Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц)
Рене демонстративно оглянулась, а потом заговорщицки прошептала:
– Я просто слишком люблю людей. Но, пожалуйста, не говорите об этом доктору Лангу. Это оскорбит его траур по чужому веселью.
– Не волнуйтесь. Я давно поняла, что он спас столько жизней исключительно из чувства мести. Дабы не мучиться в одиночестве, если никого не останется.
Искренний смех довольной миссис Джеркис разнесся по палате, а Рене стянула с шеи стетоскоп и приступила к осмотру. Господи, как же она соскучилась по работе!
Глава 13
В помывочной было удивительно людно. То и дело где-то хлопали двери, раздавалась приглушенная ругань и сердитое ворчание. Похоже, ночная смена приводила в порядок одну из операционных, в которой ужасно не вовремя треснул прибор оксигенации. Рене успела мельком заметить заляпанные кровью стены и потолок, перемазанных измученных медсестер, в чьи спины едва не полетел скальпель взбешенного хирурга, а потом большие двери с треском закрылись. Кажется, в операционной сегодня дежурил Дюссо. Рене поджала губы и повернулась к раковине, а потом медленно втянула воздух. Здесь пахло кровью. Наравне с витавшими в воздухе ароматами мыла и антисептиков, это, наверное, был самый привычный вкус остроты и металла, что всегда оставался на языке даже под слоем хирургической маски.
Рене помнила, как оказалась в операционной впервые. Ей было шестнадцать, рядом стояла толпа куда более взрослых одногруппников вперемешку с медсестрами, а впереди лежал распростертый на столе пациент. Рене он показался украшенным к празднику тортом, где вместо свечей торчали провода да дренажи. В глаза тогда бил направленный свет от бестеневых ламп, которые помощник, словно цирковой акробат, старался как можно быстрее повернуть под удобным для хирурга углом. И едва зайдя в блок, Рене подумала, что здесь слишком ярко. Это потом, уже очутившись в главных ролях за столом, она поняла, что освещения всегда не хватало. Что обязательно находился такой уголок, где селился контрастный мрак, что скрывал под собой неудачно легшую артерию или случайно задетый сосуд. Профессор называл операцию танцем. Танго на тканях, нервах или костях, где партнером зачастую бывал сам пациент. Тот вел свою партию неумело, наступал сам себе на ноги. Но это было неважно. Все можно исправить: вывести линию шага, нагнать темп, перекрыть огрехи ошибочных поз, пока на мониторах бьются ровные показатели.
Однако в сегодняшней операции не было ничего выдающегося или хотя бы особенного. Обычные будни плановой хирургии. В общем, та самая рутина, которую так ненавидел доктор Ланг. А потому, когда он черным смерчем пронесся по коридору и ногой распахнул автоматическую дверь, Рене лишь удивленно приподняла бровь и ни на секунду не прервала дотошного оттирания левой руки. Господи, сколько экспрессии ради чьего-то желчного пузыря! Тем временем створки испуганно громыхнули, а принц драмы вернулся отвоевывать свое королевство.
– Выйди отсюда!
Тяжелый, почти военный шаг доктора Ланга прокатился по комнате, зазвенел стенками сухожарового шкафа и замер эхом где-то под потолком. Находившиеся в двух операционных люди недоуменно уставились в смотровые окошки, ну а Рене даже не оборачиваясь почувствовала испепеляющий взгляд. Еще немного и ее позвоночник воспламенится.
– Non, – ровно ответила она и наклонилась, чтобы смыть мыльную пену. Вновь послышалась ровная поступь, что стихла прямо у неё за спиной, а затем на Рене повеяло ледяной мятой.
– Ты нарочно испытываешь мое терпение на прочность или думаешь, что все сойдет с рук? Собралась оперировать в гордом одиночестве? Тебя распнут на слушаниях! – прошептали ей в ухо.
Дыхание коснулось оголенной шеи, и по коже побежали мурашки. Ланг стоял близко и совершенно точно мечтал свернуть девичью шею, но Рене лишь передернула плечами и потянулась за новой порцией мыла. Ну уж нет! Запугать ее больше не выйдет.
Наставник определенно был в бешенстве. Действительно, услышать, что тебя вызывают в операционную, куда ты не собирался, – половина беды. Но узнать в этом каверзу собственного резидента, которого ищет едва ли не все отделение, подлость совсем иного порядка. Рене нарушила отданный приказ, отчего лишь чудом и невероятной силой воли главы хирургии тут же не полетела в ближайшую стену. Рене слышала, как хрустнули длинные пальцы, как сбилось дыхание, и как рвануло в злой ритм его сердце.
– Je fais mon travail…[34]34
Я делаю свою работу
[Закрыть]
– Которую я запретил тебе делать! – не выдержав, заорал Ланг, который то ли соизволил запомнить несколько слов на французском, то ли понял смысл лишь по одной интонации. – Уходи.
Рене взглянула на их отражения в висевшем над мойкой зеркале и твердо произнесла:
– Non.
– Прошу тебя по-хорошему, уйди сейчас и не испытывай моего терпения. Обещаю, что не сообщу в комиссию о твоем поведении.
– Non, – она мотнула головой, а потом хмыкнула. Боже, какие жертвы! Просто ржавое благородство в человеческом обличии.
– Значит, я выкину тебя отсюда за шкирку! – вновь не выдержал Ланг. И в этот же момент дверь в операционную распахнулась, а в комнату хлынули звуки приставучего гитарного рифа.
«Thunder! Thunder!»– ритмично вторила увековеченная на виниле толпа.
– Доктор Роше, мы готовы, – в музыкальном хаосе голос Роузи прозвучал совершенно невозмутимо. А Ланг стремительно развернулся.
– Ну, разумеется, – едко протянул он, скрестив на груди руки. – Как же могло обойтись без тебя, Морен. Что, все же надоело нянчить маленьких засранцев? И кого еще Роше пригласила поассистировать на операции? Местного уборщика?
Однако Роузи ничего не ответила, только равнодушно скользнула взглядом по взбешенному главному хирургу, задержалась на разметавшихся для большего драматизма черных волосах, а потом вопросительно посмотрела на Рене. Из операционной тем временем прилетело визгливое:
«I was caught in the middle of a railroad track.
Thunder!
I looked round and I knew there was no turning back.
Thunder!»
Рене не успела понять, какие именно эмоции пронеслись на лице доктора Ланга, когда он наконец разобрал текст донёсшейся песни. Их оказалось слишком много, чтобы сосредоточенная на своих руках она успела прочитать в зеркальном отражении хотя бы одну. Однако Ланг побледнел, сжал в тонкую линию губы и на секунду прикрыл глаза. Жест показался странным, но прямо сейчас Рене плевала на все загадки взбалмошной личности. Схватив полотенце, она повернулась к замершему наставнику, и пришлось хорошенько задрать голову, чтобы поймать взгляд неожиданно усталых карих глаз. Те упрямо смотрели на неё, кажется, целую вечность, прежде чем доктор Ланг медленно выдохнул.
«My mind raced а nd I thought what could I do.
Thunder!
And I knew there was no help, NO HELP from you.
Thunder!»
– Non, – кротко повторила Рене уже в который раз за сегодня, а потом брызнула в лицо ошарашенного мужчины водой с кончиков пальцев.
Хирург инстинктивно дернулся, но тут же замер. По высокой скуле скользнула одна из капель, а быстрый, едва ли не нервный взгляд метнулся в сторону дверей в бокс, прежде чем снова вернуться к Рене. И тогда Ланг, кажется, понял. Осознал со всей ошеломительной ясностью – Рене никуда не уйдет. Останется здесь даже ценой жизни и будет бороться за свою операцию до конца. За эту, за следующую, за еще сотню других. И в этот же миг что-то вокруг изменилось. Разбилось или наоборот собралось в какой-то образ, – никто из присутствующих не понял – но мир будто оттаял. Рене глубоко вдохнула полный свежести воздух и едва заметно улыбнулась. Кажется, заработали дополнительные вытяжки.
– Ты знаешь, что у Джеркис ожирение второй степени, и есть риск осложнений на сердце? – внезапно тихо спросил Ланг. Его настороженные глаза внимательно изучали безмятежно стоявшую напротив Рене.
– Oui, – невозмутимо откликнулась она, промакивая руки.
– И крупные конкременты в желчном с возможной эмпиемой[35]35
Конкременты и эмпиема – камни плотного образования, из-за которых может возникнуть гнойное воспаление (эмпиема).
[Закрыть].
– Oui. – Точным броском Рене отправила в мусорное ведро комок влажной салфетки и сделала шаг назад, держа руки перед собой на уровне груди.
– Ты была у нее? – наконец-то озвучил очевидное Ланг, а потом потер ладонями впалые глаза и немного беспомощно опустил руки по бокам своего длинного белесо-черного тела. Знакомо темнела татуировка, но Рене не отводила взгляда от его напряженного лица и лишь укоризненно поджала губы. Конечно была! Как же иначе?
– Oui!
– А еще специально бесишь меня своим французским?
– Рене! Пора, – донесся окрик доктора Фюрста.
Глава отделения хирургии скривился, а затем вымученно закатил глаза и беззлобно шепнул:
– Verdammter Verräter![36]36
Чертов предатель!
[Закрыть]
Что же, вот и все. Заговор раскрыт, и главный Брут обнаружен. Однако вместо того, чтобы разразиться очередным потоком угроз, Энтони Ланг сделал несколько шагов в сторону, встал за спиной озадаченной Рене, а затем протянул правую руку и совершенно неожиданно, абсолютно непредсказуемо, невероятно деликатно подхватил выбившуюся из-под хирургической шапочки тонкую прядку каштановых волос. Он подцепил ее указательным пальцем, а потом, едва коснувшись кожи лба, спрятал за стандартной мутной зеленью ткани. Отступив, Ланг из-под полуприкрытых век следил, как заливает осенняя краснота мочки ушей доктора Роше.
«Sound of the drums
Beating in my heart
The thunder of guns
Tore me apart…»
– Oui, – шепнула она, повернулась к Лангу лицом, а сама лопатками толкнула дверь в операционную.
И там ловко нырнула в подставленный сестрой халат, а затем в раскрытые для неё перчатки. Но прежде, чем на ней завязали маску, Рене повернулась в сторону помывочной. В сумрачной комнате Ланг уже успел избавиться от своего джемпера и теперь натягивал хирургическую рубаху. Видимо, он опять решил сэкономить драгоценное время, так что переодевался прямо там же. И, зацепившись взглядом за темневшую на бледном плоском животе полоску волос, что убегала от впалого пупка вниз, под пояс, конечно же, черных джинсов, Рене на секунду зажмурилась, а потом уверенно посмотрела в повернувшееся к ней лицо. Она не знала почувствовал ли Ланг взгляд, а может, причина была в чем-то совершенно ином, однако наставник замер. И тогда что-то словно толкнуло Рене. Нахально, но совершенно по-девчоночьи улыбнувшись, она показала ему язык и прошептала вместе с надрывавшимся Брайаном Джонсоном:
– You've been… Thunderstruck![37]37
AC/DC – ‘Thunderstruck’
[Закрыть]
Доктор Ланг вошел в операционную, когда Рене устанавливала троакары[38]38
Хирургический инструмент. Представляет собой полую трубку, куда вставляются специальные стилеты с рукоятью или дополнительные инструменты.
[Закрыть]. Проигнорировав предложенный халат, он обогнул собравшихся вокруг пациента людей, под гневное сопение операционной сестры легко перепрыгнул змеившиеся по полу толстые кабели питания и, наконец, замер около стены. Спиной Рене чувствовала его присутствие и даже сквозь визгливых «AC/DC» слышала ровное и спокойное дыхание, с которым он наблюдал за происходящим на экране монитора. Сегодня никаких полостных операций. Только интуитивная работа через слепые проколы. Так что, заняв место в партере, Ланг устроился поудобнее и затих.
На самом деле операция хоть и требовала фантастической точности, была примитивна. Простая настолько, что зажимать выпускное отверстие в троакаре, пока хирург менял инструмент, Рене торжественно допустили уже в первый день университетской практики. Еще через месяц она проводила манипуляцию сама, а потом очутилась в отделении Чарльза Хэмилтона и окончательно влюбилась в хирургию. Работать с профессором было легко и комфортно. Он никогда не давил, но всегда был где-то поблизости, готовый прийти на помощь. Удобно. Стандартно. Точно так, как предписывали все до одного правила. Однако сейчас эмоции отличались настолько, что Рене на секунду остановилась.
Это началось сразу, как только Ланг замер у белой стены, и ощущалось так странно, будто все чувства стали внезапно в два раза ярче. Острее. Полнее. Рене чувствовала чужой взгляд, точно тот был чем-то физическим, и повела плечами, привыкая где-то внутри к деликатной пульсации чужого присутствия. Так странно… Она не знала, смотрел ли Ланг, подобно другим, записи с операций, но прямо сейчас, кажется, мог предсказать каждый ее следующий жест. То, как пальцы поудобнее перехватят громоздкие инструменты, как чуть склонится вперед голова и на мгновение замрет дыхание. Рене чувствовала это затылком, спиной и, похоже, даже душой. Он не командовал, не толкал в спину излишними сейчас наставлениями, как иногда мог позволить себе профессор Хэмилтон. Ланг вообще молчал и не отрывал взгляда от постоянно менявшейся на экране картинки. Однако его руки будто поддерживали ее собственные, глаза видели глазами Рене, и даже ощущения они делили напополам.
Инструменты в руках Рене двигались легко и уверенно: рассечь, прижечь и перехватить, рассечь, прижечь и перехватить. Отработанный механизм, который пришел к ней будто извне, с той самой пульсацией. И Рене не мешали ни вынужденная ограниченность четырех узких проколов, ни искаженное изображение с видеокамеры, ни прочие обычные мелочи, что часто ставят подножки даже на таких простых операциях. Не было задето ни одного лишнего миллиметра, пока она аккуратно и почти механически отсекала отекший орган. А потом… Потом она заметила что-то неправильное. Руки на мгновение замерли, чтобы в следующий момент повернуть камеру. По спине едва заметно пробежали мурашки, словно кто-то в немом вопросе коснулся лопаток, и Рене чуть отступила в сторону.
– Там, – негромко сказала она одному-единственному человеку в этой операционной, проигнорировав взгляды ничего не понимавших присутствующих. Воцарилась недоуменная тишина. Даже Брайан Джонсон неловко затих, видимо, осознав неоднозначность момента.
– Да. Чуть левее, – пришел наконец негромкий ответ.
И не надо было никаких пояснений. Ланг понял и почувствовал с полувздоха то, что она хотела ему показать. Увиделс одного только короткого слова и тут же остро потянувшего в воздухе аромата тревоги. Однако больше он ничего не сказал. Да и зачем? Им двоим все было понятно без слов. Только Рене инстинктивно размяла не свои напряженные плечи, а потом осторожно срезала коагулятором кусочек желтоватого образования, которое немедленно затерялось в ровных и гладких тканях. Будто его и не было.
– Запишите миссис Джеркис на консультацию к онкологу, – негромко проговорила она, а за спиной вдруг раздалось ехидное хмыканье. И этот звук прошелся ножом по связавшим их нитям, вспоров одну за другой.
В тот же момент все ощущения исчезли так резко, словно их не было. Рене тряхнуло, в ушах зазвенело, а голосок в голове обиженно всхлипнул. Ибо накатившее иррациональное чувство одиночества отчего-то испугало до дрожи.
– Нашла что-то еще?
Ланг шевельнулся и стало понятно, что он тоже больше не чувствовал. Ничего. Радовался или нет, уже никто никогда не узнает. Но теперь его огромное тело скрытой угрозой возвышалось позади Рене и одним только биением сердца вынудило дрогнуть до этого уверенно двигавшиеся руки. Тихо выругавшись, она вдруг поняла, что их краткое перемирие, похоже, закончилось. А потому скупо откликнулась:
– Non. Rien de plus.[39]39
Нет. Ничего больше.
[Закрыть]
Пять «нет» на четыре «да». Итак, итог их сотрудничества весьма неутешителен, но все же… Она сделала это!
Конец операции прошел в неуютном молчании, на которое Рене всячески старалась не обращать внимания. Ланг больше не проронил ни слова и, казалось, вовсе занимался чем-то другим. Однако листал ли он в телефоне новости, а может, смотрел жесткое порно, осталось для Рене своеобразной тайной. Времени оборачиваться не было. Как, впрочем, и желания. Все, чего ей хотелось, – спокойно закончить, отдать на анализ кусочек тканей и дождаться пробуждения миссис Джеркис. Им предстоял непростой разговор. Однако, когда она уже накладывала стежки на последний из четырех проколов, в примыкавшей к боксу помывочной раздался шум, затем грохот свалившейся металлической тележки, а потом и вовсе стук в дверь. Рене подняла голову и едва не застонала.
– Ре-е-ей! – проорало шепотом темнокожее недоразумение и снова постучало.
– И давно мистер Хулахуп столь неровно к тебе дышит? – Голос Ланга звучал так мерзко, что мужественно молчавшая целый час Роузи не выдержала и повернулась. Она явно собиралась высказать «угрю на заднице больницы» все накопившееся за эти неполные шестьдесят минут, однако была остановлена брошенным на неё взглядом.
– Nefaispasattention à lui,[40]40
Не обращай на него внимание.
[Закрыть] – резко проговорила Рене.
– Merdesurlesjambeslongues…[41]41
Говно на длинных ножках.
[Закрыть] – пробормотала Роузи. Похоже, одно лишь присутствие в комнате Ланга грозило спалить у Морен короткий фитиль доброжелательности. Ему достаточно было сказать только слово, как милая медсестра превращалась в ядовитую мегеру.
– Rosie! Ferme-la![42]42
Замолчи!
[Закрыть] – одернула Рене, в ответ сквозь маску послышалось сердитое сопение, но на какое-то время нежный ангел из педиатрии угомонилась.
– Ого, – чему-то тихо удивился Ланг, но, к счастью, сразу затих.
Тем временем Франс продолжал делать какие-то невероятные пассы руками, отчего одна из медсестер все же не выдержала и красноречиво выругалась на него по-французски. Парень застыл, но теперь до белизны прижимался лбом к стеклу и трагическим взглядом провожал каждое движение Рене. Он явно хотел что-то сказать. Наконец, спустя еще пятнадцать минут, она вышла из операционной и стянула маску.
– Если это нечто меньшее, чем нашествие инопланетян во главе с Уиллом Смитом, то можешь сразу убегать, – совсем незлобно проговорила Рене.
– Хуже! – взволнованный Франс бросился к ней навстречу, стараясь ухватить за руку. – Ты уже опоздала. Времени осталось совсем чуть-чуть!
– Что? – она непонимающе сбросила настойчиво ищущую ладонь и нахмурилась. – Куда я опоздала?
Но Хулахуп-Холлапак, кажется, не слушал.
– Быстрее! Снимай с себя эти шмотки и дуй на пятый этаж. – Франс хотел было потянуть за манжету, но потом опомнился и принялся стаскивать с Рене весь хирургический халат.
– Да во имя всех кленов Канады! Ты можешь вразумительно объяснить, что стряслось? – возопила она, пока пыталась выпутаться из длинных рукавов и широких пол огромного балахона. А тот был точно парашют. И когда Рене вытаскивала одну руку, Франс немедленно все портил, дергая не за тот край, и канитель начиналась по новой.
– Пока ничего. Но если ты не поторопишься, то…
– Да зачем мне куда-то спешить?! – не выдержала она, повысив голос, за что заслужила ошеломленный взгляд Холлапака.
– Тесты, Роше! Тесты! – просипел Франс.
– Да какие еще тес… – начала было Рене, но осеклась, когда за спиной раздался брезгливо-ленивый голос.
– Какая похвальная взаимопомощь. Мне вот интересно, мистер Как-вас-там… Вы сейчас стараетесь радимоего резидента, или чтобы было за кем спрятаться, есливашнаставник захочет проверить технику выполнения пункций? – Рене стремительно обернулась и встретилась взглядом с привалившимся к дверному косяку Лангом.
Он успел избавиться от маски и хирургической шапочки, так что теперь проводил своей огромной пятерней по волосам, пытаясь привести в порядок вечно растрепанные пряди. От этого те путались еще больше и цеплялись за длинные пальцы. Ну а Рене отвернулась и поджала губы. Что же, значит, тогда в кафетерии вопли Франса были услышаны. Сумев, наконец, стащить проклятый халат, она скомкала его в один большой зеленый и кривой шар, а потом кинула в большую тележку с грязным бельем.
– Я, йэ-эх… Пришел рассказать про тесты по хирургии, – замялся Франс. Он опять покрылся испариной, которую машинально вытер стянутым с Рене колпаком. – Они идут. Прямо сейчас. Вот.
– Это я уже понял. Не понял только, зачем это вам, – медленно, почти нараспев протянул доктор Ланг, чуть прищурился, а потом безмятежно уставился в белый полоток. И Рене тут же вздрогнула, когда с неожиданным оттенком горьковатого веселья он тихо проговорил: – Поспешите, доктор Роше. Вас ведь ждут.
От нарочитого официального обращения захотелось кричать. Куда спешить? Зачем? Не будет никаких тестов! Уж точно не сейчас, когда она без понятия, на что завтра жить. Но вместо этого Рене прикусила язык и посмотрела на свои желтые «вишенки».
– Ну же, что за фальшивая скромность?
Ланг отлепился от стены, сделал несколько шагов и остановился так близко, будто решил с высоты своего роста изучить замысловатое переплетенье кос на голове своего резидента. А Рене была просто не в силах поднять голову. Признаться, что на тесты нет денег, значило сознаться в поданых заявках и собственной трусости. И если чертовой операцией она сумела завоевать хотя бы грамм уважения со стороны наставника, то эти новости точно пробьют пол под ногами Рене Роше. По крайней мере, мнение о навязанном резиденте упадет ниже любых границ.
Однако Ланг упорно ждал решения или действия, потому что не шевелился. От него тянуло уже знакомой мятой и чистотой, какой обычно пахнет новый хирургический костюм. Наконец, не выдержав затянувшейся паузы, Ланг протянул руку, крепко, но осторожно схватил Рене двумя пальцами за подбородок и вынудил задрать голову. Она же отчаянно избегала смотреть в золотившиеся от искусственного света глаза, а услышав тихое хмыканье, и вовсе зажмурилась.
– Полтора часа назад ты не постеснялась выставить меня идиотом перед всем отделением, когда все-таки снизошла до приглашения на свою операцию. У тебя не возникло сомнений в уместности или адекватности своего поведения. Ты даже не подумала, что можно чуть-чуть подождать! Доказать свои знания и получить желаемый доступ! Так чего же боишься теперь? Самое страшное ты уже натворила…
– Я не… Я не собиралась сдавать сегодня тест, – пробормотала Рене и нервно сглотнула, пока сама старательно смотрела в сторону. Шея начинала неприятно ныть.
– Нет? – Темные брови наигранно удивленно взметнулись вверх. – Значит, ты передумала становиться хирургом?
– Ни в коем случае, просто… – начала Рене, но захлебнулась набранным в легкие воздухом, когда лицо Ланга оказалось прямо перед ней.
– Тогда иди. И только попробуй его не сдать, маленькая дрянь, – прошипел он, а потом резко отпустил подбородок, чем невольно отшвырнул Рене назад. Ну а она недоверчиво посмотрела на отвернувшегося Ланга и немедленно бросилась прочь, лишь услышав разъяренное: – ЖИВО!
Все время, что Рене бежала до лифта и нервно отстукивала ногой в полупустой кабине, она боялась поверить. Всячески гнала прочь от себя догадку, что мельком проскочила в голове. Это неправда. Так не бывает. Она же, черт побери, не в какой-нибудь сказке. Да и принц никакой вовсе не принц, а ядовитый паук с цепкими, крепкими лапами. Но мысль засела прочно. С каждым оставшимся внизу этажом сильнее впивалась в мозг и сверкала сигнальным огнем, когда Рене влетела в нужный ей кабинет. Кто-то оплатил для неё проклятый тест. Кто-то решил помочь нежеланной девчонке лишь потому, что невольно подслушал разговор в кафетерии. И этот кто-то сейчас натягивал на себя провалявшуюся целый час на холодном полу одежду, которую ради него никто даже не потрудился повесить. Он пытался расчесать угольные вихры и опять мучился головной болью. Рене чувствовала. Рене, черт побери, знала! И Рене было стыдно. Возможно, излишне поспешно, но она переживала за все дурные мысли, что успела надумать о Ланге; жалела о глупой выходке с операционной; и простила позорные чтения, потому что… Потому что усевшись за свой компьютер, она взглянула на список вопросов, а потом нервно втянула воздух и прижала дрожавшие пальцы к губам. Так. Не. Бывает. Господи! Это не фантастический фильм. И все же с каждым новым прочитанным на экране вопросом у Рене в голове звучал голос. Чужой. Тот, в котором до сих пор слышались высокие волны и чуть хрипловатое эхо мотора черно-красного чудища. Тот, что шипел и орал с одинаковой пыльной скукой внутри. Тот, что в последние дни перед тестами врывался в жизнь Рене с порывом перечной мяты и удивительной регулярностью.
– У меня массивные кровоизлияния. – Вместо приветствия обычно лениво провозглашал нечто неуместное Ланг, а после тянулся к подставке с карандашами.
Он появлялся примерно каждые пару часов, если не был занят в операционных, и обязательно усаживался на соседний стул, закидывал ноги на тумбу и вынимал все до единого ручки, чтобы сложить из них лабиринты или дорожки.
– Вы хотите об этом поговорить? – каждый раз негромко отвечала Рене и переворачивала очередную страницу чьей-то истории.
– Я хочу выжить. – Рукав черного свитера двигался совсем рядом, едва не касаясь ее собственной одежды. Бледные руки перебирали цветной пластик корпуса ручек с той же точностью и деликатностью, с которой двигались на операциях. Это завораживало. Почти вводило в медитативный транс восхищения. – Кровотечение и желание жить. Что скажешь на это?
– Что этого маловато для дифференциального диагноза, – Рене покачала головой и откатилась на своем стуле чуть дальше.
Но Ланг, похоже, добивался именно этого, потому что без особого труда дотянулся своей длинной рукой до соседнего стола и схватил еще одну подставку. Теперь карандаши, ручки, скрепки и даже круглые магниты извивались непонятными ломаными линиями, пока Рене внезапно не узнала в них набор букв, а затем цифр. «APACHE – 111»[43]43
Шкала оценки острых физиологических расстройств и хронических нарушений состояния. Чем выше балл, там выше процент летальности. Максимум у Апаче III —299 баллов.
[Закрыть] гласила старательно выложенная Лангом надпись. Полюбовавшись на творение рук своих, он словно маленький ребенок перевел заинтересованный взгляд на нахмурившегося резидента и принялся выстукивать только ему одному известный ритм.
– Я бы предположила ДВС-синдром, однако стоит учесть вероятность… – начала она, но договаривать было уже некому.
И так каждый раз. Только услышав нужный ему ответ, Ланг стремительно поднимался и выходил из ординаторской, оставляя Рене в полном недоумении. За целый месяц таких вот внезапных вопросов скопилось на хороший практический справочник. Но все равно то ли от скуки, то ли от вредности, Ланг продолжал появляться за спиной занятой Рене. Казалось, он старательно искал любую причину, дабы усесться с ней рядом, сотворить на столе умопомрачительный бардак и прочитать лекцию о настоящей свалке в голове мисс Роше. Глава хирургии ругал ее за цитирование протоколов и язвил, что с такой академичностью место Рене где-нибудь в морге. Именно там все проходило, как и гласили учебники.
Но теперь кучка разрозненных мелочей наконец-то сложилась. Вопросы, ответы, истории глупых болезней, где она, словно заядлый сыщик, выискивала огрехи хирургов. Все это мгновенно выстроилось в высокую Пизанскую башню, которая теперь должна была рухнуть на Рене и похоронить под булыжниками стыда, раздробив позвоночник гордыни. Господи, как она только могла? Как вообще посмела усомниться в человеке, который, на самом-то деле, ни разу не дал повода… Да, доктор Ланг бывал груб. Ох, ладно, самый настоящий невоспитанный засранец! Но он ее учил. Так, как умел или считал нужным, однако это работало. Теперь, когда она поняла, его действия казались столь очевидными! Идиотка! Погрязшая в чужих стереотипах дурочка. Рене с остервенением щелкнула мышкой по очередному ответу и оскалилась, когда система радостно подсветила его зеленым цветом. Конечно, иначе быть не могло, потому что Ланг сам показал ей позавчера верный ответ.
А операции? Рене не обращала внимания, но, если хорошенько подумать, доктор Ланг выбирал самые специфические. Те, на которых учат лучших из лучших, и где работают гении. А почему? Очевидно! Он знал, что за ним наблюдают. Знал и ничего не сказал, только терял драгоценное время, чтобы вечно недовольная Рене смогла бы все рассмотреть и расслышать. Это ли не странное благородство совершенно необычного человека? И Рене вдруг до дрожи в руках захотела в нем разобраться. Как живет и чем дышит, что любит, а от чего скривится внушительный нос Энтони Ланга. Ее тянуло к нему каждой молекулой, что входила в восторженный резонанс, лишь ощутив столь знакомое присутствие. Как было сегодня. Как почти незаметно было всегда, стоило им очутиться где-нибудь рядом. И многие бы задохнулись от тяжести его личности, но не она.
Рене почувствовала, как внутри стало тепло, словно в груди загорелось миниатюрное солнце. О, она извинится! Да-да! Обязательно поблагодарит и, разумеется, вернет Лангу деньги. Ведь он не обязан! А еще Рене пообещает ему больше не спорить, не ругаться, быть самой-самой хорошей, послушной… Господи! Солнце разгоралось все ярче, когда она представила себя напротив Ланга. Наверное, это чистый восторг работать с ним вместе. Разум кольнуло воспоминание о Чарльзе Хэмилтоне, но Рене лишь радостно улыбнулась. Профессор наверняка был бы счастлив. Все случилось почти так, как он хотел. И хотя, без сомнений, Колин Энгтан наверняка очень талантлив, Энтони Ланг стал чем-то и вовсе невообразимым. Потому Рене никак не могла дождаться конца бесконечного теста и отвечала на вопросы так быстро, что другие нервно оглядывались на щелчки ее мышки. Ну а вылетев из аудитории, она отмахнулась от поджидавшего ее в коридоре Франса. Он хотел о чем-то предупредить, но Рене не услышала, а затем двери лифта закрылись, и кабина дернулась вверх.
Отделение хирургии встретило ритмичной дневной суетой и обычным шумом. Если здесь уже знали о выходке доктора Роше, то наверняка сначала позлорадствовали над доктором Лангом, а потом помечтали об очередных наказаниях лично для Рене. Ну а она нахмурилась от резко воспламенившегося чувства несправедливости. Право слово, если люди не способны понять какого-то человека, это не значит, что он дурной. Возможно, они все просто плохо старались. Зависть, обида или собственное тщеславие строят слишком высокие заборы, чтобы за ними можно было хоть что-то разглядеть. Но никто не мешает приставить лестницу и посмотреть по сторонам. Расти нужно всем. А если прожить жизнь в тени собственных стен, то можно обидеться даже на солнце. И разве это не глупость? Рене фыркнула и торопливо свернула в знакомый закуток коридора.
До этого дня она ни разу не была в кабинете доктора Ланга. Выучила до последнего пятнышка стандартную коричневую дверь, но так и не попала в убежище местного Бога. Этого вообще удостаивались единицы. Роузи считала, что он хранит там мумии бывших ассистентов. Доктор Фюрст лишь улыбался и приглаживал без того аккуратно лежавшие волосы. Так что, собираясь постучать, Рене приготовилась было ко всему, когда за спиной вдруг раздался женский голос.
– Что ты здесь забыла, Роше?
Рене обернулась и увидела прислонившуюся к стене Хелен. Та выглядела странно. В джинсах и простом вязаном свитере она стояла около стены и до побелевших пальцев цеплялась за деревянный бортик, что шел вдоль всего коридора. Ночное дежурство явно не пошло на пользу операционной сестре, под глазами которой залегли яркие тени. Рене даже успела немного ей посочувствовать, прежде чем Хелен сделала шаг вперед, быстро оглянулась и неожиданно толкнула их обеих к стене. Голова врезалась в дверной косяк, а в горло уперлась прохладная женская рука. От медсестры повеяло неожиданно знакомой мятой вперемешку с чем-то терпким и явно чужим, отчего Рене невольно заозиралась по сторонам. Однако в следующий момент хрипло вскрикнула и уставилась в злые голубые глаза. Шрам вспыхнул болью.
