Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)
Глава 21
Рене не хотела верить. Она отчаянно сопротивлялась, спорила с самой собой до самого вечера, и если Ланг все же заметил внезапную отстраненность своего ассистента, то наверняка оправдал валившей с ног усталостью. И за это Рене ненавидела себя пуще прежнего, будто своим молчанием, сомнениями и подозрениями предавала или лгала. От этого чувства хотелось завыть, но мозг зачем-то продолжал искать свидетельства ее личной правоты. Ведь не могло же это быть правдой? Она бы заметила… Она бы почувствовала! Но через два дня Рене все-таки поняла, насколько же была дурой.
В канун Дня Всех Святых суровый и деловой Монреаль нарядился в развеселые тыквы. Весь их район, похоже, еще больше оброс паутиной, скрыл дыры и давно выгоревшую на солнце краску за драными привидениями, а потом вовсе стал пристанищем для всяческой нечисти. Даже Джон Смит снизошел до украшения покосившегося крыльца парой летучих мышей и одним пластиковым светильником Джека. Теперь из соседнего дома в окно Рене пялились три брата-вампира, еще парочка ждала на остановке, а по пути на работу пришлось отбиваться от особо приставучих ростовых кукол. Так что в тот миг, когда с золотистыми крыльями за спиной и зимней курткой в руках она ворвалась в ординаторскую, мир достиг нужного ощущения праздника. Из динамиков музыкального центра доносился главный саундтрек Хэллоуина, телевизор бесшумно показывал «Кошмар перед Рождеством», а сверху пучились пустыми глазницами принесенные из учебного класса черепа и модели скелетов.
– Рене! – громкий вопль Франса донесся из другого конца комнаты.
– Все кричат, все кричат. В нашем городе – Хэллоуин! – пропела она вместе с голосами из песенки, одновременно просматривая на компьютере поразительно объемную утреннюю почту. Рене улыбнулась раздавшимся смешкам и повернулась к Холлапаку.
После случая в раздевалке они почти не общались, и Рене не знала, чем закончилась внезапная зачистка всего отделения. И была не уверена, что хотела бы. Однако раз Франс все еще здесь, значит, Дюссо нашел его проступок недостаточным для увольнения. Была ли она этому рада или же нет, Рене не знала. Думать вообще было некогда. Она все время пропадала на операциях или в кабинете Рена, а Франсу доставались ночные дежурства. Поэтому поговорить или же просто хоть как-то наладить общение не получалось. Впрочем, Рене сомневалась – а стоит ли. Как показал весьма горький опыт, в этой больнице она могла доверять только троим – Роузи, доктору Фюрсту и… Да, Энтони по-прежнему входил в короткий список, несмотря на все предупреждения доктора Дюссо, потому что без него становилось совсем уж тоскливо. В тот злополучный день разговора около лифта Рене уяснила одно: какие бы цели ни преследовал Ланг, всегда следует помнить о презумпции невиновности. К тому же, если ее присутствие ассистентом в операционной сможет принести пользу не только здоровью, но и жизни Энтони, то почему бы и нет? Не в этом ли суть всей ее жизни и врачебных принципов? В конце концов Рене не станет от этого меньше в размерах, не потеряет ногу, руку или любовь к работе. Так было бы, о чем переживать.
Конечно, где-то глубоко внутри сидел обиженный червячок. Он монотонно гундел, что если предположение Дюссо все-таки окажется правдой, тогда их с Энтони столь зыбко построенные отношения то ли далеких друзей, то ли хороших коллег пойдут к черту. Рене знала себя. Понимала, что не потерпит в свою сторону лжи. И, право слово, уж лучше бы Ланг тогда все сказал сразу!.. Если ему было о чем говорить. Равно как и Франс. Но Холлапак предпочитал делать вид, что ничего не случилось.
– Рене, – пробормотал он. – Тебя ждет доктор Энгтан.
Она недоуменно посмотрела на висевшие около двери часы и нахмурилась. Было еще слишком рано, а потому удивительно, что главный врач уже находилась в стенах вверенной ей больницы.
– А она не сказала – зачем? – осторожно поинтересовалась Рене, пока вновь брала в руки зимнюю куртку. Лимонное пальто, впрочем, как и остальная одежда, восстановлению не подлежало.
– Нет, – покачал головой Франс. – Только, кажется, была чем-то недовольна.
Рене вздохнула. Начинать день с очередного выговора не хотелось, тем более, она догадывалась, о чем пойдет речь. Хирурги. Им нужны проклятые хирурги. Видимо, доктор Энгтан решила использовать все возможные точки давления на своего строптивого главу отделения, но легче от этого знания не становилось. Так что Рене направилась в сторону кабинета Энтони в намерении узнать последние новости и выиграть хоть немного времени для своего наставника. Брелок с застывшим в эпоксидной смоле цветком вишни приятно грел руку, словно подбадривал, и она зашагала быстрее. Крылья, точно настоящие, качались в такт, и Рене уже воображала парочку особенных шуток от доктора Рена, однако кабинет оказался пуст. И судя по нетронутому бардаку на столе, Энтони еще даже не появлялся. Это было странно. Все сегодня было так непривычно, отчего внутри кольнуло беспокойством. Как назло, в голове завертелись воспоминания, когда вот таким же вот утром Рене нашла в «отстойнике» совершенно невменяемое тело. Но она прогнала плохие мысли прочь. Не сегодня. С Энтони все будет в порядке. И, подхватив парочку совершенно случайных резюме, дабы было чем оправдаться в глазах главного врача, Рене аккуратно повесила верхнюю одежду и поспешила вниз.
Лиллиан Энгтан сидела за большим светлым столом, сдвинув изящные очки в тонкой оправе на кончик носа. Она не подняла головы, когда Рене постучала в стеклянную створку, и не отвлеклась от бумаг, стоило двери в кабинет тихо закрыться.
– Доктор Энгтан, – осторожно поприветствовала Рене и только сейчас поняла, что забыла снять крылья.
Однако воцарившаяся в ответ тишина разом смыла все неподобающие переживания и породила новые. Наконец, спустя очень мучительную минуту, главный врач поставила размашистую закорючку на одном из документов и холодно проговорила.
– Я ожидала от вас большего усердия, доктор Роше.
Рене удивленно моргнула, но немедленно взяла себя в руки.
– Мэм, мы проводим по десять операций в день и закрываем план… – начала было Рене, но вздрогнула, когда ладонь Энгтан с громким хлопком приземлилась на стол.
– Вы считаете это достаточным оправданием? Что вообще имеете право искать какие-либо объяснения своей неисполнительности? – Она раздраженно передернула плечами и вернулась к бумагам, но затем все же договорила. И голос звучал так формально, что за его интонацией Рене сначала не уловила смысл сказанного: – Я хотела вам сообщить, что моя просьба касаемо статьи более не актуальна.
– Ч-что?
– Вы оглохли? – Энгтан посмотрела поверх очков, а затем выразительно и отчего-то очень знакомо приподняла брови. – Мир не нуждается в еще одной статье о дурацкой аневризме!
– Я не понимаю, – пробормотала Рене. И, черт возьми, она действительно ничего не понимала. Ну а глава больницы откинулась на спинку стула и стянула очки.
– Доктор Роше, – начала она. – У меня была к вам просьба. Не самая сложная, насколько я могу судить, но достаточно важная для больницы и для вас лично. Одна статья. Одна небольшая статья, чтобы заявить о вас перед всей Канадой. Я не просила ничего выдающегося. Господи! Всего лишь простенький текст, потому что ваш возраст сказал бы старым маразматикам из медицины гораздо больше, чем найденный или ненайденный разрыв в кишках смертника! Это привлекло бы к нам внимание спонсоров. Это привлекло бы внимание к вам! Первая операция и такой успех!
– Но… – Рене окончательно запуталась.
– Но это больше неактуально, – отрезала Энгтан. – Вы опоздали. Мои соболезнования.
– Значат ли ваши слова, что кто-то уже опубликовал статью? – онемевшими губами спросила Рене, пока сама пыталась осознать смысл собственных слов.
Какой-то волшебный сюр. Кому во всей вселенной могло понадобиться так мелко пакостить, ведь само событие было до зевоты рядовым. Неинтересным. Скучным настолько, что большинство перелистнули бы страницу не читая.
– Разумеется, это именно то и значит. – Энгтан вновь начинала злиться, а Рене вдруг сделала шаг вперед.
– Могу я посмотреть? – Сердце сдавило дурным предчувствием. – Пожалуйста.
– Ради бога.
На стол полетело довольно дешевое межбольничное периодическое издание. Одно из тех, куда легко попасть и чьи журналы обычно валялись по всем ординаторским. Быстро. Удобно. Без глубокого анализа, но достаточно громко, чтобы о тебе узнали коллеги. В конце концов, от скуки на дежурствах читали и не такое… Потому Рене не удивилась, увидев этот сборник. Быстро пролистав до хирургического раздела, она открыла нужную статью, вчиталась в первый абзац, а затем со всей силы закусила губу. Взгляд сам метнулся наверх, под стандартный заголовок, где чернели инициалы автора, и Рене прикрыла глаза. За эти две недели она так и не нашла времени, чтобы обсудить с Энтони статью. Что же, сама виновата. Переползая с операции на операцию, Рене думала, что успеется. Не успелось. И это оказалось удивительно больно. Она даже не ожидала, что простое имя вызовет в душе такое смятение. К горлу подкатила тошнота, отчего воздуха стало отчаянно не хватать, и внутренности обожгло ощущением самого отвратительного из возможных предательств. Привкус крови во рту показался горьким, и Рене нервно облизнула губы.
– Мне неизвестно, что у вас происходит, – медленно проговорила Энгтан, которая, по всей видимости, очень внимательно следила за реакцией молодого врача. – Однако на будущее – Чарльз Чарльз отзывался о вас, как о человеке открытом. Так вот, это не то качество, что вам поможет.
– Я учту, – прошептала Рене, а затем снова взглянула на статью. Большой палец скользнул по строке, чуть размазав печатные буквы имени доктора Рена, и на душе стало пусто. – Могу я забрать журнал?
– Разумеется, – пришел равнодушный ответ. Рене едва слышно попрощалась и вышла из кабинета. Ненужные резюме неизвестных хирургов отправились в ближайшее мусорное ведро.
На восемнадцатый этаж ноги принесли ее сами. Она не помнила, как шла к лифтам и нажимала на кнопку, как машинально кивала в ответ на приветствия и улыбалась студентам. Рене вообще не обращала внимания на происходящее вокруг. В ее голове вертелся чужой голос и произнесенная им фраза: «Когда придет время спасать свою шкуру, Ланг окажется первым, кто бросит тебя в прожорливую пасть». Верить не хотелось, но жжение в легких не уменьшалось и каждую секунду доказывало – это правда. Все правда. И слова проклятого Дюссоа, и действия Энтони, и статья… Две страницы, которые она могла процитировать наизусть вплоть до последнего апострофа, потому что сама же их написала! От начала и до конца.
Хлопнула дверь в ординаторскую и по коридору разнеслось мультяшное:
«This is Halloween, everybody scream
Wont' ya please make way for a very special guy!»
Рене сильнее стиснула горячий брелок, а затем на секунду зажмурилась. Ощущения праздника больше не было. Веселая мелодия резала по ушам, а слова пугали и вызывали дрожь. Даже крылышки за спиной больно врезались лямками в плечи, отчего Рене захотелось их сорвать. Но безуспешно попробовав, обессиленно сжала заледеневшие от волнения пальцы и глухо застонала. Она не знала, что будет делать. Не представляла, как говорить и зачем, ведь объяснения – ни ее, ни самого Рена – ничего не дадут. Что он может сказать? Она сама была виновата, бессмысленно понадеявшись на его честность, хотя никаких причин не было. Только ее дурацкая вера в лучшее. Но… один вопрос она все же задаст. Спросит, а затем уйдет, потому что находиться в одном кабинете и каждую секунду знать, как подло может поступить за твоей спиной человек, совершенно невыносимо. Настолько ошеломляет, что мир звенит от напряжения, а потом рассыпается весьма острыми осколками. Только в этот раз вышло совсем неожиданно. И когда же она научится не доверять людям?
Рене снова взглянула на застывшую в пластике вишню. Хотя… разве так бывает? Разве делают люди такие подарки, если думают всего лишь воспользоваться тобой? Наверное, да. Наверное, глупая и наивная Рене просто ничего не знает о жизни. На глаза навернулись слезы обиды, но она упрямо их сморгнула и потянулась к заедавшей ручке.
«This is Halloween, this is Halloween! Halloween! Halloween! Halloween! Halloween!»[55]55
‘This is Halloween’ – OST ‘Кошмар перед Рождеством'
[Закрыть] – неслись вслед надсадные крики, а потом разом стихли, словно и без того неживые певцы свалились замертво. Рене вошла в кабинет.
В этот раз Энтони нашелся на своем месте. Похоже, он только приехал, потому что все еще не снял куртку и вертел в руках солнечные очки, пока вчитывался в рабочую почту. Он даже не сел, так и стоял возле стола, захваченный письмами, которых сегодня оказалось удивительно много. Рене знала… видела копии на своем рабочем компьютере. Так что, когда дверь кабинета негромко захлопнулась, Ланг лишь махнул рукой в знак приветствия.
– Видел, что ты уже пришла, – проговорил он, быстро набирая кому-то ответ, а потом все же поднял голову. Его взгляд безразлично скользнул по журналу и зацепился за торчавшие из-за спины крылышки, отчего в глазах отразился блеск позолоты. – И кто ты сегодня? Динь-Динь? Зубная фея? Сильфида?
– Мы можем поговорить? – вместо ответа произнесла Рене, и Энтони медленно выпрямился. Видимо, его насторожил сам вопрос, а может быть, руки, что без остановки перебирали корешок журнала, отчего тот совсем измялся. Правды не знал никто. Наверное, даже сам Ланг, который обошел стол и замер напротив.
– Разумеется, – отозвался он. Ланг не сводил настороженного взгляда, а она не могла вынудить себя посмотреть ему в глаза. Рене уставилась на дурацкие глянцевые страницы, машинально открыла на нужной и просто протянула.
– Ты можешь как-нибудь объяснить мнеэто? – Голосок прозвучал так тонко и жалобно, что захотелось скривиться, а потом выплюнуть предательские связки. Но Рене лишь сделала шаг назад.
Наверное, ответа Энтони она ждала сильнее, чем решение университетской комиссии о резидентуре. Сильнее, чем бегства в Канаду или первой в своей жизни операции. Сильнее, чем родительских открыток, звонка дедушки или еще девственных поцелуев. Ведь оттого, что скажет хмурившийся напротив мужчина, который каким-то невероятным образом стал слишком важен для неё, зависела сама Рене. Ее ожидания и стремления, цели и убеждения, то, из чего она состояла, и то, во что верила. А потому пришедшее в итоге короткое слово так сильно разочаровало.
– Нет, – наконец произнес Энтони, и мир в глазах Рене стал пыльным, немного мутным. Она посмотрела на стены, не видя ничего, кроме такой же тусклой пустоты, и зачем-то обняла себя руками.
– Не можешь или не хочешь? – Рене не знала, для чего задает еще вопросы. Какая теперь разница?
– И то и другое, – пришел ровный ответ.
В комнате повисла очень тяжелая тишина, а затем Рене коротко улыбнулась и пожала плечами, словно они обсуждали какой-то пустяк. Да таким оно, наверное, и было. Уж точно для Энтони, который счел нормальным поступить именно так.
– Ясно, – легко кивнула она. А затем развернулась, чтобы положить на стол брелок с ключом и подхватить оставленную утром куртку. Но когда ладонь уже легла на ручку двери, вслед полетело рваное:
– Рене…
Звучание собственного имени словно рухнуло непроходимой стеной перед ногами, и она резко остановилась. Обернувшись, Рене взглянула на Энтони, который словно искал подходящие слова, но так и не нашел. Потому что дернул щекой и неожиданно тряхнул головой.
– Я просто не знаю, что тебе сказать.
Она сильнее стиснула теплый металл.
– Ничего страшного. – Рене не верила сама себе. – Всякое бывает.
– Нет, ты не поняла. Я действительно не представляю…
– Хватит! – звонко воскликнула она, а потом безнадежно прошептала: – Как?! Как можно быть настолько злопамятным?
Рене провела рукой по лицу и рассмеялась оттого, что она, оказывается, плачет. Господи! И перед кем. А главное, нашла же из-за чего! Как будто ее не предупреждали. Так может, дело именно в этом? В собственном разочаровании?
– Я думала, мы исчерпали тот инцидент. – Рене покачала головой. – Что я сполна расплатилась за свою оплошность. Но тебе, видимо, оказалось этого мало. Каким-то неведомым образом ты нашел новый способ, чтобы ткнуть меня в ошибку, которая спасла пациенту жизнь. Я обратилась к тебе за помощью, а в итоге получила предательство. Это моя статья! Моя! Я знаю в ней каждое слово! Но бог с этим! Никогда не претендовала на роль гения, мне это не нужно. Но я имела наглость думать, что заслужила хотя бы быть упомянутой. А если тебе так нужна была публикация…
Она вдруг рассмеялась. Звонко, почти надсадно.
– Господи, Тони. Ты же мог просто попросить! Открыть рот и сказать, а не воровать тайком. Я бы отдала. С удовольствием и радостью! Мне же не жалко… ведь это была твоя операция.
Рене хотела добавить что-то еще, наверняка важное и такое нужное, но захлебнулась собственными эмоциями и затихла, а потом молча открыла дверь и вышла в коридор. Энтони не попытался ее остановить.
Глава 22
Рене открыла дверцу шкафчика и устало прислонилась лбом к холодному металлу, что отдавал легким запахом свежей краски. Она все-таки вернулась в злосчастную раздевалку. В тот самый день после ссоры зашла в знакомое помещение, осмотрелась и под удивленными взглядами направилась прямиком к своему старому приятелю. В головах коллег наверняка вертелись миллионы теорий, отчего же любимица их ожившего ужаса вновь снизошла до простых смертных, но Рене не обращала внимания. Выбора все равно не было. Так что она оглядела пустой шкафчик и уверенно положила туда стетоскоп. Словно поставила точку. Погорельца же успели привести в порядок – отмыли, покрасили, сменили оплавившийся замок. Теперь Рене могла смело занять две полки и целую нишу под тяжелую зимнюю куртку.
С Хэллоуина прошла неделя. Семь мучительных дней, за которые она все же смогла пройти одну за другой стадии принятия неизбежной правды. Роузи и доктор Фюрст старались, конечно, разговорить – медсестра не оставляла попыток подкупить вкуснейшим мясным пирогом, а анестезиолог своей смущенной тактичностью – но Рене всячески избегала подобных бесед и делала вид, что все хорошо. Да, впрочем, что здесь можно было сказать? Энтони Ланг оказался совсем не тем, кем хотелось его видеть. И это проблема исключительно Рене Роше, а не кого-либо еще, и уж точно не главы отделения. Возможно, она просто слишком увлеклась поисками светлых сторон в человеке, который будто игральная кость обладал лишь черными гранями с белыми точками. Иногда тех было чуть больше, иногда чуть меньше, но в целом – один беспросветный мрак. Рене тихо фыркнула от глупого сравнения и оторвалась от стабильной опоры. Прямо перед глазами вновь замаячили гладкие грани брелока, отчего она слишком поспешно схватила куртку и захлопнула дверцу. Хватит страдать! Уже восемь вечера, а опаздывать в реабилитационный центр совсем не хотелось.
Ключ от кабинета главы отделения вернулся к ней сразу. Уже на следующее утро Рене просто нашла тот лежащим на стопке бумаг внутри запертого шкафчика. Каким образом Ланг умудрился вскрыть кодовый замок – звал ли великого взломщика Франса или трудился сам – она не знала. Только все стояла и смотрела на мягко светящийся будто бы изнутри дурацкий цветок, который нес в себе совершенно очевидную просьбу вернуться. В любой момент. Когда возникнет такое желание, если возникнет вообще. Энтони ненавязчиво намекал, что будет ждать. И зайдет ли Рене за советом, за книгой, за подписью или еще какой глупостью, а может, по очень важной причине – он будет рад. Впрочем… И Рене шарахнула ногой по дверце ни в чем не повинного шкафчика… Все это могло оказаться очередной игрой в непонятно что. Подарки не передаривают? Ну так выкинул бы, да дело с концом. К чему столько трудов, чтобы подбросить проклятый ключ? Почему просто не поговорить? Но нет. Энтони Ланг предпочел партию в молчанку, где успешно выигрывал тур за туром.
На операциях теперь было тихо. Бренчала невнятная музыка, велись пространные разговоры, только вот доктор Ланг держал рот на замке. Будто и правда зашил хирургическим швом. Но под маской было не видно, а в коридорах они почти не встречались. Нет, он отдавал все положенные для него команды, но с той же вероятностью где-то под халатом у него мог быть вшит диктофон. Энтони не видел границ в своих чудачествах, так почему бы не придумать новое? И кто знает, возможно, случай со статьей тоже был шуткой, а Рене все неправильно поняла. Она вообще, похоже, весьма глуповата…
Ткнув кнопку первого этажа, Рене привалилась к одной из хромированных стенок лифта и уставилась в маленькое зеркало, где кто-то выцарапал имя «Хелена». Чуть наклонившись вперед, она вгляделась в потрясающе запавшие глаза и попробовала скорчить рожицу. Вышло уродливо, но дежурства не красили. Никого. Полтора суток почти без сна, и вот Рене приблизилась к эталонной бледности Ланга, который, кстати, побелел еще больше и, похоже, скоро начнет отражать весь солнечный свет. Прямо как выпавший накануне первый снежок. Тот тут же растаял, но Рене успела полюбоваться на припорошенные крыши и вьющийся над городом белесый след, что поднимался из труб отопления. Теперь погода снова менялась и принесла вместо ясных, но холодных дней тучи да теплый туман. От этого голова Энтони словно сошла с ума, и даже сквозь несколько этажей чувствовались эманации его восхитительных болей. Рене терпела, каждый раз нервно сжимала пальцы в кулак и отворачивалась, стоило Лангу пройти где-нибудь рядом. Однако обмануть мозг так и не вышло. Воспоминания о легшей в ладони уютной тяжести и запахе мяты оказались слишком навязчивы.
Выйдя из ярко горевшей огнями больницы, Рене чуть прищурилась от искрившегося в темноте асфальта и вздрогнула, когда за спиной послышался голос.
– Если хочешь, можешь взять завтра отгул.
Рене оглянулась и увидела прислонившегося к мотоциклу доктора Ланга. Странно, ей казалось, он ушел почти час назад, но, видимо, коварные дела требовали тщательной проработки коварных планов, чтобы не потерять и грамма своей коварности. Отвернувшись, она пожала плечами.
– У нас внезапно закончились пациенты? А как же семь плановых операций? – Рене достала перчатки и поморщилась от налетевшего промозглого ветра. С горы Мон-Руаль тянуло зябким холодом, а еще, похоже, у подножия уже собирался туман.
– Сегодня нанял троих… Поэтому пришлось срочно переделывать расписание.
Ах, вот и причина для столь долгой задержки.
– Тогда не буду добавлять лишних хлопот. Мои смены останутся без изменений.
Рене замолчала, не зная, стоит ли попрощаться или можно уйти просто так. Их разговор, кажется, не подразумевал продолжения. Ах, о чем она. Его вообще не должно было случиться.
– Как твои руки?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что она на мгновение растерялась. Однако попытка непонятной заботы или лживого интереса вызвали лишь раздражение, которое подстегнула усталость. Хотелось вытянуть гудящие после дежурства ноги, закрыть воспаленные от яркого света бестеневых ламп глаза и наконец хоть немного вздремнуть, чтобы потом еще два часа перевязывать и зашивать головы беспризорников. Смешно, но даже эти бродяги, воры и хулиганы были честнее, чем весь из себя образованный, такой талантливый Энтони Ланг. Тряхнув головой, Рене на секунду прикрыла глаза. Усталость. В ней говорит усталость.
– Рене? – Видимо, молчание вышло слишком долгим. Натянув перчатки, она неопределенно хмыкнула.
– Мои руки по-прежнему мои.
Энтони на секунду замялся, и она прекрасно знала, в чем дело. А потому совсем не удивилась, услышав тихую просьбу.
– Рене… ты не могла бы…
Понять, о чем просит Энтони, было несложно. Мало того, тяжелый и шипастый обруч, который прямо сейчас сдавливал его голову, ощущался так явно, что Рене поморщилась. И оставалось только гадать, сколько собственной гордости проглотил Ланг, прежде чем выдавил из себя эти несколько слов. А потому первым порывом было дернуться в сторону напряженно замершего у мотоцикла мужчины, но мгновение прошло, и реальность ткнула в нос очередную правду.
– Ах, так вот к чему был интерес, – неестественно улыбнулась Рене и сжала кулак.
– Нет!
– Не могла бы, – отрезала она. – У вас есть доктор Дюссо и горячо любимые таблетки.
Повисло молчание, во время которого Энтони внимательно рассматривал висевший на одном из рычагов шлем, а Рене изучала проезжавшие мимо машины.
– Мне казалось, мы перешли на имена, – негромко заметил Ланг.
– Мне тоже много чего казалось, – фыркнула Рене. – Но воображение такая опасная штука.
– Так и будешь передразниваться?
– Нет. – Она застегнула куртку. – Я ухожу.
– Могу тебя подвезти.
Господи! Ну что ему еще надо? Рене непонимающе посмотрела на ждущего ответа Энтони и упрямо поджала губы. Ну уж нет. Два раза на один и тот же крючок она не попадется.
– Спасибо, но с этим прекрасно справится обычный автобус. До свидания, доктор Ланг.
– Уже поздно.
– Восемь вечера, детское время.
– Рене, прекрати! – Кажется, он уже злился.
– Я ничего не начинала, чтобы было что прекращать, – жестко откликнулась она и зашагала прочь, а вслед прилетел полустон-полувздох.
– Ты невыносима…
– Какое счастье, что вам больше не приходится это терпеть. Верно? – едко отозвалась она.
– Хватит! – прорычал Энтони, догоняя и хватая под локоть. – Хватит, черт тебя возьми!
– Нет, это вы остановитесь в своем эгоизме и непонятных манипуляциях.
Рене выдернула руку и повернулась к возвышавшемуся над ней Лангу. Она чувствовала, как разрывает его голову от предательской мигрени. Знала, что ему сейчас нельзя не только за руль, но и вообще шевелиться. Однако ткнула в затянутую черной кожаной тканью грудь, решив наконец-то договорить все до конца.
– Ради бога… – процедила она, – сделайте уже вид, что меня вовсе не существует. Прекратите преследовать, устраивать диверсии и нагло мною пользоваться. Я искренне уважаю вас как специалиста, но на этом стоит закончить, пока мы не перешли на выяснение чего-то более личного. Потому что хоть я и мешаюсь у вас под ногами, нам надо как-то дожить до мая. Так давайте постараемся сделать это с наименьшими потерями.
– Ты не мешаешься… – начал было Энтони, но затем надсадно расхохотался. А у Рене чуть не лопнула не своя голова. – Господи! Я всего лишь предложил подвезти тебя домой, а мы развили какую-то драму, которая не заслуживает…
Ланг осекся, стоило ей поднять на него насмешливый взгляд. И бог знает, что именно было в глазах Энтони, – темное и такое тревожное – но Рене лишь холодно улыбнулась.
– А кто сказал, что я еду домой? – тихо спросила она. – К счастью, мой мир не вертится исключительно вокруг больницы или, господи упаси, лично вас. Хорошего вечера, доктор Ланг.
С этими словами Рене развернулась и направилась к остановке, прекрасно зная, что ни сейчас, ни часом позже, ни вечером или даже ночью Энтони не вернется домой. Он останется в своем кабинете, будет корчиться на крошечном диване и сходить с ума от мигрени, но даже не снизойдет до простых извинений. Ведь Ланг почему-то считал, что для него гораздо важнее дурная на мысли голова, чем душевный покой, и не хотел даже попытаться понять, как это связано.
– Идиот! – прошептала Рене, а затем вдруг по-детски шмыгнула носом. И идиотка. Господи, два дурака…
Центр Реабилитации для бывших заключенных представлял собой двухэтажное здание. Его кирпичная коробка находилась у самой реки, отчего ветра то и дело приносили в окно маленького кабинета вместе с ароматами сырости легкий оттенок гниющих болот. Здесь можно было найти временный ночлег, сменную одежду, что-то перекусить или получить помощь не только в виде бесплатной таблетки средненького обезболивающего. В будни посетителей обычно было немного, но сегодня здесь царила какофония звуков.
Стоило Рене войти, как на неё обрушились чьи-то крики и ругань, а следом раздался звон разбитого стекла. Бросившись вперед, она успела заметить крадущегося вдоль стены Чуб-Чоба, в руках которого виднелся здоровый кирпич.
– Хэй! – шепотом одернула его Рене и сердито нахмурила брови, взглянув на оружие предков. – Это еще что за новости?
– Клопа давят, – проскрипел невозмутимый гурон, а затем скосил свой темный глаз в сторону особо плотного скопления людей.
– Это не значит, что надо вести себя так же, – наставительно откликнулась Рене, но лишь фыркнула, когда заметила искреннее недоумение на лице большого индейца. Действительно, кому она говорит? Ребята выживали исключительно по законам каменных джунглей. Получил в голову камень? Отлично! Отправим в ответ два. Обидели своего? Держись, Монреаль, будет жарко! И все же Рене осторожно забрала из лапищи Чуб-Чоба кирпич и спросила: – Что произошло?
– Точно не знаю. – Он поскреб пальцами свое безволосое лицо. – Вроде Клоп опять обчистил лавку на углу. И приехали копы… А он сиганул сюда. Вот.
Чем-чем, а красноречием Чуб-Чоб не отличался. По сравнению со своими собратьями, которые могли, равно как многозначительно молчать, так и вести пространные беседы о смысле падающего за окном листка, он был краток и весьма прямолинеен. Так что Рене получила быструю и исчерпывающую историю. А потому, когда ворвалась в свой оккупированный кабинет, была готова ко всему.
Маленький светловолосый Клоп был сыном улицы. Для зажиточной и добропорядочной Канады, точно волдырь в самом неудобном месте, который портил не только внешний вид, но и мешал жить. Парнишка играл в переходах метро, летом – на площади Пляс-Руаль, подворовывал на городском рынке и, в общем-то, был безобиден. Он мог с ходу подобрать любую мелодию и обожал цукаты, которыми его то и дело подкармливала Рене. Клоп зачастую влипал в самые нелепые истории, а больше всего на свете ценил свой инструмент. Он утверждал, что гитара досталась ему от отца. Рене же знала – он ее… спер. Украл у такого же бродяги и теперь вкладывал в свою «прелесть» каждый заработанный цент. Покупал новые струны, ремонтировал деку, ставил колки и… На этом месте Рене обычно сдавалась, а потом расстроенно качала головой, пока искала штаны или теплую полудетскую куртку среди вещей, принесенных неравнодушными жителями Монреаля. Клоп был худ, анемичен и невероятно талантлив.
Так что, только увидев парнишку, который скалился из угла и прятал за спину от наступавших полицейских видавшую виды гитару, Рене сложила на груди руки и, перекрывая шум собравшейся толпы, спросила по-французски.
– Могу я узнать, что здесь происходит?
Разумеется, вся сценка смотрелась довольно нелепо. Маленькая девушка, два крепких копа, толпа бездомных и оборванцев, которые уже хрустели стиснутыми кулаками. А позади всех дрожащий за свой инструмент парнишка. Вздохнув, Рене сделала шаг вперед. Она слишком устала, чтобы разбираться, но, похоже, кроме неё попросту было некому.
