Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц)
– Профессор Хэмилтон очень хотел отправить меня на стажировку в Монреаль. Чтобы убедить руководство отделения той больницы в целесообразности такого опыта, он организовал конференцию и… демонстрационную операцию. К сожалению, мне не удалось произвести достаточный эффект на нужного человека, о чем тот сообщил моему наставнику в весьма грубой форме.
Услышав последнее, Энгтон скептически хмыкнула и подняла тонкую светлую бровь.
– Любопытно. И как же звали этого привереду? Специалистов уровня моего брата считаное количество… – Однако, заметив виноватое выражение на лице Рене, прервалась, а затем досадливо цокнула. – Хотя бы, как он выглядел. Что, тоже нет?
– Высокий, темноволосый. Если честно, – Рене смущенно отвела взгляд, – его машина запомнилась нам куда больше.
Повисла короткая пауза, во время которой миссис Энгтон даже перестала вертеть в пальцах стаканчик с остывшим кофе, а затем медленно переспросила.
– Машина?
– Да. Такие модели всегда привлекают внимание, даже если в них ничего не понимаешь. К тому же ее появление вышло слишком уж громким для нашего тихого городка, что вызвало у всех повышенное любопытство. Здесь, в Квебек-сити, таких и не сыскать… – пробормотала Рене, а потом задумчиво добавила. – Да и некуда на них ездить.
– Вот как. Значит, скандальный специалист – любитель громкой музыки, – словно обращаясь к самой себе, сказала Энгтон. И вновь темно-вишневые губы чуть жутковато растянулись.
– Я не говорила, но вы угадали, верно. У нас даже стекла дрожали.
– Вот как… – снова задумчиво произнесла женщина, а потом откинулась на спинку пластикового стула и поднесла к лицу руку. Она осторожно провела по подбородку кончиками пальцев, потерла переносицу, и Рене могла ошибаться, но, похоже, это была попытка скрыть выражение откровенного самодовольства. Неожиданно Лиллиан Энгтон вскинула взгляд и уставилась прямо в глаза не ожидавшей такого девушки, прежде чем уже откровенно фальшиво улыбнуться. – Последний вопрос, мисс Роше, и я вас отпущу.
– Je vous écoute[10]10
Я вас слушаю (фр.)
[Закрыть], – тихо проговорила Рене, от внезапности сбиваясь на привычный французский.
– К кому именно на стажировку собирался отправить вас Чарльз?
Взгляд миссис Энгтон был неимоверно тяжелым. Столь же плотным, как отсыревшая земля; как намокший под дождем плащ; как… Господи! Рене отчего-то нервно сглотнула, прежде чем произнести враз пересохшими губами шесть слов.
– К Колину Энгтону. К вашему сыну.
Глава 3
Рене сидела за своим столом в ординаторской и машинально раскачивала без того расшатанный офисный стул. Вперед-назад. Вперед-назад. Монотонное физическое действие, чтобы сконцентрироваться на мыслях и не слышать царившего вокруг привычного шума. Ее взгляд бездумно следил, как мерцал на экране портал резидентов по хирургии. А там голубыми конвертами светились пятнадцать заявок в больницы провинции. По прошлому опыту Рене уже знала, что впереди изматывающие недели бесконечных интервью, звонков и бесед, где тщательнейшим образом проверят ее теоретические знания, зачитают CV и едва ли не по буквам разберут скопившиеся за десять лет публикации в научных журналах. А после всего останется только ждать и надеяться, что Рене Роше не сошлют куда-нибудь в Тадуссак. Впрочем, этот городок на отшибе был еще не самым кошмарным вариантом для крупнейшей из канадских провинций. Вид на жительство гарантировал приоритетность, но все же, Рене была чужой для этой страны. В последний раз качнувшись, она зачем-то взяла мирно лежавшую на столе ручку, покрутила и метким броском закинула в карандашницу.
Спустя несколько дней после похорон, отделение нейрохирургии жило в привычном темпе, не в силах хотя бы на минутку остановиться и отдышаться. Кто-то куда-то спешил, кто-то что-то зубрил или же с криками обсуждал, наставники ругались на резидентов, резиденты спорили между собой – кто виноват и что стоило делать. Из динамиков доносилось привычное информирование про «код синий» где-нибудь в неотложке, и сразу слышался топот. Крутанувшись в кресле, Рене замерла и уперлась взглядом в светло-зеленый костюм Энн.
– Разговор может подождать до конца обеда? – вяло произнесла она и кивнула в сторону почти нетронутого контейнера, пока сама накручивала на палец прядь белокурых волос.
– Ты все равно не ешь, – пожала плечами медсестра.
– Жду, пока выветрится аромат твоих тюрингских колбасок.
– Вообще-то, франкфуртских! – возмутилась Энн, а затем принюхалась и скривилась. – Фу! Что за дрянь?
– Цветная капуста с приправой из франкфуртских колбасок недельной давности, – все так же равнодушно откликнулась Рене, но медсестра не слушала.
– Ты бы хоть кленовым сиропом ее полила. Иначе же невозможно! Кошмарная гадость. – Она скривилась, вызвав ответный длинный вздох. Кажется, ждать до конца положенного обеденного перерыва Энни не собиралась.
– Что ты хотела?
Рене выпрямилась и наконец посмотрела на недовольно хмурившуюся рыжеволосую подругу. Та бросила последний скептический взгляд в сторону ни в чем неповинной еды, а затем демонстративно шлепнула по столу объемной папкой.
– Из университета прислали документы на подпись. Как я поняла, твоя резидентура в нашей больнице подошла к концу.
– Документы? – Рене непонимающе уставилась на внушительную стопку листов. – В смысле? Еще не было ни одного интервью или хотя бы приглашения. Да и программа молчит.
Она махнула рукой в сторону по-прежнему равнодушно мелькавших голубых конвертов. Система подбора начиналась только после всех собеседований, месяца эдак через два.
– Было или нет, молчит она или блажит, им из твоего МакГилла виднее. Конверт прислали с курьером пятнадцать минут назад, так что, похоже, тебя куда-то срочно переводят.
Энн развела руками и присела рядом на краешек стола. Ну а Рене потянулась за первым листком, где обнаружила информационное письмо с необходимостью явиться к директору программы резидентуры всей огромной провинции. Ого!
– Странно, – задумчиво пробормотала она, а сама провела кончиком пальца по тисненной золотом эмблеме кафедры медицины. – Тебе так не кажется?
Медсестра задумчиво почесала нос, поправила привычные хвостики и откинулась на спинку жалобно скрипнувшего стула.
– Ничего не происходит просто так, – наставительно начала она, а затем важно скрестила на груди руки. – И в такой поспешности с резидентурой я чувствую подкрадывающуюся удачу. Думаю, Роше, ты вытянула джокер.
– В прошлый раз твое чутье подвело, – тихо пробормотала Рене, посмотрев на свои привычные «вишенки». Энн проследила за ее взглядом и вздохнула.
– Чья-то аура оказалась сильнее твоего врачебного дара спасения, – так же негромко ответила медсестра, и обе они знали, кем был этот «кто-то». – Но для того ты и учишься, чтобы однажды его победить.
Рене посмотрела в голубые и чистые глаза Энни, а потом рассмеялась и покачала головой.
– Боже, не верю, что веду разговоры о потусторонних силах.
– Не надо, – отрезала подруга, и улыбка на лице Рене превратилась в вымученную. – Интуиция меня никогда не подводит. Профессор Хэмилтон умер, когда твоя смена закончилась, а значит, «вишенки» справились. Так что, поверь мне, тебя ждет нечто грандиозное.
Ничего на это не ответив, Рене поднялась и захлопнула крышку контейнера. В глазах предательски щипало, но она спокойно убрала еду в холодильник и вернулась, чтобы сложить бумаги. Продолжать дискуссию на тему третьих сил, которые то и дело мерещились Энн, не было настроения. Однако стоило Рене схватить злополучную папку, как плеча осторожно коснулись.
– Нам тоже его не хватает, – прошептала Энни. – Как будет не хватать тебя. Иди, Солнышко. Пришло время взойти в новом месте и принести туда тепло.
Рене порывисто обняла подругу и молча направилась прочь, возможно, в последний раз дарить заботу своим пациентам.
Любая встреча с главой резидентуры Джонатаном Филдсом вызывала у всех без исключения выпускников медицинских школ ожидаемый трепет. Властный вершитель судеб. Почти кукловод, который дергал за ниточки и цеплял на них фигурки будущих врачей, которых собирал по всем уголкам огромной провинции или даже страны. Он помогал, консультировал и одним лишь скептическим взглядом мутных голубых глаз ставил слишком амбициозных юнцов на положенное им место – где-то в конце пищевой цепи, что протянулась от заветной лицензии на практику. Филдс был избирателен. Проработав в лучших больницах Америки и Канады без малого полвека, он с полуслова отличал будущую уникальность от штампованной профессиональности и вцеплялся в неё своими мелкими, острыми зубами. Рене запомнила его, как высокого, скупого на слова человека, чей кабинет наводил на мысли о побеге. И, похоже, сегодня ей предстояло вновь пережить не самые приятные часы в своей жизни.
Обычно комиссия для собеседования резидентов состояла из пяти человек, которые своими вопросами по очереди доводили до седых волос паникующих студентов. Однако Рене, на подгибавшихся ногах вошедшая в мрачный кабинет директора, не увидела никого, кроме самого Филдса. Вообще, место обитания живой страшилки медицинского факультета кардинально отличалось от всего кампуса в целом и тревожило одним только видом. Новые здания университета кричали о своей современности, позировали прямыми углами и цветными плитами облицовки; здесь каждый корпус назывался исключительно «павильон» и носил имя какого-нибудь особо отличившегося выпускника, в которых путались все без исключений. Ну а в этом месте… В этом месте словно застыл девятнадцатый век. Красное дерево книжных шкафов, которые протянулись от стены до стены, вишневого цвета огромный письменный стол, темно-красный ковер и в тон портьеры. Они ниспадали настолько тяжелыми складками, что казались высеченными из камня. Здесь всегда царил полумрак с эпицентром источников тусклого света у двух тяжелых кожаных кресел, отчего очень хотелось перекреститься, воззвать к Деве Марии и свалить прочь из этого филиала средневековья. Туда, где будет цивилизация, не мумифицированные люди и теплый свет сентябрьского утра. Однако вместо этого Рене сделала шаг в мрачный кабинет, а затем вдохнула густой запах сандала и ароматического воска для полировки дерева. Господи, да кто же в третьем тысячелетии еще пользуется настолько дремучей смес
«Vissi d'arte, vissi d'amore,
Non feci mai male ad anima viva!»
В уши немедленно ударил треск старой пластинки и объемный голос очередной оперной дивы прошлого века.
– Bonjour, monsieur Snoke.
– Рене прикрыла за собой дверь и замерла.
«Con man furtive
Quante miserie conobbi aiutai».
Нервно стиснув зубы, дабы те стучали не так громко, она зачем-то одернула белое вязаное платье и запоздало обеспокоилась, что выглядит несерьезно. Не так, как следовало бы смотреться врачу ее лет и ее опыта. Наверное… Черт, в присутствии этого человека Рене немедленно теряла остатки уверенности. А Филдс тем временем тяжело поднялся во весь свой тощий и шестообразный рост, ленивым движением длинного пальца снял с пластинки иглу и в кабинете стало тихо. Какое-то время он еще возился с проигрывателем, прежде чем взял со стола стопку бумаг и приглашающе махнул на одно из кожаных кресел. Лишь чудом не споткнувшись о злополучный ковер, Рене уселась, а затем вдруг поняла, что тонет. Нет, даже не так. Она почувствовала, как пожирается монстром на четырех ножках и о двух огромных подлокотниках, который не оставил ни единого шанса выбраться из его пасти без потери чести, достоинства и пары конечностей. Вцепившись в твердый край побелевшими пальцами, Рене огромным усилием сдвинулась на самый уголок и опасливо замерла, тогда как кресло издало отвратительный звук спущенного воздуха. Во имя святого Иоанна Крестителя, покровителя Квебека и всей французской Канады! За что?! Рене почувствовала, как краснеет вместе со своими веснушками.
– Мисс Роше, – кивнул Филдс и изящно опустился в заботливо подставленные лапы прирученного чудовища. Закинув ногу на ногу, директор департамента резидентуры соединил кончики узловатых пальцев и взглянул на лежавшие перед ним бумаги. – Не думал, что встретимся вновь, но печальные события решили по-своему.
Последовала формальная улыбка, которая на пергаментной коже этой административной реликвии наверняка означала высшую степень сочувствия, после чего его лицо приняло стандартное безразличное выражение.
– Я полагала, у нас состоится интервью, – осторожно заметила Рене и огляделась. Но нет, кабинет был по-прежнему пуст.
– За окном сентябрь, а все опросы прошли ещё в марте, – небрежно отмахнулся Филдс. – Но ваша ситуация требует немедленных решений, если вы, конечно, не готовы ждать до следующего года.
– Нет, – покачала головой Рене под снисходительным взглядом директора.
– Я так и думал. – Он отбил носком ботинка несколько тактов только что стихшей арии, пока вчитывался в документы, а Рене опять расправила невидимые складки на юбке. Она начала было перебирать кромку подола, но руки сами бросили вязаную ткань и потянулись к мерзенько зудевшему шраму. Тем временем Филдс откашлялся и продолжил. – Скажите, мисс Роше… Почему вы выбрали нейрохирургию?
– Это моя мечта. Я влюблена в человеческий организм, и работать с ним на таком уровне сравни вызову, – кротко ответила она и едва заметно улыбнулась в ответ на удивленно вскинутые брови директора. – Оперировать мозг – высшая ступень точного мастерства на грани интуиции. Что может быть прекраснее и сложнее одновременно?
– Значит, любите решать сложные задачки. – Филдс нацепил очки, а затем неожиданно наклонился вперед, отчего Рене нервно дернулась. – Я прав?
– В медицине не бывает простых задач… – она замялась.
– Верно-верно.
Филдс снова откинулся в кресле, задумчиво перебирая чертовы листы бумаги у себя на коленях. А Рене вдруг поняла, что это ее досье. Каждый запротоколированный шаг, записанный ответ, пройденный тест и сделанная операция. Все – от момента ее поступления, до… Возможно, до сегодняшнего дня.
– Каков ваш уровень английского? – последовал неожиданный вопрос на языке британской короны.
– Учитывая, что мы во французской Канаде, то приемлемый, – немного резко откликнулась Рене, также меняя диалект, и тут же смутилась. – Простите, я нервничаю. Профессор Хэмилтон называл его более, чем достаточным. Последние годы мы общались с ним по-английски.
– Что же, это прекрасно, – чему-то обрадовался Филдс.
Правда, радость его выглядела весьма устрашающе на обтянутом кожей черепе, где в темных провалах глазниц неожиданно ярко вспыхнула голубая радужка. А Рене вдруг стало стыдно за собственные мысли. Директор же не виноват, что ее воображение слишком живое, а слухи с каждым годом обрастают новыми, зловещими подробностями. Как его только не называли. И «ссохшийся вурдалак» среди них считалось самым приличным.
– Могу я узнать, почему вдруг стало важным мое владение вторым языком? В прошлое интервью у нас с вами были другие вопросы.
– Не только можете, но и должны. – Филдс острозубо улыбнулся. – На вас поступила заявка в системе. К сожалению, мой коллега никак не успевал приехать, чтобы поговорить с вами лично. А потому он доверил это мне.
– Подождите… – Рене непонимающе нахмурилась. – Вы собеседуете меня для чужой программы резидентуры?
– Совершенно верно, мисс Роше.
– Но разве это возможно?
Она ничего не понимала. Точнее, где-то внутри своей души уже знала, что услышит дальше, но отчаянно отказывалась верить. Люди и вселенная ведь не могут оказаться настолько жестокими? Правда?
– Ваш случай, увы, не вписывается в стандартные протоколы, так что нам приходится… – Филдс взмахнул сушеной рукой в поисках ораторского вдохновения. – Нам приходится импровизировать.
Повисла тишина, во время которой директор с фальшивым участием смотрел на растерянную девушку, а она пыталась найти в его словах подвох. Тот ощущался почти физически.
– На вас положила глаз больница общего профиля в Монреале, – ровно произнес Филдс, а сам едва не вспарывал взглядом лицо замершей жертвы. Казалось, он считывал малейшие нюансы удивления и недоумения в широко распахнутых глазах. – Им нужен старший резидент…
– Но я перехожу лишь на пятый год обучения, а эту должность занимают исключительно выпускники, – торопливо перебила Рене, испуганная тем, что могла произойти досадная ошибка. Но осеклась, когда Филдс договорил:
– Вас ждут в отделении общей хирургии. А там, как известно, учатся на год меньше, чем в неврологии.
– Что… простите? – попробовала было выговорить ошарашенная Рене. Это точно ошибка! Программа где-то определенно дала сбой! Однако директор продолжил, и тон его стал холоднее.
– На вашей кандидатуре настаивали, несмотря на иной профиль специализации. И, боюсь, у вас нет вариантов.
Рене сглотнула, а затем в упор посмотрела в мутную синеву глаз. Во мраке и красноватом оттенке комнаты те казались грязной, неприятной мутью.
– В стране перевелись нейрохирургические центры? Закончились специалисты? – тихо спросила она и облизнула сухие губы, одурев с собственной наглости. Никогда! Никогда в жизни Рене не позволяла себе такого тона, но сейчас не могла иначе. Она, черт побери, шла к своей мечте с четырнадцати лет! – Я не понимаю. На каком основании меняется профиль? Даже неотложная помощь ближе к моей специализации, чем чьи-то аппендиксы или грыжи.
– Soyez prudent avec vos mots, mademoiselle Palpatine[11]11
Следите, что говорите, мисс Роше (фр.)
[Закрыть], – процедил Филдс, а затем снова перешел на английский. – Чтобы не пожалеть.
Рене вздрогнула и сжалась в огромном кресле. Она была не готова к таким новостям. Совершенно. Абсолютно. Даже предположить не могла, что все встанет с ног на голову за каких-то пятнадцать минут.
– У меня слишком мало опыта в общей хирургии, и уж тем более для старшего резидента, – наконец спокойно проговорила Рене. – Это ответственность, к которой…
– К которой вы не готовы? Если знаете, когда будете, то сообщите, – с насмешкой закончил за нее Филдс. И снова эта отвратительная тишина с тяжелым запахом сандала и воска. Наконец, Рене взяла себя в руки.
– Мистер Филдс, вы же понимаете, что вся моя практика проходила совершенно в иной области.
Директор зашуршал бумагами, поправил очки и принялся зачитывать.
– Шестьдесят часов на четвертом курсе в отделении неотложной помощи, из которых вы оперировали суммарно двадцать семь. Три ротации во время резидентуры с отделением травматологии, что больше, чем у любого из ваших коллег. – Филдс остановился и стянул очки. – Мисс Роше, обозначу ситуацию более ясно. На данный момент мест нет. Все вакансии заняты еще в апреле, и чудо, что нашлась хотя бы одна. Потому путей у вас немного: принять предложение или ждать до марта. Но сразу предупреждаю – вы теряете непрерывную практику, а значит, два года учебы – врачам без лицензии выходить к операционному столу после такого перерыва попросту запрещено. Так что, если вас и возьмут, то только резидентом второго года.
– Это все равно, что начать все заново. В обоих случаях, – прошептала Рене.
– Да. Только если в первом варианте вы получите лицензию уже в июне, то выбрав другой… – Филдс развел руками. – Года через четыре.
– Но я уже отучилась столько же. Мне оставалось немного!
– Именно поэтому я взял на себя обязанность предложить вам сменить аффилированный университет и специальность. – Неожиданно Филдс прервался, потер глаза и как-то совсем уж устало вздохнул. – Мисс Роше… Рене. Поверьте моему опыту – вы попадете к лучшему из специалистов. Он в стране всего несколько лет, но уже стал легендой среди ургентной хирургии. Да, я понимаю, это обидно и горько заниматься не тем, к чему тянуло с самого начала. Но потом вы сможете пройти ускоренную программу по нейрохирургии, посетить какие угодно курсы… Mon Dieu, сделать абсолютно все, но с лицензией на руках. С билетом в мир самостоятельной медицины. Возможно, я позволяю себе лишнее, но вы выпускница моего университета. И я, моя гордость… Что там, весь Квебек не хотел бы терять такие руки, как у вас.
– И все же, вы их отдаете. – Рене упрямо казалось, что разговор происходит сейчас не с ней. Что это не она сидит на краешке ужасного кресла, подбирает английские слова и медленно осознает – все катится к черту.
– Нет. Я отдаю их Канаде, – негромко откликнулся Филдс, а затем протянул небольшой файл с документами. – Вот ваш договор. У вас есть буквально пара дней, чтобы с ним ознакомиться и принять решение.
Рене молчала и не шевелилась, не сводя взгляда с глянцево блестевшего пластика. Казалось, в папке крылся тот самый пресловутый пограничный шлагбаум; эдакая колючая проволока, за которой минное поле и десяток собак. Однако Рене протянула руку и коснулась гладкого файла.
– Я шла к своей мечте десять лет, – тихо произнесла Рене, не забирая, но и не отпуская чертовы документы. – Десять лет, которые, если я соглашусь, окажутся бесполезными.
– В медицине не бывает ничего бесполезного, – откликнулся Филдс, и впервые за все это время: за два интервью и бог его знает сколько часов, Рене видела в его глазах неподдельное сочувствие. – Как нет ничего лишнего, ненужного или неважного. Медицина – это тысяча мелочей, которые бог его ведает, когда пригодятся. Но в тот единственный нужный момент вы поблагодарите, что знали всё это. Вам двадцать три, вы непозволительно молоды, но зато впереди целая жизнь, чтобы выучить все на свете.
Рене крепче ухватилась за документы и прикрыла глаза. Пусть она ошибалась, пусть ее совершенно не развитое чутье кричало одуматься и подождать, но руки сами потянули на себя файл. Решение почти принято, а у Рене Роше не было ни одной причины не верить доктору Филдсу. Осталась пустая формальность и три подписи, которые навсегда изменят всю ее жизнь. Растопчут некогда важные цели, предадут идеалы и свергнут прошлых идолов. Рене падала с самой вершины без шанса ухватиться хотя бы за малейший выступ. И словно дно знаменитого водопада Монморанси, ее наотмашь встречали совершенно иная программа, чужой город и незнакомый наставник. Господи, будет чудом, если она не расшибется.
«Vissi d'arte…»[12]12
«Vissi d'arte» Ария Тоски из оперы «Тоска»
[Закрыть]
Рене положила на колени бумаги и бросила взгляд на первый из листов. Что же… Согласно пригласительному письму, заведующий отделением общей хирургии Энтони Ланг оказывал поистине фантастическую честь, принимая под крыло выпавшего из гнезда кукушонка Рене Роше, и был готов наделить великой мудростью под чутким руководством главного врача больницы общего профиля в Монреале – Лиллиан Энгтон. Шумно втянув сандаловый воздух, Рене прикрыла глаза. Вот оно как. Спасательный круг для тонущего водолаза. Похоже, ей действительно следовало быть благодарной.
Как только за спиной захлопнулась тяжелая дверь, Рене ощутила завибрировавший в кармане телефон. Вдохнув поглубже наполненный осенней свежестью воздух в безотчетном стремлении как можно скорее избавиться от душного дурмана красной комнаты, она достала настойчиво дрожащий аппарат и машинально нажала кнопку ответа.
– Bonjour?
– Bonjour, ma petite cerise …[13]13
Привет, моя маленькая вишенка (фр.)
[Закрыть]
Голос Максимильена Роше принес с собой ветер с французских гор и плеск женевского озера. Ну а Рене поняла, что безумно соскучилась.
