым запахом, который так же отсырел под бесконечным дождем. Вот дерьмо! – Что ты курил?
Энтони тяжело повернул к ней голову и попробовал разлепить веки, но смог приоткрыть лишь левый глаз. Но даже так он умудрился смерить Рене презрительным взглядом, от которого любой почувствовал бы себя полным дураком.
– Травку. Я пока не опустился до другой наркоты, – высокомерно бросил он, а Рене захотелось его ударить. Врезать от души по синюшной роже, но она позволила себе лишь поджать губы. Ничего нового. Настроение Энтони и в лучшие дни вертелось из стороны в сторону подобно сломанному флюгеру.
– Вставай. Надо тебя согреть, – вздохнула Рене и попробовала потянуть на себя огромную тушу, но добилась лишь треска кожаного рукава. Тогда она наклонилась к Энтони, отчего их лица оказались совсем рядом, подхватила под мышки и дернула вверх. – Ну же! Помоги мне. Хватит корчить из себя немощного, ты же можешь…
Договорить она не успела, потому что огромное тело Энтони подалось наконец вперед и сдвинулось с места. Однако вместо того, чтобы подняться, оно вдруг решило продолжить горизонтальное перемещение и начало заваливаться на растерявшуюся от неожиданности Рене. Увернуться она уже не успела. А потому единственное, что ей оставалось, – зажмуриться и задержать дыхание.
От падения воздух из легких вышибло дважды. Сначала при ударе спиной о мокрую мостовую, а затем, когда грудой из конечностей и отсыревшей одежды сверху рухнул тяжелый Тони. Его локоть больно врезался под ребро, и на глаза навернулись инстинктивные слезы. Повисла неловкая тишина. И, наверное, надо было что-то сказать или попытаться столкнуть с себя придавившее к земле тело, но Рене старалась не шевелиться. Это же делал подозрительно молчавший Ланг. Она чувствовала на своей шее тепло чужого дыхания с чудовищной примесью алкоголя, как щекотали кожу короткие волоски, и как молотил по лицу мелкий дождь. Наконец, спустя целую вечность, за которую отвратительная резь в животе никак не хотела униматься, Рене рискнула открыть глаза и столкнулась с серьезным, но совершенно пьяным взглядом. Энтони смотрел так внимательно, будто впервые видел, и она вдруг почувствовала, как вспыхнули от смущения щеки. А потом рассердилась сама на себя – черт возьми, нашла, когда стесняться! Потому Рене наигранно недовольно сдвинула брови и уже собралась было столкнуть разлегшегося на ней мамонта, но не успела. Энтони наклонил голову в сторону и вдруг удивленно произнес:
– Ты такая мелкая!
От наглости заявления Рене захлебнулась гневным вскриком. Она сердито засопела, а потом хорошенько пнула коленом куда-то Лангу в бедро. Послышался недовольный стон.
– Зато ты хоть и большой, но такой дурак! – процедила Рене и скорее почувствовала грудной клеткой, нежели услышала тихое хмыканье. – Слезь с меня.
– Не хочу. Ты слишком теплая, – пробормотал он, а затем меланхолично уставился на потерявшую дар речи ассистентку. Что?!
Очевидно, Ланг был все еще пьян. Ничем другим Рене не смогла объяснить ни подобной вольности, что граничила с развязностью, ни бьющей через край откровенности. Неожиданно послышался парный хлопок двери, громкое улюлюканье и нетрезвый свист, но потом вывалившаяся из бара компания увидела кого-то знакомого и, слава богу, побрела прочь.
– Тони, мне тяжело, – наконец пробормотала Рене. И в следующую секунду придавившая к земле гора исчезла.
Ланг перекатился на спину и улегся прямо на асфальт, раскинув в сторону руки да ноги. Он смотрел в покрытое облаками небо и моргал, когда мелкая дождливая морось попадала ему в глаза. Вздохнув, Рене осторожно поднялась и протянула ему руку, но та осталась проигнорированной.
– Может, хватит заниматься саморазрушением?
– Человека разрушают черви, микроорганизмы и личинки насекомых, – вяло откликнулся Ланг. – Все остальное просто деградация.
– Как же ты невыносим.
Бормотание Рене было едва слышно, но Энтони явно разобрал каждое слово. Он открыл было рот в желании возразить что-то ехидное, но затем передумал, все же перекатился набок и теперь отчаянно пытался встать с четверенек на ноги. Однако стоило Рене подбежать к нему, как Ланг грубо отмахнулся.
– Сама сказала, что не потянешь такую ношу, – едко отозвался он. И Рене не поняла, говорил ли Энтони о своем дурацком характере или же глупо шутил об их очевидной разнице в весе. Впрочем, разбираться сейчас не было времени.
– Позволь, мне решать! – она топнула ногой от бессилия спорить с этим человеком, а потом вдруг огляделась. – Энтони, а… где твой байк?
Ланг, наконец, совладал с собственными конечностями и водрузил себя на ноги. Теперь он шатко хватался обеими руками за стену, но мгновенно побледнел еще больше, когда от резкой смены положений организм взбунтовался. Энтони быстро задышал сквозь приоткрытый рот, пока сам невидяще пялился в подтеки дождя, и тогда, глядя на этот кошмар, Рене рискнула осторожно ухватить его за талию в неловкой попытке добавить устойчивости. Ну и согреть. Ланг же удивленно посмотрел на обернувшиеся вокруг него руки.
– Ты не должна меня обнимать, – вдруг произнес он совершенно серьезно. Именно с той уверенностью, что присуща каждому пьяному суждению. – И вообще должна бежать от меня к любому другому наставнику.
– Почему это? – фыркнула Рене.
Энтони же резко повернул голову и, видимо, не рассчитав, больно уткнулся подбородком прямо в макушку замершей рядом с ним девушки. В запахи дешевого алкоголя и травки мгновенно вплелась дерзкая мята, от которой больно защипало в носу. Она была не привычно еле заметная, как в моменты, когда овевала Энтони едва ощутимым флером, а терпкая… Яркая… Такая чистая, что чувствовать ее свежесть посреди грязной уличной дыры показалось Рене дикостью. Тем временем Энтони чуть пошатнулся, и подбородок сильнее уперся ей в голову.
– Потому что я чертовски тебя подвел. Чер-р-ртовски, – задумчиво пробормотал Ланг. – Я выступил против, но ты будешь нужна им на слушаниях в Квебеке.
– Знаю. Роузи сказала… – Рене очень хотела побыстрее закончить ненужный, даже опасный разговор. Энтони следовало согреть и уложить спать, все остальные откровения могли подождать до обеда, но вместо этого он вдруг отцепил от стены одну руку и оперся Рене на плечо. От этого девичьи колени едва не подогнулись. Все-таки Энтони был очень тяжелым.
– Ах, Мо-о-р-р-рен, – тем временем мерзко протянул он, а затем булькнул злым пьяным смехом. – Странно, что ты еще не орешь мне в лицо, насколько я сраный говнюк, больное чудовище или… кто там? А! Злобная нечисть.
Его снова пробрала крупная дрожь, но Рене лишь сильнее сцепила озябшие пальцы. Она слишком боялась отпустить Энтони, словно тут же его потеряет. Глупая мысль, но, похоже, его снова затягивало на личное кладбище.
– Наверное, потому что я так не считаю? – торопливо спросила она в надежде выдернуть Ланга из собственной ямы. Но в ответ услышала лишь сдерживаемый рвотный позыв. Вздохнув, Рене продолжила: – Люди не рождаются злыми, Энтони. Как не становятся злые люди врачами. Можешь что угодно доказывать, кидаться любыми словами, но мое мнение тебе не изменить.
– Наивная идиотка, – раздалось невнятное бурчание.
– Я знаю, – вздохнула она. – А теперь…
– Прости, – неожиданно пробормотал Ланг. Вновь синие губы не слушались, а сам Энтони скосил было взгляд, но быстро зажмурился, когда реальность качнулась. Его повело в сторону, однако Рене успела. Дернув на себя, она вернула пьяное тело в вертикальное положение.
– За что теперь? – ее шепот почти сливался с шумом вновь усилившегося дождя.
– Ты не обязана быть здесь… Ты вообще, – он попытался махнуть рукой, но едва не рухнул. – Ты вообще…
Энтони явно хотел сказать что-то важное для себя, но потом вдруг резко нагнулся. И Рене в последний момент успела сделать шаг в сторону, прежде чем Ланг зашелся в приступе рвоты. Его выворачивало надсадно и тяжело прямо под ноги. Скручивало в столь жестких судорогах, что казалось, еще минута, и Рене его не удержит. Они оба рухнут. И все же она продолжала упрямо тянуть Энтони вверх. Рене цеплялась за одежду и руки, пока его трясло и шатало.
Бог знает сколько длилась эта агония, но вытерев рукавом рот, Ланг наконец прислонился лбом к влажной стене и надсадно закашлялся.
– Куда тебя отвезти? – спросила Рене, когда стало тихо. – Ты замерз, почти на грани переохлаждения.
Но ответа не было, Энтони лишь помотал головой, а затем кивнул на дверь бара. Его лицо покрывала болезненная испарина, отчего сердце Рене вновь сжалось где-то в желудке и почти заскулило от отчаяния.
– Давай я вызову такси… – кажется, она уже умоляла. Последовала долгая пауза, прежде чем Энтони шумно выдохнул.
– Надо забрать ключи, – пробормотал он. Видимо, ему все же стало немного лучше, потому что сплюнув горькую слюну, Ланг вдруг криво усмехнулся и привалился к злополучной стене. – Оставил их в залог… в залог дерьма, что здесь наливают…
Ясно. Рене поняла все без слов. Бросив нервный взгляд на хлипкую дверь, откуда по-прежнему доносилась громкая музыка и голоса, она решительно застегнула на вновь мелко содрогавшемся Энтони тяжелую куртку, а затем нырнула в смрад, наверное, самого дешевого бара во всем Монреале. На то, чтобы расплатиться с немаленьким долгом и забрать ключи от черного монстра ушло десять очень длинных минут. Однако Рене выяснила, что мотоцикл Тони давно ночевал на штрафстоянке, а сам он торчал здесь уже пятый час. Все это время, пока бармен намеренно медленно отсчитывал сдачу, она оглядывалась на дверь, будто могла видеть сквозь стены. Но, увы. Рене даже не представляла, стоял ли еще Энтони, а может, снова лежал, как старая, никому не нужная ветошь. И только через десять минут, пробравшись обратно и получив пару шлепков с весьма грязными предложениями уединиться, она с наслаждением захлопнула за собой дверь и огляделась. Ланга не было.
На осмысленную ругань сил уже не нашлось, но Рене успела послать к черту буйного пьяницу, прежде чем на мгновение прикрыла воспаленные глаза. Впрочем, предаваться долгим страданиям настроения не было так же. Так что еще раз посмотрев по сторонам, она наконец-то заметила, как одного цвета с мокрым асфальтом прямо посреди автомобильной дороги шаткой походкой ползла черная тень. Та то и дело падала на четвереньки, а потом поднималась, словно колосс на ногах из жидкой глины.
– Энтони!
Наверное, от силы крика где-то дрогнули в окнах стекла, но Рене было плевать. С диким ужасом она смотрела, как издалека к ним мчалась машина. И когда та не свернула в последний проулок, а лишь громче взревела разболтанным двигателем, Рене с гневным рыком бросилась к нелепо замершему посреди шага Лангу.
– Идиот! – заорала она, когда мокрым вихрем налетела на Энтони.
Он смотрел перед собой пустым взглядом, пока Рене отчаянно пыталась оттолкнуть его в сторону, к краю дороги. Туда, где виднелась спасительная автобусная остановка, а не бьющий в глаза свет приближавшихся фар. Наконец, Энтони сделал один нужный шаг, споткнулся, они свалились к краю обочины, больно стукнувшись головами о мокрый асфальт. Сзади коротко прошуршал шинами автомобиль и стало тихо.
Рене лежала зажмурившись, хотя понятия не имела, в какой же момент закрыла глаза. Ей было удивительно мягко, а земля под ней равномерно двигалась вверх и вниз. Смотреть на мир не хотелось, но она все же подняла одно веко, затем второе, а потом отчаянно расхохоталась. Истерично. Визгливо. Так громко, что до этого внимательно разглядывавший лежавшую на нем девчонку Ланг болезненно поморщился. Черт побери, это какой-то дурацкий цирк! Выступление клоунов. Настоящий гротеск и эталонный фарс ситуаций. И потому Рене все смеялась, пока не заболел живот, а на глазах не выступили слезы усталости и облегчения. Гад! Какой же Энтони все-таки гад.
Но постепенно нервное веселье перешло в слабые всхлипывания, а потом Рене затихла. Она какое-то время молчала, уткнувшись лицом во влажный мужской свитер, но дернулась, когда ощутила прикосновение холодных пальцев к своим скрутившимся от влажности в бешеные колечки волосам.
– Чем же ты, черт побери, пахнешь?
Бормотание было чуть слышно и явно не предназначалось для чьих-то ушей, но Рене подняла голову, чтобы взглянуть на пьяно-задумчивого Энтони. Его черные брови нелепо сошлись на переносице, и, наверное, полагалось опять рассмеяться, но вместо этого стало неловко. Словно она подслушала нечто совершенно интимное, непотребное в своей откровенности. Так что Рене лишь нервно дернула щекой.
– Сонным человеком, – отшутилась она. Но Тони смотрел так серьезно, что Рене все-таки отвела взгляд и смущенно пробормотала: – Я вызову такси.
Торопливо поднявшись на ноги, она приступила к осмотру, но сразу же тихо выругалась. Дерьмо. Теперь ее одежда была столь же грязной, как у провалявшегося на улице Энтони: мокрого, бледного… От него несло сыростью и дикой смесью из марихуаны, рвоты и дешевого пойла. Святые угодники, будет чудом, если их все-таки довезут до дома. Из груди сам собой вырвался тяжелый вздох, но рука решительно потянулась к телефону. Надо любым способом выбираться отсюда.
К тому моменту, как до них добралось пятое по счету такси, Энтони дремал, привалившись к одной из опор остановки. А потому пришлось чуть ли не силой впихивать ничего не соображавшего мужчину в полумрак салона и отчаянно надеяться, что сонный водитель не заметит оставленной после них грязи. Выведать адрес у выпавшего из реальности Ланга не вышло. А потому после короткого совещания с самой собой Рене постановила везти его в северный Монреаль и надеяться, что удастся без лишнего шума дотащить на второй этаж тяжеленное тело. Однако где-то неподалеку от центра города Энтони все же очнулся. Он приоткрыл тяжелые веки, взглянул за окно на проносившиеся мимо яркие фонари и тихо проговорил:
– Куда мы едем?
– Ко мне домой, – сухо откликнулась Рене и отвернулась.
Ее укачивало от плавного хода машины, а еще неумолимо клонило в сон – часы в телефоне показывали бездушные четыре утра. В салоне снова стало тихо, и Рене уже успела позабыть, о чем был вопрос, когда Энтони неожиданно заговорил. Он по-прежнему смотрел на мелькавшие за стеклом огни и, кажется, считал пролетавшие мимо столбы.
– Раз меня все же ждёт тёплая постель, скажи… – Ланг на секунду задумался, а потом сжал пальцами переносицу. – Ты простила?
– Что? – она удивленно встрепенулась и обернулась, взглянув на неумолимо серьезного Энтони. Кажется, тот начинал потихоньку трезветь.
– Ты меня простила? – с нажимом переспросил он, а Рене непонимающе покачала головой.
– Твою пьянку? Бога ради, Энтони, я тебе никто…
– Нет… Я спрашиваю, простила ли ты мне статью и то, как я тебя бросил одну с пациентом. Рэмтони. Верно? – Похоже, его действительно мучил этот вопрос. И Рене настороженно уставилась в черные из-за полумрака салона глаза, где разлилось еще нечто более темное. Это был не то давний страх, не то хорошо скрытый гнев. Рене не знала. Но Энтони сверлил своим удушающим взглядом в надежде вытянуть правдивый ответ. Боже. Словно она стала бы врать! И все же, видимо, Ланг ждал чего-то подобного, потому что решил довести рассуждения до конца. – Ты пришла. Приехала, несмотря ни на что, а значит, не настолько зла. Я прав?
– Тони…
– Ответь.
Рене видела, как напряглась узкая челюсть и был вздернут вверх подбородок. Глупый гордец. Ну, далось ему это прощение! Будто это хоть что-нибудь значило для него, для неё, для всего этого мира.
– Для тебя это так важно? – она попробовала отшутиться, но улыбка сама сползла с лица, стоило вновь встретиться с черными провалами вместо глаз Энтони.
– Да.
Короткий, неумолимый ответ, и Рене оказалась зажата в угол своих решений и чувств. Простила ли? Мысли резко застопорились, а потом она устало тряхнула головой. У неё никогда не получалось злиться достаточно сильно, чтобы постоянно твердить заветное «нет». В прошлый раз воли хватило на сутки. А теперь? Да, на душе было гадко, но вовсе не из-за тех причин, что волновали сидевшего рядом доктора Ланга. Статьи? Пациенты? Что же, первое поправимо, ну а второе ничто не изменит. Так смысл злиться на это? Наверное, наоборот. Ей следовало быть благодарной, ведь тем самым Ланг сделал все, чтобы она не влюбилась. А на себя сердиться можно целую вечность.
– Рене?
– Нет, – вздохнула она, и то была самая настоящая правда. – Потому что я никогда и не обижалась. А раз так, то мне нечего прощать.
Но Энтони, кажется, было этого мало. Он отвернулся и вдруг коротко рассмеялся, а потом тряхнул влажными от дождя волосами.
– Дурацкая позиция. Идиотская, – зло пробормотал он. – Но, говорят, друзья часто поступают именно так.
– Возможно, – она пожала плечами, пока собственное сердце едва трепыхалось. Друзья? Ах, если бы все было так просто.
– Я не брал твою статью, Рене, – вдруг невнятно пробормотал Энтони и прикрыл глаза. – Знаю, звучит неправдоподобно и очень похоже на оправдание… Но я не брал и уж точно не стал бы публиковать. А знаешь почему?
– Этика? – нервно хохотнула она, но осеклась, стоило увидеть в свете ленты очередных фонарей осунувшийся профиль Ланга. Его губы кривились, а потом он разомкнул рот и так просто, почти обыденно произнес фразу, от которой в душе сначала стало так радостно, а в следующий миг мир разлетелся на осколки из одного слова.
– Ты мой лучший друг, Рене.
Друг. И перед глазами поплыли цветные круги. Синие, зеленые, красные, такие яркие и пестрые, что голова закружилась. Лучший, мать его, друг! Рене зажмурилась, а потом совсем отвернулась, чтобы нечаянно не выдать себя. Наверное, ее должна была переполнять дикая радость, а может, восторг или гордость, или почтительная благодарность. Увы, но на языке осталось одна только горечь, когда Рене вдруг повторила: «Друг…» О боже, как странно. Еще месяц назад она была бы так счастлива, а теперь хотелось забыть эту ночь и сказанные Энтони слова. Лучший друг. Разве можно обозначить свою позицию четче? Нет, доктор Ланг, как всегда, выразился изумительно точно и кратко.
– Это смешно, Энтони. Лучшими друзьями не становятся за два месяца и три десятка операций, – прошептала Рене наконец и вымученно улыбнулась, но Ланг остался сосредоточен. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
– За пятьдесят восемь дней, более сотни пункций, восемьдесят пять операций и сорок обходов. Остальное по мелочи, – пробормотал он, а Рене ошарашенно замерла. Энтони считал каждую встречу? Но… – А вообще, думаю, за всю жизнь…
Последняя фраза вышла странной, словно оборвалась на половине и остальное предстояло додумывать самостоятельно. Но Рене помолчала, дав шанс договорить, а когда тишина затянулась, устало покачала головой. Что за бред? Однако в груди что-то предательски дрогнуло от секундной надежды. «За всю жизнь». А что если? Что если… Но тут в памяти всплыла сцена из кафетерия, и Рене задавила неуместные фантазии. Она друг. Лучший, не лучший – без разницы.
– Ты пьян, – чуть холоднее, чем следовало, фыркнула Рене. Ответом ей стал долгий взгляд и задумчивая улыбка.
– Это отрицать невозможно.
Бесшумно пробраться на второй этаж вышло тем еще приключением. Ланг почти спал на ходу, а потому умудрился налететь на единственное росшее в саду дерево и под шепот ругательств переломал чахлому заморышу парочку веток. Так что, дабы без лишнего шума затащить по скрипучей железной лестнице огромного двухметрового монстра, Рене пришлось закинуть к себе на плечо его руку, которая, похоже, была весом с добротный парусный крейсер. И все равно грохот стоял такой, что можно было перебудить половину района. Однако в жилище Джона было по-прежнему тихо. Прислушавшись и подождав пару секунд, Рене смело вставила ключ и открыла замок.
Квартира встретила не выключенным старым торшером и бардаком ночных сборов. На диване валялась пижама, ящик комода с нижним бельем оказался открыт, а кровать так и манила приветливо откинутым одеялом. Однако Рене проигнорировала весь оставленный и, очевидно, неловкий для чужих глаз хаос, и вместо этого повернулась к устроившемуся у косяка Энтони. Ее руки потянулись к нему сами. Сначала они стащили тяжелую куртку, потом подцепили за кромку свитер и дернули вверх, отчего пришлось встать на носочки и по одной выпутывать длинные конечности Ланга. Сам он не помогал, потому что пребывал где-то в гостях у Диониса или Морфея, но когда женские пальцы уверенно легли на пояс джинсов, вздрогнул всем телом и отшатнулся.
– Надо снять с тебя мокрую одежду, – терпеливо объяснила Рене. – Первое правило при переохлаждении.
В ответ Энтони ошарашенно огляделся, будто только сейчас понял, где же все-таки очутился, а затем молча шагнул в сторону предполагаемой ванной. Рене проследила взглядом за его шаткой походкой и, тяжело вздохнув, побрела к комоду за полотенцем. Право слово, что за ненужная скромность? Они здесь оба врачи.
Ланг отогревался под душем невероятно долго. Ровно столько, чтобы Рене успела развесить мокрую одежду около вентиляции отопления, украдкой переодеться обратно в пижаму и притащить к себе на диван старый плед. Кровать была щедро оставлена нежданному гостю. Так что к моменту, как Энтони покинул явно слишком крошечную для себя ванную, в спальне уже было темно и удивительно тихо. Сквозь плохо задернутые жалюзи в комнату проникал слабый свет, но даже в нем Рене видела почти белоснежную спину Энтони. Он шел осторожно. Явно боялся наткнуться на что-нибудь в незнакомом для себя месте, а потому его шаги казались удивительно тихими. Но вот скрипнула под тяжестью огромного тела кровать, и Рене медленно выдохнула. Теперь только треск старого дома нарушал повисшую в этой квартире неловкую ночь. А та словно не знала, может ли наконец переступить порог и дать отдохнуть двум измученным людям.
Рене не заметила, когда провалилась в лихорадочный сон. Помнила, как зябко ежилась и зарывалась с головой под старое покрывало, но понятия не имела, сколько прошло времени, прежде чем тишину вновь вспорол скрип кровати. Сквозь полудрему ей почудились чьи-то шаги. Но стоило тем замереть рядом с диваном, где она пыталась согреться, как стало неожиданно страшно. Уставший мозг взбрыкнул совершенно нелогичным испугом, но проснуться не дал. Только попробовал сонно отбиться, когда тело сначала плотно укутали в немного колючее покрывало, а потом подняли и понесли.
– Тише, – долетел до Рене мягкий смешок. – Не хочу наутро найти твой хладный труп.
Снова шаги, знакомая мягкость кровати и опустившееся сверху теплое одеяло. Матрас на другой стороне осторожно прогнулся, отчего Рене в своем коконе мгновенно съехала в образовавшийся под весом Энтони провал и уткнулась ледяным носом куда-то в мужское ребро. Раздался новый смешок, кровать опять скрипнула, а на плечо опустилась приятная тяжесть руки. Ну а через пару секунд Рене уже крепко спала, доверчиво свернувшись калачиком в тепле спокойных объятий дремавшего Тони.
