Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 54 страниц)
– Рене?
Тони успел уйти немного вперед и теперь терпеливо ждал, когда она догонит. И Рене повернулась…
Пожалуй, отчаяние – отличное слово. Именно оно смогло коротко описать, что ощутила в своей душе Рене, когда увидела Энтони. А он стоял у открытой двери и, удивленный заминкой, смотрел в ее сторону, пока она пыталась осознать теперь уже очевидный факт. Боже!
– Рене, ты идешь? – внезапно проговорил до боли знакомым голосом тот самый незнакомец из осени.
Картинки перед глазами замелькали со скоростью проматываемой фотопленки. Вот Квебек и лежавшее на полу тело, а вот Монреаль, отбитые пальцы и волшебные поцелуи. Но как? Как?! Как это возможно? Рене попробовала зажмуриться, но не помогло. Ничего никуда не исчезло. Ни Тони, ни снег, ни открытая дверь черной, безумной машины со светящимся значком королевской кобры. Вот она и нашла невольного убийцу Чарльза Хэмилтона. Ну что, счастлива, дорогая?
Глава 32
За мутным, запотевшим окном проносились пятна деревьев, размытые городки и акварельные кляксы редких машин. Близилось Рождество, так что в вагоне было чертовски людно. Влажное дыхание пассажиров скапливалось конденсатом на холодном стекле. Оно собиралось маленькими каплями, что то и дело стекали вниз, образуя на герметичной резине рамы внушительную лужу. Рене отвернулась. Поезд ритмично покачивало на стыках рельсов и чуть трясло, когда под колеса попадались расшатанные стрелки. Бездумно следить за бесцветным пейзажем оказалось настолько же тошно, как разглядывать сидевшего напротив мужчину, расположившегося справа ребенка или женщину в забавной шапке. В их глазах, да и просто повсюду царило радостное оживление. Конечно, ведь завтра Сочельник! Но только вот Рене впервые не могла найти в себе сил улыбнуться доносившейся откуда-то сзади забавной истории. Над той хохотал почти весь вагон, а она… А она никак не могла оставить позади Монреаль, парковку и странное ощущение холода.
Рене зябко поежилась и поплотнее застегнула зимнюю куртку. Наверное, во всем была виновата усталость. Она скопилась грязным сугробом и теперь таяла от вынужденного трехчасового безделья, пока поезд мчался в предрождественскую столицу Квебека. Конечно, если не спать несколько суток, то будет не только холодно, но и удивительно паскудно. Снова повернув голову к окну, Рене уставилась на мелькавшие за ним невнятные белые пятна. Она боялась закрыть глаза, хотя под ровный стук нестерпимо укачивало и клонило в сон. Все же, не выдержав, Рене на секунду сдалась, но мозгу хватило и этого…
Снег падал медленно. В чем-то даже красиво. Он ложился белыми толстыми хлопьями на тело спящей машины, пока Рене судорожно ловила осколки неумолимо разваливавшегося мира. Рука еще помнила тепло чужой ладони, еще были влажными от поцелуев губы, а сердце восторженно пело, ни о чем не догадываясь. Что же, падать оказалось удивительно больно. Слишком высок стал полет, и слишком крут был обрыв. Выросшие за три месяца крылья треснули и обломились, не выдержав. Такую ношу не унести.
– Рене, поехали. Уже поздно.
Голос Энтони отозвался в груди радостным перезвоном, который в следующий миг рассыпался потухшими искрами. Будто бенгальский огонь – ярко, красочно, но в конце лишь обгоревший остов. Именно так ощущала себя Рене, когда смогла разлепить деревянные губы и негромко проговорить:
– Как тебе осень в Квебеке?
Она сама не знала, зачем спросила. Чтобы Ланг понял? Или чтобы окончательно убедить себя? Но Тони лишь непонимающе нахмурился.
– Что? Садись. По дороге поговорим.
Но Рене не шелохнулась. Зато до боли стиснула кулаки и вздернула голову, опасаясь, что Энтони увидит дрожавшие губы.
– Этот август в Квебеке выдался удивительно солнечным. – На последнем слове голос все же дрогнул, а потому дальше она зашептала. – Впрочем, тебе и так это известно. Верно? Ты же был там в один из дней.
– О чем ты? – Теперь уже раздраженный Энтони хлопнул дверцей машины и бросил взгляд на светившуюся в темноте больницу. Наверняка он решил, что Рене бредит или окончательно свихнулась от безумного графика. Однако стоило ему шагнуть вперед, как она отступила. – Да что происходит?
В нем клокотала досада на неуместные сейчас игры в шарады, и все же Энтони терпеливо ждал ответа. Только вот, когда по заснеженной парковке разнесся тоненький голосок, он покачал головой и улыбнулся так горько, что Рене захотелось себя придушить.
– Thunder. Feel the thunder, – пропела она и прикрыла глаза. – Помнишь?
Тишина длилась недолго. Послышался звон убранных в карман ключей, а потом выдох:
– Да.
Значит, он знал. И не просто слышал, кто такая Рене Роше, а видел лично в тот злополучный день. Последний осколок надежды обознаться вонзился в недоуменно дрогнувшее сердце. Оно пока не понимало, но совсем скоро ему предстояло потонуть под лавиной отчаяния, которая уже затопила разум.
– Как долго ты думал меня обманывать? Сколько времени отвел мне, прежде чем добить?
– Я не собирался делать тебе больно…
– Нет? – перебила она и рассмеялась. – Нет… конечно же, нет. Ты просто сам одна сплошная боль.
– Рене, послушай, – начал Тони и взлохматил волосы, отчего на плечи посыпался снег. – Ты меня не узнала. Ни когда стояла со своим дурацким цветком, ни на следующий день. И я подумал, что говорить не было смысла. А потом стало поздно и не нашлось повода.
– Неужели? – Рене стиснула рукава куртки. – Три месяца. Три месяца, Тони, я выживала в твоей ненависти, дорожила внезапной дружбой и пыталась поверить в удивительное счастье. И за все это время не нашлось и минутки, чтобы поговорить? Просто сказать: «Я видел, как ты оперируешь. Мне не понравилось»? Но нет. Вместо этого ты сознательно унижал меня, зная, что я ничего не смогу тебе доказать. Почему?
На последнем слове она всхлипнула и отвернулась. Рене не понимала, что чувствует. Подавленность, обиду, отдающее горечью разочарование? Да. Совершенно неоспоримо. А еще тоску, любовь и сожаление. Грустно, что их история случилась именно так. Вряд ли в том была вина одного Энтони, просто обстоятельства сложились немного неправильно. И, видимо, потому Ланг молчал настолько эгоистично долго, что Рене отчаялась получить ответ. Но когда она уже собралась уйти, сама не зная куда, услышала ровный голос.
– Рене, что меняет этот факт? – спросил Энтони. Попыток приблизиться он больше не делал. – Да, я был в Квебеке на твоей операции. Видел, как ты работаешь, но ничего не сказал тебе после. Потому что, зачем? Мой отказ Хэмилтону, когда я не захотел с тобой возиться, уже ни на что не влиял. Тебя всучили мне, словно сиротку, так к чему ворошить прошлое? Оно закончилось.
Энтони замолчал, а Рене вдруг отчетливо осознала, что никогда не сможет ему объяснить. Их эмоции, отношение к смерти слишком противоположны, и потому совсем непостижимы для разума друг другу. А значит, он не сможет понять ее, тогда как она вряд ли смирится с ним.
– Вскрытие показало, что сердце встало сразу после твоего ухода. Пока ты громко хлопал дверьми и укатывал прочь на своей колеснице, у профессора случился кардиогенный шок. – Рене переплела озябшие пальцы. – Не буду скрывать, мне известно о вашей ссоре. Но я тебя не виню. Так просто случилось. Однако все эти месяцы меня разрывало от непонимания: в чем же я ошиблась на операции, раз заслужила устойчивую характеристику бездарности, и почему твое мнение было настолько важным для него.
Позади, в легком скрипе свежего снега раздался звук шагов. Он замер за спиной Рене, а потом по парковке разнеслись слова, в которых не было сомнений или вранья. Только обычная констатация.
– Ты ни в чем не ошиблась. – Тяжелые руки легли на плечи. И Рене прикрыла глаза, едва не рассмеявшись от горечи, когда услышала продолжение: – Я видел, как ты оперируешь. Это было превосходно.
– Что же, этого стоило ждать три месяца, – наконец выдохнула она. – Кто знает, может, еще через столько же я отыщу ответ и на второй вопрос.
Руки на плечах едва заметно дрогнули, но Энтони ничего не ответил. Разумеется, личные дрязги двух хирургов совсем не её ума дело, однако профессор Хэмилтон стал для Рене неимоверно большим, чем просто наставником. Глупый! Глупый Тони! Ну к чему была эта гордость? Что случилось между ним и профессором? Все же ситуация слишком напоминала известную ей историю, отчего Рене поежилась. Два таланта, которым чем-то не угодил старый профессор-добряк. Она мягко освободилась из полуобъятий Энтони.
– Извини. Думаю, покатаемся как-нибудь в другой раз, – честно проговорила Рене. – Не уверена, что смогу сесть в эту машину. Слишком свежи воспоминания.
– Ты говоришь так, будто я лично переехал на ней Хэмилтона. Причем дважды! – рыкнул Энтони, а она обернулась. Бросив быстрый взгляд на действительно ни в чем не повинное жестяное страшилище, Рене скованно улыбнулась.
– Просто у меня много лет не было никого ближе него.
Энтони вдруг как-то напряженно замер, словно сомневался в ее словах, а потом вовсе нахмурился и отступил. Рене же, поколебавшись мгновение, на прощание коснулась его теплой руки и зашагала в сторону автобусной остановки. Ее никто не стал догонять. Да и зачем? Разговаривать было пока больше не о чем.
Застекленный каркас остановки встретил сваленными по углам сугробами и скамейкой, до которой долетала редкая снежная крошка. Рене смахнула ту рукавом и тяжело опустилась на ледяной пластик. Разумеется, общественный транспорт уже не ходил, но там можно было укрыться от повалившего стеной снега и вызвать такси. Поежившись от зябкой сырости, что налетала с каждым порывом ветра, она поглубже закуталась в толстую куртку. Ну, и что теперь делать? Прикрыв глаза, Рене сначала уперлась спиной в холодную стенку, а потом вовсе с ногами забралась на сиденье. Удивительно, но в душе царил покой. Пока тело потряхивало от пережитых эмоций, холода и усталости, а голова попросту отказывалась думать, сердце билось ровно и уверенно. Оно словно не обратило внимание на свалившиеся откровения, продолжив и дальше разносить по венам чувство влюбленности. Но обида осталась. Сидела занозой под ногтем, так что придется подождать и изрядно помучиться, прежде чем та наконец отрастет и исчезнет из жизни. Вопрос – будет ли ждать вместе с ней Тони? От мысли, что ему к чертям не нужна обиженная девчонка, с которой придется возиться, стало тоскливо.
Рене спрятала нос в высоком вороте и зажмурилась. Она бы хотела плюнуть на все, легко оставить в прошлом Чарльза Хэмилтона и Викторию, чтобы со всей полнотой нырнуть в то, что, кажется, грозило перерасти в отношения. Но не могла. Это стало бы предательством памяти, выбранных однажды целей, а еще всей ее натуры, которая не терпела подобной несправедливости и обмана, даже если тот оказался всего лишь недосказанностью. Что страшнее: вранье в глаза или умалчивание за спиной? Господи! Слишком сложно, чтобы решать это во втором часу ночи после почти трех суток без сна. Рене вновь содрогнулась. Пора было выбираться отсюда и ехать домой, но тело слишком окоченело. Попытка высунуть из манжета правую руку обернулась резким ознобом, от которого застучали зубы. Черт, не заболеть бы перед самыми слушаниями!
Неожиданно тишину нарушила знакомая поступь. Даже снег под ботинками Ланга скрипел как-то иначе, чем у других. Но поднять голову Рене не рискнула. Ее отчаянно колотило, так что она старалась сохранить хотя бы какие-то крохи тепла, отчего сжималась в еще более тесный комок. Неожиданно скрежет сменился стуком подошвы о твердый асфальт, и поблизости кто-то замер. Рене услышала шорох одежды, когда рядом опустился на корточки Энтони, а потом он осторожно коснулся затянутой в тонкие джинсы лодыжки.
– Пойдем, – сказал он. – Ты очень устала. Давай я отвезу тебя домой, а завтра мы обо всем поговорим.
Рене смогла лишь кивнуть, потому что вся улица, наверное, уже слышала дробный перестук её зубов. А в следующий момент весь этот скорчившийся кокон, который она являла, неожиданно взмыл в воздух. Причем, прямо так – со скрещенными ногами и опутавшими их руками, что прятались в натянутых манжетах желтого свитера. Вновь захрустел снег, Энтони перехватил поудобнее не самую легкую ношу и уверенно зашагал обратно в сторону пустой парковки. Когда он без труда сбежал по ступеням, Рене неожиданно склонила голову и уткнулась носом в прохладную обнаженную шею. Тоже ведь заболеет, глупый!
– Ты замерз, – пробормотала она и втянула аромат мяты, который вынудил что-то внутри мгновенно сжаться.
– Мне почти не бывает холодно, – немедленно отозвался Энтони. А Рене чувствовала эту ровную поступь, широкий шаг, с которым он метр за метром оставлял позади заснеженную остановку и приближался к горящей яркими фарами машине.
– Точно упырь, – фыркнула она и опять задрожала, отчего ее прижали теснее. Скорее интуитивно, чем в настоящей попытке согреть. Какое уж тут тепло, когда Тони сам походил на саскачеванский сугроб. Прерывисто втянув воздух, Рене вдруг пробормотала: – Зачем ты со мной так?
Ответ пришел, когда они уже подошли к урчавшей машине. Ловко извернувшись, Энтони открыл дверь и осторожно опустил Рене на сиденье. Пристегнув ремень безопасности, он заглянул в щурящиеся от яркой подсветки салона глаза и коротко вздохнул.
– Так было нужно.
– Но кому?
– Мне.
Поезд в очередной раз тряхнуло, и Рене испуганно распахнула глаза. Атмосфера в вагоне неуловимо изменилась и не только потому, что часть людей вышла на одной из станций. Вдалеке уже виднелся Квебек. Пассажиры потихоньку складывали вещи, доставали с полок свернутую тяжелую одежду, чтобы при первой возможности вырваться из душного вагона навстречу друзьям или родным. Рене же никто не ждал. Энн, у которой она договорилась остановиться, предстояла смена до самого вечера, а больше здесь никого не было. Боже! А ведь если немного подумать, то все могло сложиться иначе. Совершенно по-другому. На секунду Рене даже поразилась, насколько разошлись линии вероятностей от выбора лишь одного человека. Сейчас ее мог бы встречать профессор, чтобы устроить свои обычные рождественские чаепития вприкуску с новостями науки из Старого Света. В его крохотном кабинете обязательно собрались бы ученики прошлых лет – все, кто сумел приехать. Может быть, даже Колин Энгтан.
Вагон качнулся на стрелке, отчего Рене слегка стукнулась головой о стекло, в которое упиралась, и руки опять нервно оттянули манжеты. Она ничего не понимала, хотя после всех потрясений именно эта новость показалась немного плоской. Пожалуй, даже логичной. Ведь, если так посмотреть, все было очевидно с начала. Не хватало только одного значения, чтобы распутать не самое сложное уравнение, однако Рене его прозевала. Намеренно не заметила или не захотела даже подумать, что такое возможно – кто знает.
В ту ночь она, конечно же, не спала. Молча выйдя из машины, Рене взбежала по шатким ступеням и тихо, но быстро прикрыла за собой дверь. Наверняка Тони хотел что-то сказать. Она видела, как потянулась его рука к стиснутым от нескончаемой дрожи коленям, но торопливо дернула ручку, вывалилась на подтаявший снег и бросилась прочь. Да, назвать это как-то иначе, чем бегством, было бы наглой ложью. Потому что, оказавшись в квартире, Рене закрыла все три замка, прямо на пол скинула куртку и перепачканные грязным снегом ботинки, а потом влетела в комнату, закрыв за собой еще одну дверь. По пути она случайно зацепилась за свесившийся с дивана плед, тут же запуталась в его длине, споткнулась и рухнула на один из стульев, где и затихла. Рене медленно натянула на плечи колючую ткань, накинула на голову и… Спряталась. Завернулась так, будто собиралась прожить в этом убежище не меньше, чем до весны. Из маленького зеркала на столе выглянуло бледное отражение с запавшими глазами и всклокоченными волосами, а голову сдавило знакомой опасной болью. Рене осторожно потянулась в карман за таблетками. Ну что, дорогая, допрыгалась? Лишь бы не было новых гематом… Несколько пилюль судорожно отправились в рот, и Рене проглотила их, даже не удосужившись запить водой. Для этого пришлось бы встать, но она так боялась лишний раз пошевелиться, что пряталась под колючим пледом и нервно прислушивалась к шорохам сонного дома.
За ночь дважды начинался снегопад. И Рене неотрывно следила, как в свете единственного уличного фонаря тот налипал на мутное стекло, пока сон все-таки не победил уставший разум. Утро же началось внезапно. В голове плавала ленивая мигрень, скрюченные конечности окончательно затекли, а лоб болел от твердой столешницы. И все равно шевелиться отчаянно не хотелось. Радио включилось несколько минут назад и теперь вместе с «OneRepublic» уверенно намекало, что кое-кому слишком поздно извиняться. Рене едва слышно фыркнула. В последние месяцы в бакелитового приятеля будто вселился один из пророков.
«I'd take another chance, take a fall, take a shot for you»,
– просило оно, но Рене лишь сонно заворчала . Дрожь давно унялась, но слабость по-прежнему была сногсшибательной. К тому же в горле мерзко першило, а еще ломило суставы. Хотелось лечь и проспать сутки кряду, да только вот в полдень предстояло быть на центральном вокзале, а потом трястись в переполненном поезде. Так что следовало бы встряхнуться и собрать, наконец, вещи, но вместо этого Рене машинально переплетала косички. Одну и вторую. Несмотря на усталость, пряди идеально ложились под ловкими пальцами, словно то был академический узел. И закончив, Рене на негнущихся ногах сползла с насеста, наскоро умыла в ванной лицо и почистила зубы, а потом подхватила брошенную куртку и вышла за дверь. Вернуться домой она уже не успеет, но у Энн наверняка найдется пара лишних кофт. Ей же срочно надо кое с кем встретиться. И это будет не Энтони, мать его, Ланг! Потому что есть еще один человек, который мог рассказать интересные вещи. Прояснить то, что в эту ночь так и не сошлось в голове Рене в единую строгую линию и теперь казалось абсурдным. Настолько, что было непонятно, как она не заметила это сразу. Ведь стоило лишь хорошенько подумать, и странности становились до смешного очевидными.
«It's too late to apologize, it's too late…»[71]71
OneRepublic – ‘Apologize’
[Закрыть]
Правда о визите Энтони в Квебек натолкнула на странную мысль, что, словно нить из клубочка, потянула за собой остальные. Профессор хотел для нее практики в Монреале и, казалось бы, смерть должна была этому помешать, но ничего подобного. Вопреки всему, прямо сейчас за двести километров от Шато-Фронтенак Рене шагала по утреннему заснеженному городу и уверенно перепрыгивала через сугробы. Странно? Немного. Однако на этом чудеса не заканчивались. Каким-то неведомым образом Рене умудрилась насильно попасть именно в хирургию. Мало того, к лучшему травматологу. Забавно? Но не больше, чем простой факт – в тот августовский день на месте Тони должен был стоять Энгтан. Обиженный племянник и талантливый врач, что проигнорировал похороны собственного дяди. И тот, кто оплатил тесты. А еще, похоже, нашел для почти неприкаянной Рене местечко у своей матери – Леи Энгтан. Так разве это не знак, что и ему тяжело. Какой бы ни была сильной обида, Колину Энгтану тоже было тоскливо. Причем, видимо, невыносимо, раз его озаботила судьба девчонки, от которой все отказались. И значит, у Рене появился шанс объяснить, как переживал профессор Хэмилтон. Как вспоминал и сожалел годами о ссоре. Да, именно так! Ах, признайся Тони чуть раньше, сколько времени не утекло бы впустую. Как скоро снизошел бы покой на их души. Милый, милый Тони! Она обязательно поговорит с ним чуть позже и зацелует каждую хмурую морщинку на узком лице, но пока ее путь вел в кабинет главного врача монреальской больницы.
Когда Рене влетела в двери центрального входа, уже рассвело. Ворвавшись в переполненный холл с засыпанной снегом парковки, она резко закашлялась и остановилась. После морозного воздуха в горле противно першило, а нос окончательно перестал дышать, так что пришлось открыть рот, отчего вновь свело больную гортань. Кажется, она все-таки заболела. Вот ведь раззява. Рене снова откашлялась в локоть и быстро зашагала вперед, прокладывая себе тропку меж суетившегося персонала и первыми посетителями. Жизнь в больнице не утихала ни на секунду, но утренняя пересменка всегда была самым тревожным временем. А Рене спешила. Она хотела успеть поговорить до начала рабочей суматохи и потому торопливо пробиралась вперед.
В больницу прокрадывалось Рождество. Повсюду висели праздничные растяжки, с потолка спускались маленькие Санты, а шарики, мишура и искусственный снег облепили собой каждый миллиметр длинной информационной стойки. Все пестрело, переливалось огнями и радужными отблесками. И потому узнать кого-то среди кучи людей и мохнатых искусственных елей можно было, только если прицельно разглядывать лица, которые кутались в заснеженные шарфы или прятались в высоких воротах курток. Так что, похоже, Энтони действительно ждал. Рене не знала, успел ли он наведаться к ней домой или обладал даром предвиденья, но определенно был настроен решительно. А потому она даже не успела понять, откуда Ланг вообще появился, когда ее перехватили прямо посреди очередного шага и потащили в уголок к одной из наряженных елок. Там оказалось удивительно пусто и тихо, так что она отчетливо расслышала промелькнувшее в голосе недовольство.
– Ну и куда ты опять помчалась? Я думал, мы вместе поедем в Квебек, – сказал Энтони.
Сегодня он был гладко выбрит, на удивление даже причесан и одет в шерстяное пальто (разумеется, черное). Под распахнутыми полами виднелась столь же траурные рубашка и джинсы. Честное слово, доктор Ланг будто решил поглотить в себе все краски мира. От него пахло морозной свежестью и чем-то еще, незнакомым и неродным, отчего Рене невольно напряглась. Однако в этот момент он осторожно провел кончиком большого пальца по ее скуле, длинно выдохнул и потянулся к растрепавшимся волосам. Метро не оставило ни единого шанса некогда аккуратной прическе.
– Ты не спала. – Фраза звучала как утверждение, так что Рене не стала спорить. Знала, что наверняка выглядит просто ужасно, и Энтони не привык к такой запущенности, но сил на смущение или стыд уже не нашлось.
– Мне надо было подумать, – пробормотала она, а сама машинально покрутила большую глянцевую пуговицу на черном пальто. – Знаешь, я вдруг поняла, как странно выглядит со стороны мое назначение в эту больницу. Это было так неожиданно. Удивительное совпадение.
– Да, действительно, – немного напряженно отозвался Тони, но Рене не слушала. Она плавала в своих мыслях и хотела выговориться, чтобы окончательно убедить себя в их правильности.
– Или наоборот, чей-то хорошо продуманный план. Скажи… Ты знаком с Колином Энгтаном?
Энтони на мгновение перестал накручивать на палец одну из прядей, что выбились из косы, а потом коротко ответил:
– Нет. Мы не знакомы.
– Странно. – Рене нахмурилась. – Мне казалось, вы должны были встречаться, ведь вместо него в тот день приехал именно ты.
– Я не знаю, кто это, – едва ли не по слогам произнес Энтони, и Рене удивленно вскинула голову. Да быть не может! Это попросту нереально.
– Сын доктора Энгтан и племянник профессора. Как ты можешь не знать, если… – «Если приехал вместо него». Она оборвала фразу на полуслове, а потом сделала осторожный шаг назад. – Что ты опять от меня скрываешь, Тони? Что-то еще произошло в тот день?
– Нет. – Теперь было совершенно очевидно, насколько ему не нравился разговор, но сдаваться Рене не планировала. – Пойдем, выпьем кофе. Где, кстати, твои вещи?
– Тони? – Она отступила дальше, уперевшись спиной в колючие еловые ветки, и выжидающе уставилась на Ланга. А он поджал губы от явной досады.
– Не надо, – наконец сказал Энтони. – Не лезь в это.
– Но почему?
– Потому что Хэмилтон был эгоистичным ублюдком, которого здесь предпочитают не вспоминать! – неожиданно взорвался Ланг, и она испуганно вздрогнула. Рене даже не знала, что поразило сильнее: слова или эмоции, ударной волной от которых её едва не впечатало в противоположную стену. А Энтони тем временем взлохматил волосы и постарался успокоиться. – Рене, оставь в покое свое и чужое прошлое. Оно не принесет никому добра, если выберется на свободу. Пожалуйста… Прошу! Пойдем, возьмем кофе и поедем в этот чертов Квебек.
– Почему ты так его ненавидишь? – прошептала она, ибо не понимала и не находила причин для подобной агрессии. – Что он тебе сделал?
– Тебя это не касается.
– Разве? – Рене вскинула брови. – Боюсь, все как раз наоборот. И мне очень нужно выяснить, что здесь происходит.
С этими словами она резко развернулась, отчего на пол полетело несколько сбитых елочных игрушек, и устремилась в колыхавшуюся толпу.
– Рене! Хватит страдать ерундой!
В спину прилетел сердитый окрик, но, вопреки всему, она не обернулась. Сцепив зубы, Рене торопливо нырнула на лестницу, взлетела на третий этаж и подбежала к кабинету Энгтан. Когда она резко толкнула стеклянные створки, ей было уже наплевать на любые приличия. А потому под удивленным взглядом главного врача Рене прошла через все огромное помещение и замерла напротив стола. Второй раз хлопнули двери, и можно было не сомневаться, чьи шаги замерли за спиной.
– Мисс Роше?
Очевидно, доктор Энгтан только пришла, потому что белоснежное пальто все еще неаккуратно висело на спинке кресла, а на его ворсинках поблескивал пока нерастаявший снег. И все же в карих глазах совсем не было удивления, когда она увидела Энтони. Уже успели переговорить? Надо же, как интересно. Рене почувствовала, как внутри защекотало дурацкое ощущение обманутости. Она не знала, отчего так решила, но шрам никогда не врал. И прямо сейчас он разгорался огненной проволокой, что грозила вот-вот вспыхнуть настоящим пожаром. Сцепив руки, Рене приблизилась еще на один шаг, но прежде, чем открыла рот, позади неожиданно раздался напряженный голос Энтони:
– Лучше не спрашивай, если боишься разочароваться в ответе.
Рене хмыкнула. Видит бог, она не из пугливых, так что, на секунду прикусив язык для пущей ясности в голове, твердо произнесла:
– Где я могу найти Колина Энгтана? Мне очень нужно с ним поговорить.
В кабинете вдруг стало удивительно тихо. Настолько, что Рене услышала, как в главном холле заиграла рождественская мелодия. Она отмерила такт, второй… десятый. Перри Комо был очень хорош.
«Magic moments, when two hearts are carin',
Magic moments, memories we've been sharin'…»
Доктор Энгтан пошевелилась и медленно опустила на стол документ, который до этого держала в руке. Усевшись в кресло, она сложила перед собой руки и вежливо поинтересовалась:
– Могу я узнать, с чем связано ваше любопытство, мисс Роше?
– С тем, что факты немного не сходятся. – Она перевела дыхание.
– Какие именно? – Энгтан была все так же приторно добродушна, отчего шрам вспыхнул с новой силой. Рене дернулась, что не укрылось от Энтони.
– Пожалуйста, не делай этого. – Услышала она шепот, но упрямо продолжила. У мисс Роше было много пороков, но самым главным, однозначно, считалось неуемное своенравие в отношении правды. Любой. Рене ненавидела ложь, а потому нервно переплела пальцы.
«I'll never forget the moment we kissed…»
– Незадолго до своей смерти профессор Хэмилтон собирался отправить меня на практику в травматологию. К своему племяннику, – начала она и услышала за спиной тихое, но злое фырканье. – Он долго к этому готовился, даже устроил показательную операцию. Только вот Колин Энгтан туда не явился, зато приехал доктор Ланг. Вы ведь знаете об этом?
– Да.
– Как и об отказе взять меня.
– Да. Но по-прежнему не вижу проблемы. – Энгтан немного надменно усмехнулась. – Говорите, чем вы недовольны или уходите, мисс Роше. У меня достаточно работы …
«The way that we hugged to try to keep warm…»
– Я не должна была оказаться здесь. Квебек – огромная провинция. И по всем законам статистики вероятность очутиться в отделении доктора Ланга с самим доктором Лангом в качестве наставника настолько ничтожно мала, что наводит на мысли о помощи извне. Или же магии. – Рене нервно усмехнулась и прервалась. Она часто дышала, будто пробежала этап марафона, а сердце тяжело бухало где-то в груди. И, наверное, его стук слышали все находившиеся в кабинете. Но облизнув пересохшие губы, Рене наконец задала самый важный для себя вопрос. – Скажите, это же Колин Энгтан убедил вас взять меня? Он решил исполнить последнюю волю профессора и…
Рене едва не заорала от неожиданности, когда в локоть с силой впились чьи-то пальцы. Стоявший за спиной Энтони слишком незаметно оказался совсем рядом, а потом вдруг дернул к себе, отчего пришлось сделать несколько инстинктивных шагов назад. Испуганно заморгав, Рене попыталась что-то сказать, но ей не дали. Пальцы еще сильнее сжали завопившие от такого обращения мышцы, и она охнула от боли. Брошенный на Энтони полный обиды взгляд оказался незамеченным.
– На этой восхитительной ноте мы, пожалуй, закончим. Все довольны, все счастливы, vive la famille! – процедил он.
«Magic moments…» – теперь звучало какой-то насмешкой.
– Нет! – возмутилась Рене, но в этот момент Энтони резко развернулся и просто потащил ее к двери. Совершенно нахально! Почти что грубо! И ошалев от такой неожиданности, она попыталась вырваться, но хватка оказалась слишком крепка. – Подожди же! Какое ты имеешь право…
Ее перебил резкий женский смех. Он зазвенел металлическими побрякушками на столе, хрустальными лепестками не в меру дизайнерской люстры, а потом заметался истеричным шариком по чересчур светлому кабинету.
– Погоди, погоди, – с неестественным весельем проговорила Лиллиан Энгтан, и их дерущийся клубок замер. Остановился так резко, что Рене налетела на спину Тони, больно стукнувшись носом о мужскую лопатку. – Это даже интересно.
– Да что, черт возьми, здесь происходит? – не выдержала Рене и все-таки сумела вырваться из тисков Энтони. А он так и застыл, взявшись за дверную ручку.
Тем временем доктор Энгтан обошла стол и уселась на его край, пока с любопытством разглядывала всклокоченную Рене. Та повернулась к ней лицом, и стоило их глазам встретиться, как шрам едва не взорвало дикой болью. Это было так необычно. Никогда прежде он не давал о себе знать настолько ярко, а потому Рене зашипела и схватилась за лицо. Видимо, именно это вывело Энтони из некого ступора. Он резко обернулся и дернулся было в ее сторону, но замер, когда Лиллиан Энгтан заговорила.
– Она всегда сама непосредственность? – Послышался новый смешок. – Какая прелесть. Надо же, неужели Чарльз не наврал.
– Тебя не касается. Мы уходим. – Тони снова схватил ошарашенную подобной фамильярностью Рене и потянул на себя, но она не сдвинулась с места.
